Обними меня - так ты сможешь спасти мою душу

Изуку всего семнадцать. В своей голове парень конечно же заменяет «всего» на «уже». Согласитесь, уже семнадцать звучит лучше. Не похоже на оправдание по типу «эй, ну парню же, всего семнадцать». Семнадцать лет это тот период возраста, когда ты готов на серьезные поступки, отчаянные меры, и все, что тебя тормозит, — это возраст. Конечно, Изуку всегда понимал все раньше и лучше всех и в свои семнадцать с хвостиком мог похвастаться не только жилистым телом и красивой улыбкой. Конечно, преславутое качановское «задрот» с детства все еще при нем. Многие привыкли рисовать себе в голове с этим словом пухлого, забитого парнишку или девчонку с очками на пол лица и бесчисленными веснушками. Однако Мидория именно тот, кто рушит этот глупый стереотип. Не высокий, да, но жилистый и с хорошим задом. Без очков, но зато с милыми веснушками и, повторяюсь, с красивой улыбкой во все тридцать два. За ним не бегали толпы влюбленных дурочек, но пару девушек все же находилось, однако они не преследовали его, незаметно время от времени подкладывали в его ящик письма с красивыми признаниями, всегда подписывая конверты, прекрасно зная, что Изуку не тот, кто расскажет об этом всей округе. Но вот только эти девочки совсем не знали, что их милый мальчик с самого своего четырнадцатилетия признанный и осознанный гей. Даже не бисексуал, звучало бы не так горько для представительниц прекрасного пола. Понять что ты гей, оказалось для Изуку очень и очень просто, под руку тогда попал тот самый пресловутый друг Каччан со своим пресловутым «задрот». Каччан был его другом. Да, они дрались, ссорились, пререкались, посылали друг друга в ад, но что бы там не случалось между ними, они были друзьями. Смешно, сами они это отрицали, однако когда дело доходило до чего-то серьезного, например, до стрелки за школой, эти двое всегда являлись вместе. Поэтому, когда дело дошло до невинного: — Каччан, не могу понять, кто мне больше нравится, мальчики или девочки. Катсуки хмыкает, ухмыляется и тянет на себя Мидорию за ворот домашней футболки, целует в губы. До настоящего поцелуя конечно им тогда было далеко, но тот момент (и еще парочка таких моментов) решили за Изуку все. Целовать Бакуго было не неприятно, Изуку было не с чем сравнивать, однако больше экспериментов не хотелось. Юношеские губы друга были теплыми и совсем еще невинными, мягкими и неумелыми. Запах Катсуки не бил в нос чем-то приторно-сладким, как от одноклассниц, которые выливали на себя полфлакона маминых духов. От него пахло шампунем для волос и потом. А еще Качан был сильным и горячим, сжимать его плечи, для того чтобы не упасть, было приятно и ощущалось…правильно. Привычно. Сколько себя помнил, Изуку всегда жил с мыслью, что на блондина можно положиться, он никогда не подведет и удержит на весу. И от осознания того, что Изуку может получить такую поддержку не только от Каччана, но и от другого парня, Мидория принял то, что да, мальчики ему подходят больше. Что их руки сильные и сетками из вен, куда привлекательнее тонких и нежных рук девушек. Что сильные и широкие спины в обтянутой ткани выглядят намного привлекательнее. О бедрах и задницах Изуку старался не думать, ибо после такого рода мыслей приходилось посещать туалет или ванну. — Блять, Деку, — рычит за спиной Катсуки и по голове тут же прилетает мощный подзатыльник. — Хорош уже пялиться на его задницу, нам в клуб еще надо успеть. Мидория смущенно прикусывает губы, но покорно поднимается за блондином. Уже перед выходом из класса он кидает мимолетный взгляд на учителя, склонившегося над своим столом, и едва слышно стонет. Геем быть не так уж и просто, и дело совсем не в обществе. Когда ты подросток, тебе нравятся парни, и ты учишься в школе, где семьдесят процентов от всего количества и учащихся и учителей — это неплохо сложенные парни и вполне взрослые, самостоятельные мужчины, приходится очень и очень туго. — Ничего не могу с собой поделать, — тоскливо тянет Мидория и равняется с блондином. — Ты понимаешь меня, Каччан? Не то чтобы провоцировать Катсуки было его любимым занятием, но то, как блондин каждый раз скрючивался, когда их разговор сходил на эту тему, доставляло Изуку удовольствие сравнимое с хорошей дрочкой по утрам. Те их поцелуи с выяснениями кто кому