Обними меня - так ты сможешь спасти мою душу

В общежитии стоит гробовая тишина, Мидория переворачивается на спину, закидывая руки за голову и размышляя пойти все же попить чай или остаться тут и полежать еще немного, позволив рою мыслей метаться в голове. Прерывая себя, парень вскакивает с кровати и все же плетется на кухню. Где, собственно и натыкается на предмет своего воздыхания, как он сам думает, тайного, но в курсе уже весь класс, ну почти. Тодороки и Мидория — одни из самых мозговитых учеников, упорно ничего не видели перед своим носом, пока их не ткнешь туда. Но лезть в их гейские дела из класса никто не спешил, разве что позволялись тупые шутки и двусмысленные намеки. Тодороки сидел за кухонным столом, спиной к Деку, но все же тихое шарканье услышал и чуть дернул головой, уловив краем глаза зеленые кудри. — Тодороки –кун? — удивление скользит в голосе Деку. — Я думал, ты домой уехал. — Желания не нашлось, — кривится тот и цепляет широкую спину взглядом. — Ммм, — мычит Деку засунув голову в холодильник. Просканировав его взглядом, он натыкается на сливки и решает заварить себе кофе. — А я вот решил тут позаниматься. Есть кое-какие проблемы. Он, все еще виляя задницей, в охрененно коротких шортах, что-то ищет в холодильнике, совершенно не замечая; дикого взгляда направленного прямо на свою пятую точку; не слышит, как Тодороки скрипит зубами; не видит, как тот, кинув мимолетный взгляд на свой пах, закинул ногу на ногу, спрятав кулаки в карманы. — Какие проблемы, может, я помогу? — Тодороки кидает это так, не думая о словах, просто уже у него выработалась привычка всегда помогать другу. Даже пусть тот и не просит его — просто Шото уже привык. Привык всегда быть рядом. Мидория замирает, а потом резко выпрямляется и разворачивается на пятках, но слишком сильно и слишком быстро при помощи своей причуды. Шото чувствует поток теплого воздуха смешенный с запахом самого Изуку. Чувствует запах корицы, меда и утренней сырости. — Правда? — зеленые бездны вспыхивают ярым огнем уверенности. — Тодороки, я буду очень благодарен. — Мелочи, — пожимает парень плечами и наблюдает, как друг суетится по кухне, заваривая себе кофе. — Ты что-нибудь будешь? — Шото отрицательно мотает головой. То, чего он хочет, уж точно нет в меню. О таком даже стыдно говорить, и Боже, даже думать.

***

Он издевается надо мной, думает Шото, наблюдая из-под челки, за тем как Изуку сосредоточенно грызет ручку, по большей части он, конечно, сосет, этот несчастный колпачок. Но то, как пухлые губы обхватывают пластик, порождают в голове парня весьма грязные мысли. Прошло полчаса, за которые Тодороки успел тихо и совсем незаметно спустить в штаны. Такое нужно запретить законом, думает Шото, в очередной раз, заглядываясь на слишком глубокий вырез темной майки. Майка больше открывала, чем скрывала. Стоило Изуку наклониться за чашкой принесенного кофе или ручкой. Тодороки каждый раз с удовольствием скользит своими разноцветными глазами, по ключице, по широкой груди с темными ореолами сосков; по уходящим за резинку облегающих шорт, кубиками пресса; по, невероятно накаченным рукам и сильным плечам. — Тодороки? — перебинтованная кисть мелькает перед глазами и наследник Старателя удивленно моргает. Изуку очень близко, Тодороки чувствует его теплое дыхание на щеке. — Шото? Он изумительно милый, думает Тодороки поднимая взгляд с руки, на пухлые бледно-розовые губы. Он изумительный, от кончиков волос до пальца на ноге. — Ты в порядке? — Деку делает рывок и вот они уже нос к носу, а руки парня, одна на бедре Шото, другая осторожно лежит на плече. — Кхм, да, — туманно отвечает тот, и хвалит себя за то, что предусмотрительно положил подушку на свои ноги. — Ты какой-то странный, — обеспокоенно тянет Изуку и буквально ложится на Шото, наклоняя свою вихрастую голову, пытаясь поймать взгляд героя. — Не заболел? Тодороки позволяет губам растянутся в злой усмешке. — Возможно. Зеленоглазый зарывается рукой в волосы на затылке и тянет голову Тодороки на себя, касаясь губами лба. — Холодный. Они замирают оба. Тодороки шокированный этой лаской настолько, что его бросило в леденящий холод. Изуку, смущенный и проклинающий себя мысленно, не смея шевелиться, завороженный красотой глаз напротив. Слишком близко, проскакивает мысль у обоих, но никто не смеет шевелиться. У Изуку на щеках веснушки, на носу не так много, но все же