***
Отец кричал что-то над ухом, но Юджин старался не слушать. Эдмунду донесли весть о том, что его сын вновь засветился в полицейском участке, и мужчина вернулся домой раньше на день. То, во что превратился их дом, страшно было описать. И речь не только о том бардаке после хэллоуинской вечеринки, который Юджин, разумеется, не успел убрать. Шторы были сорваны, одно окно разбилось, пол в гостиной стал походить на минное поле — повсюду осколки, пустые банки из-под энергетиков, стеклянные бутылки с алкоголем, несколько использованных презервативов. По экрану телевизора шла одинокая трещина. Целыми остались только комната Эдмунда, которую он предусмотрительно запирал каждый раз, когда выходил из дома, и кухня, не представляющая особого интереса из-за маленькой площади. Юджин, рассматривая пачки из-под презервативов, гадал, уединялись ли гости в ванной и туалете или они обнаглели в край и заявились к нему в спальню. Парень не уверен, что хотел бы знать ответ на этот вопрос, поэтому на всякий случай сменил постельное бельё. Но не внешний вид дома был лишь вершиной айсберга и почти не имел отношения к обстановке. Самым худшим был отец, шедший от разбитого окна к разбитому телевизору и обратно. В такой ярости его Юджин не видел давно, даже когда был поставлен на учёт в школе. Тогда отец сердился, но сейчас он бы наверняка мог посоревноваться со львом на арене, и парень не уверен, кто бы проиграл — родитель или зверь. Длинные и тёмные волосы с седыми прядями несколько раз, как кнутом, ударили Юджина по лицу, и он со злобой вслед посмотрел отцу. Надвигалась новая ссора, возможно, даже более масштабная, чем прошлая. В воздухе уже повисло давящее напряжение, камнем ложившееся на плечи. — Ты понимаешь, что ты творишь?! — взревел отец, развернувшись к Юджину. Парень сидел на одном из кресел и закинул ноги на подлокотники. Даже такой простой жест подлил масла в огонь. — И убери, чёрт тебя подери, ноги! — повышенным тоном приказал мужчина и, коротко размахнувшись, ударил ладонью по колену сына. Было не столько больно, сколько громко, но Юджин всё равно взбесился. Он убрал ноги с подлокотника и сел в кресло, сильно сгорбившись. Парень взглянул на отца исподлобья, и в его глазах загорелся недружелюбный огонёк. — Не указывай, что мне делать! Я совершеннолетний и могу принять решения самостоятельно! — Пока ты в моём доме, — приблизил лицо к сыну Эдмунд, — ты следуешь моим правилам! Что хочешь делай после получения аттестата за одиннадцатый класс, хоть дворником работай, но не смей вылететь за несколько месяцев до окончания! Прекрати играть с огнём! Перестань подавать полиции новые поводы, чтобы припереть тебя к стенке! Юджин поднялся с кресла, и они с отцом чуть не столкнулись лбами. — Я не виноват, что Каталина приперла своих друзей! — рявкнул парень. — А то, что ты пьяным находился в общественном месте, тоже Каталина виновата?! На это ответа у Юджина не было, поэтому он вспылил ещё сильнее. Ярость захлестнула, но парень сдержался, чтобы не выпустить её в физическое действие — хотя желание ударить отца вдруг возросло в разы. Немного остудив себя, пока не стало слишком поздно, Юджин прошёл мимо Эдмунда и скрылся в своей комнате, напоследок громко хлопнув дверью. Он запер её и прислушался: отец сказал несколько неприличных слов и ушел на кухню. Чтобы хоть немного успокоиться, Юджину пришлось две минуты сжимать и разжимать кулаки, дёрнуть себя за непривычно разлохмаченные волосы и пнуть ножку кровати, а потом согнуться с громкими ругательствами, когда палец ноги пронзила неожиданная боль, повалиться на кровать и пролежать так не меньше пяти минут, рассматривая узор на пожелтевших от времени обоев. Отец принял решение сделать ремонт давно, когда Юджин уже пошёл в третий класс, и их жизнь постепенно стала налаживаться после затяжной чёрной полосы, оставившей на них обоих сильный отпечаток. Они продали старую мебель, сменили напольное и настенное покрытие в коридоре, гостиной, ванной, туалете и комнате Эдмунда, но Юджин настоял на том, чтобы его личное пространство оставили таким же, каким оно было в его шесть лет — тогда мать ещё была жива. Кровать была ему не по размеру, меньше, чем должна быть, и если вытянуться во весь рост, то пятки почувствуют пустоту. Стены с витьеватым узором когда-то были светло-голубыми, но цвет уже давно стал блеклым, бледным и грязным. Старая мебель, казалось, может