***
— О, ты проснулась, — заметила Эмили, методично подпиливая ногти с блестящим синим лаком, — Подумала, что ты устала, не хотела тебя будить. Юфимия закрыла глаза. — Который час? — просипела она глухим, едва слышимым голосом. — Пол девятого, до отбоя полтора часа ещё, — махнула Эмили рукой, ритмично качая ногой в воздухе. — Пойду прогуляюсь, — бросила Юфимия и, схватившись за голову, по ощущениям раскалывающуюся надвое, вышла из комнаты, не забыв прикрыть за собой дверь. Пустые тёмные коридоры, холодный камень и разноцветные витражи. Готический замок, почти такой, как описывал Стокер. Вдалеке имитация тяжёлого дыхания Кровавого барона и поросячьи повизгивания Пивза. Редкие шаги и тихие голоса. Она медленно побрела в сторону женского туалета. Холодного и тихого, лишённого завываний этой надоедливой противной Плаксы Миртл. Белый кафель в полумраке ночи казался синим, как обкатанный валун на морском дне. Зеркала и водные блики отражались на стенах и потолке белыми жилками в ровном срезе нежного мяса. По углам раскинули ветвистые тени тёмные фигуры, призраки будущего, гетероморфные всадники, высаживающие на стенах гнойные нарывы воспалённого мозга. Ступни жгли раскалённые красные угли, разъедающие тонкий слой мягкой кожи, испещрённой мозолями от каблуков. Ранами во имя красоты. Так странно. На улице метель, но её ноги полыхают, как если бы ей пришлось стоять на металлической детской горке в разгар жары солнечным летним днём. Она с неохотой опустила глаза, боясь хоть на мгновение оторваться от извивающихся туманных фигур по углам. Хоть на мгновение потерять бдительность. Ах, забыла. Забыла надеть туфли. Скользкий кафель сейчас похож на лёд. Такой же синий и столь же холодный. Обжигающая боль сушит и кусает кожу морозом, вовсе не огнём. Юфимия ненавидит огонь. Вернее, его цвет. Оранжевый, яркий и слепящий. Рыжий, с переливами, как чьи-то кудри. Такая ирония, пламя пожирает само себя, только время инквизиций давно прошло. Она поднимает глаза на зеркало. Старинное, в раме с вензельками. Наверняка ещё сделано из серебра. Её отражение, как вершина искусства, прямо посередине в ровной поверхности. Плоское и безжизненное, как и его хозяйка. Такое же пустое. Юфимия почти уверена, что в собственных глазах видит ещё одно крохотное отражение. Никакой глубины, никаких мыслей, никаких чувств. Конечно. Скалит зубы в бессильной ярости и отшатывается, как если бы увидела призрака. Кого-то похуже Плаксы Миртл. Глаза заполняются гневной влагой, кислой, ядовитой, разъедающей. Она приникает к зеркалу, обхватывает его руками с двух сторон, сжимает сильно-сильно и обнажает челюсть, скрипит зубами и сдавливает до боли. Гниль. Всё гнилое как сухие листья, валяющиеся на мокрой от дождя земле, чёрное, как галька на берегу моря, трескающееся, как рассохшееся дерево. Каждый чёртов зуб, больной, как у древней старухи, и гнилой, как у тяжело больного. В ушах зазвенел противный хриплый визг, протяжный и печальный, предсмертный хрип раненого зверя. И этот визг доносился из самого горла Юфимии, горящего, как при ужасной простуде, при сильной затяжке крепким дымом папирос. Дзынь! Зеркало раскололось, разлетелось мелкими осколками, орошив блестящими хрусталиками раковину и пол. Усыпав красивыми снежинками землю, как в первый день зимы. Юфимия зажала руками рот, зажмурилась и застыла каменным изваянием, неподвижным, непоколебимым, неживым. Красные капли стекали по её запястьям и подбородку, унося вместе с собой стеклянные остатки зеркала.***
