13

       — Сколько ночей нужно, чтобы сосчитать все звёзды? — Тэхен шёл по правую сторону от Чонгука, задрав голову к небу, заставляя того тихо посмеиваться, удивляясь странной способности идти вперёд, совсем не глядя на дорогу. Словно в опровержение его мыслям, Тэхен спотыкается, неловко пытаясь удержаться на весу, после чего заливается смехом от собственной неуклюжести. — Сегодняшней должно хватить. Улицы давно опустели: никто не желал скитаться в ночное время, рискуя наткнуться на нечто неприятное или же опасно волнующее воображение. Но Чонгук чувствовал, что здесь безопасно. Вероятнее, он просто знал. Луна была лишь в начинающей фазе, позволяя звёздам привлекательно и завораживающе блестеть. Вокруг медленно сходились тучи и, возможно даже, они были грозовыми, но если каждый раз останавливаться, засматриваясь на подступающие со всех сторон препятствия, разве можно насладиться имеющимся? Знакомая дорога по направлению к уже обследованному зданию заставляла память воспроизводить прошлые моменты, ощущать ностальгию и даже чувствовать приятный холод чужой руки, которую в тот раз он на пару секунд решился сжать в своей. Удивительно ярко... Следом за первой в руку просунулась еще одна ладонь, и Чонгук перевёл взгляд на Тэхена, что с видом абсолютно уверенного в своих действиях человека пытался согреть свои пальцы в его руке. Очевидно, ему вряд ли было удобно идти в таком положении, но на спокойном лице проступила блаженная улыбка, когда он понял, что его все же заметили. Чонгук не стал противиться. Пусть будет, как захочет Тэхен, ведь здесь он впервые способен и готов поддаваться чужим желаниям. Они приятны и понятны. Простая искренность... — Идем ко мне на чердак? — Тэхен без сомнения узнал исхоженную дорогу, поэтому вопрос был скорее утвердительным нежели заинтересованным. Достаточно насладившись тёплым прикосновением, он переместил руки в карманы распахнутого пальто, продолжая вглядываться в небо, изредка посматривая на дома и тротуар. — Выше. Была ли эта крыша выше той комнатки, Чонгук вряд ли мог знать наверняка, здесь скорее сыграло желание говорить коротко, но таинственно, соответствуя настроению и красоте общей картины. Он точно знал, что все давно готово к предстоящему... свиданию? Свидание подразумевает встречу двух людей, что видятся друг с другом, чтобы приятно провести время, поэтому небольшой ужин можно назвать... свиданием. Другое слово просто не приходило на ум: или словарный запас оставлял желать лучшего, или же «свидание» слишком крепко засело, не позволяя другим определениям заменить себя. Собственные мысли заставили Чонгука смутиться и опустить голову вниз, чтобы случайно не перехватить чужой взгляд, нередко бросаемый в его сторону. Здесь не страшно. Здесь никто не узнаёт. Здесь можно дать волю накопившемуся и не быть за это наказанным ни обществом, ни самим собой. Даже если действия кажутся глупыми, поспешными, никто не примется за осуждения или критику попросту от... незнания. Это просто личный мир. Душа. И он живет здесь. Поймав холодный ветер пальцами, Чонгук осторожно запустил руку в чужой карман, чтобы вернуть себе потерянное чувство осязания. Как и ожидалось, Тэхен не был против. Так обоим лучше. Знакомая лестница все так же гремит под тяжелыми шагами, создавая слишком уж неприятный шум и заставляя волноваться о спящих соседях; все тот же до ужаса пыльный воздух забивается в нос, попадает в лёгкие, подвергая риску чистоту крови; все те же две двери, а за одной из них — все то же «место творения». Как будто это место вообще существует. В этот раз Тэхен шёл рядом и выглядел необычайно одухотворенно, будто знал, что и сегодня все будет в порядке, все хорошо. Он заражал своим спокойствием и радовал немногословностью, ведь Чонгук расскажет все позже. Подойдя к двери, ведущей на крышу, Чонгук медлил. Во всех этих невинных действиях правда нет ничего серьезного, наоборот