sapphire & carbonado

      Пейзажи за окном сменялись один за другим, смешиваясь в ярко-зелёные и голубые пятна. Мимо пролетали густые леса, чистые реки, длинные каменные мосты. Мерный стук металлических колёс о рельсы, приглушённые голоса детей, бегающих по проходу, шуршание фантиков за стенкой навевали дремоту. Там же, где-то по соседству, раздалось громкое «ай!» и глухой удар. Именно поэтому не стоит засыпать, прислонившись лбом к стеклу.       Юфимия прокрутила в руках маленькую, практически кукольную, серебряную ложечку и шумно выдохнула. Её глаза смотрели в одну точку за окном и практически не моргали.       Девушка тихо поставила забытую кем-то на столе книгу на полку и провела пальцами по шершавым корешкам. Каждая буква была аккуратно вырезана на обложке и покрашена золотой краской. Отчего-то золотые буквы на тёмном переплёте были крайне популярны во времена, когда эти фолианты создавались.       Проход в гостиную с шумом отворился, чёрная макушка прошмыгнула мимо диванов, слегка задев маленький столик, и подлетела к лестнице, ведущей в мужскую спальню.       — Где ты был? — спросила Юфимия, пока парень не успел скрыться. — Северус! — она подбежала и дёрнула его за мантию, вынуждая спуститься.       — Где надо, — буркнул Снейп, упрямо уставившись куда-то в бок. — Тебе-то что? — кинул он, вырывая своё запястье из её руки.       Юфимия поджала губы и нахмурилась. Иногда её задевало подобное отношение.       — А то, что утром я пойду к декану и расскажу, как его дорогой студент третью ночь подряд ошивается у… — она почти сказала «башни Гриффиндора», но по непонятной причине запнулась. — бродит не пойми где. По головке тебя явно не погладят.       Само собой, она ничего не собиралась рассказывать, потому что в её картине мира стукачество — смертный грех.       — Плевать, — бросил Снейп, тряхнув головой.       Уголок губ Юфимии дрогнул, она отступила на шаг назад и опёрлась о спинку дивана, не зная, сесть или продолжать стоять, чтобы смотреть Северусу хотя бы в подбородок, раз до глаз ей не дотянуться.       — Что она сказала? — холодно бросила Юфимия, буравя взглядом мутную воду за окном, и поправила воротник халатика, нежно облегавшего её тонкую фигурку.       — Никто из её друзей не понимает, почему она вообще со мной разговаривает… что мы все Пожиратели смерти… я назвал её грязнокровкой… — на последней фразе его голос совсем затих, руки сжались в кулаки, губы превратились в тонкую линию и задрожали.       — Так может… — начала Юфимия.       — Нет! Я не позволю нашей дружбе вот так закончиться… из-за меня…       Юфимия закатила глаза и шепнула, скорее для себя:       — Мерлин, к чему такие униж…       — Ты не понимаешь! — воскликнул Северус, прекрасно разглядевший на лице девушки её отношение к его потугам завоевать внимание гриффиндорки. — Она — моя лучшая подруга! Она дорога мне…       Плечи Юфимии дрогнули. Она подняла голову и уставилась в потолок, изучая цепи и висевшие на них зелёные фонарики, словно впервые их видела; сглотнула и сильно закусила губу, ненамеренно причиняя себе боль. Девушка постучала пальцами по обивке дивана, пока в её голове навязчиво крутился вопрос — «А я тебе тогда кто?»       Северус, также прислонившийся к спинке дивана, наблюдал за профилем Юфимии, чувственно открытом и освободившимся от волос, волнистым водопадом струящихся за спиной. Её грудь рывками приподнялась, будто дрожа, и резко опустилась, а до ушей Снейпа донёсся её уставший вздох.       Она опустила голову, посмотрев на свои ноги, и тихо пробормотала:       — Однако ж, плакаться из-за своей «лучшей подружки» приходишь ты именно ко мне.       Северус едва расслышал сказанные приглушённым шёпотом слова, а как только до него дошёл их смысл, вскинул голову, успев уловить лишь взмах золотистых кудрей, скрывшихся на лестнице.       — Мими?       Юфимия оторвалась от окна и взглянула на румяное, цветущее лицо Эмили и её загорелые пальцы, аккуратно держащие блюдечко с маленькой фарфоровой чашечкой.       — Ты уснула? — спросила она, улыбнувшись, и взяла с небольшого столика у окна такую же, как чашка, фарфоровую сливочницу.       — Нет, просто задумалась, — ответила Юфимия, наливая себе горячего чая, вместо уже остывшего.       У Эмили был удивительно милый сервиз: всё в нём было маленьким, будто игрушечным. Ложечки были серебряными и поблёскивали на солнце, а вся остальная посуда была из белого фарфора, с розовыми цветами. Впрочем, девушки не боялись за сохранность этого маленького набора: бытовые чары, наложенные на него и на столик, не давали трястись и расплёскивать чай. В поезде это было особенно полезным навыком.       — В последнее время ты часто витаешь в облаках, — как бы между прочим заметила Эмили, помешивая чай.       Юфимия пожала плечами и слабо улыбнулась.       За дверью послышались приближающиеся шаги, перебиваемые остальными звуками, и дверь в купе отворилась.       — Видели бы вы лицо Сириуса, когда я сказал, что нас будет ждать на вокзале матушка, — задорно сказал Регулус, плюхаясь на диванчик, и потянулся за маленькой печенькой, маняще притаившейся в белой мисочке.       — А раньше кто вас встречал? — поинтересовалась Эмили.       — Да тоже мама, просто в том году это сделал Кикимер, ну, наш эльф, и Сири подумал, что в этом будет также, — он снял с себя мантию (в купе было жарко) и провёл рукой по волосам, растрёпывая их. — Но теперь мама, говорит, не допустит такую оплошность.       — Почему оплошность? — спросила Юфимия.       — Ну так он Кикимеру зубы-то заговорил и умотал к Поттеру. А домой вернулся дня через три. Ох, и влетело ему тогда, — немного виновато сказал Регулус и взъерошил кудри на затылке.       Дверь тихо отворилась и в купе проскользнул Северус. Выглядел он каким-то уставшим и очень расстроенным. Впрочем, как и всю последнюю неделю. Парень встретился с Юфимией взглядом; глаза у девушки были какими-то грустными, она слегка подняла уголки губ, но тут же отвернулась.       — Мими, ты ведь помнишь про пикник? Так и не показала ту поляну, — сказала Эмили.       Северус раскрыл книгу, не пойми откуда взявшуюся и углубился (или сделал вид, что углубился) в чтение под негромкий фырк Регулуса.       — Ты мне не напомнила, — Юфимия улыбнулась и откинулась на спинку диванчика.       Эмили всплеснула руками.       — Сходим, — она заправила светлую прядь за ухо. — В начале сентября всегда тепло.       После обеда поезд, к всеобщему счастью, остановился на платформе 9¾. Из дверей повалили дети разных возрастов, кидаясь на шею родителям.       Юфимия и Эмили громко чмокнули друг друга в щёки и наконец разорвали объятья. И следующий в этот круг попал только что подошедший Регулус. Эмили, разобнивав всех, кто встретился ей на пути, улетела по направлению к кузену Ричарду, едва отвоевавшему у её родителей право встретить её (и не сразу отвезти домой, но это не обговаривалось). Юфимия отпустила шею Регулуса, который, хоть и был немного младше, возвышался над ней на добрых полголовы.       — Братец Сири явно расстроен, — он сверкнул серыми глазами.       Юфимия глянула в сторону Блэка, стоявшего рядом с высокой и очень статной женщиной, словно на эшафоте, и иронично улыбнулась.       — Удачи, — она положила руки на плечи парня.       — И тебе, — парень сжал её пальцы и растворился в толпе, вскоре появившись рядом с той же величественной дамой, сухо улыбнувшейся сыну и сжавшей его плечо.       Юфимия наклонилась, чтобы поднять чемодан.       — Юф…       Она разогнулась, наткнувшись взглядом на подбородок Северуса. Девушка подняла глаза и вопросительно уставилась на парня.       — Юф, я… — Снейп запустил пальцы в волосы на затылке (этот жест он явно перенял у Регулуса. Ненамеренно, конечно), и сделал шаг назад, поняв, что они стоят слишком близко.       — Неважно, — отмахнулась Юфимия и слабо улыбнулась. — Ты не должен извиняться передо мной за свои чувства. Что за глупость.       Северус дёрнул уголком губ в подобии улыбки и слегка порозовел. А когда Юфимия притянула его за шею и обняла, вовсе залился густым цветом до кончиков ушей.       — Удачи, — прошептала она, и затерялась среди людей.       Сквозь толпу было пробираться нелегко, а ещё сложнее было не споткнуться о чью-нибудь сумку или клетку с кошкой или совой. Женская рука цепко схватила запястье Юфимии.       — Мадам Россини! — воскликнула девушка, обнимая женщину и целуя её в обе щеки. — Я не ожидала вас здесь увидеть.       — Ах, ma chérie, возникли неп’гедвиденные обстоятельства, — отмахнулась она, поправила платочек на шее и взяла Юфимию под локоток. — Ты лучше скажи, что за симпатичный молодой человек, к’гаснеющий, будто помидо’гка? — сверкнула глазами мадам Россини.       — С-Северус, — с запинкой ответила Юфимия и заправила волосы за внезапно покрасневшие уши.       Мадам Россини покачала головой и укоризненно поцокала языком.       — П’гивлекательные юноши, носящие подобные лохмотья — п’геступление п’готив Бога, — неодобрительно сказала она, прикасаясь палочкой к чемодану и уменьшая его. Увидев иронично-смешливый взгляд Юфимии, женщина махнула рукой, — А, в этом воз’гсте па’гни сове’гшенно не заботятся о внешнем виде. До’гастёт ещё. Влюбится, и с’газу начнёт выливать на себя по пол флакончика eau de Cologne.       — Сомневаюсь, — хихикнула Юфимия.       — Послушай муд’гую женщину, — произнесла мадам Россини, хватая девушку за руку и трансгрессируя.

***

      День был серым и прохладным, на радость людям, уставшим от палящего солнца и жары. Для июля такие деньки были редкостью. Лёгкий ветерок приятно обдувал и заставлял мягко шелестеть листья на деревьях.       — Вечером, наверное, дождь пойдёт, — тихо произнесла Юфимия, бездумно пялясь на кусты гортензий во дворе.       Она сидела на небольшой кушетке у окна, устроив голову на руке, лежащей на подоконнике. Под глазами у неё залегли тени, а взгляд был каким-то пустым. На коленях были брошены деревянные пяльцы с незаконченной вышивкой каких-то малиновых цветов.       — Наве’гное, — невнятно из-за нитки во рту пробормотала мадам Россини, держа в руках какие-то выкройки. — Мы, кстати, до’гогая моя, фо’гму тебе шить-то будем?       — Будем, — откликнулась Юфимия, переключая взгляд на Агнет, неспешно вышагивающую по дорожке.       Мадам Россини ответила ей выжидающим молчанием.       — В августе, — она подняла голову и посмотрела на женщину, разминая затёкшую руку. — Вдруг я потолстею.       — Юфимия! — в зал ворвалась высокая девушка с короткими и мелкими рыжими кудряшками, — Тебя леди Ариста зовёт.       Юфимия возвела глаза к потолку и упала лицом в колени.       — Мордред… почему она пристала именно ко мне?.. — проворчала она, натягивая рукава на широкие розоватые полосы на запястьях.       Дорога до её кабинета была тяжёлой, словно заросла терновником, не дающим путникам преодолеть этот путь. Прекрасные девушки и юноши, одетые в красные и голубые хитоны, подколотые изящными серебряными или золотыми фибулами, усыпанными драгоценными камнями, смотрели вниз с расписных панно и будто бы ухмылялись. А мягкие ковры под ногами внезапно превратились в болотную трясину, затягивающую, стоит только сдвинуться с места. Юфимия шла медленно, отмеряя каждый свой шаг, и всё же ей казалось, что она бежит, а длинный коридор со множеством окон, дверей и поворотов вдруг стал маленькой комнаткой, которую не составит труда преодолеть в два шага.       