***
Медленно занималось хмурое июньское утро. Уже несколько дней капризная погода не радовала жителей столицы. В небе повисли плотные свинцовые облака, задувал неприятный промозглый ветер, то и дело моросил дождь. Солнце почти не выглядывало из-за низких туч. Унылая серость овладела миром людей, приглушив все остальные цвета. Это было то самое пасмурное ненастье, несущее людям не сколько благодатную влагу, сколько повышенное давление, мрачные настроения и прочие проблемы. В такие дни старики обычно жалуются на ломоту в теле и всяческие боли, люди в целом становятся раздражительнее и грустнее без видимых на то причин и не хочется ничего делать, кроме как сидеть дома в тепле и уюте, греться, пить чай да ворчать на мать-природу. Не самая подходящая погода для начала лета. Но, наверное, вполне себе неплохо подходящая этому месту. На кладбище было тихо. Пожалуй, даже тише обыкновенного. Лишь вольный ветер гулял средь безмолвных крестов и могил. Ничто не тревожило более покой ушедших. Уж кончились похороны, кончилась и поминальная служба. В этот ненастный и безрадостный день на кладбище прибавилось надгробий. Во всей этой обстановке Винсента можно было легко спутать со статуей. Он не издавал ни звука, стоял без движения, казалось, даже и не дышал. И смотрел, словно зачарованный, в одну точку.Светлая память: Карлайлы Уильям (1831-1884) Отец Кэтрин (1835-1884) Мать Белладонна (1867-1884) Дочь Не хватит сил, не хватит слёз, чтобы измерить наше горе.
Он не помнил, как провёл последние несколько дней. Он не помнил, сколько здесь стоит. Помнил только, как долго выжидал, когда закончатся похороны и поминальная служба, когда это место полностью опустеет. Не хотелось никого видеть. У него не могло быть никакого разговора с кем-то из многочисленной родни Карлайлов ─ в конце концов, вряд-ли кто-то из них вообще знал о его существовании. И уж тем более не хотелось слышать священников, вещающих о том, как их Богу в своей благодати было угодно призвать к себе эти несчастные души. Всё это ложь и пустословие. Нет никакой благодати и никакого бога. Никто не призывал эти несчастные души ни в какие чертоги небесные. Самых дорогих сердцу Винсента людей убили ─ вот и всё. И ему было хорошо известно, кто. Не несчастный случай. Нет, не сошедший с рельс поезд, не его машинист и не железнодорожная компания в этом повинны. А один человек. Один человек, своим решением погубивший ни в чём неповинные жизни. И вот, уже неизвестно насколько долгое время Винсент неотрывно смотрел на эту свежую могилу, не в силах поверить собственным глазам. На душе было... странно. Казалось бы, взрыв чувств уже прошёл. Шок, бессильная ярость, метания, невыразимое горе ─ всё это уже выплеснулось. И тем не менее, тихо бурлящий клубок чувств, туго перевязавший само сердце, что глубоко-глубоко, никуда не делся. Напротив напряжение только росло. И всё это ─ на фоне абсолютной пустоты, обволакивающей душу. Давящей, всепоглощающей, разъедающей пустоты отчаяния. Нет слов, чтобы описать наверняка, что чувствовал Винсент. Он просто смотрел на этот камень, на эти буквы и пытался осознать, на что же всё-таки смотрит. Не верил, что прямо перед ним, под этим самым камнем упокоился весь свет его жизни. Упокоился навсегда. Перед глазами проносились бесчисленные моменты из прошлого, исполненные тепла, уюта, радости и веселья. Добродушный и отзывчивый дядя Уильям, всегда надёжный и исполненный оптимизма, всегда готовый протянуть руку помощи в трудную минуту. Тихая и немногословная, но заботливая и любящая пошутить с невозмутимым видом тётя Кэтрин, старавшаяся поделится с Винсентом частичкой материнского тепла, которого он был лишён. Жизнерадостная, неугомонная Белла, два слова ─ названая сестра. Три человека, ставших ему семьёй. Три луча света во тьме. Три причины жить. И все... исчезли навсегда. Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху. И лишь теперь, стоя над их могилой, Винсент с пугающей отчётливостью понимал, сколько всего он не успел сказать им и сделать для них. Столько осталось невыраженных чувств, неосуществлённых планов, неоконченных дел. Дядя Уильям всё хотел перезнакомить Винсента со всеми родственниками, интересовался судьбой созданной ими совместно мастерской на дому артефактов, раньше служившей графу источником дохода. Тётя Кэтрин часто зазывала на семейные праздники, делилась премудростями ведения хозяйства. Белла... словами не передать, сколько всего она сделала для Винсента незаметно для него самого, и как несправедливо мало он уделял времени своей дорогой сестрёнке. Теперь всему этому не бывать. Никогда. Их тела покоятся в земле сырой. И никогда больше Винсент не услышит деловых рассуждений от дяди Уильяма, не поговорит с тётей Кэтрин на простые бытовые темы, не сходит с Беллой в театр или на прогулку. Не услышит больше родных голосов, не почувствует тепла их рук, не увидит улыбок на знакомых лицах. Всё. Всем этим маленьким радостям светлого мира пришёл конец. Как и надеждам на возвращение к хотя бы подобию той, другой, беззаботной и мирной жизни. Все они погребены здесь же, у его ног. Безнадёжно и безвозвратно. Три деревянных гроба да памятная плита ─ вот и всё, что осталось от их общей мечты. Это было больно. Так больно не было даже тогда, когда Винсент потерял мать и год жил на улице. Эти