все даже слишком... не по-взрослому. Как будто они давние друзья, им по семнадцать и в один момент что-то начинает меняться. Или погода над их домами, или их жизнь, или они сами. Голову заполняют мысли о том, что хочется видеться, что нравится держаться за руки, что им попросту по душе такая погода. И тогда он бы подумал, что так и должно быть, что им суждено было встретиться с самого начала, в раннем детстве, и что дальше, возможно, придётся двигаться по-другому. Но так бы решил другой мальчик, другой семнадцатилетний Чонгук рядом с другим подростком Тэхеном. Нелепая ситуация, а мысли о ней — еще более нелепы... И все это только в голове. «В голове» в квадрате. В кубе. ...сейчас же не было этих семнадцати, не было восемнадцати, и по остаткам бодрствующего рассудка почти физически ощущаемо скребли мысли о том, что в его голове все происходит слишком быстро, но ни душа, ни гадкое подсознание не были согласны. К черту постепенное развитие, если небо обрушивается на сердце при виде другого человека. Все в порядке. Это как виртуальная игра. Но только с одним игроком. За дверью на крыше завывает ветер. Совсем не холодно, но потоки свежего воздуха слишком явно контрастируют с заплесневелой затхлостью лестничной клетки, от чего заметно кружится голова и немного подкашиваются ноги. — Здесь уже кто-то есть? — Тэхен остановился в проходе, придерживаясь рукой за тяжелую дверь, чтобы она не захлопнулась раньше времени. Спокойствие на его лице сменило любопытство, когда он оглядел небольшое открытое пространство, в центре которого скромного вида палатка, вокруг пара фонарей, а ближе к опасно влекущему краю — некое подобие низкого, наспех сооружённого стола из широких досок, рядом обложенного большими подушками. — Да нет... — что теперь нужно говорить, Чонгук непредусмотрительно не обдумал заранее. Слова должны были сами появиться, как это написано во всех книгах, но слов нет. Сейчас ему лишь кажется, что он выглядит до боли глупо, стоя перед ним, в молчании подбирая выражения. Наиболее приемлемым вариантом он посчитал просто пройти вглубь, направляясь к невысокому бетонному ограждению, казалось бы, впустую выстроенному по периметру, так как оно не было способно спасти от падения даже маленького ребёнка. Остановившись близко к столу, он уставился вдаль, будто пытаясь разглядеть нечто новое в других подобных крышах спящего города. На секунду ему показалось, что он и вовсе забыл о присутствии Тэхена, и стоило бы исправить это, но он не будет оборачиваться. Не подзовёт к себе, чтобы пригласить присесть. Не крикнет что-то вроде: «Долго еще стоять собрался?» И даже не махнёт рукой. Слова не достать из горла, а двигаться просто не хотелось. Наверное, это волнение передавливает связки, сковывает и уверяет, что если захочет — сам подойдёт. Но это больше напоминает трусость... Он же сам привёл его сюда. Это его желание. Разве... здесь собственный персонаж не должен быть бессмертен, красив и смел? Совершенен? Вряд ли стоящего статуей Чонгука сейчас можно было назвать таким. Он просто забыл. Забыл, что такое романтика. Да в принципе не знал... На плечо легла легкая ладонь, ненароком холодными пальцами касаясь шеи. Ощущение чужого присутствия за спиной еще сильнее прибило к цементированной поверхности, чувствительность возросла и каждое новое ощущение доставляло боль. Если захочет — подойдет. Обжигающе холодное дыхание бьет в затылок. До ужаса громкий шёпот разрушает перепонки. — Чон...