по осколкам битого стекла

Она все еще помнила прикосновения его рук, его взгляд, он не смотрел так ни на кого, кроме нее. Она помнила все это с такой ужасной отчаянной четкостью, что была готова кричать. Слишком ярко, слишком долго. Слишком. Он первое время не верил, потом проклял. И её, и себя. Потому что его сгубило то, на что он никогда не подумал бы - ее любовь. То, благодаря чему он жил целый год, благодаря чему дышал. И он ненавидел себя за то, что полюбил ее. Такую красивую, такую эмоциональную и искреннюю. Ведь тогда она казалась ему искренней. А на самом деле была фальшивой насквозь. Она думала, что никогда больше не услышит его имя, но все равно хранила вещи и снимки. Сама не знала зачем. Хотя, нет, конечно знала, но признаться себе, что любишь убийцу - слишком сложно. Она так и не смогла. И тем не менее, когда память набатом била и сужала реальность до точки, ей очень хотелось снова надеть его кольцо, а еще лучше - заснуть в его объятиях. Ни того, ни другого она сделать не могла. Первого - потому что боялась переступить придуманную ею же черту, второго - потому что даже не знала, где он. Зато он знал, где она. На это ушло много времени, но оно того стоило. И пусть он не мог прикоснуться к ней, как раньше, не мог прижать к себе и поцеловать, уверенно и жестко, не мог наслаждаться ею, он мог ее видеть. И осознавать, что скучал. Но месть, короткое слово, тягуче вяжущее на языке, было тогда намного приятнее, чем приторная любовь, оставляющая после себя только горечь. Он знал, из чего выбирать, потому что когда-то выбирал и то, и другое. Сейчас выбора не было. Она вздрогнула против воли, когда его горячая ладонь коснулась спины. Даже сквозь плотную ткань пальто она ощутила его жар, будто он касался обнаженного тела. Ей не нужно было поворачивать голову, чтобы знать, кто у нее за спиной. Их разговор был похож на игру в шахматы: никто до последнего не знал, какой сделает ход и что этот ход поменяет. Она смотрела в его глаза и понимала, что тонет в них, как раньше, лишь усилием воли не выдавая истины. Он беззастенчиво разглядывал родные черты и пытался её ненавидеть. Получилось, но с трудом. Будто он заставлял себя это делать, потому что так нужно, будто он мог остановить запущенное колесо, если она попросит. Они оба знали: она не попросит, да и он не остановился бы. -Лорен. Ты уверен, что она стоит всего этого? -Ее зовут Эмили, на самом деле. И да, эта женщина стоит многого. Они по-прежнему играли в эту странную игру: он точно знал, где она сейчас, она знала, что знает он. Но оба молчали. Ему нравилось наблюдать за ней, она боялась за семью, но поймала себя на чудовищной мысли - скучала. Она хотела бы ненавидеть Иана, но не могла. Он был готов все усложнить и сделал это, как делал все - красиво. Она к этому оказалась не готова. И поэтому, сидя в самолете, уносящим ее в Бостон, думала не только о команде, но и о них с Дойлом. Об отношениях, которых не должно было быть. О чувствах, которые прокляты. Он знал, что она в бронежилете, иначе не стрелял бы. И пусть он этом никто никогда не узнает, но самому себе он был готов признать правду: эта женщина по-прежнему важна и желанна. И он по-прежнему сходит с ума, касаясь ее.Он не мог понять, почему убить ее кажется таким важным и одновременно таким сложным. Кожа горела, когда на груди появилось клеймо. Его клеймо, выжженное в уже знакомом ей заброшенном складе. Её история любви должна была закончится вот так - пулей в голову и с клеймом принадлежности. И ему не узнать, что на её сердце уже 8 лет его клеймо и никакая боль не могла помочь от него избавиться. Она спасла Деклана. Ярость и гнев застилали глаза, а сердце умоляло остановиться. Но он никогда его не слушал, иначе их здесь не было бы. Иначе они были бы счастливы и вместе. Иначе она бы его спасла. Она бы действительно спасла. Деклан нарушил все