мучения были хуже любой травмы, любой раны, любого яда. В его душе словно появилась огромная дыра. Пустота отчаяния, что медленно убивала и его самого. Ведь он знал, почему так получилось. Он мог это предотвратить. Но не сделал ничего. Винсент подвёл свою семью. Не уберёг. Не защитил. И что самое ужасное ─ так по-настоящему и не узнал. В погоне за возмездием оставил родных позади ─ и теперь ему воздавалось за это сторицей. ─ Дядя. Тётя. Белла... Наконец, Винсент подал голос. Молчание вдруг стало невыносимо. Захотелось сказать, признаться, раскаяться, спросить... так хотелось, чтобы они смогли услышать его вновь. Пусть даже из мира мёртвых. ─ Скажите... Зачем я вообще был вам нужен? Я ведь даже не родня. Мы не одной крови. Зачем заботится обо мне? Я... всего лишь нелюдимый, мрачный, сварливый мальчишка, считавший, что ему никто не нужен. Озлобленный на весь мир за то, что тот выкинул его на обочину. Просто... ничтожество. Его голос поначалу был ужасно тих и лишён всяких эмоций. Лицо застыло словно изваяние, но непослушные губы продолжали выговаривать слова: ─ Я пренебрегал вами всегда. Ссылался на дела, учёбу, усталость, да на что угодно. Держал на расстоянии. Был холоден и неприветлив. Ничем не делился. Я был ужасным родственником-отщепенцем, на которого все бы смотрели косо. Так почему? Почему вы были добры? Почему не бросили? Зачем помогали? Я ведь... не заслужил места в вашей семье! Однако постепенно голос наливался эмоциями. А лицо... это лицо никак не походило на непроницаемую маску Круэлла, хладнокровного лжеца и убийцы, отрешившегося от всего человеческого. Нет. Это было лицо потерянного мальчика Винсента. Непонимающее, испуганное, искажённое мукой. Того, кем в глубине души он оставался все эти долгие годы и то, что так и не смог подавить и заменить демон ненависти. ─ Откуда... у вас была такая сила? Ведь я был просто невыносим, да? Ведь так, Белла? Только огрызался да строил из себя взрослого, которого проблемы какой-то девчонки не касаются. Я... оказался никудышным братом, верно? Губы растянулись в болезненной, сардонической усмешке, а рука легла на лоб, до боли сжимая клок волос. Голос всё заметнее подрагивал. ─ Сколько лжи я наговорил тебе за эти годы? Сколько раз прогонял прочь, чтобы ты не мешала "делам"? Сколько раз ты пыталась меня порадовать, а я отвечал на это неблагодарностью? В конце я даже ударил тебя! Как... как тебе хватило силы после всего этого так улыбаться мне?! Зачем проявлять сострадание к такому ничтожеству?! Я не заслуживал такого после всего... Вновь начал усиливаться до того мелкий дождь. Но для Винсента его будто не существовало. Ни его, ни всего остального мира за пределами этого тихого кладбища. ─ Откуда мне было знать, что так произойдёт? Я всего лишь пытался поступить правильно! Спасти тебя от этого проклятого мира, а не бросить под колесо судьбы!... Нет... Нет, ложь! Всё опять наглое враньё! Я заботился только о себе! Меня не волновало ничего, кроме мести! Из-за неё вы... Но ведь не было другого пути!... Я... Достаточно... нам же уже достаточно было невзгод! За что так с нами обошлись?! Чем мы заслужили?! А?! Вконец запутавшись, Винсент осёкся и надолго умолк. Он уже давно вымок до нитки и дрожал от холода, как осиновый лист, но по-прежнему не трогался с места. Между тем всё более крупные капли падали с помрачневшего неба. Ветер, кажется, тоже хлестал ещё беспощаднее. Где-то вдалеке послышался отзвук грома. Словно даже разгневанная природа корила Винсента за его грехи. Наконец, он слова издал звук. Оледеневшие губы едва шевелились. Его слов уже было почти и не слышно на фоне завываний ветра. ─ Это всё... моя вина... Сверкнула молния. ─ Я... не этого хотел! Простите меня... простите меня! Его ноги подогнулись, и Винсент пал на колени в размокшую грязь, обхватив лицо руками. Ему казалось, что с тех пор, как мир отнял у него маму, он разучился плакать. Даже когда в кошмарах раз за разом переживал ту ночь вновь, глаза оставались сухими. Он никогда не плакал ─ не сколько потому, что считал это постыдным, сколько потому, что считал это для себя невозможным. Думал, что уже пролил все слёзы, что было возможно, по маме и утраченной жизни с ней, что они все вышли и высохли давным-давно. Как оказалось... он ошибался. Распластавшись перед могилой последней своей родни, Винсент горько плакал, изливая за миг всё, что копилось долгими годами. Рыдал, кричал, каялся и молил о прощении ─ за то, что погубил свою собственную семью. Ещё долго скорбные вопли громким эхом разносились по кладбищу...***
