Другая история

      У семьи Штольман была традиция. Каждое лето вплоть до конца сентября проводить время в Гатчине. Этой традиции не придерживался лишь Яков в связи с тем, что его отношения с отцом были весьма напряженными с тех самых пор, как он помнил. Его мачеха, с которой у него до определенного момента были хорошие отношения, тоже вот уже много лет не жаловала, так как бывшая мадемуазель Штольман, а в замужестве графиня фон Либерт, оставила все свое состояние сыну своей первой невестки. Причем, оставила ещё при жизни. И не просто оставила, а подарила. Свои мотивы тогда ещё молодому племяннику всегда скупая на эмоции Августа Карловна объяснила так: «Твой отец никогда не любил Луизу. Вот только это не помешало ему с ней переспать. Конечно, соблазнить неприступную Луизу было делом чести для него… Вот только родители узнав о том, что произошло, настояли на браке. И были правы. Уже стоя в церкви, твоя мать была беременна тобой. Твоя мать была хорошей женщиной. Она до беспамятства любила моего узколобого братца… Она была достойна лучшего. Впрочем, и ты достоин лучшего… Ты очень похож на мать. Такой же верный. И слава Богу, что от папеньки тебе досталась только внешность…»       Графиня фон Либерт никогда не питала особых иллюзий по поводу младшего брата. Все два года брака с Луизой он менял любовниц. Его похождения закончились лишь спустя три года, когда он женился на Василисе Тимофеевне, которая за первые четыре года брака родила ему троих детей: Людмилу, Михаила и Дарью. Мадам фон Либерт, несмотря на рождение племянников, так и не приняла новую невестку. С чем это было связано, Яков точно не знал, но предполагал, что в глубине души тетка обвиняет брата в скорой кончине Луизы, для которой каждая новая измена мужа становилась сильнейшим ударом.       Августа Карловна славилась довольно прямолинейным характером. С ней было довольно трудно ужиться. В своей жизни она безоговорочно любила только трех человек: своего мужа Альфреда, Луизу и Якова. И любовь этой женщины они чувствовали в её поддержке. Особенно Яков. Она поддержала его, когда он изъявил сменить военную карьеру на гражданскую. Предполагалось, что молодой человек должен был служить в военно-судебном ведомстве, но позже интерес Якова переместился в сыскное дело. Он не ожидал, что его кто-нибудь поддержит и уж тем более не рассчитывал увидеть поддержку в лице Августы Карловны.       С семьей Штольман не общался, несмотря на то, что по прежнему проживал в Петербурге. Ему было и дела не до семейных проблем. Его карьера шла в гору, у него появился весьма разношерстный круг знакомых, начиная от мелкого карманника и закачивая великим князем. Были в его жизни и женщины, некоторые из которых были вовсе не прочь связать свою жизнь с полицейским. Они были готовы закрыть глаза на этот недостаток, так как Яков был довольно хорош собой, успешен и к тому моменту уже имел приличное состояние, которое ему оставила к тому моменту умершая тетка-графиня.       Всё это Анна узнала от Штольмана по пути в Петербург. Краткая история следователя, а точнее равнодушный и сухой тон, очень расстроили Анну, но не удивили. Она видела разные семьи. И её собственная семья была далека от примера для подражания, но всё же ненавидеть ребенка за факт его существования, так как его родила нелюбимая женщина, и за, то что ему досталось имущество его бездетной тетушки… Это было выше понимания Анны. — Интересно, а бывают семьи, где всё хорошо? — задумчиво спросила Анна, помешивая ложечкой чай. — Думаю, да, — кивнул Штольман. — Вот только их вряд ли увидишь в статистике по уголовным делам.       Анне только оставалось догадываться, как к ней отнесутся родственники мужа, но всё-таки надеялась на лучшее. Зря.       Платон Карлович Штольман так посмотрел на Анну, что та с трудом подавила желание спрятаться за спину Якова. Василиса Тимофеевна проявила любезность, но в глазах явно было недовольство. Людмила Платоновна посмотрела на барышню Миронову и её дядю, тетю и родителей так, будто они были надоедливыми мухами. Дарья Платоновна и её супруг Христофор последовали примеру примеру матушки. Константин и его супруга, которая была даже младше Анны, и вовсе проявили такую чопорность и высокомерие, что позавидовал бы любой английский аристократ.       