планы, забравшись вместе с отцом в её сердце, заняв его полностью и окружив любовью. Она ненавидела себя и в тоже время понимала: она наплевала бы на приказ, если бы он выбрал ее. Но он не выбрал. Ни её, ни сына. Она так никогда и не узнает, что первую скорую вызвал он. Узнают все, но ей не скажут. Ненависть к нему не позволит увидеть в этом поступке раскаяние, они все предпочтут его забыть. А он будет ненавидеть себя и искать сына. Любить ее, вспоминая, как вогнал острый кол ей в живот. Её глаза по-прежнему будут смотреть каждую ночь, сопровождая каждый кошмар. До этого момента он никогда их не видел. Теперь его кошмаром стала она. Париж встретит ее холодом и дождем. Она еще никогда не ощущала себя такой мертвой, как в тот день. Даже тогда, когда видела Деклана в последний раз и бежала в Штаты. Сейчас ей хотелось, чтоб в её гробу, который сейчас несли ее друзья, была она сама. Желание отвратительное и ей не свойственное, но прогнать его не удавалось. Сначала она считала недели, потом - дни. Она не знала, что делать, за что хвататься. Одна в городе, в котором Иан когда-то впервые сказал ей о любви. Город, который был пронизан им. И кофе, горчащий на языке также, как теперь горчило его имя. Только после двух месяцев самоличного заточения, она вышла. Брела по городу, слушая любимую речь, уличных музыкантов, чужие жизни. Они плыли мимо нее, не замечая, не обращая внимания. Она замечала все. Ей хотелось отвлечься и она погружалась в книги. Ему хотелось спастись от её глаз и он вспоминал ее. Вспоминал их встречи, разговоры, счастливые моменты. Несчастных среди них не было, потому что он любил её. Впервые за 7 лет он спросил сам себя: что, если она тоже его любила? Они оба думали друг о друге, стараясь забыть. Сбежать от себя и воспоминаний, заглушить голос внутри. Свой голос. Он пил каждую субботу, она старалась завести новые знакомства. Но обычно каждое утро жалела о прошедшей ночи, а затем, через месяц, повторяла все снова. Она его ненавидела, он - ее. Как могли, стараясь из этой ненависти вытащить хоть крупицу без примеси горечи от расстояния и невозможного неправильного желания быть рядом. Она знала, что их отношения обречены на провал, знала, что не имела права любить его. Он верил, что нашел именно ту женщину, которая останется с ним до смерти, он хотел ее любить. Они оба бежали от себя, не понимая, что стремятся навстречу друг ко другу. Деклан вырос хорошим парнем, по крайней мере так ему казалось. Но даже в сыне, не имеющим к ней никакого отношения, он видел ее призрак. Что-то неуловимое, будто он перенял это, когда жил с ними в Италии и принес в нынешнюю жизнь. Дойл понял, что теперь всегда будет видеть в сыне Лорен. Эмили. И не знал, радоваться этому или нет. Через пять месяцев она хотела сбежать. Плюнула на все и позвонила Хотчу, не дозвонилась, а он не перезвонил. Зато перезвонила Джей Джей и буквально умоляла подождать еще. Иана они пока не нашли. А потом похитили Деклана. Это был её самый длинный и самый страшный перелет. Руки потели, сердце билось так, что, казалось, готовилось вылететь из груди. Ей было страшно за Деклана, но она еще верила, что его забрал Иан, а значит мальчику ничего не грозит. Было страшно, как отреагируют на её возвращение ребята. Она летела и не знала ничего. Дойл думал, что этот агент его убьет. Он видел его рядом с Лорен. Эмили. Видел, как тяжело тот переживал ее смерть, знал, что именно он приехал за ней. Иан не знал, кем они друг другу были, но ярость и ненависть в глазах напротив была сильнее, чем нужно. Но его почему-то не убили. Каждый шаг был, как шаг по раскаленному железу. Сердце сжалось от страха, а родные стены совсем не помогали. Скорее давили со всех сторон. До напряженного слуха донесся голос Хотча и ей с трудом удалось сдержать слезы. Она скучала. Гарсия была первой, кто ее увидел и каждая ее слеза была для Эмили