гук-а... Смех. Кажется, он тихо смеётся. — Все хорошо? — перед Чонгуком вновь показались улыбающиеся глаза, скидывая оцепенение. — Это нам? Теперь он мог спокойно рассмотреть чужое довольное лицо. Улыбка стала шире, а глаза мечтательно зажмурились. Заметив, что Чонгук вроде как пришёл в себя, он мягко опустился на подушки, подтянув к себе колени. — Здесь больше нет никого, я прав? — теперь он и сам всматривался в темноту, нарушаемую лишь тусклым светом уличных фонарей и маленьких фонариков, расставленных вокруг. Чонгук осторожно присел с другой стороны от стола, в каком-то понимании пожалев о его существовании. — Прав, — в голове отчаянные мысли о неком подобии романтики, тайны и незаурядности момента, а на языке — жгучая сухость. Фантомная, но настолько ярко воображаемая, что Чонгуку резко захотелось пить. Но это и вовсе был бы перебор. Вероятно, этим все и кончится. Вновь увидев его нездоровый вид, Тэхен обязательно вынудит их обоих спуститься, и тихое желание отдать эту ночь наполненному философскими рассуждениями наблюдению за небом пропадёт так же, как и появилось: напряжённо, противоречиво, но с признанием самому себе в его необходимости. Все должно было быть не так. Все должно быть таким же милым, невинным и трепетным, как сам Тэхен. Чонгук не был уверен в правильности сложившегося образа и даже больше — он знал, что Тэхен все же не совсем такой, но ситуация должна соответствовать хоть чему-то, не касающемуся его лично, иначе придётся принять себя, как безнадежного и влюбчивого фантазера-романтика. Тэхен медленно повернул голову и тепло улыбнулся, думая о чём-то совсем. На этот раз на нем снова был светлый свитер и укороченное пальто. Шею опоясывала тонкая полосочка платка, частично спрятанная под тёплым воротом. Простой аксессуар, никакого более весомого назначения он не представлял. Чонгук заметил, что тот почти всегда выглядит слегка взлохмаченным, будто только проснулся, но на нем это смотрелось настолько аккуратно, что казалось некой собственно выдуманной укладкой. Расчесаться, чтобы выглядеть растрепанным. Милый. — А что в палатке? — М? — все же стоило прекратить безнадежно пялиться. — Палатка. Чонгук повернул голову, пытаясь понять, о какой палатке идёт речь. — Там... если мы проголодаемся. Немного еды, выпить, а еще пара пледов, но, надеюсь, нам не придётся мерзнуть. И все же это должен был быть ужин. Снова поторопился, а теперь — импровизировать на ходу, рискуя совсем потерять в глазах Тэхена образ здорового и полноценного человека. — Чонгук. — Что? — Расслабься. Тэхен смотрел на него неотрывно, видимо, пытаясь сдержать добрую усмешку. Все читалось на лице. Нахмуренный Чонгук явно не выглядел счастливым, довольным или же успокоенным. Действительно стоило отпустить себя и свой бесконечно льющийся поток заумных противоречивых мыслей. Опираясь на вытянутые за спиной руки он запрокинул голову к небу, тяжело вздохнув. Тэхен повторил его движение, но зачем-то закрыл глаза, при этом продолжая улыбаться, будто смотрел на что-то прекрасное. Не молчи. Задай любой вопрос. — Почему именно я сейчас здесь? Другой. Другой вопрос... — Потому что я захотел тебя здесь видеть. Снова вышло грубее, чем следовало бы, но ведь это была правда. Неприятная, но правда. Тэхен, каким бы он ни был творческим, самобытным и жаждущим независимости собственной жизни, ничего не решал здесь и сейчас. И вряд ли он понимает это. — Ты часто делаешь то, что хочешь? — его глаза все так же закрыты, а голос стал ниже и утратил свою звонкость, постепенно превращаясь в полушёпот. Прошу. Не заставляй меня отвечать тебе. — Чаще всего я ничего не хочу. — А сейчас? Чонгук повернул голову. Тэхен все так же сидел с тем же умиротворенным видом, будто специально провоцируя его на раздражение, повышенный тон или же аккуратный толчок в плечо. Он старался вывести его на откровения, ведь только в чувственных порывах можно высказать намного больше желаемого. Но это подействовало совсем иначе, заставляя вновь отдаться восхищению чужими линиями, увенчанными легкой улыбкой на немного обветрившихся губах. Он уверен в себе, но при этом остаётся невинно открытым. Теперь же Тэхен приоткрыл глаза, обращая взгляд в сторону Чонгука. Все прошлые мысли о возможном желании вызывать его на эмоции или вывести из себя скрылись за наивным любопытством