Золотая пора

Двери в отцовский кабинет были наглухо закрыты. Дорогая тёмная древесина блестела в лучах заката, была неприступной и словно чужой. Холодная золотая круглая ручка, словно маленькое солнце, отталкивала, была неприятной на ощупь. Рапунцель тронула металлическую поверхность и захотела тут же отпрянуть. А ещё лучше — убежать куда-нибудь, например, в комнату, и не показываться никому на глаза, скрывшись под одеялами и подушками. Там безопасно. Спокойно. Здесь же — нет. Вечер понедельника был отвратительным настолько, насколько это возможно. Весь день был ужасным, всё действовало на нервы, всё отдавалось в сердце беспокойством и волнением: и полупустые коридоры родного поместья, и холодная, одинокая кухня, и грустная мама, читающая книгу в гостиной, и молчаливые слуги. Всё было тихим, погрузившимся в тоскливое безмолвие. Словно перед бурей всё заснуло. Позавчера домой вернулись поздно. Тонкое запястье ещё болело от сильного отцовского захвата, в памяти были свежи его разгневанные голубые глаза. Сам он, словно проснувшийся после спячки медведь, одной твёрдой и жёсткой поступью внушал страх. И сейчас, прокручивая это в воспоминаниях, Рапунцель боялась входить в его кабинет. Весь вчерашний и сегодняшний день она мучилась в ожидании. Настолько болезненном и тягучем, что хотелось залиться слезами и выплакать всё до последней капли. К ней только однажды подошла мама, обняла и сказала, что всё хорошо, и она не сердится, а понимает. Отец был в работе, занят, поэтому не спешил разговаривать с дочерью. Два дня он делал вид, словно ничего не произошло, чтобы сейчас высказать ей всё о том, о чём думает. Десять минут назад Найджел, дворецкий, подошёл к Рапунцель и сказал, что её желают видеть. Тогда девушка не знала, чего хочет больше: убежать или быстро закончить неприятный разговор. Сейчас она выбрала бы первое, но отступать уже поздно, да и бессмысленно. Собрав всё своё оставшееся мужество, Рапунцель сжала золотую ручку, чтобы прибавить себе смелости и молниеносно постучала в дверь, боясь испугаться в последний момент.  — Входи. Один отцовский голос, лишённый родительской заботы, наполненный леденящим холодом, что-то задевал в душе, говорил бежать без оглядки. Но Рапунцель — не трус, она не будет убегать от проблем и последствий, даже если очень хочется. Девушка приоткрыла дверь и робко вошла в кабинет, залитый белым сухим светом. Он был похож на больничный, отталкивающий и неприятный. Стеллажи из тёмного дерева по всему периметру комнаты были заполнены книгами, папками, отчётами. Несколько диванов из жёсткой кожи стояли к ним впритык. Широкий стол под завязку был забит кипами бумаг, только дорогому чёрному ноутбуку оставалось место в этом хаосе. В кабинете отца всегда царил какой-то строгий беспорядок, понятный одному ему, каждый метр комнаты отведён подо что-то. Ничего лишнего, и в то же время слишком много всего. Рапунцель считала, что места, в которых много всяких мелочей, полным-полно вещей, очень уютные и милые, навевающие нечто приятное. Но отцовский кабинет был исключением. Среди хлама из бумаг не было ничего личного, сокровенного, дорогого сердцу. Девушке всегда здесь вспоминался кабинет отца Кассандры, Майкла. Он был простым, небольшим, с минимальным количеством вещей — папки строго рассортированы, стол чист и свободен, стопки аккуратно сложены. И, что особенно было важно — на рабочем столе стояла его фотография вместе с Кассандрой. Рапунцель, глядя на неё, чувствовала особенное умиротворение и комфорт кабинета. У отца не было ни одной фотографии. Девушка ужасно боялась поднять на него взгляд, но решилась и выпрямила спину. Их глаза — зелёные и светло-голубые — тут же встретились. В одних — боязнь, а в других лишь отчуждение.  — Рапунцель, — сказал отец так, словно она не была его дочерью, — ты меня разочаровала. Не предложил присесть. Не спросил, как дела, и что она делала все эти два дня, пока они не пересекались. Сразу, жёстко, беспощадно перешёл к разговору. Наверное, это было справедливо, но слишком горько для Рапунцель. Отец даже не пытается быть мягким. Девушка пыталась выдержать его ледяной взгляд.  — Прости, пап.  — «Прости»? После твоей выходки ты можешь сказать лишь это? — переспросил отец и поднялся из дорогого чёрного кресла на колёсиках. В детстве Рапунцель любила на таких кататься по кабинету.  — Ты моя дочь, Рапунцель. Дочь влиятельного человека. Единственная дочь. Зная, какие слова будут ждать её дальше, Рапунцель опустила голову и стала рассматривать плитки белого кафеля под туфлями-лодочками. Ей нравилось бегать по дому босиком, но отец этого не одобрял. Девушка не хотела давать ему ещё одного повода вспылить. И больше не могла смотреть в его глаза.  — «Дети — лица родителей», ты знаешь об этом? Знаешь, как должна вести себя дочь владельца крупной фирмы? Рапунцель молчала. Белые плитки стали рябить перед взглядом. Отец не продолжил, значит, ждал ответа.  — Я должна быть порядочной, иметь хорошие оценки и хорошую репутацию.  — Ты должна вести себя безупречно, должна иметь лучшие оценки, а к твоей репутации не должны даже придраться. Отец несколько раз нервно ударил ладонью по столу.  — Что же ты творишь? Вопрос эхом отозвался в голове. К горлу подступил комок, дыхание перехватило от накатившего волнения. Горько, больно, очень плохо. Негативные эмоции огромной волной накатили на Рапунцель, а в ушах, как клеймо, звенел вопрос без ответа.  — А ты шляешься чёрт знает где, чёрт знает с кем! Девушка вздрогнула, когда отец повысил голос.  — Проводишь время с пьяницами, да? Хороша репутация? Каково мне смотреть в глаза коллегам, когда моя дочь среди пьяных подростков, веселится вместе с ними?!  — Всё было немного не так, — тихо возразила Рапунцель. — Я не пила, я только танцевала. Ничего плохого не случилось.  — Поэтому ты оказалась в полицейском участке? Поэтому все только и говорят о том, что дочь владельца крупной фирмы, моя дочь, якшается с отбросами общества?! Последние слова остро резанули по сердцу. До чего же несправедливо.  — Они не отбросы! — вступилась за одноклассников и других Рапунцель. — И ты должен верить мне, мне, а не папарацци и статьям из Интернета!  — А ты должна вести себя так, как говорю тебе я! На папарацци и этих статьях держится моя карьера! А ты продолжаешь вести себя так, будто твоё поведение ни на что не влияет. Ты не имеешь права относиться к этому так беспечно! «Не имеешь права». Рапунцель поджала губы.  — Ты должна вести себя подобающе, а в итоге что? Что я получаю за то, что отдаю тебе? Вместо того, чтобы думать об отце и своих действиях, ты веселишься в подобной компании, вместе с этой дикой сироткой! Подобного оскорбления девушка уже не могла стерпеть. Что угодно, но о Кассандре отец не мог так говорить. Она вспылила.  — Кэсс не сиротка, и она не дикая! Она моя подруга.  — Эту девицу вытащили из детдома. Сколько лет она там пробыла? Восемь, девять?  — Семь. И забрал её очень хороший человек. И Кэсс сама очень хорошая! Она порядочная и храбрая, перестань говорить о ней так!  — Из сирот никогда ничего хорошего не вырастает, — холодно отозвался отец. — Она уже водит тебя по всяким местам.  — Это я её туда привела! — отчаянно крикнула Рапунцель. — Я! Я лишь хотела отдохнуть, она просто подбадривала меня. В её анализах нет алкоголя, я уверена, она даже не танцевала, а просто сидела одна! Ты несправедлив к ней!  — Не повышай голос на отца! — рявкнул мужчина и громко хлопнул по рабочему столу. Хлопок эхом звучал в резко наступившей тишине. Рапунцель дышала мелко и часто, в ушах гулко отдавалось сердцебиение. Девушка сама не заметила, как дрожала. Рук и ног она практически не чувствовала из-за сильных эмоций. На душе было настолько паршиво и горько, что глаза стала застилать пелена, которую Рапунцель пыталась незаметно смахнуть. Сейчас отец больше всего походил на разъярённое животное. С вытянутой крупной головой, горбатым носом, косматыми бровями, пышными усами и густой бородой, широкой шеей, покрытой красными от ярости пятнами он был похож на кого угодно, но не на доброго и понимающего человека. Он был не таким, каким его помнила Рапунцель из детства. За дверью раздались еле слышные шаги, и в кабинет медленно кто-то вошёл. Рапунцель, стоящая спиной к двери, не видела вошедшего и почти не слышала никаких звуков.  — Фред. Мягкий мамин голос, грустный и печальный, выдернул из омута отчаяния. Девушка повернулась к ней, пытаясь не заплакать. Мама всегда выглядела хрупкой и нежной, но огорчённые светло-зелёные глаза добавляли её внешности что-то пасмурное и тоскливое. Плечи были опущены, голова чуть склонена, даже шелковистые каштановые волосы потеряли свой блеск. Она осторожно прошла вперёд лёгкой походкой, глядя на своего мужа.  — Тебя слышно в гостиной. Пожалуйста, будь мягче.  — Я сам разберусь, как мне воспитывать свою дочь, Арианна, — прикрыв глаза, сказал отец.  — Она наша дочь, Фред, — грустно поправила его женщина. — Ты выбираешь плохие методы воспитания. Мама взглянула на Рапунцель.  — Она подросток. Ей свойственно желание свободы, познание мира, интерес к сверстникам. Уж лучше сейчас она познакомится с окружающей действительностью, чтобы потом с этим опытом стать мудрее и взрослее. Арианна подошла к мужу, положив хрупкую ладошку на его могучую, глубоко дышащую грудь.  — Пойми, что это ей необходимо. Ты не можешь требовать от неё полного послушания. Рапунцель видела, как отец немного расслабился, успокоенный нежным голосом женщины.  — Но она должна понимать ответственность, возложенную на неё, — вздохнул мужчина. — Я — известный человек…  — Фред, мы семья, — тихо перебила его Арианна. — Мы должны заботиться друг о друге, а не о наших статусах. Голос мамы был спокойным, но очень печальным.  — Пожалуйста, пойми это. Деньги и власть не стоят…  — Деньги и власть — основа нашего благополучия. Фредерик взял в руку ладонь Арианны, лежавшую до этого на его груди.  — Нам не важно ни то, ни другое, — сказала женщина, неотрывно глядя на мужа. — Или это основа твоего благополучия? Умиротворённый взгляд отца наполнился злобой.  — Ты ничего не понимаешь, — холодно бросил он и выпустил женскую ладонь. — Я забочусь о вас.  — Прямо сейчас ты не заботишься, — мама обняла себя за плечи. — Фред, мы любим тебя. Только вспомни, как несколько лет назад ты не обращал внимания на состояние или мнение окружающих. Что произошло с моим любимым человеком? Арианна попыталась мягко провести ладонью по мужской щеке, но Фредерик отпрянул. Его взгляд наполнился льдом, и по спине Рапунцель пробежал холодок. Она предчувствовала недоброе.  — Арианна, перестань. Я знаю, что лучше для вас, знаю, что лучше для моей семьи. Просто успокойся и дай мне делать мою работу.  — Я спокойна. Печаль в голосе женщины смешалась со стальными нотками.  — Я спокойна, Фредерик. Но мне не нравится то, что ты груб с Рапунцель, и я не позволю кричать на неё и давить. Так, как делаешь это ты.  — Она — моя дочь, и я сам решу, как мне её воспитывать! — повысил голос отец.  — Она и моя дочь тоже, — в тон ему ответила Арианна. — И я могу воспитывать её также, как считаю нужным!  — Ты ничего не понимаешь в воспитании детей! Поэтому она такой и выросла — капризной, дерзкой, непослушной! Рапунцель глядела на то, как родители вновь начинают ссориться, и чувствовала, как стало трудно дышать. По телу прошлась мелкая дрожь. Нет, нет, нет, только не сейчас. Она больше не могла этого слушать. Но вот отец начинает кричать на маму, а та пытается ему что-то объяснить, и оба уже не замечают присутствие дочери. Девушка кусала губу, ощущая каждой клеточкой боль и страх. Она боялась. Боялась каждый час уже столько времени, и когда она попыталась хотя бы ненадолго избавиться от этого, стало лишь хуже. Время для неё словно растянулось. Весь мир сузился лишь до двух человек перед ней. Рапунцель казалось, что она закрыта ото всех плотным стеклом. Сквозь подрагивающую пелену девушка пыталась следить за родителями, но как назло, всё смазывалось, превращая их образы в цветастые пятна. Она не могла говорить. Голос, кажется, сел, грудь разрывала тоска, и она застыла в оцепенении. Только руки, которые Рапунцель крепко сцепила до побелевших костяшек, мелко дрожали.  — Ты слишком сильно изменился! — надрывно сказала Арианна и прикрыла рот рукой, со скорбью пряча взгляд. — Фредерик, послушай же…  — Ты не понимаешь очевидных вещей! — перебил её отец. Рапунцель сжалась, и из глаз, как бы она не старалась сдержаться, хлынули слёзы. Беспрерывным потоком они стекали по щекам и подбородку, оставляя на губах солёный вкус. Из горла вырвался хрип, едва напоминающий слова:  — Пожалуйста… прекратите… Родители резко обернулись на неё, будто вспомнили о том, что находятся в кабинете не в одиночестве. Арианна приложила ладонь к сердцу и подошла к дочери, мягко положив руки на её плечи.  — Тише, милая, успокойся… Пойдём в комнату… Не обращая внимания на цепкий взгляд распалившегося мужа, женщина повела Рапунцель прочь из кабинета, но в дверях задержалась и обернулась к нему.  — Мы потом договорим, Фредерик. Пожалуйста, подумай, что ты делаешь. Рапунцель уже ничего не чувствовала и не слышала, только ладони на своих плечах и собственные непрекращающиеся рыдания. Она так долго пыталась их подавить, скрыть за улыбкой, чтобы не казаться самой себе слабой. Пыталась отшучиваться, помочь другим, не обращать внимания на режущую боль в сердце. Сейчас всё выливалось в слезах и дрожи, и только пустые холодные коридоры с рядом идущей мамой были свидетелями этой оплошности. Всё смешалось в один клубок: и знакомые стены ходили хороводом, и мысли беспорядочно путались, и ничего, кроме наполненной тоской груди, не оставалось. Весь мир сосредоточился на горе, вытесняющем всё остальное. Рапунцель не помнила, как оказалась в своей комнате. Только изнеможённое нервами тело упало на шелковистые простыни, как девушка прижалась к подушкам и зарыдала с новой силой, не стесняясь никого и ничего. Она чувствовала ужасную слабость. Выдержки больше не хватало ни на что. Она слишком много переживала, и сил совсем не оставалось. Мамины ладони гладили по голове мягко и осторожно, но Рапунцель не обращала на них внимания. Арианна пыталась как-то утешить, что-то сказать, но девушка не слушала, утопая в своих чувствах. Впервые за долгое время ей хотелось остаться в одиночестве, побыть наедине с собой.  — Я люблю тебя, — прошептала мама и встала с кровати. Рапунцель подняла голову и едва смогла разглядеть женский силуэт сквозь слёзы. Она протянула дрожащую руку и поймала мамины пальцы.  — Я тоже тебя люблю… Голос был осипшим, безрадостным, чужим. Арианна крепко сжала ладошку дочери, улыбнулась, отпустила её и вышла из комнаты, аккуратно прикрыв дверь. Рапунцель вновь уткнулась в мокрую подушку. Слабость. Как же сильно она давила. Голова раскалывалась. Тело распласталось по кровати безвольной куклой. Мысли совсем перестали течь, оставляя после себя пустоту. Рапунцель без сил глядела куда-то в одну точку — в закрытое окно. Солнце уже давно опустилось за горизонт, и сейчас среди темноты гордо сияла нарастающая луна. Даже звёзд не было видно. Сколько так прошло времени, Рапунцель не знала. Была только тишина, луна и одиночество.

