Эффект волшебника

      Последняя неделя июня выдалась жаркой как никогда — если верить прогнозу погоды, то температура в тени временами поднималась до ста градусов[1]. Старожилы поговаривали, что такой жары в этой части Британии не видели ещё с начала семидесятых, и, глядя на Лондон, окутанный знойной дымкой, поднимающейся от раскаленного асфальта, не было причин им не верить. Казалось, погода хочет искупить свою вину за весь предыдущий прохладный и дождливый месяц, но слишком усердствует в своём рвении.       Впрочем, Гарри такая погода была как раз по душе. Его домашний арест подошел к концу, и он наконец может гулять на улице, сколько ему вздумается, — утомленные адской жарой, Дурсли, казалось, на время забыли о его существовании и перестали давать какие-либо поручения. Для них теперь не существовало ничего, кроме лимонада со льдом и вентилятора.       Бесцельно бродя по району, Гарри раз за разом натыкался на ту самую детскую площадку. Это получалось совершенно случайно — вопреки его желанию, ноги как будто сами вели его в это место. Он останавливался у карусели, отремонтированной и выкрашенной теперь в другой цвет, крутил её, поглаживал холодный металл, прислушиваясь к своим ощущениям, но не находил внутри никакого отклика. Возможно, думал он, карусель действительно была старой и просто не выдержала веса взрослого человека. В глубине души он понимал, что это предположение не выдерживает критики, хотя бы потому, что иногда здесь катался и Дадли со своими дружками, которые, все вместе взятые, наверняка весили побольше, чем доктор Хаус. Но Гарри упорно продолжал игнорировать этот факт. Копни он глубже, то обнаружил бы, что многие моменты в его памяти — не только это происшествие с каруселью — не вяжутся друг с другом и вообще выглядят абсолютно нелогично. Взять хотя бы тот злополучный салатник… или тот день, когда Гарри каким-то странным образом вдруг оказался на крыше школы… или тот странный случай, когда с ним в магазине поздоровался какой-то смешно одетый коротышка… И было ещё много чего такого, что Гарри не мог понять, а может и не хотел. Легче было поверить, что это совпадение, нелепое стечение обстоятельств или обычное невезение, чем пытаться найти объяснение.       Точно так же Гарри не мог понять, почему симпатизирует Хаусу, даже теперь, после всего, что он ему наговорил. Судить о нём беспристрастно никак не получалось — Хаус совершенно не вписывался в его картину мира и не был похож на остальных взрослых, которые, на его взгляд, делились на две категории: те, что относились к нему снисходительно, и те, что смотрели на него с высока. Хаус был отталкивающе грубым, бесцеремонным и напрочь лишенным всякого такта, но в то же время было в нём нечто притягательное. Он был особенным.       Ночь перед утром пятницы Гарри провел в беспокойных раздумьях. Думал о том, что сказал Хаус в последний его визит в больницу, пытался представить их встречу, гадал, что он задумал на самом деле, и заснул лишь под утро, когда чёрный край неба, щедро усеянного звёздами, посерел и выцвел в преддверии скорого рассвета.       Ему снова приснилась тёмная комната. Он почувствовал, как по телу медленно разливается леденящий ужас, как стынет кровь в жилах, и приготовился вновь услышать леденящий душу крик, но услышал лишь… тишину.       Гарри попытался поднять голову (и удивился, когда у него это получилось), но вдруг его грудь пронзила резкая боль, и он со стоном упал обратно в кровать. Потолок поплыл перед глазами, стало нечем дышать, и всё же мыслил он четко и ясно, как наяву. Почувствовав запах хлорки и лекарств, Гарри догадался, что он в больнице. Значило ли это, что комната, где он сейчас находился, была его палатой?       Не успел он обдумать это как следует, до его ушей донесся тихий размеренный стук — звук чьих-то шагов. Присутствие кого-то чужого напугало его. Он не знал, кем был это человек… да и человек ли это? То, что вдруг склонилось над ним, больше всего напоминало призрак из фильмов ужасов, — бледный, бесформенный, будто расплывающийся в пространстве. Гарри оцепенел от страха, не в силах пошевелиться или издать хоть звук, неотрывно глядя на то, что казалось ему чьим-то лицом. Оно склонялось над ним всё ниже и ниже, и он уже чувствовал на коже чьё-то ледяное дыхание…       — Вставай, кому говорю!       Гарри распахнул глаза. Тяжело дыша, он вскочил с кровати, всё ещё не понимая, где он и что с ним. Настойчивый стук в дверь окончательно вернул его в реальность: он в своем чулане, в доме на Тисовой улице, и ему только что приснился плохой сон.       — Либо ты сейчас же идешь завтракать, либо останешься голодным до обеда! — крикнула тётя Петуния и стукнула в дверь для пущего эффекта. Гарри это позабавило: невзирая на всю её напускную суровость, она по-прежнему не решалась зайти к нему в комнату.       Он отправился завтракать в хорошем настроении, думая о том, сдержит ли Хаус свое слово? Приедет ли за ним? И если да, то как скоро это случится?

