***
— Кеннет! Добрый день! — поднял руку я, поприветствовав хозяина. Он запустил нас на участок и долго смотрел на моего друга. Рик, улыбаясь, не понимал, на что навязался. — Вы не против, если мой друг будет помогать? — Зря ты, конечно, шанель надел. Здесь тебе не красная ковровая дорожка… — протянул мужчина, подав руку Рику. Парень пожал ее и рассмеялся. — Шанель тоже помогать будет… Я закатил глаза, и чуть было не цокнул. Веселье только начиналось.***
Кеннет объяснил что где, и чем именно нужно было заниматься в первую очередь. Огромные теплицы с томатами, перцами, грядки с морковью, картошкой, луком, поле с кукурузой и подсолнухами. У Рика лицо выражало тоску и замешательство. Примерно через двадцать минут нас оставили в теплице, где трудно было дышать. Моя спина моментально стала рекой, к которой уже прилипала футболка. В планах было за три часа выполоть одну из трех грядок, подрыхлить томаты, отломать пасынки, полить их хорошенечко и закрыть это все травой, чтобы не сильно пересыхало. Поначалу мы молчали, каждый занимаясь своим делом, а потом стал замечать, что Роджерс отлынивает, отмахиваясь от насекомых. Жуки и пауки, появлявшиеся из-под земли внезапно, наводили панику, и хоть парень старался не истерить и материть их, атмосфера между ними накалялась. — Ты уже устал? — с издевкой спросил я, вытерев тыльной стороной перчатки пот со лба, который капал с носа. Рик выключил воду, бросил шланг на землю, натягивая футболку на голову. — Неужели тебе нравится… Это? Мне вот нет! А этой дряни нравится мой лак для волос! Как на мед липнут! — стараясь сдерживать свои недовольства в голосе. Кого угодно может донимать такое преследование. А насекомые терроризировали Рика уже третий час. Парень скорее устал не от физической нагрузки, а от докучавшего ему роя мух. Он осмотрел все вокруг в поисках чудовищ, вытянув руки словно в боевой стойке при стычке. — Черт возьми, я все равно стану Хокаге! Давай я буду просто так давать тебе деньги после прогулок? Завязывай ты со всем этим… — Попахивает проституцией, Роджерс-сама, — недовольно заметил я, чувствуя сырость в перчатках. Отвратительное чувство. Я цокнул и перевел на него взгляд. Он улыбался. — Меня такое не устраивает. Если тебе не нравится, можешь ехать домой, медитировать там, обучаться разенгану… Я сам все сделаю. За то ты узнал, что пчелы и осы оценили твою укладку и лак для волос! — О, ну позлорадствуй! Еще чего. Я тебя в этом душном аду не оставлю! Я тут подумал… — он замялся, а затем сделав из футболки самодельный хиджаб, оставив только глаза. Я слушал его, двигаясь буквально за ним, и закрывал помидоры вырванными сорняками, чтобы влага меньше испарялась. Тут не было освещения и со временем стало достаточно темно. Время двигалось к одиннадцати вечера. Где-то в кустах пел соловей, создавая неповторимую мелодию. — У нас еще проект, который нужно сдать в понедельник, может, ты… Ну, переночуешь у меня? Я обкладывал помидоры травой и закатил глаза, пока он не видит. — Может быть, но… — я задумался. Ко мне должна будет на выходные приехать мама. Не то, чтобы я сильно был рад ее появлению, скорее я должен был проследить, чтобы ничего не случилось, пока они с отцом решают вопросы с разделом имущества. Не хотелось бы снова слышать крики и упреки с разных комнат, видеть, как родители поливают друг друга дерьмом. Или, может, наоборот — не стоит вмешиваться и свалить, пока есть вариант? — Не хочешь, да? Я приставать не буду, честно! — заверил меня парень, а затем как-то слишком резко сказал: — Черт, птичка такая невзрачная серая… Ее даже в ветках деревьев разглядеть невозможно, а поет, прямо сердце радуется! — Не думал, что тебе нравится пение птиц… — растеряно ответил я, прислушиваясь к трелям соловьев. Мы вышли из теплицы, почувствовали дуновение ветерка, гулявшего в саду, игравшего листьями деревьев, и с облегчением вздохнули. — Мне надо будет заехать домой. Взять одежду и книги. А твои родители не будут против меня? Я же все-таки не белокурая девушка-фигуристка… — А рыжий худощавый симпатичный парень! — рассмеялся Рик, натягивая футболку обратно на плечи. — У меня мама тоже рыжая! Ты ей понравишься, я тебя уверяю! У вас, у рыжих есть такой пунктик! Вы любите себе подобных…***