Три коротких стука, и из-за двери раздаётся «войдите».       Кабинет Аристы не изменился и не изменится, наверное, никогда. Всё такой же тёмный и мрачный, местами немного вычурный, но очень изысканный, где каждая вещь будто бы пропитана роскошью.       Юфимия тихо проскользнула в кабинет, примостилась на стул перед большим тёмным столом, сложила руки на коленях, и подняла глаза на Аристу, стоящую к ней спиной и загадочно выглядывающую в окно. Она неспеша развернулась на каблуках, провела сухой рукой по спинке своего кресла и села, сложив руки в замок.       — Чтобы в семь часов ты стояла здесь, при параде и с улыбкой, — холодно сказала женщина, поправляя золотое перо в чернильнице.       Юфимия опустила взгляд на сцепленные на коленях пальцы и прошептала:       — Я не хочу…       Ариста сложила руки на груди и откинулась на спинку стула.       — Опять началось? — строго сказала она, открыла ящик стола и достала оттуда тонкую металлическую линейку. — Или, быть может, у тебя резко появились средства и жильё?       — Отец… — промямлила Юфимия.       — Его деньги закончились, когда тебе было четырнадцать. Ты прекрасно знаешь, кто тебя сейчас содержит и на чьи деньги живёшь, — женщина поставила руку на подлокотник кресла, крутя между пальцами какой-то невидимый предмет. — Можешь, конечно, попробовать написать отцу, — ехидно добавила она.       Юфимия вспыхнула, вскочила со стула и метнулась к двери. Её ладонь уже лежала на позолоченной ручке, когда Ариста грозно сказала:       — И чтобы в этот раз никаких истерик, — и ударила линейкой по столу.       Юфимия поджала губы, в очередной раз одёрнула рукава и прошмыгнула в коридор.

***

      Сатин нежного оливкового платья переливался на свету, тонкие завязки подчёркивали хрупкие запястья и гибкую изящную шею, прикрытую лишь парочкой небрежных локонов.       — Выдохни, — произнесла мадам Россини, туже затягивая шнуровку на спине.       — Убьёте меня, — пискнула Юфимия, хватаясь рукой за зеркало.       — Не выдумывай, mon charme, — пробормотала женщина, сосредоточенная на своём занятии.       Она в последний раз проверила результат, отошла на пару шагов назад, сложив руки у лица, и восхищённо оглядела девушку, словно была матерью, выдающей замуж свою единственную дочь и сокрушающейся о том, как быстро летят годы и как быстро растут дети. Казалось, с её губ вот-вот сорвётся: «А ведь буквально вчера ты была совсем малышкой и легко помещалась у меня на руках!»       — Где мои молодые годы, — мечтательно ахнула мадам Россини, подходя поближе. Она поправила и без того идеальную причёску Юфимии и мягко положила ладони ей на плечи. Руки у неё, хоть и были зачастую в маленьких уколах от иголок, всегда были тёплыми и нежными; да и сама женщина была миниатюрной: худой и невысокой, почти что на голову ниже Юфимии. — Шестнадцать лет… тот самый воз’гаст, когда девушки ’гасцветают. Милые, п’гелестные х’гизантемы. Или пионы, — добавила она, указывая на разрисованное этими самыми цветами плечо и острую ключицу девушки.       Юфимия усмехнулась, подходя к зеркалу, сосредоточенно накрасила губы помадой и, кинув последний взгляд в зеркало, хотела по привычке заправить прядку, падающую на лицо, за ухо, но остановилась, вспомнив, как кропотливо была она уложена.       Девушка спустилась с низкого подиума, ограждённого ширмой, несколькими зеркалами в полный рост и парочкой обтянутых бежевой тканью манекенов, совершенно без головы, ног и рук, и кинула взгляд на высокие часы с маятником: она опаздывала, а леди Ариста не терпит опозданий.       