развалиться в любой момент, а пол под ногами трещал при каждом шаге. На полу были разбросаны толстовки, футболки, почти все — грязные и пахнущие потом; джинсы, шорты, зачастую порванные; какие-то мелкие вещи вроде часов или носков без пары. Юджин очень редко убирался в комнате и ещё реже приводил в неё кого-то. Обычно туда заходил либо отец, либо Вэриан, хотя с другом они предпочитают сидеть в гостиной, особенно тогда, когда она меньше похожа на разграбленную, чем сейчас. Юджин не знал, любит ли он свою комнату или ненавидит её. На стене, прямо напротив кровати, висели рамки с фотографиями, и почти везде — улыбающаяся мать. В молодости — более задорно, на одной из фотографий она была просто школьницей, в которую влюбился Эдмунд; на другой — уже в институте, её улыбка была всё такой же широкой и добродушной; уже беременная женщина улыбалась нежно, словно ожившее солнце. Юджин не знал, что было хуже — видеть эти фотографии или забыть их навсегда. Но рука не поднималась снять рамки со стены и убрать в какую-нибудь дальнюю коробку — ему казалось, что в таком случае он предаст маму и забудет о ней. Отвернувшись от обоев и стараясь не смотреть на фотографии, парень достал из кармана джинс телефон и набрал номер Вэриана. Ожидаемо, Юджин прогуливал школу, но на часах было уже три часа дня, и друг, вероятно, вернулся домой после уроков. Пошли первые гудки, и во время ожидания Юджин достал из прикроватной тумбочки таблетки и литровую воду — голова всё ещё трещала после похмелья, а отец уже несколько часов разговаривал с ним повышенным тоном. В первый раз к трубке никто не подошёл, и Юджин, не обратив на это внимания, ещё раз набрал номер Вэриана. Во второй раз ему опять не ответили. Это заставило парня начать беспокоиться и ещё больше остудило пылкие чувства. В третий раз, к счастью, на другой стороне раздался шёпот: — Привет. — Привет, — опять завалившись на кровать, немного раздражённым голосом ответил Юджин. — Что у тебя там? Вэриан немного помолчал, прежде чем говорить. — Отец накричал. Он давно не поднимал на меня голос. Юджин поморщился. — Мой тоже не затыкается. Хотя сейчас, вроде, умолк, но до этого без остановки орал. Что в школе нового? Разумеется, парню это было неинтересно, и в первую очередь его интересовала Каталина — он считал, что именно из-за одноклассницы получилась такая мерзкая ситуация. И ему искренне хотелось, чтобы с ней случилась какая-нибудь неприятность. — Около половины одноклассников не пришли в школу, — сказал Вэриан. — И часть из параллели тоже. У всех внезапно заболели то животы, то головы. Юджин хохотнул, но не задорно, а мрачно. Настроение было на нуле. — Кстати, о головах. Как прошло твоё второе похмелье? Первое было два года назад, когда Юджину стукнуло шестнадцать, и он решил это дело отметить бутылкой алкоголя. Он только недавно пристрастился к этому и, оценив по достоинству прелесть забытья, активно пытался уговорить друга попробовать, но тот ломался, потому что это «вредно, неправильно, мы слишком юны» и бла-бла-бла… На свой день рождения Юджин всё же уговорил Вэриана, но неокрепший организм стремительно среагировал, и друг очень быстро опьянел, а потом его вырвало на ковёр в гостиной. Два последующих дня он был полностью расклеен и клятвенно пообещал больше не брать в рот ни капли. Юджин, конечно, ещё не раз предлагал, но больше не настаивал. И, честно говоря, уже не помнил, почему вчера Вэриан согласился выпить. — Болит, — честно ответил друг и наверняка поморщился. — В итоге это заметили учителя и отправили меня к медсестре. Я ушёл домой с четвёртого урока. — Вот как, — протянул Юджин. — А зачем ты вообще вчера пил? Вэриан какое-то время молчал, а потом внезапно ещё более притихшим голосом сказал: — Кассандра пригласила попробовать. Юджин сначала переваривал услышанное, а потом не сдержал смеха — уже более живого, чем в прошлый раз. Сама мысль о том, что друг согласился выпить из-за просьбы этой девчонки, казалась ему до нелепости забавной. — Ты серьёзно? — Вы все там уже выпили, — постарался защититься Вэриан. — Ну и я… Не знаю, — он тяжело вздохнул. — Сам не знаю. Помню только, Кассандра сказала: «Давай с нами!», и вот я… Потом уже почти ничего не помнил. Я стал соображать только в полицейском участке. — Я тоже, — кивнул Юджин. — И вот ведь, там до сих пор не сделали удобных лавок! Ненавижу их, даже прилечь невозможно, всё