больше по душе, оставили на Бакуго неизгладимый след. Блондин никогда себя не причислял к геям, но кому как не Изуку знать, что другу уже кое-кто нравится? Этот кое-кто далеко не хрупкая барышня, и к тому же с Киришимой они были полными противоположностями по характеру, и брюнет* бесил Катсуки не меньше Деку, однако долгие и…теплые взгляды Бакуго нельзя было трактовать как-то иначе. Брюнет ему нравился, Изуку это видел, да и Бакуго не слишком то это отрицал. Неизвестно, как так случилось, что из двух друзей детства они превратились в два друга-гея, с тоской залипающих на подтянутые задницы. Но это случилось. — Не смей ныть мне про его задницу в этих брюках, идиот, — прошипел Бакуго, когда они спарринговали на площадке. — Не буду, — улыбнулся Изуку и уклонился от хука с правой. — Сегодня твоя очередь плакаться, Каччан. Блондин заревел и свирепо кинулся на парня, сбивая того с ног. Деку громко хохотал и легко уворачивался от атак. — Больше не могу, — прошипел блондин и прикрыв глаза, распластался на Деку, глубоко и тяжко вздыхая. — Если бы он знал, что я дрочу на него по четыре раза за день, он бы обиделся или тут же сбежал? Честно, Деку, я понимаю, что мужская задница в брюках смотрится ахуенно, но еще лучше она смотрится в боксерах. А вообще будет заебись когда голая. Прикипело, подумал Деку, утешающе похлопывая друга по спине. Бакуго, он и Киришима Эйджиро состояли в клубе по боевым искусствам. Поэтому часто пересекались, больше всего именно в раздевалке или душе, перед началом тренировок и после такого, Каччану действительно не позавидуешь. Он видел Киришиму в одних трусах, если повезет, то вообще голым с промежутком в один-два дня. То-есть три-четыре дня в неделю. Каччан хорошо себя контролировал и ничем не выдавал, лишь только для глаз Изуку было привычно поймать алые глаза на подтянутой заднице общего знакомого. В такие моменты было совсем не смешно, особенно когда Изуку ловил после всего этого глаза Бакуго на себе и понимал, что тот, боже, действительно ревнует. А когда блондин на взводе, лучше вообще не подавать никаких признаков жизни. Но в один момент, когда Бакуго впервые поймал на заднице Киришимы не только свои глаза, но и глаза пресловутого задрота, бедному Деку посчастливилось громко вздохнуть. Бакуго на ринге слишком яро доказывал, куда не следует смотреть. Деку после этого ни на чьи, кроме одной, задницы, больше не смотрел. Но даже если у Бакуго был хоть какой-то процент надежды в том, что Киришима как-то симпатизирует ему, потому что тот был его ровесник, то у Мидории не было даже и сотой составляющей процента на надежду, что Тодороки-сенсей обратит на него внимание. А вообще, он бы отдал душу за одну только возможность полюбоваться на чужой голый зад. Ну или хотя бы возможность ощутить, как под руками перекатываются мышцы и насколько вообще горячо тело преподавателя по истории. Изуку не просто хочет тело, член и задницу. Тодороки Шото был его идеалом, и Изуку хотел не только секса. Может это сперма била в мозг каждый раз, когда он кончал с его именем на губах, но Изуку хотел большего. Хотелось вытворять всякие романтичные глупости, например свидания, прогулки под дождем и посиделки в кафе. Держаться за руки и обнимать учителя. Целовать не только в губы, но вообще везде. Чем больше времени утекало, тем больше и сильнее Мидория осознавал, что никто кроме Тодороки сенсея ему больше и не нравился никогда. Что он не просто «нравится», а Изуку его…любит. И чем больше проходило времени, тем сильнее Деку пропадал в этом мужчине, зависая на каждом уроке на его губах все сильнее и дольше. Залипал на сильных руках и длинных пальцах, мысленно представляя во всех красках, как и где эти пальцы смотрелись бы куда лучше, правильнее. — Мидория. Его задницу, которую он старательно держит в форме, эти ладони бы мяли жестко, наверное, остались бы синяки. — Мидория. А еще круче они наверное бы разрабатывали этот самый зад. — Мидория Изуку! — плечо неожиданно сжимают и когда парень смотрит чья именно рука делает это, едва успевает вовремя клацнуть зубами, чтобы не запищать, от страха или от радости. — Т-Тодороки-сенсей…- смущенно бормочет он и предательски краснеет щеками. Боже, это просто немыслимо. Он только что представлял, эти пальцы в своей заднице! Черт! — С тобой все