Обитель мадам Россини была большой, но из-за обилия столов, засыпанных выкройками, мерными лентами, мелками и подушечками с иголками, вешалок, стеллажей с рулонами ткани выглядела крайне тесной комнатушкой. Второй этаж представлял собой лишь широкие дорожки вдоль стен, обведённые перилами, как в библиотеках. Деревянный пол, бежевые обои и тёплый свет от свечей на многочисленных люстрах, настенных канделябрах давали ощущение тепла, даже если за окном выла вьюга. Впрочем, тут всегда было хорошо натоплено, а камин выключался только в апреле.       Юфимия практически бегом добралась до кабинета директрисы, пару раз вдохнула-выдохнула, и, постучав, вошла.       На большом кожаном кресле сидел мужчина. Высокий, широкоплечий, с длинным худым лицом с острым подбородком, густыми чёрными бровями и едва заметными морщинами вокруг рта и на лбу. Кончик его тонкого орлиного носа, напоминавшего скорее клюв, стремился вниз, к бледной, практически сливающейся с кожей, верхней губе. Русые волосы были зализаны назад и матово блестели под светом свечей, будто на них вылили воск. Руки его имели сходство с паучьими лапками, потому что в плечах, локтях и запястьях явно проглядывались острые углы. Он вообще был весь какой-то геометрический: и фигура, и голова, и нос, и даже уши у него напоминали треугольники.       Мужчина повернулся на звук захлопнувшейся двери, чему-то блекло улыбнулся, поставил на стол стакан с плещущимся внутри огневиски и резво вскочил с кресла; подскочил к Юфимии, будто и правда был пауком, и наклонился к её бархатной руке, прикоснувшись к ней губами и сверкнув ореховыми глазами, но как-то без интереса.       — Признаться, Ариста, ты совершенно не погрешила против истины, когда говорила, что такой красоты мне видеть не доводилось, — произнёс он, ни на секунду не отрывая взгляда от девушки.       Леди Ариста самодовольно улыбнулась (хотя улыбка её была больше похожа на поджатые в недовольстве губы) и повела рукой.       — Миледи, я не представился, — мужчина провёл большим пальцем по внешней стороне ладони Юфимии, белой руки которой так и не выпустил, — Роберт Уилкис, — он слегка поклонился.       Юфимия с интересом всмотрелась в его лицо; и действительно, знакомые черты теперь бросались в глаза, хотя буквально две секунды назад она и подумать не могла, что где-то видела этого господина.       — Юфимия Резерфорд, — приглушённо ответила она. Девушка часто так делала: тихий голос её становился мягким и струился, словно шёлк.       — Юфимия… чудесное имя, — протянул Уилкис, как конфету перекатывая на языке её имя. — Я надеюсь, вы позволите мне так фамильярно вас называть? — спросил он.       — Конечно, — впрочем, ответа и не требовалось: они оба понимали, что вопрос риторический.       Здание, около которого они оказались, трансгрессировав, оказалось небольшим поместьем, своим видом скорее смахивавшим на одно из тех многочисленных муниципальных строений, являющихся ответвлением министерства, работники в которых отзываются не слишком ласково об их коллегах в администрации, однако в конце каждой недели обязательно посылают сов с отчётами, не забыв поставить «с уважением» внизу приложенного письма. Дом этот будто бы кричал о том, сколь серьёзный и, несомненно, важный человек в нём живёт, и какие государственные вопросы решает.       Они поднялись по ступенькам, вошли в услужливо распахнувшиеся двери и тут же были пойманы хозяином, полноватым и в крайней степени усатым, но не как профессор Слизнорт. Кончики усов его были забавно закручены наверх. Мужчина поприветствовал Уилкиса, как старого знакомого, широко, но как-то чересчур натянуто улыбаясь; представился, оказавшись мистером Фишером, и расцеловал руки Юфимии, несмотря на то, что она их и не подавала, вопиюще нарушив тем самым правила этикета.       — Похоже, Роберт, семейная жизнь стала тяготить тебя? — ехидно поинтересовался Фишер, с трудом, из-за разницы в росте, приобнимая коллегу за плечи и кивая на Юфимию, пялящуюся на настенные часы, будто в попытке заставить стрелки идти быстрее.       