Никто не знал, кто он на самом деле. Ни имени, ни фамилии, ни семьи, ни родной земли, ни даже лица у него не было. Человек-маска, человек-должность. Безликий ─ и многоликий одновременно. Никто ─ и кто угодно. Тот, на кого нет официальных документов, чья жизнь ─ сплошь тьма и фальшь. Владыка теней и второй правитель империи, наместник Дьявола на земле так же как его Величество король ─ наместник Бога. Директор Королевского Разведывательного Управления, нынче взявший псевдоним "Джордж Валентайн". Новая маска, новая лицо ─ но всё тот же человек глубоко внутри. Ведь, в конце концов, даже этот в списках не значащийся человек-призрак был кем-то сам по себе, лично для себя, а ни для кого-то другого. Таким же мыслящим, существующим и имеющим на всё своё мнение человеком, как и любой другой. И Джордж Валентайн, впервые за довольно продолжительное время был непривычно хмур и задумчив. ─ Хм-м-м-м... судьба вновь продемонстрировала свою переменчивость. ─ приговаривал он так и эдак, барабаня пальцами по столу, другой рукой подперев голову и взглядом блуждая по кабинету. Валентайн давно привык, что его называли самодуром и безумцем, мыслящим за рамками понимания "нормального" человека. Он даже отчасти был с этим согласен, хотя лично считал, что всего лишь возводит в сознательный абсолют то, что считается здравым смыслом. Просто акценты он расставил немного иначе. В частности, в своей философии Джордж в первую очередь апеллировал к рассуждениям о бренности мира и естественном непостоянстве его. В отличие от напыщенных писак из Академии и прочих "интеллектуалов", в своём самодовольстве утверждающих, что мир и вся вселенная крутятся только вокруг человека и для него, он полагал, что именно трагическая недолговечность и хаос вечных перемен делают человека и мир его окружающий таким, какой он есть. Нет смысла уповать, что завтра будет так же, как и сегодня, что для этого-то не подходящее время, что для того-то не хватает сил, уверенности и средств, что некое это обязательно случится или не случится. Не стоит и надеяться обуздать течение времени и ход событий, установить полный контроль над всем происходящим. Ни в чём нельзя быть уверенным наверняка. Следовать за потоком, стать одним целым с бурной стремниной жизни, меняться и подстраиваться под каждый миг ─ вот истинный ключ к пониманию всего. И при этом ─ не бояться риска, а, напротив, дерзать и бросаться в самые глубокие омуты, не оглядываясь назад и не пытаясь судорожно разглядеть, что впереди. Так устроен мир. Какой смысл сковывать себя, пытаться укротить неукротимое? На самом деле, все эти раздумья были довольно туманными, и Валентайн вовсе не стремился писать трактаты по философии. Тем не менее, свой образ жизни он выстроил чётко и неукоснительно его придерживался. И будучи директором теневой десницы его Величества Джордж, казалось, сочетал в себе несочетаемое: строил долгосрочные планы, но придерживался их дай бог наполовину; жил моментом, но на все случаи жизни имел заготовленный сценарий; был непомерно азартен и непостоянен, но за других думал лучше, чем они сами; придерживался девиза "будь, что будет", но всегда невероятным образом извлекал для себя выгоду из любого расклада событий. Такой человек, как он, никогда не сетовал на "проигрыш" и не боялся "неудач". Превратности судьбы не страшили его, поскольку для него они были в порядке вещей. Несоответствие задуманного и действительности скорее воспринималось им, как должное. И всё же иногда даже Джордж Валентайн, слегка обеспокоенно нахмурившись и сощурив глаза, тихо бормотал себе под нос: ─ Это плохо. Нехорошо... Иронично, но сложившаяся ситуация как нельзя лучше описывала ту "непредсказуемость бытия", в которую так истово верил директор. Всё обернулось настолько плохо, что невольно думалось о каких-нибудь высших силах, специально обставивших это трагично до карикатурности. Самая что ни на есть единица на игральной кости. Никто не мог предположить, что так получится, такой пренеприятнейший исход мог произойти с крайне малой долей вероятности ─ и вот, получите, распишитесь: катастрофа. Чёткая, благоприятная линия событий, тщательно выстраиваемая Валентайном, разом помутнела и резко свернула незнамо куда. Пожалуй... можно было даже сказать, что он раздражён таким поворотом событий. ─ Плохое качество путей. Несоответствие вагонов поезда новому принятому стандарту, или даже их неисправность. Пьяный машинист, превысивший скорость... Не так пошло всё, что только могло. Чувство юмора у судьбы всегда хромало... ─ мужчина в маске невесело хмыкнул. Несколько отчётов о крушении поезда с расследованиями причин уже давно лежали у него на столе. Первый такой он получил даже раньше, чем местное железнодорожное управление или главная редакция "Таймс". Результаты рознились. Но суть была одна: несчастный случай. Никакого предумышленного теракта не было и быть не могло, Карлайлы были под наблюдением КРУ постоянно. Просто человеческий фактор, или скорее вопиющая халатность ряда несвязанных между собой лиц, приведшая к трагедии. Так заключил и Валентайн, лично подрядивший нескольких человек расследовать дело со стороны и получить независимую экспертизу от тех, кто оказался вовлечён в этот бардак. И что бы не послужило главной причиной катастрофы, машинист или машина, следовало за этим лишь одно: непредвиденные проблемы. Он здесь. По телу пробежала небольшая дрожь, вызванная сигнальным артефактом ─ кто-то на подходе к кабинету. Валентайн вздохнул, распрямился и сложил руки перед собой, поудобнее устраиваясь на стуле. Разговор предстоял непростой. В науке психологии главное было помнить, что пусть ты можешь читать людей, управлять ими, ты всё же не имеешь над ними абсолютной власти. Самонадеянность многим стоила жизни. И Джордж полагал, что не изменяет этой истине. Он был готов и к тому, что намеченное, пусть с изменениями, но продолжит исполнятся, как и к тому, что его начинание потерпит крах и придётся искать нового преемника. Это зависело в равной степени от его умения убедить проникновенной речью и от поведения