- Возьми меня на крышу.
Слова почти в пустоту, потому что Женя совсем не хочет слушать своего больного друга. Зачем? Только лёгким дежавю пронесутся отрывки из прошлого, наполненные разочарованием, болью и слезами. Всё сольётся в одно: диагностика свёртывания крови, диагноз, неутешительный прогноз врачей, и пронзительный взгляд васильковых глаз. В ушах звенит тот самый горький на вкус и слух вопрос «Сколько мне осталось?».
В комнате пахнет смертью, всё как могильный запах. Единственный свет – солнце, что едва светит сквозь тучи, его почти нет. Почти темно, почти пропасть. Прохладно, даже холодно, но юношу, стоящего в одной футболке и домашних штанах, совсем не волнует это – он наслаждается лёгким покалыванием на руках, наслаждается перед шагом в никуда. Смотрит прямо в открытое окно, не через грязное и помутневшее стекло. Грязное, как жизнь.
Онегин смотрит сзади: на спину, на копну чёрных волос, на по-птичьему склонённую голову, не видит лица. Не видит, но знает, что взгляд бездушный, пустой и вымотанный. По-другому не могло быть, ведь тем, кто почти под землёй не положено радоваться. Они только испытывают всю тяжесть мира перед тем, как вспорхнуть.
Ленский разглядывает пташек. Свободных и лёгких. Он хочет, как они. Он хочет освободиться от всех оков и цепей, почувствовать ветер под кожей, в венах. Но сейчас там только то, что убивает. Впрочем, это есть путь к спасению.
Женя обходит табурет, стоящий как преграда между ними, и заглядывает в лицо. Владимир не сразу переводит взгляд на глаза собеседника, пусто глядя в окно позади. А парень смотрит взволновано, по родному взволновано, от чего при взгляде глаза Ленского приобретают хоть какой-то оттенок живности. Они мгновенно наполняются слезами. В немом упоении юноша, словно лишённый последних сил, шевелит губами, надломано смотрит. А потом выдаёт обречённую улыбку и шепчет с надрывами:
-
Прости, я не знаю, как...
По спине пробегают мурашки и Онегину кажется, что они – единственное здесь живое, потому что Владимир снова смотрит за спину в окно. Бездушно и мутно.
Подниматься на крышу для него, как взойти на пьедестал. Медленно и красиво. Но трудно, потому что сил совсем нет, но есть одышка.
Площадка встречает их голубиными перьями и морозным воздухом, почти как в комнате, но не таким смертельным. Ленского бьёт дрожь. Женя спешит стянуть с себя ветровку и накинуть на плечи другу, но тот лишь молча скидывает с плеч её так, что она медленно сползает на землю – заранее знает, что просто отдать владельцу не получиться.
-
Хочу побыстрее оставить всё это.
Онегина пробивает током насквозь. Куртка так и остаётся лежать в пыли и перьях.
Ветер вплетает в кудри свежесть, запах ранней осени, граничащей с летом и обречённость. Дышать почти не трудно, правда. Совсем не хочется распаться этими самыми белыми перьями, нет. Хочется существовать, да.
Не врите себе.
-
Вов, не говори-
...потому что мне страшно просыпаться одному...
Виновник нагло перебивает его:
-
Я устал – сначала с раздражаем выдыхает Владимир, но на следующей же фразе успокаивается. –
Жить уже не легко, земля удерживает от свободы.
Бесконечная боль, истерики, кровь – всё так медленно убивает. Делает из вольной птицы золото, что камнем падает наземь.
Женя правда не понимает, какого это говорить о собственной смерти так, хладнокровно. Не из уст самоубийцы. Не понимает, почему Вова совсем не жалеет, не хватается их последних сил за любую надежду, почему не хочет жить. (Ленский хочет, чтобы знал, но не на собственном опыте). Почему сейчас на колени падает и ревёт он? Почему они? Почему заболел именно Владимир, его милый Владимир?