ударом ножа. Она в этом виновата, она причинила им эту боль, которую родные люди даже не пытаются скрыть. Но когда Пенелопа, очнувшись, прижала ее к себе, Эмили поняла, что вернулась домой. Он не думал, что будет так рад ее видеть. Все те 7 месяцев он надеялся, что она выжила, что ее спасли, и сам не мог понять этих надежд. Вся ненависть к ней прошла, оставляя лишь горечь потери и сожаления. Но теперь, видя ее лицо, её глаза, он ощутил лишь благодарность. Что-то было в его глазах, в его взгляде, что не позволило ей его ударить или укрепило бы ту ненависть, которая пыталась прорасти в её душе. Она видела его насквозь, и это было ее проклятьем. Потому что невозможно ненавидеть того, кто тебя любит. Невозможно ненавидеть того, кого любишь. Они разговаривали. Спенсер наблюдал за ними и удивлялся, насколько Дойл действительно любил Эмили. Если Моргану требовалось выбивать каждую фразу, то ей не требовалось никаких усилий, он говорил ей обо всем, что она хотела знать. Они действовали, как родители, готовые на все ради спасения своего ребенка. И впервые за столько месяцев Рид получил ответ на вопрос: почему Эмили ничего им не сказала? Он понял, что ей было сложно сказать, что она любит убийцу. Хотя они бы поняли. Не сразу, но поняли. Она боялась, когда везла его на аэродром. Не того, что он сбежит, чего-то другого. Сердце сжималось, взгляд то и дело возвращался к нему. Она злилась на себя, но ничего не могла изменить, как бы не пыталась. Но она точно знала: его смерть станет последним, чего она будет желать. Он видел ее состояние, видел, как нервно она рвет кутикулу на пальцах, как трет по внутренней стороне руки, пытаясь успокоиться. Он не мог знать, за кого она так переживает, поэтому предпочел думать, что за Деклана. В конце концов, тот всегда был от нее без ума, и это было взаимно. -Эмили, - он увидел, как напрягся сидящий рядом с ней Морган, но она лишь обернулась к нему, ожидая продолжения. - Помнишь, что ты тогда предложила мне, когда впервые узнала о том, кем мне приходится Деклан? Это было правдой? -Да, - она ни секунду не думала, когда отвечала, глядя ему прямо в глаза. - Я не лгала тогда. На самом деле, я мало когда лгала тебе, Иан. Больше они не говорили, думая о том, что она сказала. Впервые женщина сказала ему то, что грызло ее изнутри, что выедало его. Она не простила себя за чувства к убийце, он боялся, что ее любовь была ложью. Они оба теперь знали правду, но легче не стало никому. Она держала его явно крепче, чем было нужно и явно не так, как обычно ведут подозреваемых. Её предчувствие кричало, чтобы они уносили ноги, не ввязывались в этот обмен, но здравый смысл в очередной раз напомнил, ради кого они все здесь. Деклан. Она умерла за него однажды и умрет снова, если потребуется. Но умер он. Лежал на асфальте, глядя на сына, и её сердце разрывалось от боли. Их история не могла закончится иначе, для него точно лучше смерть, чем заточение где-нибудь в Корее или России, но сдержать слезы оказалось тяжело. -Мы должны идти. Хотч словно чувствовал ее, глядя чуть неуверенно, пока она обнимала мальчика, в сотый раз проверяя, все ли с ним в порядке. Он узнал и её, но только от этого было не легче. Мертвый Иан не шел из головы, боль внутри не утихала. Как можно любить того, кто едва тебя не убил? Как можно не любить того, кто любил тебя сильнее, чем любую другую женщину? -Да, конечно. Деклан ведь может поехать со мной? - мужчина кивнул, а потом осторожно коснулся ее руки, чтобы Эмили остановилась. - В чем дело? -Может быть, это не мое дело, но не могу не спросить, - он дождался, пока темные глаза встретятся с его, и только потом продолжил. - Ты любила Дойла? -Ты прав, Хотч, это не твое дело, - она высвободила руки, но потом вспомнила, что мужчина подпустил ее после смерти Хейли, и глубоко вздохнув, все же ответила. - Но да, я действительно любила Дойла.