Другая история

      До рождества оставалось меньше недели, а точнее всего четыре дня. Гостиница преображалась прямо на глазах. Но у Якова настроение было далеко не праздничное. Новый день показался хмурым и серым, несмотря на то, что на небе не было ни облачка. Позавтракав в номере, он хотел уже отправиться на работу, но у двери столкнулся с мальчишкой-посыльным. Записка его не обрадовала. Был убит некий господин Игнаций Крук, мелкий чиновник, который снимал квартиру у добротной вдовы Василевской. По словам квартирной хозяйки и соседей это был унылый человек пятидесяти пяти лет, смысл жизни которого были жалобы на плохую погоду, высокие цены и маленький оклад. В жизни он ни к чему не стремился и смыслом его существования было лишь переписывание бумаг разной степени важности. В общем, этакий Акакий Акакиевич. — Вы замечали какие-либо изменения в поведении господина Крука? — спросил Штольман.       В кухне пахло щами и подгоревшей утренней кашей. Сквозь кисейную занавеску, знавшую лучшие времена, проникал холодный луч зимнего солнца. — Да какие изменения? — всплеснула пухлыми руками добротная женщина в чепце. — Ходил привидением. Утром выпьет чаю с баранками да в свое министерство идет бумажки переписывать. Вечером придет. Съест тарелку постных щей с хлебом и сразу спать. И бубнит всё что-то, черт проклятый! Прости Господи, о покойнике… — женщина перекрестилась и продолжила. — А недавно на него ещё одна напасть нашла… Следят за ним видите ли! Да кому он нужен… Дожил до седин… Ни чина, ни семьи не нажил. — Он жаловался на слежку? — Яков Платонович посмотрел на вдову цепким взглядом. Та даже чуть поежилась. — Да я не прислушивалась, — махнула рукой женщина. — Поспрашивайте кого-нибудь из жильцов. Может, они чего скажут. — А он поддерживал с кем-нибудь близкие отношения? — поинтересовался следователь. — Да есть тут один… Хрустиком звать его. Он обувку чистит прохожим. Каморку у меня снимает. Только его сейчас нету, — она посмотрела на Штольмана. — Только в последнее время они не очень общались… Хрустик этот жениться удумал на какой-то девке. То ли на прачке, то ли ещё на ком. Не знаю.       Хрустик нашелся на противоположной стороне улицы. Это был нескладный мужичок лет сорока с заросшим лицом. Появлению полиции он не слишком обрадовался, но на вопросы ответить согласился. — Скажите, господин Крук говорил вам о том, что за ним следят? — задал очередной вопрос Штольман. — Да было дело, — кивнул Хрустик. — да только чепуха всё это! Каму он нужен-то был? Чай не граф и не генерал какой…       Штольман едва не скрипнул зубами от досады. И как теперь ему узнать хоть что-то о слежке за убитым, если слова того не были восприняты всерьез? Прямо хоть духа вызывай… Яков, поняв, что мысли идут явно не в том направлении, качнул головой и вернулся к допросу, мысленно отвесив себе подзатыльник.       И всё-таки к концу дня Яков Платонович всё чаще склонялся к мысли, что от «духов» Анны бывает намного больше проку, чем от свидетелей. Нет, он до сих пор отрицал наличие призраков и прочего, но вот отрицать информативность разговоров с барышней Мироновой следователь просто не мог.       К вечеру погода испортилось. Поднялся ветер. Набежали свинцовые тучи. Легкая поземка вскоре превратилась в настоящую вьюгу. Пока Яков добрался до гостиницы, то успел продрогнуть до костей. Велев расторопной девице набрать ванну и подать горячий ужин, Штольман стал раздеваться.       После горячей ванны и сытного ужина настроение следователя чуть улучшилось. Но вот стук в дверь заставил его напрячься. Подавив усталый вздох, он пошел открывать дверь. На пороге стояла Анна Викторовна, которая нервно озиралась по сторонам.       Штольман, удивившись столь странному поведению барышни, без слов пропустил, посторонился, пропуская неожиданную гостью в свой номер. — Вот, — она положила на стол лист бумаги, на котором Яков Платонович с удивлением узнал сегодняшнюю жертву. — Заявился ко мне не свет ни заря и тут же начал жаловаться. — И что он вам сказал? — спросил Штольман без иронии. — Сказал, что за ним следили, — пожала плечами Анна. — Какой-то человек постоянно поджидал его около работы и провожал его чуть ли не до самого дома. А иногда ему казалось, что незнакомец находится и в самом доме, — тут она осеклась, заметив заинтересованный взгляд Штольмана. Это было странно. Обычно следователь в подобные моменты смотрел на неё иронично или ехидно, с изрядной долей скепсиса. — Яков Платонович, с вами всё в порядке? — Со мной? — несколько удивленно переспросил Яков. — Со мной всё в порядке. А почему вы спрашиваете? — Обычно вы к моим рассказам о духах относитесь иначе, — мягко заметила барышня Миронова.       