Винсента. Соответственно, Валентайн мог предложить собеседнику и те слова, которые он сейчас хотел услышать больше всего, и полный набор для нейтрализации возможной угрозы вплоть до пули промеж глаз. Словом, он встречал гостя во всеоружии. ─ "Итак, что же ты выберешь, мой юный друг ─ устроить мне беспощадный суд Линча, или же..." Вошли без стука. Двери распахнули широко и резко, так, что они ударились о стену. Затем сами собой закрылись. Шаги гулко проследовали к столу директора. Винсент выглядел откровенно говоря паршиво: грязные спутавшиеся волосы, растрёпанная и местами порванная, вымокшая до нитки и не высушенная нормально одежда, иссиня-чёрные круги под глазами, небритая щетина и прочие признаки того, что человек совершенно не следит за собой уже как минимум неделю. Это было видно и по движениям ─ неуклюжим, заторможенным. Немногие последние силы того и гляди совсем покинут несчастное, сильно исхудавшее тело, держащееся, наверное, только на силе воли. Про разум говорить и не приходилось. Он остановился в нескольких шагах от Валентайна. Взгляд испещрённых красными прожилками глаз впился в мужчину. Но взор этот... был пустым. Точно у мёртвой рыбы. Огонь, который всегда легко было различить в этих глазах, угас. Джордж чуть сощурился. Похоже, диалог пойдёт по второму пути. И ему предстоит либо заново зажечь яростное пламя в этих глазах, либо по крайней мере не дать ему затухнуть с концами. Было бы очень обидно потерять фигуру с таким потенциалом, на развитие которого было положено столько времени и сил. Этот человек, или скорее уже его бледное подобие, ещё может ему пригодится. ─ Соболезную твоей утрате, моей юный друг. Правда. Хоть ты и не обязан, но, пожалуйста, поверь мне хотя бы сейчас. Ложь сейчас ─ кощунство. Я тоже скорблю. В смерти Карлайлов для нас нет и не могло быть совершенно ничего хорошего. Валентайн начал убеждённо, чуть взволнованно, без лишних любезностей и вкладывая в слова ровно столько сожаления, сколько следовало. Говорил негромко, слегка опустил голову, как бы извиняясь и выражая сочувствие. Глаза под маской, однако, неотрывно следили за собеседником. Он не совсем лукавил... но был ли верховный лицедей искренен хоть с кем-нибудь когда-нибудь больше, чем наполовину? Едва ли. Ответа не последовало, и директор тем же тоном продолжил: ─ Я могу поклясться шестью элементами, что случившееся ─ не моих рук дело. Понимаю, как это звучит в свете нашего недавнего разговора, но прошу, не дай злому предубеждению одурачить тебя, Винсент. Я не получаю совершенно никакой выгоды от этой трагедии. Никакой. И мне очень жаль, что не в силах КРУ было предотвратить подобное. И снова тишина. Винсент стоял без движения, безошибочно глядя Валентайну точно в глаза мутным взором. Нисколько не смущённый, тот продолжил, прибавив немного громкости и нажима в голосе: ─ Мои люди уже исследовали место происшествия. Официально причина крушения ещё до конца не установлена, но наша экспертиза указывает на машиниста. Совпало несколько факторов, но если бы он не проявил преступную халатность, явившись на службу в нетрезвом виде, всё могло бы обойтись. Состав превысил допустимую скорость и сошёл в рельс. Многочисленные технические неполадки также сыграли свою роковую роль. Это... несчастный случай, Винсент. Очень несчастный случай. В конце концов, даже этот машинист поплатился за свою халатность жизнью. И тебе придётся это принять, как бы больно ни было. Последовала пауза. Валентайн сказал всё, что требовалось на этом этапе. Теперь черёд за собеседником. Тягостное молчание продолжалось где-то с полминуты. Директор выжидал терпеливо, с толикой интереса, готовился принять любой ответ, отреагировать на любое действие, агрессивное или не очень. Импровизировать, в случае, если ситуация выйдет за рамки шаблона. И вот, Винсент разомкнул уста. Ужасно сиплый, наверняка сорванный какое-то время назад голос было едва слышно: ─ ...ет. ─ Тебя не слышно, мой юный друг. Пожалуй, следует послать за целебным отваром... ─ Нет. Их убили. Джордж едва слышно вздохнул. Значит, отрицание? Прискорбно. Похоже, придётся всё-таки задействовать больше убеждения, аргументов, быть может утешения или, наоборот, давления, как пойдёт. Что-ж, это не проблема, реакция вполне предсказуема. Действительно, гораздо проще обвинить во всём наиболее "подходящего" человека, предательский заговор, чем взглянуть в глаза фактам и поверить в пусть и до нелепости трагичное, но всё же стечение обстоятельств, никем не контролируемое. Вот только... так ли всё просто с этой реакцией? ─ Ты ошибаешься. Наше наблюдение было неотрывным. Всё зафиксировано, можешь просмотреть воспоминания агентов, если... ─ Нет. Их убили. Но не ты. Тебе... действительно... нет смысла. Слова явно давались Винсенту с большим трудом, губы едва шевелились. Он говорил односложными, рваными фразами, а страшно охрипший голос прямо-таки молил, чтобы его наконец-то чем-нибудь полечили. ─ Тогда кто же это, по-твоему? ─ чуть склонив голову набок, спросил Валентайн, уже догадываясь, какой услышит ответ. ─ ...