Лили тихо прикрыла дверь, делая всё возможное, чтобы старые петли не скрипнули, не выдали её присутствия. Было тяжело выйти из кабинки и проскользнуть мимо Юфимии, оставшись незамеченной, но, похоже, вряд ли её могли вырвать из собственных мыслей хоть какие-то внешние раздражители. Чертовски странно, просто невероятно. Лили тихо выдохнула, устало схватившись за голову. У бывшей подружки явно съехала крыша. Но… обычно она выглядит такой… нормальной. Ну, настолько, насколько это применимо к Юфимии Резерфорд. С вечно недовольно-презрительным выражением лица, высокомерной осанкой и полными грации движениями. С насмешливым тоном в голосе и кокетливым накручиванием локона на пальчик. В ней нет и следа девушки, бьющей зеркала голыми руками, стоящей босиком в пустом тёмном туалете. Признаться, у Лили промелькнула мысль помочь ей. Она поранила руки, и было бы неплохо по крайней мере обеззаразить и перевязать порезы, но Юфимия не выглядит, как человек, который просто чем-то расстроен. Нет никаких сомнений, она явно что-то принимает. И, судя по всему, что-то убойно крепкое. Гудящее чувство вины в груди немного затихло. Со своими ранами пусть разбирается сама, маленькой Лили ещё с детства говорили никогда не связываться с наркоманами. Они опасны и непредсказуемы, совершенно безрассудны. Возможно, стоит сказать кому-то из взрослых, из учителей. Отчисление, конечно, вещь неприятная, но надо было думать раньше. И поделом. Лили тяжело вздохнула, поправила галстук на груди. Скоро отбой, пора возвращаться. В глазах сверкнули искры, а по затылку прошлись волны тупой, ноющей боли. — Годы идут, привычки остаются? — прошипел голос над ухом, на шее крепко сомкнулись холодные мокрые пальцы. Лили раскрыла глаза. Лицо подруги было близко, так близко, что кожей чувствовалось тяжёлое рваное дыхание. Взгляд был искажён гневом, каждая черта, каждое мимолётное движение мимики таило опасность. Гриффиндорка раскрыла рот, готовая возмутиться, защищаться, нападать в ответ, сказать, что привычка подслушивать свойственна другому факультету, не с красными знамёнами. Но вместо этого из груди вырвалась лишь пара невнятных хрипов, а пальцы на шее сжались ещё сильнее. — Только попробуй хоть кому-нибудь пискнуть о том, что видела, и, клянусь, я вырву тебе язык голыми руками, — продолжала шипеть Юфимия, в конце клацнув ровными белыми зубами в окружении кровавых отпечатков рук на щеках и подбородке. Лили почувствовала, как по её шее стекает струйка чужой крови. Раздался звон колокола, извещающего о начале отбоя. Юфимия резко оттолкнула однокурсницу, но та была прижата спиной к стене, так что не оставалось ничего, кроме как самой отступить на шаг назад. Палочкой она очистила гриффиндорку от крови с таким видом, будто та уже бежала варить Оборотное или накладывать страшное проклятие на крови. Лили не теряла ни секунды. Она потёрла горло, бросила потерянный взгляд на фигуру напротив и бросилась вперёд по коридору, не оглядываясь и звонко стуча низкими каблучками. Юфимия так и стояла на месте, замерев в трепещущем ожидании смертельного прыжка, настигающего жертву. Но она больше не хищник, контроль потерян. Контроль над ситуацией и над собственным разумом. Она тяжко вздохнула и наморщила нос. Ноги замёрзли, совсем не чувствовались. Пальцы посинели, обескровленные и лишённые защиты от холода, всё тело мелко дрожало. Девушка посмотрела на раны на руках, но остановила себя, не взяв палочку и подумав, что, возможно, Делайла с лечением справится лучше. Она, кажется, собиралась идти на колдомедика.***
Понадобилось меньше недели, чтобы погода успокоилась и перестала засыпать сугробами окна первого этажа до самой верхней рамы. Стоило только проглянуть первым солнечным денькам, вся школа уже гудела: квиддичный матч Слизерин — Гриффиндор, едва ли не главное событие каждого учебного года. Иногда казалось, что пуффендуйцы на пару с когтевранцами забывают, что у их факультетов тоже есть команды. И весьма неплохие, надо сказать. Как обычно это и происходит, студенты снова раскололись на две коалиции болельщиков, и, конечно, красные знамёна и золотые пищалки-погремушки одерживали несомненную победу в своём внушительном большинстве. Однако, на удивление, зелёными шарфами по самый нос обматывались не только те, кому предписывалось это школьным