Уилкис ответил парочкой уклончивых фраз, вроде «каждый брак рано или поздно себя изживает», не забыв ввернуть слово про прелесть юности и прочую чепуху, которой мужчины обычно неумело оправдывают свои измены и то, почему их выбор падает на девочек помладше. Юфимия хмыкнула, в очередной раз задаваясь вопросом о том, существует ли какой-нибудь особенный мужской словарь под заголовком «Оправдания на все случаи жизни». Иного объяснения тому, почему эти фразы она слышит уже в пятидесятый раз у неё не было.       В зале, в которой они оказались, было сравнительно немного народу: около семи мужчин в дорогих костюмах и каждый в сопровождении красивой женщины. Как и все подобного рода вечера, разговоры зашли о политике, недавних событиях в министерстве, обсуждения новой должности у N-го гражданина, а под действием всё большего количества пустых винных бутылок, пропадающих благодаря юрким эльфам, перетекло в откровенное перемывание костей и несколько карточных партий. За окном начало темнеть, несмотря на лето, и джентельмены под руку с дамами один за одним исчезали в зелёном пламени камина.       Как только скрылся последний подол яркого платья, оставив после себя лишь поднявшийся в воздух пепел, хозяин поместья, задорно хлопнув в ладоши, подскочил с кресла, едва заметно покачнувшись в сторону от выпитого алкоголя. Он повёл рукой, приглашая присоединиться к обсуждению насущных вопросов в его кабинете.       Кабинет его был небольшим, с тёмной резной мебелью и просто ужасными полосатыми обоями.       Мужчины расположились в больших креслах (таких же полосатых, под цвет стен), а Юфимия примостилась на подлокотнике, рядом с Уилкисом, положив руку тому на плечо.       — Итак, Роберт, как продвигается твой подъём по карьерной лестнице? — иронично поинтересовался Фишер, потрясая в руке стакан с огневиски с перекатывающимися кубиками льда.       — Получше, чем у тебя, друг мой, — усмехнулся Уилкис, доставая из кармана пачку сигарет с переливающейся надписью «Chesterfield» и изображением машущей крыльями Птицы-Гром. — Жду тебя на следующей неделе в моём скромном жилище, отпраздновать моё становление руководителем отдела, — он поднял зажатый в руке стакан, словно говорил тост.       — Посмотрим, кто кого будет ждать, — натянуто улыбнулся Фишер и выпустил изо рта дым, тут же завихрившийся в необычные спирали.       Уилкис отхлебнул алкоголь и поудобнее устроился в кресле, откинувшись на спинку.       — Юфимия, дорогая, ты что-то совсем приуныла, — сказал он, обвив её талию рукой и поглаживая спину.       Девушка оторвалась от созерцания углей в камине и повернулась к мужчине.       — Вовсе нет, — произнесла она.       — Будь добра, составь нам компанию, — улыбнулся Уилкис, удобно устроив руку на её пояснице, и протянул пачку.       Юфимия недоверчиво и с подозрением покосилась на мужчину, но сигарету приняла, наблюдая, как Уилкис поджигает её палочкой. Она ещё несколько секунд покрутила её в руках, прежде чем вдохнуть.       Табак обжёг горло, словно девушка попыталась проглотить горсть песка, во рту резко пересохло. Юфимия резко закашлялась; в глазах вдруг потемнело, картинка вокруг смазалась, а в голове потяжелело, пришло чувство лёгкой тошноты. Она схватилась за спинку кресла, чтобы не упасть.       Уилкис хрипловато рассмеялся, тоже закашлявшись.       — Оставь себе, — кинул он, всовывая в руки девушки остальную, только начатую пачку. — Что ж, мы, пожалуй, пойдём. Откроешь камин? — обратился мужчина к Фишеру. Тот кивнул, нехотя поднявшись с кресла и пару раз взмахнул палочкой. Роберт нашёл глазами часы и подал руку Юфимии. — Ещё минута, и Ариста либо оберёт меня до нитки, либо убьёт, — тихо сказал Уилкис, затаскивая её в камин вслед за собой.