V
16 марта 2020 г. в 00:00
Понедельник — день тяжелый, это придумали еще до нас. Нам остается только смириться и принять. Я поднимаюсь в отделение, вытирая слезы, сопли и слюни после дурацкой ФГС, еще раз подтвердившей мой гастродуаденит. В процедурном слышу чертыхание медсестры и, поддавшись любопытству, заглядываю в кабинет.
На кушетке, закатав рукав сидит Маргарита Игоревна, а рядом с катетером в руках крутится медсестра. Она прокалывает кожу, педиатр болезненно морщиться.
— Нет, Маргарита Игоревна, не могу. Не мой день похоже, — покрутив иголку, она все же вытаскивает ее обратно.
— Ну, значит, не судьба, — вздыхает женщина. Я замечаю, что на кисти другой руки у нее катетер уже стоит. Зачем ей еще один?
— А что вы делаете? — интересуюсь я, полностью входя в кабинет.
Сестричка собирается тут же выставить меня за дверь, но Ровенская отвечает на мой вопрос, и девушке приходится остановиться.
— Да вот, хотела капельницы покапать, в терапии катетер поставили, но место очень неудобное, — действительно, инъекционный порт на самом сгибе запястья, рукой особо не подвигаешь. — Думала, Таня переставит, но все никак. Придется так ходить.
Я смотрю на медсестричку Таню, которая смущенно улыбается мне: такая маленькая, хрупкая, неуверенная что ли, хотя работает тут не первый год: я видела ее, когда лежала здесь раньше.
— А можно я попробую? — спрашиваю и тут же почти жалею о своих словах: обе женщины смотрят на меня, как на восьмое чудо света. — У меня тетя доктор, — поспешно объясняю я. — Она меня научила и уколы колоть, и капельницы ставить. Она вообще с венами чудеса творит, где угодно их найти может. Ну я-то, конечно, не волшебник. Только учусь, — вспоминаю я фразу из известного фильма.
Татьяна сначала неодобрительно качает головой, но потом то ли интерес, то ли задетое самолюбие и желание показать, что ничего-то я на самом деле не умею, берут верх, и она соглашается:
— Ну, если Маргарита Игоревна не против.
— Хуже уже не будет. Точно умеешь?
Я киваю и прошу женщину лечь и ненадолго свесить руку с кушетки.
Медсестра косится, видимо ни разу в жизни не пробовала призвать гравитацию на помощь. Мою руки с мылом и антисептиком и подхожу к Маргарите.
— Какая серьезная, — губы Ровенской трогает полуулыбка, не такая, какую она дарила мне предыдущими ночами, а обычная, дежурная, которую она иногда позволяет себе на работе. Сестра Таня негромко фыркает сзади.
— Так, в локтевые бессмысленно. Куда лучше-то: в латеральную, в медиальную? — видит Бог, не хотела я умничать, но эта Татьяна так прям и подмывает.
— Я в латеральную пыталась, она лучше прощупывается, — говорит она со смесью раздражения и интереса.
— Значит будем в медиальную, — снова ловлю улыбку Маргариты Игоревны, на этот раз адресованную мне одной.
Затягиваю жгут, растираю рукой кожу, пока она работает кулаком.
— Сожмите, — приступаю к пальпации, надеясь, что уроки тети Лены я помню достаточно хорошо. В прошлом году она меня с этими венами просто замучила, до сих пор в страшных снах снится. Вена находится быстро, она довольно глубоко и почти совсем не видна, но пальпируется неплохо. Быстро обрабатываю кожу спиртом и ввожу катетер, чувствуя, как он входит в вену. Проверяю камеру — кровь есть. Расстегиваю жгут и вывожу иглу.
— Все, — фиксирую катетер пластырем и самодовольно улыбаюсь. Надо позвонить, сказать спасибо тете Лене — впечатление я произвела что надо.
— Неплохо, — приходится признать Татьяне.
— Как говорится, плохих вен нет, — я улыбаюсь и замолкаю, не договорив фразу. Но Таня понимает — есть плохие медсестры — и, насупившись, выходит из процедурки.
— Ну вот, обидела человека, — неодобрительно качает головой врач.
— А что я-то? — смеюсь, удаляю второе устройство и перебинтовываю руку, чтобы закрыть катетер, — боюсь спросить, а что капать собрались?
— Назначали сто лет назад после рецидива для успокоения нервной системы. Вот, решила повторить. Спасибо, — она садится и поправляет рубашку. — Ты, оказывается, не только умна, но и талантлива. Ладно, я побежала, дел много.
Она уходит, и я тоже дефилирую в свою палату мимо надувшей при виде меня губки Танечки. Ну и не больно-то и хотелось, тоже мне звезда.
Заваливаюсь на кровать с книгой, иногда отвлекаясь на то, чтобы смотреть через дверной проем на поступающих пациентов. Похоже, понедельник — тяжелый день не только у меня: народу просто уйма, то и дело хлопают двери, ходят родители с детьми и врачи. Маргарита Игоревна сильно задерживается на работе: я выхожу в коридор почти каждые пять минут, чтоб посмотреть, когда она уйдет. Когда часы показывают семь, я начинаю волноваться: не могла же я ее пропустить. Уже собираюсь прогуляться мимо ее кабинета, посмотреть, там она или нет, но сталкиваюсь с ней, как только выхожу из палаты.
— Что-то вы сегодня долго, — с улыбкой говорю я. — Домой-то собираетесь или жить тут останетесь?