тело потом ломит. — Да, — коротко согласился Вэриан, но только ради приличия. Они немного помолчали. И потом Юджин признался: — Не ожидал, что Касса-андра, — он с неприязнью протянул её имя, — согласиться выпить. Я хотел её подразнить. — Мне её жалко, — вздохнул Вэриан. — Ты видел, как на неё смотрел её отец? Наверное, ей сейчас непросто. — А мне её не жаль, — фыркнул Юджин. — Но вот то, что она повелась — интересно. Потом, немного подумав, парень добавил: — А вот Рапунцель мне жалко. Я же ей налил по глупости, потому что сам уже не думал толком, а она ведь — любопытная, маленькая ещё… Как ребёнок, всё интересно. Её, кажется, с одной стопки понесло? — Как и меня в тот раз на твоё шестнадцатилетие, — подтвердил Вэриан. — Вот перед Рапунцель мне, наверное, даже стыдно. Не надо было её втягивать, а то мне теперь кажется, будто я её испортил. А вот на Кассандру плевать, эта выскочка, прячущаяся за спиной папаши-полицейского, меня раздражает. Вэриан не ответил, и через минуту устало сказал: — Кажется, мы все сделали нечто нехорошее. Юджин прошёлся взглядом по потолку и потом вдруг посмотрел на фотографии; с них ему счастливо улыбалась мать. Во рту вдруг появилась странная горечь, и парень ответил неожиданно дрогнувшим голосом: — Да.***
Раздались последние тихие всхлипы, прежде чем Рапунцель прекратила плакать и только шумно и глубоко дышала. Её крепко обнимала мама, сидя на кровати и поглаживая по светлым растрепавшимся волосам. Коленями девушка чувствовала мягкие простыни и нежные ладони на своей макушке, но это её ни капли не успокаивало. Рапунцель захлёстывала вина и отчаяние. Волосы лезли в рот и липли к мокрым щекам. Голова ужасно болела — похмелье уже давно прошло, а вот из-за рыданий легче не становилось. Во всём теле была страшная слабость, потому что кусок в рот не лез. Девушка ещё не встретилась с отцом, но уже знала, что грядёт нечто ужасное. И самое худшее в этом то, что это целиком и полностью вина Рапунцель. Она думала, что на хэллоуинской вечеринке сможет расслабиться. Даже когда она потеряла сумку с паспортом — кто знает, когда может понадобиться такой важный документ? — Рапунцель ещё могла думать оптимистично. Ситуация начала её пугать, когда Кассандра решила выпить — такой злой и решительный огонь в её глазах девушка не видела очень давно. С тех самых пор, когда они учились в другой школе. Кассандра делала много глупостей в своей жизни. Она не была идеальной, и знала это. Рапунцель тоже это знала. И подруга никогда не давала себя в обиду, даже на самую малость, потому что однажды позволяла унижать себя слишком долго. Но когда они перешли в новое учебное заведение, Кассандра изменилась. Точнее, как быстро догадалась Рапунцель, примерила на себя новую маску человека, который не позволит к себе подойти. Она сразу окружила себя стеной, давая понять новым людям, что не слабохарактерная, и к ней лучше не лезть лишний раз. И потребность вечно доказывать свою силу и значимость отпала. Юджин же несколькими словами напоминает ей о прошлом, и это каждый раз выводит Кассандру из себя. Она позволяет сорвать с себя эту новую маску, как тогда, в парке, когда подруга и одноклассник подрались. Это волновало Рапунцель. Кассандра похоронила себя настоящую и обернула железом, а потом стала примерять маски. Рапунцель не уверена, что действительно знает, какая подруга настоящая — она сама нередко путалась в поведении Кассандры. Но она знает, что та Кассандра, из кожи вон лезшая, чтобы утереть другим нос и действует, не думая о последствиях, — это та девочка из прошлого, которая не может отпустить. И подруга вчера позволила этой девочке руководить собой. Рапунцель знала, что должна была помочь Кассандре и увести её домой, отругать Юджина, сделать хоть что-то. Она так часто видела подругу, еле собирающую себя, чтобы не разрушиться до конца, что, заметив её воодушевление, вызванное опьянением, позволила себе стать эгоисткой и обрадоваться, что Кассандра улыбается и смеётся чему-то своему. Она хотела видеть её улыбку и, чего греха таить, надеялась, что, не соображая, подруга наконец отбросит свои стены и все маски и хотя бы на пару часов станет настоящей. И затем ей стало любопытно, каков алкоголь вообще на вкус. Но выпив всего лишь немного, Рапунцель больше ничего не помнила — только размытые деревья вдоль аллеи, упрямая мысль, что надо отыскать мачете для друзей и круглая луна