***

      Щурясь от яркого солнца, он припарковался у дома номер четыре, похожему на несколько десятков других домиков по соседству, как брат-близнец, и поежился от отвращения. Здесь он чувствовал себя неуютно. Он терпеть не мог педантизм в любых его проявлениях, а здесь его концентрация на квадратный метр просто зашкаливала. Идеально выстриженные лужайки, идеально белые фасады, вымытые до зубного скрипа дорожки… Находиться тут было всё равно что прогуливаться на выставке двойников доктора Миллера. Скука смертная, одним словом.       «Отцу бы понравилось».       Мысль про отца неприятно кольнула его, и Хаус постарался как можна скорее выбросить её из головы. Нет времени думать об этом. Сегодня у него есть дела поважнее.       Он позвонил в дверь, и ему открыли почти сразу же.       — Вы явились без предупреждения, — недовольно изрекла миссис Дурсль вместо приветствия. Очевидно, она всё это время караулила у двери.       — Прошу прощения, — усмехнулся Хаус. — У меня сломался телефон.       Из-за спины миссис Дурсль выглянул Гарри. Он взглянул на Хауса почти недоверчиво, будто сомневался, что тот действительно приехал к нему, а затем взгляд его скользнул поверх плеча Хауса, и глаза его округлились от удивления.       — Вот это да! — вскрикнул Гарри. — Мы поедем на нем?       Хаус оглянулся на бело-голубую «хонду», припаркованную у подъездной дорожки, как если бы видел её впервые. Блестящая и резко угловатая, пахнущая бензином и духом юношеского протеста, выглядела она среди этих одинаковых пуританских построек совершенно чуждо и неестественно, впрочем, это ему в ней и нравилось.       — Ни в коем случае, — отрезала тётя Петуния. — Вы в своем уме? Вы же разобьетесь на этой штуке!       — Это называется «мотоцикл». И я ни вижу ни единой причины, почему я должен на нём разбиться, — ответил ей Хаус с любезной ухмылкой, протягивая Гарри блестящий шлем. — Не волнуйтесь, я привезу вашего племянника в целости и сохранности, чтобы он и дальше мог портить вам жизнь.       Тётя Петуния едва не задохнулась от возмущения. Она побежала за ними по подъездной дорожке прямо в переднике и домашних туфлях, выкрикивая что-то на ходу, но её слова утонули в оглушительном реве мотоцикла. Гарри устроился позади Хауса, застегнул шлем и мертвой хваткой вцепился в сидение, — как раз вовремя, потому что в этот самый миг «хонда» рванула с места и понеслась по чопорным улочкам Литтл-Уингинга, как маленький реактивный самолет.       От гула у Гарри заложило уши. Дома пролетали мимо них с сумасшедшей скоростью, и он до боли сжимал пальцы, боясь упасть, но в то же время не мог сдержать восхищенную улыбку. Лететь на мотоцикле оказалось куда приятнее, чем тащиться в авто дяди Вернона. Было в этом что-то поистине волшебное: если забыть, что на тебе громоздкий шлем, а под ногами рычит мотор тяжелого байка, то можно представить, будто несешься вперёд по воздуху, паря над землей. Гарри не понимал, почему езда на мотоцикле вызывает у него такие впечатления, ведь он никогда не летал, но в то же время ему казалось, что он уже испытывал подобное чувство… и что оно тоже как-то было связано с мотоциклами.       Они выехали на шоссе, и Литтл-Уингинг стал стремительно отдаляться. Вскоре показался пригород Лондона, но Хаус вдруг свернул на объездную дорогу. Теперь они мчали вдоль реки, огороженной живым забором из раскидистых вязов и кленов, и водная гладь отблескивала на солнце, заставляя щуриться, — яркий солнечный свет слепил даже через тонированное стекло шлема.       