В колени уже врезаются мелкие камешки, но такая боль ничто по сравнению с душевной. По сравнению с тем, что испытывает юноша стоящий сейчас почти на краю. На краю крыши и жизни.
Онегин атеист, но готов вечность молиться, если это могло бы помочь. Не побоится сказать, что отдал бы жизнь ради своего мальчика. Ведь, зачем жить ему – потрёпанному дворовому коту, которого приютил Владимир – мечтательный юноша, чьё сердце билось в мечтах о великом будущем поэта? Даже не смотря на то, что топтал эти надежды раз за разом и цинично смотрел на плачущего юнца с высока. Но на высоте окажется только Ленский.
Сердце останавливается, когда Евгений вспоминает сверкающего жизнью, розовощёкого мальчика с улыбкой. Живого. Таким, каким он был ещё пару месяцев назад. Когда он не был почти трупом.
- Я не хотел довести тебя до слёз, я... – рядом опускается Ленский, который дрожащими руками берёт Женю за щёки. –
Я дождусь тебя там. Главное, ты не торопись, иначе не встретимся.
Кажется, в его глазах блестят искорки прежней оптимистичности и слёзы. Хотя, слёзы и не уходили, просто льются и льются.
Умирать было даже не больно. Один момент. Гораздо больнее смотреть через слёзную пелену на то, как отчаянно Женя хватается за Вовину ладонь
за всю жизнь и прижимает то к щеке, то к губам, пусть и его пальцы, в которых он держит ладонь, холодны. Но Владимиру не мешает, он наслаждается прохладой родных рук, наслаждается перед тем, как закрыть глаза навсегда. Даже так не страшно за себя, страшно только за него, за Женю.
Взгляд направлен то к Онегину, то к потолку больничной палаты. Ленский вдыхает полной грудью больничный запах – он уже не различает его среди других, им пропиталось всё: кожа, волосы, больная кровь. Его уже не выветрить, не вымыть. Да это уже и не важно, земле всё равно.
-
Позвони моим друзьям и скажи, что я люблю их. – с каким-то притворно-родительским наставом просит юноша хриплым от долгого молчания голосом. –
Мне их будет не хватать там.
Женя только быстро кивает, улыбаясь сквозь слёзы. Он не должен плакать, не сейчас. Он должен поддержать друга, быть сильным. Да? Легче быть мёртвым или живым? А разве здесь останутся живые? Он тоже будет медленно гнить.
-Хей, - тихо, совсем по-дружески, зовёт парня Ленский. – Я не жалею ни о чём.
В этой фразе было всё: благодарность за разделённые вместе 2 года, просьба не винить себя ни в чём и простое «я люблю тебя».
Онегин быстро утирает «следы слабости» рукавом худи, которую ему когда-то подарил Вова, но слёзы не останавливаются, так что это действие было почти бессмысленно. Евгений хочет сказать, что всё будет хорошо, он обязательно передаст всё это его друзьям и вообще Ленский сам сможет им это сказать (во что верится с трудом), но Владимир снова шепчет обессиленно, доверительно, в последний раз:
-До встречи...
Было ровно 7:24, а он уже сорвал голос из-за истошного крика.
На похороны пришли только 3 человека: Ольга и Татьяна, Женя. Никто не рыдал навзрыд, только сильнее кутались в одежду от холодного ветра.
Особенно Онегин, ему хватало холода и внутри, он не умел наслаждаться им, как Вова.
Все знали, что это солнце быстро угаснет, умрёт. Знали, боялись, тянули. Тянули, растягивали время просто чтобы не отпускать, но часы рано или поздно пробили 7:26. Просто не повезло оказаться в этих
20-50% умирающих пациентов. Просто не повезло.
А на могильной плите красовалось:
Ленский Владимир Константинович
Поклонник Канта и поэт
2002-2020 г.
Жизнь прожита не зря, если он летает хотя бы сейчас