Анна, видя подобное отношение к будущему мужу и его выбору, сначала расстроилась, а затем разозлилась. Анна никогда не находила в себе дипломатических качеств, но даже она проявляла больше выдержки и такта по отношению к родным и тем, кто не вызывал у неё неприятных эмоций. Да, некоторые её считали несколько высокомерной и холодной, но вот никто не мог обвинить её в том, что она демонстрирует свои эмоции напоказ в присутствии малознакомых людей.       Анна почувствовала некоторое облегчение, когда уехали родители и тетушка Олимпиада. Яков тоже вздохнул спокойнее. Особенно когда отбыла разговорчивая тетушка Липа. В день её отъезда Яков Платонович на радостях даже согласился выпить с Петром Ивановичем… — Ох, Аннет, ваша матушка как-то обмолвилась, что вы много лет жили в Европе, — проговорила Василиса Тимофеевна. — Это действительно так? — Да, — кивнула Анна. Было десять часов утра. Кто-то ещё не встал, а кто-то уже занялся своими делами. Яков, например, ушел на важную встречу, которую ему назначил давний знакомый. И у Анны было стойкое ощущение, что ему предстоит отнюдь не дружеские воспоминания за рюмочкой чего-нибудь крепкого. — И вы были даже в Париже? — полюбопытствовала Людмила Платоновна. — Я там жила, — спокойно ответила Анна. И почему в Европа ассоциируется исключительно с Парижем? А как же Лондон, Берлин? А есть ещё Монпелье, Дрезден, удивительные городки Хартфордшира и очаровательные пейзажи Озерного края. А как же Испания с кровавой корридой и Неаполь с его видом на Везувий? — О! Вам, наверное, там очень нравилось жить? — произнесла Василиса Тимофеевна. — Мне очень нравилось в Берлине, — улыбнулась Анна Викторовна. — А о времени, проведенном в Париже, я стараюсь не вспоминать. — Как же так? — воскликнула Таисия, жена Константина. — Это же Париж! Модные магазины, Елисейские поля…       Анна, слушая излияния невестки Василисы Тимофеевны, с трудом отговорила себя от идеи взглянуть на часы. До прихода Якова всё равно оставалось много времени. — Так вы находите Клариссу и Памелу Ричардсона весьма скучными? — с чуть ироничной улыбкой спросил он. — Для меня эти героини слишком правильные, — мягко ответила она. — А для вас?       Вопрос застал Штольмана врасплох. Чуть ли не впервые в жизни… — Я никогда не задумывался об этом, — признал он. — Но тогда же какие героини вам по душе? — Те, которые ничего не бояться, — просто ответила она, а затем лукаво добавила, — и не падают в обморок по поводу и без. — Давненько ты в Гатчине не бывал, — проговорил мужчина с открытым добродушным лицом и светлыми волосами. В ресторации в это времени практически никого не было. — Дела, — коротко проговорил Штольман, отметив что Михаил Петрович Ильин нисколько не изменился. — Слышал, слышал, — деланно солидно кивнул Михаил Петрович. — Слышал я и о Затонске, и о Варшаве, и даже об Одессе. А также я слышал от супруги, что ты собрался вроде как жениться на Анне Мироновой. Это правда? — Правда, — не стал отрицать Яков Платонович. — И одну из первых красавиц Петербурга не смутила твоя профессия? — приподнял бровь господин Ильин. — Нет, — сухо ответил следователь. — А теперь давай перейдем к делу. Что за срочность такая? — Вот всегда ты так, — вздохнул Михаил Петрович. Яков хмуро посмотрел на него. — Тут такое дело…       В своей кабинете был застрелен Муравьев Семен Феоктистович. Сцена уж очень хорошо иллюстрирует финал «Страдания юного Вертера». Вот только врач Белоусов сомневается, что всё так просто. В сомнениях находится и сам господин Ильин, и мадемуазель Тамара Муравьева, которая заявляет, что у батюшки не было причин кончать жизнь самоубийством. Тем более, накануне помолвки дочери и господина Виктора Николаевича Несторова.       Уже вечером Яков рассказал Анне о встрече с господином Ильиным. Барышня Миронова выслушала жениха спокойно, несмотря на то, что некоторые домочадцы ожидали проявления недовольства барышни, о которой уже успели составить определенное мнение. — Конечно, помоги, — проговорила Анна Викторовна. — А то боюсь, ты очень скоро здесь заскучаешь. Но это завтра. А сегодня… — она чуть наклонилась к его уху, хотя и знала, что в спальне Якова их никто подслушивать не станет. — У меня появилась прекрасная идея… — После ваших идей у меня появляется желание запереть вас в комнате, — хмыкнул Штольман. Анна сидела у него на коленях и, кажется, наслаждалась его напряжением. — Только сдается мне, что вы либо вскроете замок, либо через окно вылезете… — Советую, никогда это не проверять, — деланно серьезным тоном проговорила Анна. — Но я сейчас о другом… — тут она осеклась и смущенно замолчала. Следователь с удивлением на неё посмотрел. — Яков, как ты относишься к…       Она осторожно прикоснулась к его губам. Всё такие же… Немного шершавые, но теплые.       