Деревья постепенно превратились в сплошную зелёную стену. Хаус сбросил скорость, и мотоцикл, урча, свернул на узкую грунтовую дорогу, ведущую прямиком в лес. Гарри задрал голову, залюбовавшись высокими кронами, которые почти смыкались над их головами, а затем, почувствовав, что «хонда» останавливается, с любопытством выглянул из-за спины Хауса. Перед ним открылся вид на большое озеро, блестящее и гладкое, как стекло. Прямо у их ног начинался высокий песчаный берег, а другой край озера утопал в тени деревьев. Гарри снял шлем и улыбнулся:       — Здорово!       — Я знал, что тебе понравится, — ответил Хаус, усаживаясь на краю обрыва. Гарри сел рядом и принялся болтать ногами, глядя вниз, на переливающуюся водную гладь.       — Ты обманул дядю Вернона, да? — Он помолчал секунду. — Ты и не думал везти меня в больницу. Ты снова солгал. Зачем?       — Знаешь, почему я стал врачом? — вдруг спросил Хаус, как будто не услышав его вопроса. — Потому что мой отец был против. Он говорил, что изучение чьих-то анализов — это совершенно неподходящее занятие для единственного наследника его благородного рода. Он был военным летчиком. Офицер в третьем поколении. Всю жизнь твердил, что его профессия — лучшая на свете. Хотел, чтобы я пошел по его стопам, а я отказался поддержать династию. — Хаус наконец взглянул на Гарри. — А где твои родители?       — Умерли. Тётя Петуния сказала, они погибли в автокатастрофе…       — Но ты в это не веришь, — закончил за него Хаус.       — Она сказала, что я тоже был в той машине, и чудом выжил. Правда, я ничего не помню — мне тогда было чуть больше года.       — Твои родители… они чем-то болели?       — Вроде бы нет, — пожал плечами Гарри.       — А что насчет их родителей? У них были проблемы со здоровьем?       — Я ничего о них не знаю. Вроде бы все мои бабушки и дедушки умерли ещё до моего рождения.       — Значит, Дурсли — твои единственные родственники?       — Угу.       — Тогда я тебе не завидую.       Гарри улыбнулся, затем вздохнул, словно вспомнив о чем-то печальном, а после обвел взглядом озеро и спросил:       — Где это мы?       — Это парк Буши, — сказал Хаус. — Второй по величине среди Королевских парков Лондона и чёрт знает какой среди всех прочих парков Англии. Из развлечений тут, правда, только олени и белки, но, в целом, неплохое место для пикника.       Он встал, подошел к своему мотоциклу и вынул из багажника небольшой сверток. Внутри была кола и пара сэндвичей, один из которых он тут же протянул Гарри.       — Почему именно это место? — Гарри пытался говорить и есть одновременно.       — Оно напоминает мне кое-что другое. В штате Мичиган есть целая система озер, в сотни раз больших, чем это. Их так и называют — Великие озера. Вода в них пресная, хоть и не очень чистая. Отца перевели туда на службу перед самой пенсией, после того, как мы изрядно поколесили по миру. Мы жили там… какое-то время.       — Тебе там нравилось?       — Ещё бы! Мне было пятнадцать — ни проблем, ни забот. Ну, может только прыщи. Мы жили недалеко от Верхнего озера, оно было больше всех остальных, потому там часто останавливались туристы. Я мог наблюдать за симпатичными девчонками в бикини прямо из окна моей спальни.       — Почему ты уехал? — Гарри открыл банку колы, мысленно задаваясь вопросом, что такое «бикини».       — Ну, я же не мог вечно пялиться на девчонок. Если хочешь чего-то достичь, всегда надо чем-то жертвовать. После школы я поступил в универ, потом — в интернатуру, потом устроился на работу… Как-то так.       — А почему ты не остался в Штатах?       — Здесь я ненадолго. — Хаус поморщился. — По крайней мере, не навсегда. Иногда просто хочется сменить обстановку.       — Тебе здесь нравится?       — Не то чтобы я умирал от восторга, но в целом… нормально. Не лучше и не хуже, чем в любом другом месте. Идиотов полно, но они есть везде, от этого никуда не денешься. — Он доел сэндвич и тоже открыл колу. Какое-то время они молча потягивали газировку, наслаждаясь лопающимися пузырьками воздуха на языке. Потом Хаус медленно произнёс: — Ты спрашивал, зачем я привез тебя сюда? Так вот, это всего лишь научный интерес. Любопытство первооткрывателя. С медицинской точки зрения, ты весьма ценный образец. Детальнейшие исследования твоего анамнеза могли бы пролить свет на некоторые сопутствующие заболевания у пациентов со схожими симптомами. Но это всё мелочи. Лучше спроси себя, почему ты в этом заинтересован.       — Что? — Гарри не понял и половины из того, что он сказал.       — Ты согласился поехать со мной, хотя мог бы этого не делать. Почему? Ты оказался здесь, потому что сам этого захотел. Разве нет?       — Да, но… — запнулся Гарри. Смекнув, что Хаус пытается сменить тему, он разозлился. — Это нечестно! Ты просто переводишь стрелки!       Он тряхнул бутылку в порыве гнева, и кола угрожающе запенилась внутри. Хаус проследил за тем, как пена медленно сползает по стеклу, и перевел взгляд на Гарри. В его глазах светился азарт.       — Допустим, — сказал он, — я увиливаю от ответа. Но с чего ты взял, что правда тебе понравится? Может быть, я просто не хочу травмировать твою хрупкую детскую психику?       — Я не ребёнок! — вскрикнул Гарри, и банка с колой подпрыгнула в его руках, расплескав содержимое вокруг. Часть выплеснулась прямо на джинсы Хаусу, и тот вскочил от неожиданности. Гарри тоже поднялся, чувствуя, как горят от стыда уши, неловко помялся с ноги на ногу.       — Хаус, я… — начал он неуверенно, но слова извинения застряли у него в горле.       — Забей, — отмахнулся тот. В его голосе Гарри уловил плохо скрываемое разочарование и почему-то принял это на свой счет. Как будто от него ждали чего-то большего, чего-то, что он так и не сделал.       Оставив безуспешные попытки оттереть колу салфеткой, Хаус направился к мотоциклу.       — Считай, что на сегодня мы закончили, — сказал он, протягивая Гарри шлем.       Каких-нибудь полчаса спустя они вернулись в Литтл-Уингинг. «Хонда» затормозила у подъездной дорожки на удивление мягко, с неожиданной для такой махины грацией, и Гарри неуклюже спрыгнул на асфальт.       — Ты ещё приедешь? — спросил он с заискивающим видом, втайне ненавидя себя за эти щенячьи повадки, но вместе с тем надеясь, что Хаус скажет «да». Но тот словно нарочно медлил с ответом. Он даже не смотрел на Гарри, вглядываясь куда-то поверх его плеча, как если бы видел там что-то по-настоящему любопытное.       — Возможно, завтра, — наконец, ответил он. — Иди в дом. Тебя, наверное, ждут.       — Никто меня там не ждет, — буркнул Гарри. — Если бы я исчез, они бы даже не заметили.       Хаус только неопределенно повел плечами. Казалось, он даже его не слышал.       Как только Гарри скрылся в доме, Хаус завел «хонду», и она, довольно урча, скрылась за углом, а секундой спустя от дома напротив отделилась чья-то блеклая тень. Фигура, её отбрасываемая, быстро засеменила по тротуару к ближайшему проулку, но не успела скрыться, — Хаус внезапно перегородил ей дорогу.       — Жаркий денёк, не правда ли? — воскликнул он, подняв стекло своего шлема. — В такую жару лучше сидеть дома, особенно в вашем возрасте.       — Мне всего-то пятьдесят, — фыркнула миссис Фигг.       — Правда? А сколько лет вашей гипертонии?       — Что? — вскинулась она. — Как вы узнали?       — Я увидел, что вам плохо дается бег даже на короткие дистанции — вы сильно вспотели и явно запыхались. Думаю, по ночам вы плохо спите, а утром обнаруживаете, что ваше лицо отекло, а руки онемели. Поправьте меня, если я не прав. — Хаус поглядел на неё, хитро прищурившись. — Судя по вашему изумленному молчанию, так оно и есть. Ах, да. Если вы иногда слышите какой-то странный шум и задаетесь вопросом, откуда он взялся, знайте, что на самом деле это шумит кровь у вас в ушах. Но это нормально. Стандартный набор симптомов, ничего интересного.       — Так вы действительно врач? — спросила миссис Фигг, оглядев его с ног до головы, так словно видела впервые.       — А вы действительно за мной шпионили? — ядовито уточнил Хаус.       — Не шпионила, а наблюдала. Это не запрещено законом.       — Это ваше так называемое наблюдение является вмешательством в частную жизнь, а может быть расценено и как преследование — в зависимости от того, как истолкует ваши действия уголовный кодекс.       — Вот только не надо мне угрожать. — Миссис Фигг нервно поправила косынку. — Я просто хотела убедиться, что вы не причините мальчику вреда.       — Я вряд ли причиню ему больший вред, чем те, кто уже сделал это до меня, — натянуто улыбнулся Хаус. — Кстати говоря, как давно вы тут живите?       — Я живу здесь сколько себя помню, молодой человек.       — А ваши соседи? — Он указал в сторону дома Дурслей.       — Они переехали сюда примерно двенадцать лет назад. У них уже был ребенок. А через некоторое время они усыновили ещё одного.       — Вы знали его родителей?       — Я не знакома с ними лично, — уклончиво ответила миссис Фигг. — Они жили в Годриковой Впадине, как и все Поттеры до них. Это недалеко отсюда. Там они и были похоронены… после всего, что случилось.       — А что с ними случилось? — вкрадчиво спросил Хаус.       — Мне кажется, это не ваше дело. — Она снова поправила косынку. — Они были хорошими людьми, — вот и всё, что надо знать. Надеюсь, что их сын вырастет таким же. Но для его блага — и для вашего тоже — будет лучше, чтобы вы держались от него подальше.       Хаус театрально закатил глаза.       — Вы так настойчиво пытаетесь защитить его от какой-то мнимой угрозы, но при этом упорно не замечаете, как с ним обращается родная тётка? Вы знали, что он живет в чулане? Конечно, знали, — цокнул он языком, уловив мимолетное смущение на её лице. — Знали, и ничего не сделали. Вы могли по крайней мере заявить в соцслужбу.       — Я делала то, что должна была. Все эти годы я приглядывала за ним в меру своих возможностей.       — Разве вас кто-то просил об этом? — Он склонил голову, приглядываясь к ней. — Что может связывать вас и какого-то соседского мальчишку? Вы не друг семьи, не дальняя родственница, да и на добрую самаритянку вы не тянете.       — Впрочем, как и вы, — буркнула миссис Фигг. — Не знаю, чего вы добиваетесь, но лучше вам прислушаться к моему совету. Оставьте мальчика в покое. Забудьте дорогу сюда. Вам здесь не место.       