Я. Вновь повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только мерным стуком настенных часов. Винсент так и стоял, бледный как смерть и неподвижный как камень. Теперь в его опустевших глазах легко можно было увидеть воистину вселенскую усталость, обречённость и чёрное, всепоглощающее отчаяние. Чувства, что всё это время пожирали юношу, стремительно приближая конец его измученной души. Валентайн же, покачав головой, шумно вздохнул, а затем возобновил речь, размеренно и невозмутимо. Он быстро сообразил, что к чему. ─ Итак, поправь меня, если я ошибаюсь. Ты винишь себя в их гибели... потому, что не стёр юной мисс Карлайл память тогда, когда следовало, и впоследствии именно это привело всю семью к трагическому концу, так? Едва заметное движение головой ─ кивок. ─ Когда мисс Карлайл узнала о твоей тайне, когда я затем дал тебе испытание, ты пришёл в замешательство. Не знал, как поступить, разрываясь между сознательностью агента КРУ и братским чувством, не приемлющим подобных жестоких мер в отношении столь любимого человека. Не в силах поступиться совестью и разгадать мои намерения, ты решил оставить всё, как есть, надеясь со временем что-нибудь придумать. Так? Так. Винсент едва заметно содрогнулся. Похоже, даже в таком состоянии он ещё мог поражаться тому, что его читали, как открытую книгу. ─ Однако тебе пришлось столкнуться с последствиями своего выбора быстрее, чем ты надеялся. Судьба, увы не дала вам времени. Вначале тебе очень хотелось обвинить меня в крушении поезда... однако для подобного у меня просто не могло быть внятной причины. Зачем мне устранять столь действенный рычаг давления на тебя? Зачем самому решать участь мисс Карлайл сразу после того, как предоставил это тебе? Зачем действовать так грубо и топорно, с таким большим количеством сопутствующего ущерба и совершенно ненужных жертв? Зачем так подставляться, стрелять себе в колено? Верно, не мог позволить себе я, змей, такой дилетантской выходки. Но без меня, как главного потенциального виновника, не осталось... ничего. И вот, к какому выводу ты в конце концов пришёл, стоя у их могилы: если бы она всё забыла, то никогда бы не оказалась на этом поезде. Весь стресс от пережитого попросту бы исчез, тревоги и волнения прошли бы, и мистер Карлайл не решил бы устроить семье загородный отдых ─ ведь не было бы для этого повода. И тогда все они были бы сейчас целы и невредимы, пусть даже ценой твоих принципов и сближения с сестрой. Так? Молчание было красноречивее всяких слов. Винсент издал какой-то звук, не то хрип, не то стон, и мелко задрожал, плотно зажмурив глаза и до побеления костяшек пальцев сжав кулаки. Валентайн опять протяжно вздохнул. А затем встал. ─ Ты долго не мог поверить в случившееся. Считал всё моим обманом, уловкой. А затем увидел тела собственными глазами. Неспособный что-либо сделать, не находя себе места, ты в бессильной ярости устроил погром в Гайд-парк. Переполненный отчаянием, рыдал у могилы семьи, моля их прощении. Без цели скитался под дождём, потеряв причину жить ─ ведь даже вожделенная месть теперь потеряла для тебя всякий смысл. И куда же тебя это привело? Снова ко мне. Директор обошёл стол, подошёл к своему преемнику и заглянул ему прямо в невидящие, пустые глаза. ─ Возрадуйся, юноша. Я дам тебе эту причину. Уже дал, между прочим. Ведь теперь тебе попросту ничего не осталось, кроме как пойти по моим стопам. Ничто больше не держит тебя здесь, на поверхности. Так почему бы не спуститься ко мне, Царю Ада, в подземное царство? Забыть, отбросить всё, кем был раньше, исчезнуть из мира, что принёс тебе столько боли, и со временем стать тем, кому подчиняются тени и закулисье его? Верно, Винсент Круэлл? Дело сделано. Теперь он уже никуда не денется. Пока что этого было не видать, но слова, сказанные Валентайном, непременно дадут эффект. Не сейчас, так позже. Но Винсент обязательно вернётся к нему снова. И уже никуда не денется. Покорный и преданный, он станет хорошей заготовкой для нового Человека-в-маске. Конечно, предстоит ещё очень много работы. Восстановить расшатанное в край душевное равновесие, внести необходимые коррективы в мотивацию, натренировать ряд других жизненно важных умений, в общем ─ полноценно воспитать того, на кого его Величество сможет положится всегда. Но это уже рутина. В конце концов, время лечит. А жрец ─ быстрее. Директор удовлетворённо кивнул и позволил себе улыбнуться краями губ. Линия событий начала светлеть и возвращаться в заданное русло. ─ Отдохни пока, мой юный друг. Восстанови силы, приведи себя в порядок. У нас с тобой осталось ещё одно незаконченное дело. Штурм особняка Клэйманов планируется самое большее через три дня. Будь готов. Я рассчитываю на тебя. Очень скоро твой злейший враг окажется перед тобой на коленях, поверженный и сломленный. Твой кровавый поход наконец завершится... сокрушительным триумфом. Дверь тихо закрылась за вышедшим Валентайном. Ничего поначалу не изменилось в Винсенте. Он по-прежнему так и стоял перед столом не трогаясь с места, будто бы уже совсем не воспринимая реальность. Но он всё услышал, даже понял, какую-то часть. И спустя время, не в силах больше стоять, рухнул на колени. Руки вцепились в стол, нещадно скрежеща ногтями по лакированному дереву, а из горла, из самых глубин естества, вырвался протяжный мучительный стон. Не было больше слёз. Не прозвучало ни одного внятного слова. Лишь всхлипы и мычание человека, проигравшего всё, не смолкали ещё очень долго...***