с веселой игривостью, отражаемой во взгляде, а после и в довольной удовлетворённой улыбке, ведь: — Сейчас я бы выпил. — Хочешь, чтобы я принёс? Чонгук невесело, но снисходительно усмехнулся. — Да брось. Я сам. Сказал, что уйдёт, но стараеся задержаться на долгие секунды, чтобы просто насмотреться в насмешливые глаза, полные ожидания чего-то. Чего-то, что, вероятно, Чонгук вряд ли захочет ему дать. Однако, в последнее время не все идёт так, как представлялось. И потеря контроля заставляет слегка напрячься. Но отдаться этому хочется. Хочется до лёгкой дрожи. Но он привык к рациональности. Обдумывание своих желаний позволяло держать себя в стабильности. Кому она здесь нужна? Выключить голову. Слишком много слов. Тихо поднявшись, он быстрым, но бесшумным шагом направился к тканевой палатке. Внутри правда совсем немного съедобного: в уголке только закуски и что-то из сладкого. Все маленькое пространство завалено большим количеством запасных подушек и пледами. Здесь с трудом можно было уместиться, но еде и напиткам вроде комфортно. Ближе к другому углу — только одна бутылка розового. Почему именно розового, Чонгук так и не понял, возможно, просто от того, что никогда его не пробовал, но он почувствовал некое одобрение по отношению к себе за то, что додумался хотя бы до этого, ведь из предоставленной еды не то, что ужин, даже завтрак не сделать. Он еле выбрался обратно, вдыхая полной грудью увлажнённый воздух. Небо постепенно затягивалось облачной прослойкой, но Тэхёну это совсем не мешало продолжать смотреть вверх. Взяв себе ещё одну подушку (как видно, Чонгука), он разлёгся прямо на бетонной поверхности, заложив руки за голову. Холодно. Пальто, скорее всего, придётся выбросить, ведь на вид оно слишком деликатной ткани, но это все мелочи в сравнении с вероятностью простудиться. Почему он настолько беззаботен... — Жаль, что я раньше не задумывался над тем, как это красиво. Смотрел, но не видел. А ведь вечно заикаюсь о желании летать... — Тэхён услышал чужие близкие шаги, потому начал говорить. Чонгук поставил бутылку на импровизированный стол, а после, поняв его бесполезность, уселся туда сам. — Из горла будем? — резкая смена темы привела его в легкий ступор, а после дошедший смысл заставил смутиться и вымученно выдохнуть. Бокалы. — Да ладно. Не стоит заморачиваться, — Тэхен снова принял сидячее положение, передвинув чужую подушку на один уровень со своей. — Не сиди на столе. Он снова улыбнулся, кивая головой на освободившуюся подушку, что, конечно, была намного удобней. Чонгук сразу пересел, вновь подмечая, что Тэхен решил посадить его рядом с собой. Замешательство, видимо, отразилось на лице, потому что чужие темные глаза снова излучали добрые усмешки и некое подобие умиления. — Я думаю, так удобней. На подушке или рядом...? — Конечно. — У меня есть параноидальные наклонности или же ты правда напрягаешься со мной? — прозвучало с легкой иронией, но Чонгук понял, что, кажется, своей необъяснимой холодностью, проявляющейся слишком уж неожиданно, он мог ненароком задеть чужую чуткость. В глубине души можно было понять, в чем дело, и, наверное, самым правильным будет поговорить об этом прямо сейчас, чтобы не стало сложнее. Немного жаль портить приятную интимность, но в другой обстановке и не расскажешь. — Послушай, я правда надеюсь, ты понимаешь... Как Чонгук сам еще понимал происходящее и мог слегка контролировать его, он плохо представлял. Но если глубоко задумываться на этим, то он и вовсе полоумный, что старается объяснить своему подсознанию, как оно устроено. — ... нам в любом случае не удастся видеться всегда. И я — как и раньше — буду пропадать неизвестно куда, а ты... — Куда пропадать? — Тэхен, казалось, правда не мог понять смысл вышесказанного. Но он оставался все так же спокоен, смотря куда-то в темный город, внимательно слушая попытки изъясниться. Красивый профиль. Слишком красивый. И