Штольман удивился, но быстро перенял инициативу. Он поднялся, увлекая за собой Анну, которая даже и не сопротивлялась. Наоборот, казалось, она была готова подчиниться любому его слову или движению. По крайней мере, именно в этот момент.       Штольман резко остановился, когда понял, что Анна уже сняла шейный платок и добралась до пуговиц. Это послужило для него ушатом холодной воды. Он уже хотел отстраниться, но мягкие теплые губы, скользнувшие по его шеи не дали ему это сделать. Он резко выдохнул. Боже, что они отворят?       И всё-таки они натворили… Анна сама не знала, что натолкнуло её на это идею, но проведенный день в доме с родными Якова ей надо было как-то расслабиться. желательно с самим Яковом. — Вы продолжаете меня удивлять Анна Викторовна, — проговорил Штольман, едва не мурлыкая от того, как прохладные пальцы Анны выводят на его обнаженной груди узоры. — И когда же я вас удивила в первый раз? — игриво спросила Анни. — На том маскараде, — ответил Штольман. — Вы тогда ещё цитировали Бодлера… — Вы помните? — удивилась барышня Миронова. — Трудно забыть девушку, которая не в восторге от сентиментального романа, — усмехнулся Штольман, лениво перебирая её мягкие волосы.       Анна тихо рассмеялась, коснулась его щеки, а затем спустилась чуть ниже… — Яша, ты уже думал, где мы будем венчаться? — поинтересовалась Анна, не отвлекаясь от своего занятия. — Как тебе Казанский собор? — проговорил Штольман. Анна оторвалась от своего занятия. — Казанский собор? — удивилась она. Яков, чуть помедлив, кивнул. — Интересный выбор. Но мне нравиться… А медовый месяц? — А вот об этом я ещё не думал, — честно произнес Штольман.       Анна вдруг лукаво улыбнулась и поцеловала его в уголок губ. — О чём ты мечтал в детстве? — спросила она. Яков, удивленный сменой темы разговоры, не сразу нашелся с ответом. — Увидеть Помпеи, — не задумываясь, ответил следователь. — Значит, едем в Италию, — улыбнулась Анни, но тут её взгляд упал на часы, и она с сожалением добавила. — Нам пора возвращаться…       Ни Анне, ни Якову возвращаться не хотелось, но их долгое отсутствие могло быть замечено и недвусмысленно истолковано. — Это был дядюшкин подарок на шестнадцатилетние, — призналась она. — Я его всегда беру с собой, когда еду к кому-нибудь в гости. Но признать честно, я всегда забываю про него. — Думаю, теперь вы не будите забывать о столь полезной вещи, — заметил Яков.       Анна в ответ звонко рассмеялась. Теперь нет. Теперь не забудет.       В доме Муравьевых царило траурное настроение. Это и неудивительно. Хозяин кабинета был найден застреленным в собственном кабинете. Яков переговорил с прислугой и домочадцами, но ничего нового не узнал. Все в один голос твердили, что господина Муравьева не было причин кончать жизнь самоубийством. Но вот только всё указывала на обратное. Положение тела, расположение руки и оружия, предсмертная записка и отсутствие чьих-либо отпечатков на вещественных доказательствах. — Батюшки долго не было, и я стала волноваться, — говорила мадемуазель Муравьева, наблюдая за тем, как Штольман и Ильин осматривают кабинет. — Я зашла в кабинет, а он тут… — тут его голос сорвался. — Вы упоминали, что в тот день был званный ужин, — сухо произнес Штольман, открывая верхний ящик стола. — Да, — кивнула Тамара Семеновна. — Отец вышел перед тем, как уже должны были подать чай… — Он объяснил как-то свой уход? — поинтересовался Штольман. — Пришел лакей и сказал, что его хочет видеть некий господин. И это было срочно, — барышня промокнула глаза белым платком. — Вы знаете, кто к нему приходил? — перебирая документы, спросил Яков. — Это был господин Чернов, — ответил вместо Тамары Семеновны Михаил Петрович. — Мы допрашивали и его, и гостей. И ничего.