Леон Клэйман бежал. Бежал столь быстро, сколь позволял почтенный возраст, бежал, оставляя за собой дворянское достоинство, имение, семью ─ всё, что имел, чем гордился и что защищал. Спотыкался, падал, безнадёжно пачкая и порча дорогой костюм, ругался, вставал, нервно оглядывался назад и продолжал нестись вперёд. Сердце бешено колотилось, пот лился ручьём, дыхания уже давно не хватало. Ужасно болело всё старческое тело, напрочь отвыкшее от подобных нагрузок за десятилетия спокойной и сытой жизни. Никакой грации и изящества, никакого величия и манерности. Только отчаянное стремление спасти свою жизнь. Лишь это заботило теперь старого змея, до чьего логова каким-то неведомым образом добрались охотники. ─ "Как... как такое возможно?! Защита была идеальной! Никто бы... впрочем, какая разница! Можете довольствоваться чем угодно, псы, но мою жизнь вы не получите! Когда хватитесь, я буду уже далеко отсюда!" Поместье полыхало. В зареве большого пожара повсюду развернулась настоящая бойня. Леон так и не смог понять, что случилось. Это была самая обычная тихая ночь, ничто не предвещало беды. Однако ближе к полуночи словно дьявол щёлкнул пальцами ─ и разверзся кромешный Ад. На них напали ─ неизвестно кто, неизвестно сколько и неизвестно откуда. Словно сами тени восстали и набросились на неподготовленных защитников. Сигнальные и охранные заклинания не сработали, щита будто бы не было. Весь тщательно выстроенный план обороны рухнул в первые же минуты, началась тотальная неразбериха. Никакой надежды у наёмного войска очевидно не было. Это даже битвой не было. Их просто вырезали ─ всех до единого. Нападавшие были беспощадны. Симфония боли и ужаса вовсю загремела в поместье Клэйманов. И Леон принял единственное оставшееся в такой ситуации решение ─ бежать одному через секретный подземный проход, бросив всё и всех на произвол судьбы. Он выводил к порту, где уже давно стояла наготове личная яхта. Бежать на материк ─ и концы в воду. И неважно, что будет после. Что угодно, лишь бы не такая позорная и мучительная смерть. ─ "Хмф, что-ж, вот и пригодится резервный счёт в швейцарском банке. Я буду жить. Я буду жить, вопреки всему! Никому неизвестно об этом проходе. Это тайна нашей семьи! Вам меня не схватить. Змей ускользнёт из самых ваших рук, демоны! Подавитесь тем, что вам!..." Мысли старика внезапно прервал резкий удар спереди. Он словно всем корпусом натолкнулся на невидимую стену. Клэймана с силой отбросило назад, и он беспомощно распластался на полу. Дух выбило из дряхлеющего тела. Мужчина закашлялся, пытаясь вдохнуть, и едва смог приподняться, опершись на руки. ─ Ну здравствуй, Леон Клэйман. Сколько лет, сколько зим. Дворянин в неверии уставился в темноту коридора, откуда послышался монотонный голос. ─ К-как?!... ─ Всё тайное однажды становится явным, ваше Мерзейшество. В вашем-то возрасте это давно уже должно стать очевидным, разве нет? ─ в угрожающем голосе, кажется, на миг мелькнули нотки горькой иронии. Из темноты медленно выступил человек, одетый в чёрное. Юноша, не старше двадцати на вид. Лица он не скрывал. В глазах ярко пылал тёмно-фиолетовый огонь. Леон не знал этого человека. ─ Ну и рожа. С такой на балу не покажешься, верно? ─ К-кто ты такой?! Не приближайся!!! В предательски дрожащих вытянутых руках оказался револьвер, направленный прямо в грудь незнакомцу. Но тот словно бы его и не заметил, продолжая неспешно наступать, пока сам Клэйман лихорадочно пытался отползти как можно дальше, не находя в себе сил подняться обратно на ноги. И демон Тьмы говорил. Тяжёлым, размеренным, обманчиво спокойным тоном. Таким, каким говорит палач. ─ Скажи мне, Леон Клэйман. Что ты чувствовал, когда весь твой мир медленно разваливался на части? Каково тебе было своими глазами видеть, как привычная жизнь мало-помалу превращалась в настоящий кошмар? О чём ты думал, силясь понять, кто же так неотвратимо идёт по твою душу? ─ Не приближайся!!! ─ Я убивал твоих знакомых, соратников, друзей. Я уничтожал всё, над чем ты и твои "благороднейшие" предки трудились, не покладая рук. Шаг за шагом обращал в прах всё, что тебе было дорого. Я спалил твой дом. И я уже расправился со всей твоей дрянной семейкой. Пришёл твой черёд. ─ Поди прочь!!! ─ Точно так же, как когда-то и вы поступили со мной. Справедливо, не находишь? Вы превратили мою жизнь в череду нескончаемых страданий ─ и я отплатил вам той же монетой. И даже сейчас... тебе не понять всего, что я испытал по вашей вине. ─ УХО-О-О-О-ДИ-И-И-И-И!!! Грянул выстрел. Страшная фигура даже не шелохнулась. Свист, щелчок ─ и невидимая сила выбила пистолет из рук Клэймана, отбрасывая его далеко в сторону. ─ Ничтожество. Ты никогда не любил. Ты никогда не знал простых радостей жизни. И ты никогда не пытался привнести в этот жестокий, беспощадный мир хоть капельку добра. Лишь презрительно смотрел с высоты своей "непоколебимой чистоты" на "мир плебеев" и втаптывал в грязь чужие жизни просто потому что мог. А ещё... ты отнял всё это у меня. В руке палача блеснул нож. При взгляде на него Клэйман затаил дыхание. Он застыл, уставившись на демона Тьмы, как кролик смотрит на удава. И одного лишь взгляда в эти пылающие магическим пламенем глаза было достаточно, чтобы всё понять. ─ Вы отняли у меня всё. Родителей. Дом. Семью. Счастье. Надежду. Любовь. И в конце концов... человечность. Впрочем, тут я и сам во многом постарался. Мне больше нет места среди людей. Я никто. Пустышка. Разбитая пародия на человека. Всего лишь заготовка для нового Царя Ада. Но с самого начала всё это случилось... по твоей вине, Леон Клэйман. Смертоносная фигура в чёрном сделала шаг вперёд. ─ Пришла пора платить по счетам. Увидимся в Геенне, ублюдок.***