дело не во внешности. Весь образ. Он был окутан неестественной, слишком идеальной красотой. Город тих. Непривычно тих. Любой ночной город создаёт впечатление застывшей жизни. Но не в этот раз. В этот раз каждое чувство, каждое ощущение принималось в многократно увеличенном масштабе. И тишина. Тишина казалась масштабной. Настолько, что можно было без труда услышать чужое дыхание. Чуть заметно шеи касался бесшумный ветер... — Наша прошлая встреча. Чем она кончилась? Ты помнишь? Возможно, так станет более ясно. Тэхен, не отрываясь, улыбнулся, вдыхая похолодевший воздух. — Ну... да. Я уснул, а ближе к ночи ты так ласково разбудил меня, потому что кафе закрывалось. Совсем как мама. Ладно, я шучу. После проводил до автобусной остановки, ведь было слишком поздно, и я хотел отпустить тебя спать. Утром ты позвонил такой невыспавшийся... Заставил меня извиняться за поздний сон, но ты не думай, я совсем не обижен. Я же слышал, как ты смеялся, — его голос выражал чистейшую искренность и с каждым словом менял свои оттенки. Но в нем было тепло. Ему нравились эти моменты. На секунду Чонгук решил, что сам запутался в чём-то. Не на секунду — в принципе решил. Странная ошибка в собственных убеждениях. Слишком много мыслей, и ему всегда нравилось думать, но сейчас они мешают, все больше и больше спутывают события, образуя неперевариваемую кашу в голове. Чонгук ненавидит беспорядок. Но здесь он согласен с ним смириться. О чем он собирался сказать? Признаться? В чем? Смеялся. Это слово Чонгук применял в отношении себя в последнее время лишь находясь рядом с ним... Наверное, это лучше, чем просто хорошо. Наверное, это много значит. — Пропадать, я имел в виду, что иногда бываю сам не свой, будто не здесь вообще. Улетаю в мысли, — отчасти правда. А может, так и есть, а он сам себе надумал какие-то другие «исчезновения» и «контроль». Надумал работу. Надумал Юнги. Юнги... Знакомое имя, но никак не вспомнить лица. — Я заметил. Такое у всех бывает. Я сам люблю мечтать, только все мои мечты, как на бумаге, чертами разбросаны в разные стороны. Каждая черта — осколок мечты, а вместе собирается что-то, чего в моей голове изначально и не было... а потом разбирайся со своими желаниями, — Тэхен усмехнулся, потёр рукой глаза и запрокинул голову вверх. — Смотри, как небо затягивается. А я все равно звёзды вижу. Вижу то, чего и не видно по сути. Воображение играется. Захочу — увижу, а после и сам поверю, что так и есть. Ты видишь? — Если честно, мне кажется, небо слишком темное, — Чонгук понял, о чем Тэхен, и он тоже видел эти далекие бледные огни, но по необъяснимой причине соглашаться не хотел. Но тот, казалось, знал все и без ответа. — Серьезно? Чонгук, первый час ночи — конечно темное. — Хочешь спать? — Вовсе нет, хочешь отправить меня домой? — Нет, уложу в палатке. Совсем как мама. — Ёрничаешь. Но я и не был против. Никогда не спал на крыше. — Всегда бывает первый раз. — Ну тогда я пошёл. — Куда? Рано ведь еще... — Мог просто сказать, что хочешь посидеть со мной дольше. Чонгук мог поклясться, что Тэхён сделал вид, будто непроницаемо серьёзен, но по его губам скользнуло отражение его собственной улыбки. И он не хотел уходить. Не хотел так же, как и Чонгук отпускать его. Смеющиеся глаза продолжали безжалостно топить его хваленую рациональность вместе с приевшейся стабильностью. Где-то глубоко в них переливался высокосортный, пьянящий коньяк, крепкий до жгучести. Но Чонгук пил слишком давно, чтобы помнить его вкус. — Сколько же ночей нам понадобится, чтобы сосчитать эти звёзды? Те, которых никто не видит? — Я не знаю. И тысячи не хватит, ведь каждую ночь будут украшать разные россыпи. Наши собственные. Чонгук одернул себя, чувствуя, что собственными мыслями только что подписался на что-то, чего хотел, но к чему не был готов. — Я заметил улыбку. Ты бы захотел часто просиживать здесь время? Тэхен смеялся. Молча