есть. Если их соединить, Шото уверен, получится какое-нибудь созвездие. А еще в его глазах пляшут искры, и Шото видит свое собственное отражение. Ему все равно, что видит в его глазах Изуку, но он точно знает, что хочет быть ближе. Ближе, чтобы уткнуться носом в изгиб шеи и втянуть манящий запах. Ближе, чтобы почувствовать рваные вдохи-выдохи на ухо. Ближе, чтобы дорваться губами до шеи и мазнуть на пробу, вкушая соленость. Ближе, чтобы положить руки на талию и почувствовать как в грудной клетке, сердце рвется наружу, словно гордая птица, желаемая лишь одного — сбежать. — Ш-шото. — тихий выдох, смешанный со стоном, а чужие руки опускаются на плечи и какое удивление испытывает Тодороки, когда понимает, что сильные руки тянут его на себя, чтобы быть еще ближе. Ближе еще. И вот они лежат на полу. Щеки Изуку розовые, взгляд наполнен не страхом, а уже ставшей непробиваемой, как стена, уверенностью. И Тодороки идет дальше; гладит бока, каждый раз задирая растянутую майку все выше; ведет по шее сначала носом, а потом позволяет себе высунуть кончик языка. Бедра Изуку подрываются и, боже блять, он прижимается своим стояком прямо к животу Шото. Это невыносимо. Голова идет кругом, а температура тела поднимается очень стремительно. Потом. Он подумает потом над своими поступками и действиями, а сейчас, прямо сейчас под ним тело Изуку. Тело, которое вероятно хочет его. — Ш-шото, — еще один плаксивый стон. — Не останавливайся, пожалуйста. Пожалуйста, продолжай. Руки Деку прямо в волосах Шото и они мешают цвета, словно сливки с кофе. Губы у Деку — мягкие, и их так приятно целовать. А еще приятнее, когда они двигаются в такт с твоими, а горячий язык сам пробирается в твой рот. А самый смак, когда милый и хрупкий на первый взгляд парнишка, с легкостью, в один момент переворачивает тебя и садится на твоих бедрах, резко и грубо разрывая рубашку. В этот раз стонет уже Тодороки, потому что Деку проезжается задницей прямо по больному. По очень чувствительному и напряженному месту. Сейчас Тодороки не видит в зеленых глазах свое отражение — он видит ликование, страсть. Животную страсть. — У тебя стоит, — говорит хриплым и низким голосом Деку. — На меня? — А ты еще кого-то видишь? И откуда у них столько смелости вдруг? Откуда столько уверенности в своих действиях? Тодороки поднимает туловище, опираясь на руки, заглядывая парню прямо в глаза и без тени смущения шепчет в приоткрытые губы: — Я успел спустить, пока ты старательно позиционировал себя как пай-мальчика. Глаза Мидории расширяются и он едва дергается, а потом, все так же, не прерывая зрительный контакт, наклоняется к губам и целует сам. Медленно, склоняя голову, чтобы не сталкиваться носами. Целует, не прерывая зрительного контакта, позволяя шарить по горячему телу, очерчивая бицепсы рук, скользя по косым живота. Целует, не упуская возможности проехаться задницей по колом стоящему члену. Тишина, прерываемая лишь пошлыми чмоками, хриплыми стонами и тяжелым дыханием. Выдержки Тодороки не хватает на много, и они вновь возвращаются в начальное положение, где он сверху и уже стаскивает эти жалкие шорты, которые упорно не желают слазить с накаченных бедер, поэтому раздается трески ткани и черные ошметки летят в дальний угол. Мидория поднимает свой таз, когда с него уже стаскивают и боксеры. Тратить время на прелюдию совсем не хочется, но Шото старательно растягивает каждую секунду, заставляет захлебываться стонами и слюнями. — Хочу. Хочу. хочу тебя, — бессвязный шепот, сошедшего с ума, Деку, Тодороки пытается не слушать, но: — Дабожетымойтрахнименяуже, — это выбивает последний воздух из легких и уносит пол из-под колен. Секундная заминка и Деку уже стоит задом к верху. Мидория не то чтобы смущен, но дыхание от чего-то прерывается. Тодороки придерживает его за бедра и Деку ведет от того, что одна его рука холодная и тело покрывается мурашками. Другая, горячая, но не обжигающе, она дарит какое-то родное тепло, что ли? Почему-то парня перестает смущать его положение, когда холодная рука, оглаживает бедро и подбирается к дырке. Смущает по настоящему, до красных ушей и пелены слез перед глазами, когда холодные длинные пальцы исчезают в его пространстве. С губ Шото срывается вдох, разочарование или желание, Мидория не может понять. Лишь чувствует как третий палец пробирается в его нутро с необычайной легкостью, а хватка на бедре становится