Тихо закрылась дверь. Повисла вязкая тишина. Только за окном едва слышно накрапывал мелкий дождик. Винсент наконец поднял голову и посмотрел перед собой. Его старая добрая комната, рабочий кабинет и спальня одновременно. Окутанное сейчас вечерним сумраком неизменное обиталище. Дом. Всегда надёжный и уютный. Место, само по себе отражающее жизнь владельца. ─ Я вернулся... Юноша протяжно вздохнул и медленно, уныло поплёлся к кровати. Пройдя мимо зеркала и мельком глянув на него, немного удивился ─ едва узнал сам себя. Он как будто резко постарел на несколько лет, весь осунулся, похудел. Возможно, стоило даже где-нибудь поискать седой волос ─ кто знает. Перед глазами стояла лёгкая дымка, в голове не было ни единой мысли. Винсента одолевала ужасная, безграничная усталость, не физическая, но духовная. В конце концов, даже не дойдя до мягкой перины, он опустился ─ или скорее даже повалился, ─ прямо на холодный пол, да так и остался лежать на нём без движения. Ему было ужасно всё равно, где прилечь. А силы стоять уже не осталось. ─ "Всё кончено. Всё... кончено." Это действительно был конец. Конец его возмездия. Грейвзы, Клиффорды, Клэйманы ─ все они мертвы, а от их власти и влияния ничего не осталось. Падение старой аристократии ─ уже свершившийся факт. Все, кто стоял на пути у короны и в своём безграничном себялюбии отстаивал остатки феодальных порядков, все, кто тем или иным образом поспособствовали кончине семьи Мортимеров ─ покоятся в земле сырой. Это... победа. Кровавый крестовый поход, изначально имевший шансы на успех, стремящиеся к нулю, достиг своей цели в самой что ни на есть полной мере. Винсенту следовало бы радоваться. Он совершил невозможное, пусть и со значительной помощью со стороны. Он отплатил всем, кто был виновен. Он отомстил, выжил и смог воочию лицезреть результат. Да... именно последнее обстоятельство и оказалось ложкой дёгтя в бочке мёда. Оборотной стороной монеты. И Винсент подумал ─ а не лучше ли ему было просто взять, и... умереть? Там, прямо перед чадящими руинами твердыни злейшего врага, посреди устроенного чистильщиками побоища, где прозвучал последний аккорд его кровавой симфонии? ─ Мама... дядя... сестрёнка... я сделал это. Я всё-таки сделал это! Всё наконец-то закончилось! Я убил их всех. Все наши враги мертвы! Вы отомщены! Всё это было не напрасно! Больше никто из них никому, никогда не причинит боли! Эй! Кто-нибудь, слышите меня?! Я... отомстил за вас! Ха... Ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха-ха, ха-ха-ха-ха-ха, ха-ха-ха-ха-ха-ха... Это очень слабо походило на речь гордого триумфатора, громко возвещавшего о славной победе. Ни натянутая, страдальческая улыбка, ни дрожащий голос, ни безумный, полуистерический смех, долго разносившийся по округе ─ ничто из этого не было похоже на радость от победы. Скорее на последнюю, жалкую попытку сохранить лицо, убедить себя в том, что все жертвы действительно были принесены не напрасно, и цель достигнута. Вот только и этого не очень получалось. Винсент кричал о победе ─ но о победе пирровой. Той, при которой уплаченная цена никак не соответствует результату. Той, которой сам триумфатор не рад. ─ В общем, позволь же предупредить тебя, мой юный друг. Месть не принесёт тебе ни пользы, ни счастья. Только разочарование. Предположим, тебе, так или иначе, удастся задуманное. И что дальше? Опустим всю лирику по поводу мира, философии и прочего. Останешься ты, преступник со множеством трупов за спиной, один, без причины идти вперёд. Ты сказал, что избрал месть целью своей жизни, но что ты будешь делать, если этой цели достигнешь? Изменишь мир, людей? Сомневаюсь. Взваливши себе на спину тяжесть греха убийства, сможешь ли ты жить, как раньше? Ради чего ты будешь жить? Кто знает, сколько всего ты успеешь наворотить в погоне за своими жертвами? И останешься ли ты человеком? Такова вся правда о мести, Винсент. Ничего хорошего она не принесёт. Подумай. Может быть, ты всё же поверишь жизненному опыту старика и откажешься от своей безумной идеи? ─ А ведь ты оказался прав, старик. Прямо как в воду глядел. Я и впрямь... остался у разбитого корыта. ─ пробормотал Винсент, невидяще глядя в потолк и вспоминая последнее напутствие старого солдата. ─ Почему? Зачем тебе всё это? Разве не хватит уже смертей? Чем это лучше мирной жизни? Зачем ты вообще всё это делаешь?! Чем ты теперь лучше их?! ─ Не знаю, сестрёнка... Наверное, уже мало чем. Такое же чудовище, наплевавшее на всех, кроме себя любимого... — Не надо этого делать, сын мой! Не подвергай себя такому риску. Тебе не выстоять против них. Молю, не надо! Раз у тебя теперь есть чудесная сила — не используй её во зло! Не совершай роковую ошибку, какую совершил я, прошу! Используй её себе на благо! Заживи той жизнью, которую мы не смогли тебе дать. Может, лучше даже бежать из этой прогнившей страны! Пусть даже за океан, в Штаты! Но лишь бы жить счастливо, нормальной жизнью и подальше от этих нелюдей! Прошу, не губи себя! Я знаю, что вина моя