хорошо? — Мужчина поднимает бровь и сканирует ученика взглядом и Изуку очень надеется на то, что это мужчина не умеет читать по глазам. — Неважно выглядишь. Да, нет, сенсей, я только что представлял как мы трахаемся на вашем столе и знаете, мне сейчас так кайфово. Может воплотим мою фантазию? Сердце в грудной клетке едва оттуда не вылетает, Мидория не может вымолвить и слова, боясь, что вместо извинений он выпалит подобную чушь. Но лучше бы он действительно что-то ляпнул, ибо рука с плеча ложится на его лоб и Тодороки наклоняется над им, обводя лицо внимательным, настороженным взглядом. — Изуку? — В-все в-впорядке, — заикаясь выдавливает Деку. Его голос упал на пол тона ниже, а в нос ударил легкий остаточный шлейф парфюма преподавателя, его рука, ощущается на лбу как раскаленное железо и Изуку теряется в прострации. Разноцветные глаза не перестают смотреть настороженно. А вот глаза Деку то и дело петляют от губ на шею, от острого подбородка снова до губ. И так по кругу. — Ладно. Когда учитель, под удивительную тишину, наконец, отходит от его парты, Мидория поднимает слезящиеся глаза на Катсуки. Тот в удивлении поднимает свои тонкие брови, но его взгляд до того ехидный и настолько красноречивый, что не нужны слова. В глазах друга детства читается «тупой извращенец» и ничего больше. Мидории стыдно до слез. Щеки печет адски, и именно из-за этого жара слезятся глаза. Но даже после такого, фантазия никуда не уходит. Парень прячет пылающее лицо в сгибе локтя и мечтается раствориться прямо здесь и сейчас. Гребаный Боже, если так продолжится, то Изуку точно умрет. От стыда или от стояка. Или от всего и сразу. — Мидория, — зовет Тодороки-сенсей, когда урок заканчивается и Изуку почти выходит из кабинета. — Задержись на секунду. Мидория только хочет попросить Каччана подождать, как тот широко ухмыляется, передергивает бровями и вальяжно покидает пустеющий класс вслед за однокласниками. Мидория сглатывает, провожает спину друга взглядом, но покорно поворачивается к мужчине лицом, прикрывая за собой дверь. — Садись, — мужчина кивает на первую парту, а сам возвращается к журналу. Парень вновь краснеет щеками, опускает голову как можно ниже, и садится на парту в крайнем ряду. Чтобы как можно быстрее, в случае чего, сбежать. И прежде чем мужчина начинает разговор, проходит долгих и мучительных пять минут: — Ты в последнее время очень рассеян, Мидория. «Ну и кто в этом виноват?» — думает парень про себя, но на самом деле что-то мычит нечленораздельное и хрустит суставами на пальцах. — У тебя все хорошо? Если у тебя какие-то проблемы…- Тодороки отрывает глаза от журнала и смотрит на ученика. «Боже, как можно быть таким милым?» — мужчина прикусывает себя за язык и сглатывает вязкий ком слюны. — Ты меня хоть сейчас слушаешь? — Парень мычит, отрицательно качает головой, потом кивает. А следом за этим его щеки наливаются еще большей краской, и он опускает лицо в согнутые на парте руки. Повисшая тишина пропитана неловкостью и секусальным напряжением, и что теперь делать Тодороки не знает. Этот мальчишка мучает его не только на яву, но и во снах самым развратным способом. И ничего не может решить эту проблему, Тодороки знает один способ, но дело в том, что Изуку семнадцать. И он, черт возьми, его ученик. — Ты ведь никуда не спешишь? — не поднимая головы парень бормочет «нет», и Шото улыбается. — Тогда, как насчет помочь мне с проверкой тетрадей? — К-конечно, — интересно, он всегда заикается? — Тогда подсаживайся ко мне — на колени — за стол и возьми ручку. Мидория медленно, очень медленно, поднимается из-за стола, берет стул и достает из рюкзака ручку. Садится, почти что напротив, но все никак не поднимет глаза. На уроке, хоть и длилось это всего пару секунд, Шото удалось разглядеть каждый оттенок этих глаз, но этого так ничтожно мало. — Так…у тебя все хорошо? — Ммм, да…о-отлично, — будет вообще заебись, если вы меня поцелуете, сенсей — А у вас? — Тодороки улыбается на этот вопрос и поднимает глаза на парня. Тот все еще ничего не делал, а просто завис с ручкой в руке и приоткрытым ртом, мужчине кажется, что парень в открытую смотрит на него. — Относительно неплохо. — господи, Изуку, твой рот будет идеально смотреться на моем члене Через какое-то время, Тодороки надоедает этот журнал, он со вздохом откидывается