***

Время на телефоне показывало полпервого ночи. Лицо и несколько светлых прядей были мокрыми — только что Рапунцель умылась холодной водой, немного приходя в себя. Слабость во всём теле ещё ощущалась, но Рапунцель справится. Не может не справиться. С родителями говорить не хотелось — пока что. С отцом девушка вообще лучше бы не пересекалась, а на маму просто тоскливо смотреть. Вернувшись в комнату и завернувшись в одеяло, Рапунцель чувствовала, что ей необходимо высказаться. Пусть слёзы и высохли на щеках, но недосказанность сковывала горло и не давала нормально вдохнуть. Пальцы сами набрали номер Кассандры. И пока в тишине раздавались гудки, девушка начала ощущать острую вину. Они не общались ни в вечер субботы, ни в воскресенье, ни сегодня. Подруга звонила, много раз, писала сообщения, но Рапунцель так боялась и так чувствовала себя неудобно перед Кассандрой, что не поднимала трубку и не писала в ответ. Игнорировала. А сейчас звонит. Вот так, запросто, в полпервого ночи, когда нормальные люди уже должны ложиться в кровать. Но она знала, что подруга ответит. И вскоре её голос, очень тихий, раздался по ту сторону экрана:  — Привет, Рапс.  — Привет, Кэсс. Между ними возникло молчание. Рапунцель не знала, что нужно сказать и как правильно себя вести, поэтому решила быть искренней:  — Прости, что не отвечала. Мне было страшно.  — А мне было страшно за тебя. Девушка усмехнулась, прикрыв зелёные глаза.  — Я дома, кто меня здесь обидит? Собственные слова были ложью. И Кассандра это почувствовала.  — Как ты? Родители?  — Они опять сегодня ссорились. Из-за меня. Отец много всего сказал… нехорошего.  — Как ты себя сейчас чувствуешь? Рапунцель постаралась прислушаться к своему телу и эмоциям.  — Никак. Кассандра молчала.  — У меня ощущения, как будто все чувства исчезли. Мне просто… как будто всё равно, понимаешь?  — Понимаю, — раздалось короткое и родное. — Ты плакала?  — Да. Рапунцель понимала, что сейчас подруге хочется её обнять и утешить, но на расстоянии это намного сложнее, чем в реальности.  — Я в порядке. Наверное. Я просто очень сильно устала. От всего. Я хочу, чтобы это всё закончилось.  — Закончится. Скоро, но закончится. Рапунцель открыла глаза и перевела взгляд на тонкий лунный месяц.  — А ты как, Кэсс? Что сказал дядя Майкл? Кассандра около минуты молчала, прежде чем ответить:  — Мало чего. Рапунцель где-то на задворках сознания при этих словах тут же забеспокоилась. Она знала, что её отец, когда зол, очень громок и говорит долго, много. Майкл не такой. Чем он недовольнее, тем он более короток на слова. И девушка понимала, что для подруги его молчание и тихое разочарование мучительнее любого крика.  — Ты себя нормально чувствуешь?  — Да, я в порядке. Лёд. Рапунцель чувствовала, как Кассандра окружила себя тонкой ледяной коркой, грозившейся перерасти в толстую непробиваемую стену. Она знала, какой может быть закрытой подруга, но сейчас не могла ничего поделать. Усталость, навалившаяся апатия, полное безразличие к окружающему миру. Рапунцель хотела помочь, но ей самой нужна была помощь. Ей нечего отдать. Глаза слипались. Последние дни вышли на редкость нервными и неприятными. Рапунцель опустилась на подушки.  — Кэсс, я люблю тебя. У нас всё будет хорошо.  — И я тебя, Рапс. Глядя на луну, девушка пожелала подруге спокойной ночи и отключила звонок. Луна обволакивала нежным светом, словно убаюкивала, но без звуков. Наблюдая за светлыми бликами на окне, Рапунцель уснула.