непростительна! Я не жду твоего прощения! Да мне самому уже давно жизнь не мила! Но умоляю, послушай меня! Возмездие тебя погубит. Не надо, Винсент. Не надо... — Хах... вот уж не думал, что вспомню даже тебя... Джонатан Мортимер. Наверное, твои причитания не были лишены смысла... — Спасибо... Спасибо тебе, мальчик мой! Спасибо! — Я не заслуживаю никакой благодарности, сестра Аллен. Знали бы вы, какую змею пригрели у себя на груди... Перед глазами один за другим длинным потоком проносились фрагменты его жизни. Все эти семь лет, пропахшие кровью, железом, дымом и много ещё чем. Вспоминались события и принявшие в них участие люди, их слова и поступки. Ещё не так давно всё это имело для него хоть какой-то смысл, находило какой-то отклик, пусть даже незначительный, в душе Винсента. Будь то любовь, ненависть, сострадание, любопытство, азарт, спокойствие, тревога — эмоции, свойственные любому живому существу. Теперь же была только мертвенная пустота. Всё будто выцвело, высохло. Все эти воспоминания, чувства... того и гляди истлеют, окончательно обратятся в прах. В топливе, что поддерживало жизнь души Винсента, было два ключевых компонента. Первый — месть врагам, отнявшим у него счастье. Яростное стремление воздать им по заслугам, происходящее от обострённого чувства справедливости и обычной человеческой гордости, подпитанное душевными травмами и осознанием собственной силы, превосходящей возможности простого смертного. Второй — надежда на возврат к мирной, счастливой жизни после свершения мести. Неявный, быть может даже в чём-то противоречащий первому, но столь же важный. Вот только о важности второго компонента, как и о его взаимосвязанности с первым, Винсент не задумывался. По крайней мере до того момента, когда не стало уже слишком поздно. А тут ещё и первый изжил себя. И вот, внезапно оказалось... что не осталось ничего, чем Винсент мог бы подпитывать своё существование. Месть свершена. А семьи, к которой можно было бы вернуться, не осталось. Она сгинула — и сгинула по его вине. У Винсента больше не оставалось причин жить. Всё, как и было предсказано. — Новый Царь Ада? Ну что за бред? Какой из меня, хмф, Князь Тьмы? Сюжет самое то для какой-нибудь мыльной оперы... Он, случаем, не бывший актёр? Вот была бы умора — театральный артист, и директор КРУ... — проговорил в пустоту юноша, безрадостно улыбаясь. Что подготовил ему человек в маске? Как он собирается вылепить из него своё подобие для нужд короны? Прошло ли всё в точности по гениальному плану, или в чём-то даже этот гениальный махинатор просчитался? Что он будет делать теперь, куда денет свою азартную и деятельную натуру? А какая уже вообще разница? Титаническим усилием воли Винсент заставил себя подняться — только ради того, чтобы пройти пару шагов и повалиться уже на кровать, лицом в подушку, не раздеваясь и не забираясь под одеяло. Ему было просто всё равно. Пусть кукловод творит с ним, что только вздумает. Пусть хоть сдаст на опыты тем бездушным германцам с их кровавой магией. Справедливая будет кончина. А если как-то сможет вернуть к жизни, дать мотивацию, причину и дальше существовать осознанно и ради чего-то — это будет замечательно. Но пока Винсент не видел для себя пути. Корона? Империя? Общественный порядок, дела государства? Ему просто всё равно. Ничего из этого не имеет для него значения. Какой в этом вообще может быть смысл, если всё, что дорого сердцу, ушло из этого мира навеки? Ещё очень долго лежал и ворочался Винсент, прежде чем наконец забыться тревожным и беспокойным сном. Даже мир сновидений не мог теперь спасти его от гнетущей безысходности...***
Стрелки часов уже давно минули полночь. На дворе была глубокая ночь. Непроглядная темень окутала комнату Винсента. Сам хозяин спал тревожно, ворочался и стонал, неспособный сбежать от своих грехов. Боль и раскаяние терзали во сне так же, как и наяву. Печальная картина. Вдруг... будто бы сам воздух в комнате слегка всколыхнулся. Из не прикрытого до конца окна, прямо из вязкой ночной тьмы в комнату медленно влетел маленький золотистый огонёк, похожий на жучка-светлячка. Не под стать размеру, светился он достаточно ярко. Ни сигналки, ни охранные заклинания никак не отреагировали на незваного гостя. Таинственный огонёк медленно облетел комнату. Маршрут движения был странным. Светлячок задержался у письменного стола, слегка спустившись над ним и как бы освещая себе то, что на нём лежало. Остановился у зеркала, несколько раз сделав движение вверх-вниз. Подлетел к тумбе и долгое время парил рядом с фотографией, изображавшей Винсента и Карлайлов, сидящих за праздничным столом — то было последний день рождения Беллы. А затем завис над самым лицом Винсента, с минуту оставаясь неподвижным... и начал светиться чуть ярче. Спящий не проснулся от того, что прямо у него перед носом разлился свет, подобный тому, что исходил от небольшой, но хорошей лампы. Однако где-то минут через пять его лицо постепенно стало разглаживаться. Стоны утихли, дыхание выровнялось. Голова спокойно улеглась на подушке. Мирный сон без сновидений пришёл к нему. Кошмары больше не терзали измученного мальчика. А огонёк, слегка поблёкнув, спустился чуть ниже, к груди, где, как и всегда, висел на цепочке серебристый куб... и, мягко вплыв в него, растворился в глубинах артефакта-хранилища.