Не успел Хаус и рот открыть, как миссис Фигг с неожиданной быстротой завернула за угол, нырнула в маленький переулок и скрылась за дверью дома, по-видимому ей принадлежащего. Пару секунд он тупо глядел ей вслед, а затем опустил стекло шлема, завел двигатель и повел «хонду» по шоссе.       Он возвращался в Лондон в ярких лучах полуденного солнца, обуреваемый противоречащими чувствами. Кто-кто, а он терпеть не мог неопределенность. Раньше ему казалось, он понимает, какую цель преследует, но слова миссис Фигг заставили его снова засомневаться. Что он делает? Ищет ответ? Если да, то на какой конкретно вопрос? А если нет, тогда чем он, чёрт побери, занимается весь последний месяц?!       Хаус думал об этом всю дорогу до Лондона. И даже вечером, поднимаясь в свою квартиру, он не мог перестать задавать себе один и тот же вопрос: что его самого связывает с этим мальчиком?       Посреди ночи его, уже сонного, разбудил звонок.       — Эй, дружище, не спишь? — весело вскрикнул Майерз на том конце. — Слушай, я в баре на Чар… Чамри-кросс-роуд, или что-то в этом духе. И тут такая скука, ей-богу! Сижу тут совсем один, как сыч. Дай, думаю, тебе позвоню…       — А я думал, в таких случаях звонят своей бывшей, — сварливо бросил Хаус.       — Ты сейчас на неё очень похож, — пьяно хохотнул Майерз. — Так что, составишь мне компанию?       — Ты что, звонишь прямо из бара?       — Ну да. Хозяин разрешил воспоз… воспользоваться своим телефоном. И то, только на две минуты. Короче говоря, ты едешь?       Хаус обреченно вздохнул.       — Вот и ладненько! — оживился Майерз. — А я пока возьму пива.       — Где мне тебя искать?       — Бар «У Эдди». — Он опять коротко хохотнул. — А хозяина-то зовут Люк, представляешь?       Найти бар оказалось той ещё задачей. Хаус изрядно устал, пока добрался до нужной улицы, — метро, как и следовало ожидать, давно закрылось, и весь путь от своего квартала ему пришлось пройти пешком. Злой и уставший, он тяжело опустился на стул у барной стойки и поинтересовался у бармена, не видел ли тот жизнерадостного идиота, рассказывающего несмешные анекдоты про врачей. Бармен безошибочно указал направление. Майерз уже клевал носом, совершенно не обращая внимания на сцену перед собой, где какой-то патлатый тип в рваных джинсах надрывно стучал по клавишам синтезатора. Хаус подошел и похлопал его по плечу. Майерз сперва дернулся, а затем, поняв, кто перед ним, расплылся в улыбке.       — А вот и он! — Он развел руками в приглашающем жесте. — Прости, старик, я выпил всё твоё пиво.       — Прощаю, — отмахнулся тот. — Пошли домой.       — Погоди, ты ведь только пришел, — начал было Майерз, но, заметив недружелюбное выражение на лице Хауса, быстро сдулся. — Ладно, ладно. Только надо расплатиться. — Он вытянул кошелек, пересчитал купюры и скорчил скорбную мину. — Чёрт, у меня совсем не осталось денег… Одолжишь мне пару фунтов?       — Убери свои жалкие гроши, — хмыкнул Хаус. — Я сам расплачусь.       — Спасибо, старик! Я всегда знал, что на тебя можно рассчитывать!       Ничего не сказав, Хаус направился к стойке, огибая столы, стулья и не совсем трезвых посетителей, за ними сидящих. В дальнем углу бара он увидел парочку странного вида. Это были двое парней, и выглядели они так, будто принадлежали к какой-то религиозной общине, вроде тех, члены которой носят волосяницы и отрекаются от «всего мирского в угоду господу». Он неотрывно глядел на них, ожидая, пока бармен принесет ему сдачу, и за это время заметил кое-что ещё. Лица юношей были серьёзны, их пиво стояло на столе практические нетронутым, а рядом лежала развернутая газета. Один из парней периодически тыкал в неё пальцем, видимо, доказывая что-то второму, и Хаус предположил, что они обсуждают какие-то политические новости.       «Ох уж эти британцы, — подумал он. — Пришли в бар не напиться, а обсудить, кто из консерваторов пройдет в парламент на этих выборах».       Он ещё раз оглядел их странные наряды и пожал плечами. Мало ли, что сейчас носят. По сравнению с тем типом на сцене они выглядят вполне даже прилично.       К барной стойке, пошатываясь, подошел Майерз.       — Я отойду ненадолго, — крикнул он, пытаясь перекричать синтезатор. Глядя на его неровную походку, Хаус с грустью подумал: пешком идти не вариант, придется вызвать такси. И платить, естественно, тоже придется ему.       Он обернулся, чтобы ещё раз взглянуть на странных парней, но те уже направлялись к выходу, и, поддавшись какому-то внезапному порыву, Хаус решил проследить, куда они пойдут. Притаившись за углом соседнего дома, он наблюдал, как один из них затормозил у автобусной остановки, чтобы выбросить газету в урну, а затем оба скрылись в тёмном переулке. Преодолев отвращение, Хаус достал из мусорки газету и развернул на первой полосе. В тусклом свете фонарей он увидел черно-белую фотографию и заглавную надпись: «Международная магическая конференция отмечает свой четырехсотый юбилей». Удивленно вскинул брови, Хаус принялся читать дальше: «По старой традиции, конференция состоится в последнее воскресенье месяца, тридцатого числа, в фазу полной луны. В составе конференции примут участие такие уважаемые и достопочтенные члены Магического сообщества, которые наряду с величайшими волшебниками своего времени сделали неоценимый вклад в развитие…»       — Волшебниками? Что за бред? — пробормотал он себе под нос.       Только теперь он обратил внимание на саму фотографию. Изображенные на ней мужчины и женщины, позирующие перед объективом, были одеты в одинаковые длинные балахоны, весьма похожие на те, что были на этих двух парнях в баре, а на головах у них красовались остроконечные шляпы. У некоторых мужчин были бороды, другие носили только усы, у кого-то на плече сидела сова, но удивило его даже не это, — все они, и мужчины, и женщины, держали в руках что-то, до боли напоминающее волшебные палочки из детских сказок.       — Так и есть, — кивнул Хаус со смешком. — Палочки. Прямо какой-то Клуб Мерлина.       Он уже готов был рассмеяться, но внезапно одно из лиц на фотографии повернулось к нему и подмигнуло. А за ним, как по команде, начали оборачиваться и другие, — и все они подмигивали ему и улыбались, приветственно махая руками. Хаус тотчас в ужасе скомкал газету.       — Вот ты где! А я тебя обыскался. — Из бара нетвердой походкой вышел Майерз. Он выглядел чуть трезвее, но на лице у него по-прежнему блуждала пьяная ухмылка. — Ты забыл сдачу, — и он протянул Хаусу ладонь, на которой лежала пара серебряных монет.       — Оставь себе, — отмахнулся Хаус. Его била мелкая дрожь. — Скажи, Майерз, ты что-нибудь слышал о Международной магической конференции?       — Чего? Космической?       — Магической. Она состоится в это воскресенье, тридцатого числа, в фазу полной луны, и на ней будут присутствовать самые уважаемые члены Магического сообщества. Ты знаешь, о чём я говорю?       Майерз смерил его недоумевающим взглядом, а затем прыснул от смеха:       — Не пойму, кто сегодня напился, я или ты?       Хаус бессильно развел руками. Он не стал говорить, что на самом деле трезв, как стекло.