— Да знаешь, наверное, останусь. Жить, не жить, а ночевать точно, — вот те раз. Удивленно вскидываю брови. Возможно, я выдаю желаемое за действительное, но в ее голосе я слышу тонкий намек. — Дела, еще часа три провожусь, а там уж смысла нет.
Она уносится дальше по коридору, оставив меня в легком недоумении.
В ванной, подставив ладони под воду, пытаюсь вспомнить ее фразу и интонацию до мельчайших деталей. Выходит плохо: сердце бешено бьется и подталкивает к мысли о том, что она хочет остаться со мной, а мозг упрямо твердит, что быть такого не может, а я просто наивная дурочка, напридумавшая себе невесть что.
Но когда после отбоя она сама заглядывает ко мне, я посылаю к чертям все его доводы. Я слышу ее тихие шаги в коридоре, но думаю, что она направляется в туалет или в комнату к медсестре.
— Ты сегодня тут или опять ко мне притопаешь? — она появляется так неожиданно, что я вздрагиваю и роняю на постель почти дочитанную книгу. Страницы схлопываются, и я разочарованно вздыхаю. — Извини.
— Да ладно, — отмахиваюсь я и, отвечая на ее вопрос, добавляю: — А не прогоните?
— Не прогоню. Больше тебе скажу, — женщина входит в палату и садится на край моей кровати, — я тоже пиявка. Очень быстро привязываюсь к людям, поэтому обычно держу их на расстоянии. А ты сумела ко мне подобраться меньше чем за неделю, и теперь я даже не знаю, что буду делать, когда мне все же придется тебя выписать.
— Вот как? — на краю тумбочки лежит шоколадка, и я тянусь, чтобы ее открыть, но Маргарита Игоревна перехватывает мою руку.
— Между прочим, тебе с твоим желудком шоколад нельзя.
— Между прочим, я поделиться хотела, — подражая ей, наигранно обиженным голосом говорю я, а потом строю глазки, каким позавидует шрековский кот. — Ну кусочек.
— С чаем. И только один, — Сжаливается надо мной женщина.
— Хорошо.
— Идем?
Мы выскальзываем в коридор и, осмотревшись по сторонам, как команда шпионов входим в соседнее помещение.
— Все хотела спросить, тут камер нет? — вспоминаю я свою первую вылазку.
Маргарита отрицательно качает головой. Ну слава Богу.
Чай с шоколадом и задушевные разговоры расслабляют, и я чувствую, что хочу спать, ведь сегодня, не ожидая такого поворота событий, я во время тихого часа смотрела фильм вместо того, чтобы отсыпаться. Женщина это замечает и заботливо спрашивает:
— Засыпаешь?
— Немного, — отвечаю я, сонно потирая глаза.
— А я-то уже начала думать, что тебе отдых вообще не нужен, — я смеюсь и машу головой из стороны в сторону. К сожалению, нужен. — Ну, сегодня ты можешь выспаться, я, слава Богу, не дежурю, и тебе не нужно столь самоотверженно охранять мой сон.
— Мне было не сложно, правда, — уверяю я ее, — просто сегодня я не ложилась днем, не ожидала, что вы останетесь тут снова.
Женщина хочет уложить меня спать, но я отвечаю, что хочу поговорить еще, прежде чем уйти в кровать. Мы болтаем довольно долго, поочередно рассказывая друг другу истории из своей жизни. Ее голос, удобный диван и темнота убаюкивают, и я не помню, в какой момент мое сознание отключается.
Проснувшись, я не сразу понимаю, что нахожусь не в свой палате. Осознание приходит только когда я чувствую под боком тепло чужого тела. Я открываю глаза и смотрю на женщину рядом: во сне ее лицо еще красивее и моложе, мышцы расслаблены, мелкие морщинки совсем не заметны, на губах легкая улыбка — похоже, снится что-то хорошее. Мы лежим плотно прижавшись друг к другу: диван слишком узок для двоих. Моя рука лежит на ее талии, наши ноги и вовсе переплетены друг с другом. Изловчившись, достастаю телефон, часы показывают без пяти шесть. Спать не хочется, и я просто лежу, крепко обнимая женщину и разглядываю ее спокойное, безмятежное лицо.
То ли почувствовав мой взгляд, то ли еще по какой причине, Ровенская начинает просыпаться, сладко тянется во сне и почти сваливается с дивана — от падения ее удерживает моя рука.
— Доброе утро! — говорит она, еще сонным голосом.
— Доброе! — отвечаю я и сильнее прижимаю ее к себе до тех пор, пока она не просыпается окончательно. — Совершенно не помню, как вчера уснула.
— Я, если честно, тоже плохо запомнила этот момент, — признается женщина и, высвобождаясь из моих объятий, медленно садится, разминая затекшую шею. Я с сожалением отпускают ее и тоже принимаю сидячее положение. — Ты смотри, а то я привыкну так вот засыпать, как мне тебя потом выписывать?
Я смеюсь и думаю, что я была бы самым счастливым человеком на земле, если бы она действительно привыкла ко мне настолько, что не смогла бы отпустить. Если бы чувствовала по отношению ко мне хоть половину того, что я испытываю к ней.
— У меня сейчас каникулы, так что можете оставить меня еще как минимум на неделю, не боясь, что я пропущу школу.
Она задумчиво качает головой, но ничего не отвечает. В коридоре слышится шум. Я осторожно выглядываю за дверь и, увидев, как медсестра скрылась в соседней с моей палате, быстро возвращаюсь к себе, не забыв сказать на прощание:
— Спасибо за вечер, да и ночь тоже. Мне нравится проводить с вами время.
И уже закрыв за собой дверь, слышу тихое «мне тоже».