уставом, но и некоторые барсуки, добрые соседи и, в некоторой степени, друзья по несчастью, лишённые красочных панорам на Запретный лес и белоснежные холмы, виднеющихся из окон спален. За завтраком стояло напряжённое молчание, нагретый жарким пламенем каминов воздух колебался от искр и молний, метавшихся от стола к столу, от злобного взгляда до надменной пары глаз. Мальсибер выглядел так, как не выглядел даже на выпускном на пятом курсе. Надушенный парфюмом, гладко выбритый и сверкающий улыбкой, даже короткий ёжик его волос, казалось, выглядел несколько иначе. Он не отходил от Регулуса, то дружески похлопывая того по плечу, то приобнимая, то принимаясь что-то решительно нашёптывать ему на ухо. Сам Блэк, видимо, был не слишком доволен таким повышенным вниманием, несмотря на вполне неплохие отношения с товарищем и сокомандником. Он выглядел мрачным, так, будто всю ночь его донимал надоедливый пискливый комар, и попеременно закатывал глаза. В остальном, был на удивление спокоен и даже отпускал глупые шуточки. На стадионе было не протолкнуться. Все галдели, шумели, топали, кричали, голосили стишки и плохо зарифмованные песни. — Ну-ка, слышьте, — раздражённо воскликнула Юфимия, споткнувшись о вытянутые ноги каких-то младшекурсников и выплеснув немного горячего кофе из стакана прямо себе на руку, — Вон пошли, — и взглянула так страшно-страшно. Те подскочили и, не желая спорить со старостой собственного факультета, поспешили ретироваться на ряд повыше, ближе к краю трибуны. Девушка села на освободившееся место посередине, укутавшись в меховой воротник пальто и поправив полосатый серебристо-зелёный шарф. Эмили и Северус устроились по обе стороны от неё. Снейп припрятал под скамейкой термос с кофе и коньяком, а Эмили достала из кармана хлопушку, выглядевшую как змея на палочке. Она потрясла ею в качестве пробы: гадюка закачалась, погремушка на её хвосте задрожала и издала характерный шум бьющихся друг о друга чешуек, в дикой природе, по идее, сбивающий врагов с толку. Юфимия поглядела на игрушечное чудо, затем просто уставилась на трибуну напротив, издали напоминающую маковое поле. Алое и колышущееся на ветру. — Я до сих пор не знаю, что вы там наляпали, — сказала она, пока что не наблюдая никакого переполоха среди болельщиков гриффиндора. — О, они вроде хотели припасти тот плакат на самый разгар игры, — ответила Эмили, прерывая свою речь хрустом сухариков. — Нам же лучше, — пожал плечами Северус, протягивая руку за закуской в жесте-лодочке. Юфимия нахохлилась и прикрыла глаза, не отводя взгляда от «вражеской» трибуны. На прошлой неделе ей пришлось изрядно побегать по школе, применить весь свой авторитет и обаяние, чтобы подговорить парочку львят, заведующих всеми спортивными увеселениями, включая назначение комментаторов, на подмену потрясающе вдохновляющего плаката, над которым трудилась целая группа добровольцев, умеющих рисовать, в течение целых двух недель. Баннер должен был растянуться на несколько десятков мест в ширину и охватить все ряды в высоту, чтобы даже Поттер, без очков превращающийся в прищуренного крота, смог разглядеть ободряющие лозунги даже на большой скорости. Чертовски мило. Жаль, весь труд книззлу под хвост; та парочка ведь и не подозревает, что Юфимия позаимствовала целую мастерскую, отведённую под тот кропотливый процесс, вовсе не для того, чтобы приукрасить очки любимого охотника. Хотя, стоит сказать, она и сама не в курсе, во что же по итогу превратилось трогательное доказательство сплочённости и командного духа. Но, зная Эмили, это что-то не очень смешное и не очень умное. Зато рабочее. Рабочее. Игра началась как обычно, рукопожатие, пара гримас и разлёт по местам. Три-два-один, розыгрыш квоффла, выпуск двух сумасшедших бладжеров и маленького золотистого фетиша увлечённых игроков и ярых болельщиков. Помнится, в прошлом году удачный снитч, пойманный на национальном чемпионате