Она осторожно положила руки ему на плечи. Штольман с трудом подавил дрожь от этого на первый взгляд невинного жеста. В его памяти тут же всплыл поцелуй… Господи, разве он мог предположить тогда, что для него, для взрослого, опытного мужчины, это станет самым чувственным воспоминанием в жизни? Говоря откровенно, он тогда не рассчитывал, что Анна ответит на поцелуй. Но она ответила… И признаться честно, Яков не ожидал такой страсти от юной барышни.       А Анна… Поцелуй Штольмана тогда её очень удивил. Он не ожидала такого бурного проявления эмоций со стороны всегда сдержанного следователя. Впрочем, тогда она быстро забыла обо всём, поддавшись внезапно нахлынувшим чувством. И уже позже, когда она вернулась в Петербург, Анна призналась себе, что не испытывала ничего подобного ни с Анатолем, ни с Николя. — Этого человека нашли сегодня мертвым в собственной спальне с перерезанным горлом, — сухо произнес Яков. — И это ещё одна жертва убийцы, который успел отметиться в Казанской, Астраханской и Архангельской губерниях. Отметился он причем только в губернских городах. — Но это ведь упрощает дело? — спросила Анна. Штольман вопросительно на неё посмотрел. — Когда дело ограничивается одним городом, а не целой губернией. Особенно если это Архангельская губерния… — В этом есть определенные плюсы, — согласился Штольман. — Вот только есть один существенный минус. Не было никаких улик, которые могли бы приблизить моих коллег к преступнику. — А найденные символы разве не являются уликой? — нахмурилась барышня Миронова. — Являются, — кивнул Яков. — Вот только вопросов явно меньше не становится.       Анна задумчиво провела кончиками пальцев по скуле Штольмана. Тот слегка дернулся, но Аннет не обратила на это никакого внимания. — А может стоит пойти простым путем? — вдруг спросила она. — То есть? — не понял Яков Платонович. — Вы ведь сказали, что его нашли зарезанным в собственной спальне. Ведь так? — проговорила Анна. Следователь кивнул. — А что если проверить жильцов этого дома? Новых жильцов.       Как оказалось, около двух месяцев назад в доме вдовы Василевской поселилась семья Хмелевских, состоящая из юноши семнадцати лет, чахоточной почтенной дамы и низкорослого главы семьи с лысой головой, но седыми бакенбардами. Некий господин Томчик прибыл откуда-то с севера около семи месяцев назад и занимал две комнаты на втором этаже. Самыми последними в доме Василевской появились молодожены Лаура и Лешек Подгурские.       Поручив проверять помощнику Хмелевских, Штольман занялся Томчиком и Подгурским. Господин Томчик заинтересовал его тем, что прибыл с севера. А вот молодая семья Погурских привлекла столичного следователя тем, что мадам Погурская в отсутствие мужа принимала весьма странную особу, которая по словам достопочтенной вдовы Василевской, была уж очень религиозной особой. — Яков Платонович, — проговорил Ярослав, немного неловко переминаясь с ноги на ногу. — Тут к вам барышня просится… — Магда Стаховняк? — спросил Штольман. Именно так звали знакомую мадам Погурской, с которой он закончил разговор около двух часов назад. Его помощник даже успел сходить по оставленному Лаурой адресу и выяснить, что барышни Стаховняк дома нет. — Нет, — проговорил он и протянул ему небольшой конверт, в котором оказалась небольшая визитка. — Прикажете пропустить?       Штольман кивнул, гадая, что заставило Анну Викторовну заявиться в департамент. Впрочем, этот вопрос отпал сам собой, когда она стукнула о его стол массивной книгой, из которой едва не вылетело несколько листов. — Эти… — Анна запнулась, не зная, как сформулировать свою мысль. — Знаете, теперь я понимаю убийцу. — Извините? — слегка ошарашено спросил Штольман. — Извините за крамольную, не христианскую мысль, но… Я вообще удивлена, что их раньше на тот свет не отправили! — с трудом не срываясь на крик, произнесла она. — Они и мертвого достанут… — Анна Викторовна, сядьте, — сказал Штольман, закрыв дверь за обескураженным помощником, — и объясните, что случилось.       