смеялся, по-доброму пытаясь вывести на правду слишком закрытого в себе Чонгука. Но тот говорил лишь мыслями, прошедшими обработку, а дать им свободу — лишить себя защиты. Желания, вырвавшиеся из клетки подсознания, не поддаются самообладанию. Выпустить — значит потерять контроль. Ощущая тяжелые удары в области груди, Чонгуку кажется, что это они выбиваются наружу, с хрустом выламывая рёбра и разрывая грудную клетку; что он передержал, перестарался и теперь должен что-то изменить или заплатить позже психосоматическими повреждениями, нервным срывом; что его неприязнь, тошнота к миру и людям вылились в неумение выражать симпатию тогда, когда это так необходимо; что он просто давно, ещё в детстве перегорел, а теперь внутри что-то ожило и неторопливо зреет, жрёт его и самостоятельно взращивает новые установки. Это всего лишь сердце. Рациональность. Стабильность. — Хотел бы. А еще я хотел бы тебя ближе. Чонгук знал, чего ожидать, но не понимал, чего желал. Темные волосы, поправляемые легкой рукой художника, резко потемневшие глаза и губы, усыпанные мелкими трещинками, уже не выглядели неестественными. Они были пропитаны тёплой, привлекательной иронией и пахли розовым вином, бутылка которого, все так же закрытая, стояла на досках. В голове резко свернулись мысли, больной воронкой уходя куда-то в глубину, а на их место пришло желание: Больше непредсказуемости. Заставь меня сбиться. Заставь потерять контроль. Заставь забыться. Чужие губы осветились ухмылкой. Тэхен осторожно приблизился, втягивая носом аромат шампуня и некрепкого кофе. Кажется, этот запах навсегда приелся к чонгуковым губам. Поцелуй. Мне не страшно. — Меня мучает жажда, — прозвучало в самое ухо. Тихий шёпот отдалился, а после и вовсе пропал. Утонченная фигура исчезла с поля зрения, удаляясь в сторону палатки, оставив после себя на коже след неритмичного дыхания.

***

Слишком сложно понять, что заставило его вновь выброситься назад. Это не будильник, не звонок... В голове слышны глухие удары собственного сердца. Руки слабо трясутся, поднося к лицу телефон. За окном медленно светает. Понедельник; 5:22 По стенам разбегаются тени. Чонгук сглотнул подступающий к горлу комок, провёл тыльной стороной ладони по лбу, смахивая пот, одновременно пытаясь успокоить дыхание и остановить дрожь. ...это страх... Бесконтрольный, необъяснимый. Все было хорошо. Там было хорошо. Организм, не спросив, оборвал минуты неосознанного счастья и слишком явный контраст прямо сейчас помог его осознать. Сознание противится попыткам достать из памяти прошедшие картинки: крыша, звёзды, бутылка, странная палатка (даже невозможность установить ее на крыше не вызывает никаких вопросов). Тэхен полуулыбается; Тэхен близко; Тэхен далеко. Если все было прекрасно, если этот хороший сон не является кошмаром, почему все естество реагирует так, будто Чонгук самолично убил кого-то. Или убивает. ...страшно, что он ушёл. Он больше не придет. Эта мысль заставляет снова броситься в дрожь. Полусонное состояние не даёт здраво оценивать свои страхи, а бездумные эмоции давят спящую, уже утопшую рациональность. Чонгук вцепился в собственные волосы, пытаясь сбросить остатки сна, но голова не чувствует больных рывков. Не придёт. Отчего-то кажется, что именно в этом залог его необъяснимого ужаса, что подгоняет на необдуманные действия. Только бы скорее назад. Успеть обратно. В шкафчике баночка с простыми на вид белыми таблетками. Чонгук уже давно не использовал их — лишь в случаях преувеличенной дозы кофеина перед сном, не дававшей сомкнуть веки. Только один раз. Один раз, чтобы остановить его, попросить не уходить. Один раз, чтобы только досидеть эту ночь. Он не дождётся успокоения глупой пятиминутной паники. Он не умеет ждать.

“I’ve spent a lifetime running And I always get away But with you I’m feeling something They makes me want to stay...”

Sam Smith, “Writing’s On The Wall”.