симпатичным ловцом Стоунхейвенских сорок, ушёл из-под молоточка аукционера за кругленькую сумму, стремящуюся к тридцати тысячам галлеонов, названную каким-то большим и явно небедным поклонником. Воздух разрезали стремительные мётлы, точно выпущенные стрелы, всадники закладывали виражи, висели вниз головами, уклонялись от опасной близости бладжеров. Мяч переходил из рук в руки, отбивался и снова взлетал, вратарь корчил гримасы и ловко защищал кольца, но бумажный счёт на столе судьи то и дело перелистывался, меняя цифры, показывающие перекос то в одну, то в другую сторону. Равный счёт, игроки взмокли и вымотались, но боевой дух взлетел до самой верхушки шпиля Астрономической башни. Показался золотой блик, тут же пропав из поля зрения, но этого вполне хватило, чтобы двое ловцов, развернули свои мётлы и, направив кончик древка в ту сторону, сиганули вниз, почти упали. Трибуна загудела и задвигалась. Прошлась нервная волна. Гомон перерос в восклицания, а гриффиндорские болельщики вытянули руки ввысь, придерживая широченный яркий плакат, на котором нарисованный карикатурный Поттер в панталонах и на старой метле, как на медленной кляче, получает по затылку бладжером, сбивающим с него очки. Сам именитый охотник, краем глаза заметив вопиющее надругательство над достоинством и умением играть, остановился, как вкопанный, в гневе покраснел и заголосил цветастыми выражениями на собственных софакультетников. Эмили захихикала и послала воздушный поцелуй не менее обескураженному Мальсиберу, едва не вступившему в рукопашный бой с Поттером, как назло загородившего весь обзор на вражеского ловца. Итан улыбнулся, перехватил биту поудобнее и, ловко поймав пас товарища-загонщика, сильным размашистым ударом направил бладжер в спину ловца с красной цифрой на форме. Тот издал странный хрип, покачнулся на метле, потеряв равновесие, и этой секунды было достаточно, чтобы юркий Регулус занырнул ему под руку, буквально вырвав победу и, конечно, снитч. Воздух прорезал оглушительный вопль. Все вскочили со своих мест, пытаясь получше разглядеть сияющего Блэка, и не менее сияющий снитч в его поднятой вверх руке. Эмили с Юфимией завизжали, запрыгали, обнявшись, и быстро юркнули в проход, ведущий на лестницу. Они выбежали на поле, подбирая подолы зимних юбок, напрыгнули на шею Регулусу, спеша расцеловать его щёки и не переставая радостно визжать. Стоило им отцепиться от друга, их растолкали в стороны за плечи; Эмма, капитан команды, раскрасневшаяся и с блестящими глазами, протиснулась между девушками, обхватила щёки Блэка руками в кожаных перчатках без пальцев и прижалась к его губам в страстном поцелуе. В самой главной и ценной награде.***
Бокалы столкнулись, издав звон, поднимая на поверхность шампанского пузырьки. — Так матчи по квиддичу называют борьбой факультетов, значит, нет ничего плохого в том, что болельщики тоже принимают участие в игре, — пожала плечами Юфимия, делая глоток. — Тем более, если не нарушается ни одно из существующих правил, — хихикнула Эмили, прижимаясь к крепкому плечу Мальсибера. Слизнорт повертел усы между пальцев и одобрительно хохотнул. — Ох, дети мои, — он похлопал себя по внушительному животу, — Что ж, теперь точно вы можете уходить на каникулы со спокойной душой и кубком школы почти! в кармане. Юфимия виновато прикусила губу и незаметно взглянула на Северуса. Впервые за шесть лет в школе ей придётся уехать домой, оставив его справлять Рождество одному. Да и самой остаться в окружении не слишком приятных людей в светлый семейный праздник. Одно-единственное письмо Аристы убило в ней всякое праздничное настроение. — Только прошу вас, доучитесь эти несколько дней так, чтобы мне не поступали жалобы от каждого первого профессора. Осталось меньше двух недель, финишная прямая, — улыбнулся декан и подвинул хрустальную мисочку с засахаренными ананасами ближе к центру стола, — Ешьте пожалуйста, очень вкусно.