Анна села и глубоко вздохнула. — Извините, Яков Платонович, — виновато проговорила она. — Просто ваши мертвые господа явно задались целью свести меня с ума. Заявились ко мне сегодня оба прямо посреди книжной лавки и давай рассказывать мне дуэтом о слежке…       Штольман подавил желание улыбнуться. Всегда сдержанная Анна сейчас была искренне возмущенна тем, что её достают духи, которые, по её словам, не только существуют, но и время от времени наглеют. — И что же они вам поведали? — приподнял бровь Яков, стараясь, чтобы голос не звучал уж слишком насмешливо. А то в подобном состоянии барышня может окончательно забыть о манерах и запустить в него чем-нибудь. — Они много чего рассказали, — хмуро ответила Анна Викторовна. — Но у меня сложилось впечатление, что за ними следили разные люди. — Вот как? — спросил Штольман. — И с чего вы так решили? — Господин Шидловский припомнил шуршание платья, а вот за господином Круком следил явно мужчина, — ответила Анна. — Посетители господина Шидловского всегда принимались на первом этаже, — медленно проговорил Штольман. — На второй этаж имели доступ члены его семьи… — А где нашли тело господина Шидловского? — вдруг спросила Анна. — В его лавке, расположенной на первом этаже, — не задумываясь ответил Штольман, но тут же спохватился. — Даже не думайте туда идти! — И в мыслях не было, — невинно улыбнулась Аннет. И всё-таки кто научил её таким пыткам? Штольман едва заметно качнул головой, сбрасывая наваждение и в упор посмотрел на барышню. Та вздохнула. — Яков Платонович, а никто из его семьи не мог совершить преступление? — Теоретически это возможно, — нехотя произнес Яков. — Но вот только задушить его голыми руками, а затем сымитировать повешение мог только физически крепкий мужчина.

***

      Заброшенный дом на окраине Варшавы когда-то принадлежал уважаемой семье. Но это было давно. Очень давно. Ещё до Крымской войны. С тех пор прошло не одно десятилетие. Сейчас здесь никто не жил. И говоря откровенно, никто не стремился заполучить этот дом в собственность. Уж слишком дурная о нём ходила молва. Поговаривают, что накануне вхождения Царства Польского в состав Российской империи в доме было совершенно страшное преступление. Ревнивый муж в приступе ярости убил и свою жену, и четверых детей. А затем, ещё до того, как органы правопорядка прибыли на место преступления, он, поняв, что совершил, покончил жизнь самоубийством. И с тех пор, если верить местным кумушкам, в доме бродит дух хозяина, который так и не смог найти покой…       В последние несколько месяцев в доме начало происходить что-то странное. Об это всем желающим сообщала ребятня, которая всегда любила лазить там, где им было совсем не место. По их словам, в задней комнате, окна которой выходили во дворик, давно заросший бурьяном и огромными раскидистыми яблонями, иногда слышались чьи-то приглушенные шаги. А соседская дама, вот уже которую неделю страдающая бессонницей, всем божилась, что видела в окне мелькнувшее пламя свечи.       Старые легенды о духе хозяина вновь ожили. Впрочем, стоит отметить, что рассказы беззаботной ребятни и местных кумушек, досуг которых состоял лишь в собирании и пересказывании сплетен, воспринимались весьма иронично. Ремесленникам и торговцам было некогда слушать пустую болтовню, так как до рождества оставалось уже меньше четырех дней, а это значило увеличение числа покупателей. Людям, состоявшим на государственной службе, тоже было чем заняться. Начальство требовало отчеты о проделанной за год работе. Местным матронам надо было думать об украшении дома, о праздничном ужине и о других разных бытовых мелочах, которые занимали все их помыслы, не оставляя места и времени для размышлений о том, что происходит в заброшенном доме.       