на спинку стула и оттягивает галстук. А потом натыкается на глаза парня. На горящие бешенным огнем глаза парня, и ком в его горле не желает пропадать, а член в штанах поднимается в рекордные сроки: — Изуку… — толи это время специально замедлилось, или может это сам Шото надумал себе, но глаза парня мечутся от его шеи до уровня губ, и он медленно сглатывает, тяжело и прерывисто дышит. — Иди сюда. — слишком тихо, но парень читает по губам и перегибается через стол, хватает за галстук и слегка тянет на себя. Его губы такие теплые и рваные, а еще мягкие, и действуют уверенно. Шото шумно выдыхает через нос и тянет парня на себя. Изуку сглатывает огромный ком и перелазит прямо через стол, становясь на него и руками и коленями, а потом под блестящий взгляд опускает ноги аккуратно на стул, касаясь носками кроссовок шикарных бедер. «Неужели мне это снится?» — думает Изуку, облизывает губы и со свистом втягивает воздух. Шото поднимается со стула, становится меж его разведенных бедер и целует. Гладит своими восхитительными руками его щеки, целует напористо и влажно. «Не хочу просыпаться» — Деку тянется за губами, руками шарит по пояснице, и когда одна рука преподавателя соскальзывает со щек на его шею, а затем и на грудь, задевая чувствительные соски, парень смелеет, выдергивает из-под ремня рубашку и касается горячей кожи кончиками пальцев. Так жарко, ахуенно. Мозг Изуку медленно и верно отключается. Он становится настойчивее, царапает кожу под рубашкой ногтями и задирает её все выше, расстегивая пуговицу за пуговицей. В голову даже не закрадывается мысль о том, что вообще-то это школа, это его учитель, ему всего семнадцать. Лишь только «я так долго об этом мечтал». Тодороки медленно наклоняет его сильнее, и вскоре его спина касается прохладной поверхности стола. И губы Шото все еще на его губах. Они целуются остервенело, еще немного и точно сойдут с ума, слетят их тормоза и они действительно трахнутся на этом столе. — Стой, — стонет Тодороки, когда руки Мидории растегивают брюки и юркают за их пояс. — Что? — выпаливает парень в ответ с раздражением и поднимает голову, наблюдая за тем, как его рука обхватывает увесистый член. — Ты хочешь меня. У тебя стоит. Я могу решить эту проблему. — Изуку замирает на секунду, нежно скользя по плоти вверх и вниз. — По-любому, — зачем-то добавляет он и поднимает глаза, встречаясь с удивленным взглядом мужчины. Тот тяжело сглатывает, понимая что именно имеет парень ввиду. — Давай так, — шепчет он, а сам ползет рукой к паху юноши, — для первого раза думаю будет слишком. — А для второго? — шепчет парень с надеждой и тихо стонет, когда рука преподавателя сжимает стоящий член через плотную ткань брюк. — А для второго раза, подготовь свою задницу, — хрипло шепчет мужчина прямо на ухо и кусает за мочку. Сердце парня еще никогда так бешено не стучало. — Начиная со второго раза, я буду трахать тебя до потери пульса. Мидория счастливо смеется и чуть приподнявшись, кусает мужчину прямо в шею. Длинные пальцы пробираются под брюки в белье, и Деку, наконец, ощущает всю силу этих рук. Они надрачивают друг другу в один темп, срываясь на жадные поцелуи и бредовый шепот о том, как давно и сильно хотели друг друга. И смеются, без страха или стеснения, понимая насколько они были слепы, не замечая очевидного у себя под носом. — Тодороки, — парень протягивает последнюю гласную и кончает с долгим всхлипом прямо в руку. Мужчина нагоняет его следом и устало ложится на Изуку сверху, выдыхая на ухо. — Замечательно, — а следом мягко и целомудренно целует в губы. Мягко и легко, едва касаясь. И сердце в который раз набирает обороты, грозясь пробить ребра. — Я живу один, если что. — Я приду к тебе сегодня, если что, — кивает парень и разочарованно пыхтит, когда мужчина встает. — Хочу, чтобы ты меня подтянул. Я не понимаю кое-какие темы. — Не юли, — Тодороки щелкает ученика по носу. — Ты хотел сказать «натянуть». Называй такие вещи своими именами. — Шото застегивает сначала брюки юноши, а затем и свои. — Но так уж и быть, я тебя и подтяну и натяну. Изуку так широко улыбается, что становится видно десна, а сам он едва ли не сияет. Шото нравится эта улыбка, от которой он почти слепнет. Первый шаг сделан. Дальше они будут шагать вместе, наравне. И эта мысль самая приятная за все время.