— Господи, неужели это закончилось? — рухнул Рик в водительское сиденье. Он завел машину и отъехал от фермы. — Я думал, что потеряюсь в этой теплице и стану кентавром в лабиринте! Что меня сожрет мошкара, что я одичаю, обрасту шерстью и забуду, как функционировать в этом мире… — Минотавром… — протянул я, не делая акцента на его ошибке. — Хм, — хмыкнул Роджерс. — Ты еще в сознании, раз замечаешь такие вещи. Тебя убить гораздо сложнее, чем меня. Вот моя шанель уже сдохла и воняет! — Завтра продолжим, — решительно ответил я. Заработанные деньги в кармане грели душу. Заработал сам. Правда, завтра будет трудно встать с кровати, будто делал упражнения для всего тела… — Я чувствую, разлагается уже… — Только не говори, что нам придется ехать еще раз сюда?! — воскликнул Рик, барабаня пальцами по рулю. Мы ехали вдоль леса по насыпи, а затем выехали на трассу к городу. — Хах, — хохотнул я. Не часто встретишь его настоящее лицо. Обычно он весь такой мачо-фигачо, а тут постоял три часа согнутый при деле, и сразу хныкать начал. — Ты что, сдаешься? — Не дождешься! — Слушай, а чего ты ездишь на этой развалине, когда можешь позволить себе порше или реактивный самолет… Да хоть костюм железного человека! — спросил я, смотря на дорогу. Рик удивленно поднял брови и повернулся ко мне: — Травмировать меня решил? Это самая лучшая машина! — а затем погладил рукой по рулю и почти шепотом произнес: — Не волнуйся, Крошка. Он не посмеет тебя обидеть!***
Примерно через полчаса мы были уже у моего дома. На первом этаже и на втором в окнах горел свет, на парковке у лестницы стоял чужой автомобиль. Я нахмурился, пытаясь понять, в чем дело. Интуиция подсказывала, что гости, которые должны были приехать накануне, уже внутри. — Эй, — потрогал меня за плечо Рик, пытаясь обратить на себя внимание. Видимо, я надолго завис, рассматривая бегающие тени в окнах кухни. — Так… Что ты решил? — Подожди меня… Я возьму важные вещи и приду! — я не собирался оставаться в этом сумасшедшем доме ни на секунду. Родители обвяжут меня, как комок змей… — Хорошо, я разверну машину и подъеду. Если тебя долго не будет, приду тебя спасать… — предупредил он, чувствуя мой решительный настрой. Я будто на войну уходил: достал портфель с заднего сидения и, захлопнув дверь машины, отправился к дому. Едва войдя в коридор, я услышал крики на кухне, грохот посуды и на меня сразу навалились воспоминания. О том, как мне приходилось выживать в этом кошмаре, пока родители не решили развестись. Я вздохнул и, закрыв глаза, прошел в свою комнату. Отворив дверь, я понял, что не один. Все было перевернуто вверх дном. — Приветик! — из подушек и одеял вылез пацан лет пяти, видимо, прятался от криков в самодельном шалаше. Моя кровать была похожа на поле после сражения эльфов и орков. — Ты кто? — Меня зовут Мэтт, и это в моей кровати ты сейчас лежишь… — я вытряхнул учебники с портфеля на стол и увидел одеяло, которое я повесил сушить на зеркало, чтобы закрыть кровавую надпись Морфа. По спине прошли мурашки, и я обернулся к зеркалу. Надпись пропала, будто ее никогда и не было. Я вздохнул и увидел, во что превратилось место с фотографиями и книгами. Это был кошмар. Ребенок вскочил с кровати и стащил одеяла и подушки на пол. Я присел у спинки, собирая выдернутые из книг листы обратно. Он схватил маленькую диванную подушку и стал колошматить меня ей по спине. Я выдернул подушку из его рук и