Но в канун сочельника всё изменилось. Накануне была сильная метель, и дворники приступили к своим обязанностям, когда по небу ещё были рассыпаны звезды. К семи утра улица начал постепенно оживать. Загремели пролетки, заржали лошади, рабочий и служивый люд спешил по своим делам. Старики и женщины медленно двинулись в сторону костела, который располагался аккурат неподалеку от дома с плохой репутацией. — А-А-А! — внезапный вопль переполошил всех прохожих. — Что случилось? — Кто горланит? — Где шумят? — Да это похоже из дома со злым духом! — Да быть не может! — Да оттуда, тебе говорят!       Вопила стая мальчишек, которым на вид было не больше четырнадцати лет. Они решили не идти в костел, а сходить в заброшенный дом, чтобы посмотреть, что в очередной раз натворил злой дух, но увидели труп молодой женщины с перерезанным горлом.       Позвали городовых, те в свою очередь сообщили выше стоящим и стали оттеснять зевак подальше от злополучного дома. — Это Магда Стаховняк, — тихо проговорил Ярослав. — При ней был обнаружен паспорт.       Штольман мельком оглядел запыленную, заросшую местами мхом комнату и перевел взгляд на тело. — Она местная? — спросил он. — Не совсем. Приехала прошлой зимой, — ответил помощник. — Проживает на другом конце улицы вместе со старшим братом Тадеушем.       Штольман кивнул и присел на корточки возле трупа девушки. Тут его взгляд упал на левую руку, в которой был зажат довольно большой клочок бумаги. Осторожно высвободив находку, он развернул листок. — Что-то нашли, Яков Платонович? — нетерпеливо спросил Ярослав. — Имя Дмитро Богдановича Головко вам о чём-нибудь говорит? — поинтересовался Штольман. — Нет, — покачал головой Смолиньский. — Тогда разузнайте о нем все.       Дмитро Богданович Головко оказался невысоким, но внушительным мужчиной лет сорока пяти. Он перебрался в Варшаву около двух лет назад из Харькова вместе с своей семьей, состоящей из тщедушной осунувшейся супруги неопределенного возраста и шестерых дочерей, старшей Акулине из которой шел уже девятнадцатый год, а младшей Дуське не было ещё и трёх лет. Уж чего ему не жилось в родной губернии, где у него было солидное хозяйство, было трудно ответить. Но в народе упорно ходили слухи, что будто бы своего единственного сына своего в порыве гнева убил. Эти слухи поползли с тех пор, как на ярмарке той осенью появились харьковские торгаши, которые и поведали истории из своих краев за рюмочкой водочки.       Правдивы ли слухи о семье Головко никто не знал. Впрочем, если бы появились бы доказательства, никто бы и не удивился. Человеком он был непростым. За два года у них сменилось уже пять горничных и три кухарки. Вот они-то и поведали, что Дмитро Богданович не прочь поколотить жену свою да детей. Не в то время завтрак распорядились подать, не так помолилась перед иконкой… В общем, повод он всегда находил.       Встретил пан Головко Штольмана не очень любезно. Он отослал своих девок, как он их называл, заниматься хозяйством, а сам велел подать бледнолицей горничной чай. — Так по какому поводу вы пожаловали, господин следователь? — прокряхтел он, вытягивая свои толстые ноги. — Сегодня был найден труп Магды Стаховняк, — спокойно произнес следователь. — Скажите, вам это имя о чём-нибудь говорит? — Нет, — покачал головой мужчина. — А должно? — Дело в том, что в её руке был найден клочок бумаги с вашим именем, — произнес Штольман, внимательно наблюдая за реакцией Головко. — Думаю, это какая-то ошибка, — он резво качнул головой и сделал глоток чай, который подала ему горничная. — Может кто-нибудь из домашних знает убитую? — спросил Штольман. — А! Сами спросите! — махнул рукой пан Дмитро. — Только они ничего разумного не скажут. Мозгов у них не более, чем у улитки… Вот давеча…       Штольман уже мысленно прикидывал, через сколько удастся ему покинуть этот дом. Предположительный ответ не радовал.       Мадам Головко что-то промычала, но ничего толкового сказала. Пять девиц тоже ничего сообщили. Только старшая Акулина как-то побледнела, когда Штольман назвал фамилию убитой.       Опросив семью Головко, Штольман отправился к дому, где проживала Магда. Её брата Степки дома не было. И как сообщила соседка, не появлялся он здесь со вчерашнего дня. Порасспросив ворчливую старуху о брате и сестре Стаховняк, Штольман отправился в мертвецкую поторопить местного эскулапа.