железной. Через несколько часов там расцветут темно-фиолетовые синяки, словно напоминание. Руки у Тодороки невероятно сильные. Мидория уверен, он остановил бы поезд голыми руками и поддается навстречу пальцам. Хватка на бедре крепнет и кожу жжет, от боли это или эта сила Шото, Изуку уже плевать. Он нарочно выводит Шото, чтобы было больше боли, больше отметин, чтобы эти отпечатки держались как можно дольше. Чтобы было потом, что вспомнить. — Изуку, — низкий хриплый стон Тодороки над ухом, выносит из Мидории последний воздух. Пальцы исчезают, и парень ерзает и сжимается, не зная, что делать с той пустотой внутри себя. Но, впрочем, это ненадолго: Тодороки переворачивает его на спину; кусает за шею, и, все еще продолжая дразнить Деку, едва надавливает на растянутую дырку, но не входит. Сам Шото едва ощутимо дрожит и тяжело дышит. Изуку под ним невероятно притягательный; красный, запыханный, развращенный, как в самых грязных снах. Губы искусаны и ободраны, как только никак. А глаза… Шото непременно любовался ими двадцать четыре часа в сутки. Зеленые, чистый малахит. Они всегда отливали каким-то светом, когда Деку радовался. И за такое зрелище Тодороки готов отдать душу дьяволу. Мидория обвивает бедра Шото и сжимает до того сильно, что парень не может даже дернуться. Глаза Изуку — буквально черные и бездонные, в них Тодороки заглядывает без страха, понимая, что уже на дне, и падать больше уже некуда. Плавное движение бедер и они стонут в приоткрытые рты друг другу. Изуку плотно обхватывает его член и Тодороки первое время очень сложно двигаться. Но вскоре плавные толчки становятся все более резкими, а Мидория вскоре начинает подмахивать бедрами и уже не просто стонать, а кричать, впиваясь в руки, плечи и шею Шото. Внутри Мидории было слишком горячо, слишком тесно и слишком приятно. Вообще, Шото думает, у Мидории все «слишком». Слишком силен, красив, умен — у него бесконечный список талантов и побед. На него многие смотрят с восхищением, но первым в списке был он — Тодороки. Жаль Мидория не видел этих восхищенных взглядов, как однажды сказала ему Урарака — его глаза блестят, светятся, сверкают, самым чистым светом. — Ш-Шото, — Изуку шипит, выгибается и кончает в кулак Тодороки. Парень догоняет следом, не выдержав того, как Деку сжал внутри его член. После этого, Тодороки падает прямо на Мидорию и прячет свои глаза в его шее. Повисает тишина, которая режет по барабанным перепонкам. -Ты жалеешь? — тихий шепот Деку на ухо Тодороки. — С-скажи пожалуйста…- голос героя хрипнет: — Ты жалеешь? Тодороки молчит. Как лучше ответь на этот опрос и правильно ли его поймет Мидория. Что сделать, когда он ответит «нет»? Целовать? Обнимать? Признаться, что вот уже почти полтора года дрочит на него, пересматривая видео с разных переделок, в которые они попадали вместе? — Шото? — хрипит Изуку. Голос его дожит все больше. «Тебе надо меньше думать, половинчатый придурок» вспомнились слова Кацуки, как ни кстати. Шото улыбается, проводит носом по шее и поцелуями по подбородку поднимается к губам. В зеленых безднах Шото снова видит свое отражение. А еще видит мокрые ресницы и чувствует укол под сердцем. — Нет, — говорит он уверенно, смотря в большие глаза. — Нет. Ни за что в жизни. — Ни за что в жизни, что? — шепчет Деку, но наверняка находит ответ в глазах напротив. Он тянет на себя Тодороки и втягивает в легкие поцелуй. — Наверное, — едва слышно тянет Тодороки, после того, безумного марафона и сейчас, Мидория, одетый и слишком довольный лежал на нем. — Наверное, мы начали не с того? Я, кхм, должен быть более внимателен по отношению к тебе. Стоило сначала, ну…не набрасываться на тебя… Мидория улыбается мягко, спокойно, так как улыбается после долго и успешно выполненного задания. — Неважно как мы начали, главное, что нам есть что заканчивать, — шепчет он и упирается в лоб парня. — Я бы предпочел начать это, но никогда в жизни не ставить точку. — Выйдет слишком большая книга, — шутит Шото, зарываясь рукой во влажные волосы. — Неважно сколько томов, главное, что мы будем писать вместе. — Да, — кивает он и улыбается. — По ночам. — Почему только по ночам? — Изуку сначала поднимает брови, а потом опускает, хмурясь. — Ну, — Шото ухмыляется. — Вдохновение к авторам в частности приходит ночью. Мидория хмурится, а потом заходятся в смехе, сотрясаясь всем телом. — Мы будем творить сутками напролет.