запустил в соседнюю стену. — Зачем ты вырвал страницы? Это не мои книги! Мне нужно будет вернуть их в библиотеку! Кто вообще тебе позволил сюда приходить? Ты разгромил мою комнату и в обуви забрался на кровать… Мальчику явно не нравилось то, что я говорю, поэтому он встал у зеркала и хотел разбить его ногой, в отместку. Чтобы сделать мне больно. И чему детей учат в садиках — мстить? А если бы у меня была собака или кошка? Замучил бы до смерти? Я ведь правильные вещи говорю! Я, предчувствовав его желание, моментально исказился в лице, и увидел ярость в отражении своего зеркала: глаза будто налиты кровью, вертикальные морщины между бровей. Я схватил его за капюшон толстовки и потянул назад, чтобы он не смог дотянуться ногой до зеркальной поверхности, не используя силу. Просто повалил его на пол. Он рухнул на пятую точку и заплакал. Я знал, что ему не было больно: падать на ковер не сильно высоко, ему скорее было обидно, что я так поступил. Я собрал книги в портфель, взял покусанные провода зарядного устройства, увидел оторванные листья фикуса, который вот-вот начал снова зеленеть и мое сердце просто остановилось. Я закинул портфель на спину, замотал зеркало одеялом, связав его бечевкой из стола, пока мелкий обливался слезами. На его крики и плач прибежала мама. Ее пушистые светлые волосы, напоминающие лапшу быстрого приготовления, рассыпались по спине, когда она склонилась над сыном. Я заметил, что ее стиль в одежде стал более деловым, и что она от хорошей жизни набрала пару-тройку лишних килограммов. — Мэтти? — начала она, хрипя голосом, едва увидев меня. Похоже, ее голосовые связки опять сели. — Что произошло? — Эта свинота не умеет себя вести… — кивнул я на мелкого, громко дыша. — И я тоже рад тебя видеть, мама… — Ты не смеешь так разговаривать! Гарри, успокойся, все хорошо, — она подняла сына на руки, со злостью смотря на меня. — Ты изменился! Ты не был таким черствым! — Зачем вы вообще приехали к нам с отцом? — спросил я, понимая, что сам повышаю тон. Я чувствовал, как меня накрывает старая давно забытая боль и обида. — Разобраться с бумажками? Разрушить мою комнату? Все, что мне дорого? Опять? — я развел руками по комнате, показывая, как все уничтожено. — Я виноват в том, что ваш брак разрушился? Если я вам так мешал жить, был бременем, которое вы тащили, могли бы и не усыновлять меня! Мать отошла к стене, смотря на меня с болью и обидой. Я видел, она смотрела на меня, пряча свой взгляд. Она повернула Гарри к себе лицом, чтобы он не видел меня и мое перекошенное лицо, гладила его по голове. Я не заметил, как на пороге комнаты появился отец. — Давно ты знаешь? — Я всегда догадывался о том, что я не ваш сын. Чисто внешне не похож, да и… — я вздохнул. Внутри все ходило ходуном. Я не мог сосредоточиться, в ушах закладывало. — Пару лет назад я нашел документы в серванте, когда искал новые струны для гитары… — Мы как раз приехали, чтобы… Рассказать тебе об этом. О твоих родителях и… — Я ничего не хочу знать о моих родителях! Я им не нужен, раз они оставили меня! Я и вам не нужен, раз вы ссорились из-за меня! И вы мне тоже не очень то и нужны… — я схватил зеркало за веревку и накинул ее на плечо, придерживая рукой. Сразу ощутил всю серьезность своих намерений. Зеркало весило явно больше десяти кило. Второй рукой зацепил повидавший всякое дерьмо фикус, и направился к выходу. — Мэтти, ты не знаешь, как все было на самом деле! — попыталась остановить меня мама. Почему-то их голоса казались мне противными, меня злил тот факт, что они вообще разговаривали со мной. Меня бесил мамин уменьшительно-ласкательный язык. Папино надменное лицо. Он будто говорил мне, что у меня нет ни малейшего шанса. — Ты не знаешь, о чем говоришь… — Анджелло, перестань! Перебесится и вернется домой. Ему некуда идти… — отец поправил очки на