на тёмном небе, совершенно беззвёздном. И затем — свет фонарей полицейских, вышедших на вечерний патруль. Рапунцель позволила повести себя, как подросток. Позволила не думать о последствиях и просто пожить одним моментом, не беспокоясь ни о чём. Ей хотелось забыть хотя бы на какое-то время, что она обязана быть правильной и всегда поступать так, как нужно. И она забыла, что отец всегда жестоко наказывал за такие вольности. Когда в участок пришла одна мама, сначала Рапунцель почувствовала облегчение, и только потом на неё нашло осознание, насколько сильно разозлился отец. Тогда, когда после сентябрьской вечеринки её забирали из полиции, трезвую и просто перепуганную, отец чуть не порвал её на куски. Сейчас же ей было даже страшно представить, как сильно взбесится родитель. Рапунцель почти успокоилась и даже перестала дрожать в объятиях матери, когда дверь в её комнату неожиданно резко открылась, пропуская массивную фигуру отца. Стоило бросить на него взгляд, как девушка непроизвольно съёжилась и ещё больше уткнулась в Арианну, желая исчезнуть. Лицо мужчины было красным от бешенства, контрастируя с бородкой, ноздри раздувались, светло-голубые глаза потемнели от ярости, кулаки сжимались и разжимались. Отец дышал неровно и мелко, и казалось, что из его рта вот-вот повалит огонь. Мама аккуратно встала с постели и прямо посмотрела на мужа. — Фред, успокойся. В её голосе зазвучал непривычный металл. Но мужчина её не услышал — он подошёл, оттолкнул за плечо жену и резко схватил дочь за руку. В лицо ей прилетела газета. От страха Рапунцель не сразу стала соображать, а потом увидела первый заголовок: «Дочь владельца известной металлургической компании попала в полицейский участок за распитие алкоголя в общественных местах». Все внутренности сжались, и девушка не осмелилась поднять взгляд на отца, бездумно рассматривая буквы заголовка. — Что ты наделала?! — закричали ей почти в ухо, и Рапунцель испуганно зажмурилась. — Ты понимаешь, какой это удар по моей репутации?! Руку сжали ещё больнее, и девушка сморщилась. — Фред, остановись! — Ты хоть понимаешь, какую чертовщину натворила?! В забытьи отец схватил Рапунцель за волосы, и та от ужаса похолодела. — Фред, отпусти её! — Ты, чертовка, я просил лишь вести себя подобающе, а ты!.. — Хватит! Арианна встала наперерез между мужем и дочерью, и от неожиданности Фредерик выпустил руку и волосы Рапунцель из хватки. Девушка, сжавшись, спряталась за материнскую спину и боялась взглянуть на отца. Её страшно колотило. Она никогда, никогда не видела отца таким. И она уже даже сомневалась, что это её отец. Фредерик рвано дышал и не сводил злобного взгляда с Арианны, сжав челюсть. — Дай мне воспитать свою дочь, — угрожающим тоном сказал мужчина. — Она и мой ребёнок, — холодно ответила мама, взяв Рапунцель за руку и ободряюще её сжав. Уткнувшись в спину женщины лбом, Рапунцель закрыла глаза и постаралась подавить горький комок, вставший в горле. — Арианна, — предупреждающе сказал отец, — перестань потакать её вольностям. — Перестань подстраивать её под свои рамки, — парировала мама. Девушка ожидала, что сейчас её комната разразиться новыми криками и уже приготовилась закрыть уши, но отец вдруг отошёл на шаг. — Рапунцель, — тоном, лишённым всяких эмоций, позвал он. Рапунцель осторожно показала голову из-за спины Арианны и постаралась незаметно смахнуть размытую пелену перед глазами. Лицо отца стало менее красным, и остались только бордовые пятна на шее, но теперь в его взгляде сквозил холод, пробирающий до костей. — Я тебе несколько раз давал шанс на исправление, — проговорил Фредерик. — Я закрывал глаза на твои выходки и даже на твоё общение с этим отбросом. «Он о Юджине», — догадалась Рапунцель. — Но то, что произошло вчера, — он шумно вздохнул, и в его глазах вновь загорелся огонь. — Это переходит все границы. Я вынужден отправить тебя под домашний арест. Девушка быстро закивала, в глубине души поражаясь, что отделалась так просто. А потом к ней пришла мысль. — А как же школа? — робко поинтересовалась Рапунцель дрогнувшим голосом. Она сначала подумала, что, возможно, теперь её будут привозить ровно к началу уроков и забирать сразу же после занятий, без прогулок в парке или общения с друзьями. Но потом лицо отца окаменело, и что-то внутри оборвалось прежде, чем Рапунцель успела по-настоящему испугаться. — Я перевожу тебя на домашнее обучение.