***

— Как ваши успехи? — мягко спросила Анна.       Было уже поздно. В номере барышни были плотно занавешены шторы. Горели всего несколько свечей. В камине потрескивал огонь. На столе стояли тарелка с пирогами и горячий чай. — Возможно установлена новая жертва, — ответил Штольман. — Но это же хорошо, — заметила Анна, несколько обескураженная хмурым видом следователя. — Хорошо, — кивнул Штольман. — Но вот за ним похоже никто не следил. Пока не следил. К нему и его семье приставят охрану. — А какой он грех олицетворяет? — полюбопытствовала Аннет. — Гнев, — после некоторого размышления ответил Штольман. — А что? — Просто стало любопытно, — улыбнулась Анна. — Яков Платонович, а вы не задумывались, как преступник находит своих жертв? — Я уже думал об этом, — не стал отрицать Яков. — Думаю, он находит своих жертв через свои знакомства. — То есть? — не поняла Анна. — Марта Стаховняк знала Лауру Подгурскую, которая жила в одном доме с Игнацием Круком. А вот её брат нашелся в списках должников господина Лукаша Шидловского. — А что насчет последней возможной жертвы? — поинтересовалась барышня Миронова. — Пока не ясно, — ответил Штольман. — Но вот реакция Акулины на фамилию убитой мне не понравилась… — Акулина? — переспросила Аннет. — Старшая дочь господина Головко, — пояснил Яков Платонович. — Она побледнела, напряглась… Но вот разговорить мне её не удалось.       Глаза Анны при последних словах сверкнули, что не укрылось от следователя. — Что вы задумали, Анна Викторовна? — подозрительно спросил он. — О! Ничего такого, — невинно улыбнулась Анна. — Всего лишь захотела с ней познакомиться…       Штольман знал, что отговаривать Анну Викторовну дело неблагодарное, поэтому сообщил, что семья каждое утро ходит в Собор Марии Магдалины, и посоветовал туда отправляться вместе с Петром Ивановичем.       Следующим утро господин Миронов был несказанно удивлен, когда Анна предложила сходить в Собор Марии Магдалины. Ещё больше он удивился, увидев там Штольмана. Впрочем, он так быстро мелькнул, что Пётр Иванович не мог бы точно сказать, был ли это столичный следователь или кто-то другой, похожий на него.       Завязать беседу Анне Викторовне удалось лишь после службы благодаря дяде, который заметил выпавший платок господина Головко.       Чета Головко и их дочери произвели на Анну неоднозначное впечатление. Дмитро Головко показался Аннет хозяином жизни, а вот его жена и дочери походили скорее на монахинь. Даже у самой младшенькой из них было смиренное выражение лица. Впрочем, Анну Викторовну больше интересовала Акулина и человек, с которым она переглядывалась во время службы… — Вы были ему явно симпатичны, — с улыбкой заметила Анна Викторовна.       Акулина чуть смутилась. На её желтоватом лице появились розовые пятна смущения. — Это было так заметно? — тихо спросила она, с ужасом взглянув на отца. Но тот, кажется, был слишком увлечен разговором с господином Мироновым. — О, могу вас уверить, как правило такие детали проходят мимо большинства мужчин, — мягко заметила Анна. — Они в большинстве своем слишком рациональны и логичны, чтобы обращать внимания на такие мелочи. — Но пан Стаховняк совсем не такой, — возразила Акулина, но тут осеклась, поняв, что проболталась. — О! Нет ничего такого, что вы водите дружбу с молодым человеком, — мягко произнесла Анна. — Но приличной барышне не подобает подобное поведение, — нахмурилась Акулина. — Папенька всегда говорит…       Нравоучение о честности и верности из уст большинства мужчин, по мнению Анны, звучат довольно неуместно. Ведь сами они очень даже не против завести не обременяющий роман с актрисой или даже со свояченицей. Так почему многие выдвигают какие-то претензии и требует верности от супруг, если сами не против украсить шикарными ветвистыми рогами лоб своей жены? Видимо, пан Головко, если и относился к тем, кто жене всё-таки верен, то вот при воспитании дочерей, он всегда говорил, что женщина от мужа должна стерпеть всё молча и с покорностью.       За ужином Мироновы поделились с Яковом Платоновичем своими впечатлениями от знакомства с семьей Головко. — Жить с такой женой будет сущим мучением, — покачал головой Петр Иванович, лукаво взглянув на племянницу. — Ни вам иронии, ни сарказма, ни спора горячего. — Вот только Акулина явно пошла против своего отца, — заметила Анна Викторовна. — Что вы имеете в виду? — спросил Штольман. — А то, что она водит весьма близкую дружбу с братом Магды Стаховняк, — спокойно ответила девушка. — Так что вы были правы, Яков Платонович.