переносице, увидев мой взгляд. Очки коварно сверкнули, отразив свет от люстры в коридоре. Он, вероятно, думал, что меня его фраза остановит, но я уверенно вынес зеркало из комнаты и стал спускаться по лестнице вниз. — Просто подождем, когда он придет… — Кстати, Энтони, насчет этого, — я дышал часто и, спустившись на первый этаж, развернулся к ним лицом. Волосы на затылке будто тянули рукой. — Мне есть куда идти. У меня есть работа. Проживу без ваших скандалов и истерик. И без вашей помощи! Все сделаю сам! — Ну-ну. Через пару дней в переходе будешь милостыню просить! — и опять все разговоры отца сводятся к деньгам. Будто если ты богат — сразу становишься святым, а если нет… твои проблемы. Этот самый заскок мешал ему заводить друзей. Он в людях видел только деньги, и не дай бог ты будешь недостаточно богат — Энтони Миллер на тебя и глазом не посмотрит. Будто Энтони Миллер сам царь-бог! — Тони, — шикнула на отца мать. Как обычно, сдерживая его желчь. — Перестань, Мэтти. Мы любим тебя! Просто… — Мэтт, все хорошо? — раздался голос рядом со мной. Я вздрогнул, увидев подходящего ко мне Рика. Я сглотнул, когда увидел возмущенные взгляды родителей. — Я услышал крики… — Роджерс повернулся и непонимающе посмотрел на моих родителей. — Добрый вечер. Я краду вашего сына… — Ты еще кто такой? — воскликнул отец, спускаясь по лестнице вниз. — Что ты, черт возьми, делаешь в моем доме? — Меня зовут Ричард Роджерс. И я парень Мэтта… — повисла гробовая тишина, даже ребенок перестал надрывно плакать. — Позволите.? — А ну, катитесь отсюда! — закричал отец, приближаясь к нам. Он был похож на кипящий чайник. Энтони старой закалки и я знал, что для него вся правда либо в деньгах, либо в библии. А в книге написано, что геи — это не правильно и аморально. Поэтому в течение всей своей жизни я слышал в их адрес нелицеприятные вещи. — Чтобы духу вашего здесь не было! Недочеловеки…***
И еще куча всяких других нецензурных ругательств крутились в моей голове, пока мы ехали до дома Рика. Было уже далеко за полночь. Голова гудела так сильно, я еле слышно дышал. Дорога перед глазами растворялась, размывалась цветастыми светофорами и фонарями, которые заставляли жмуриться. Глаза щипало, лицо горело, горло першило, хотелось убить себя об стену. Он заехал на заправку, пока я дожидался его в машине. Он понимающе молчал, за что ему было огромное спасибо. Зеркало еле влезло в багажник, пришлось потрудиться, чтобы оно поместилось. Роджерс вернулся с упаковкой туалетной бумаги и, улыбнувшись, протянул мне. Я без лишних вопросов принял подарок. Мне кажется, я бы сейчас и гранату подержал без проблем и лишних расспросов. — Мэтт, пойдем в дом? — где-то вдалеке спросил голос Рика. Он потрогал меня за плечо, пытаясь вывести из коматозного состояния. Я медленно поднял голову и кивнул. Не помню, сколько прошло времени, сколько мы уже стояли на парковке около знакомого дома. Я наскоро вытер слезы с лица, размазав их рукавом, и, как ни в чем не бывало, повернулся к нему. Хотел сделать лицо попроще, чтобы не задавал лишних вопросов, но не получилось. — Только зеркало достану… Оно очень дорого мне. У меня там друг живет… — признался я Роджерсу, даже не думая что-то скрывать. Слезы сами скатились по щекам, но я вытер их быстрее, чем они капнули на мои джинсы. — Я теперь совсем один. Вот вытащу Морфа… Я не знаю, что делать! Но я не мог дальше жить с этими токсичными людьми! У них своя жизнь, у меня своя. Отвернись. Не хочу, чтобы ты видел, как я нюни распустил! — Не надо прятать свои слезы. Я не считаю их проявлением слабости. Если плачешь, значит, понимаешь эмоции, можешь двигаться вперед. Я тоже плачу, когда смотрю в детские альбомы. Там на фотографиях мой друг, который отдал жизнь за меня. Его звали Альфи. Этот золотистый ретривер спас меня от огромного разъяренного питбуля…