В сердце

У любви Владимира цвет маковых бутонов. Он чуть светлее крови, он убийственнее снотворного, которым так знамениты цветы. Ленский нежится, целует окровавленными губами щёки, подбородок Онегина, неаккуратно размазывая пальцами уродливые следы. Губ не касается, боится – слишком божественно для него. Евгений же позволяет всё, но почти не дышит, внимая каждому ощущению. - Володь... – он наконец-то выдыхает, смотрит с сожалением, пониманием. – Ханахаки так не вылечить. Ему совсем не хочется терять такого юношу, как Владимир. Он слишком мало прожил, мало дал и взял. Сколько лет, стихов он мог прожить и написать, но он не может сделать ничего. Не полюбит, не вылечит – разучился. - Нет, подожди! – Ленский вытирает кровь с губ рукавом бежевого свитера, но на них все равно остаётся липкий след. – Хотя бы ещё немного. Вова не будет врать и себе — он хочет целовать Онегина, даже зная, что будет от этого ещё хуже. Но мёртвый должен получить хотя бы долю того счастья, желания, которое он упустит. Влюбляться в Онегина страшно, но страшнее только последствия этого. Женя убирает одну руку с талии парнишки, кладя на копну волос. Закрывается в них, после опуская до шеи и тянет на себя. Целует -даже не целует- слишком аккуратно, но оправданно. Ленский не жалуется, прижимается сильнее, ёрзая на коленях друга, тянется за новыми прикосновениями. Но крупно вздрагивает, чувствуя стебли, больно царапающие горло и заходится в новом приступе кашля. Пара капель крови успевают попасть на рубашку Онегина, как Владимир закусывает край рукава — ещё больше пятен. - Ты знаешь, это не поможет. – Жене самому не хочется прерывать эти попытки (только как животное желание), но обнадёживать своего меньшего друга слишком подло, даже для него. Ленский утыкается лбом в онегинское плечо и скорбно смеётся: - Не поможет, потому что не любишь? – Вова слишком сильно хочет ранить его, так же убить. Хотя бы заставить чувствовать вину. И Женя почти чувствует её, но корить долго себя не будет, помнит - да. - Потому что не люблю.