Не такое нынче время

Лет двести или триста назад каждый из четырех годовых Изломов сопровождался народными гуляниями. Однако со временем предрассудки уходили в прошлое, и к началу двухсотых годов Круга Ветра праздником в Талиге оставался только Зимний Излом. Совет Народных Комиссаров утвердил новые торжественные даты: День Революции, День Морфлота (начало восстания на крейсере «Эвро»), День Свободоармейца (подписание декрета о создании Армии Свободы), Праздник Справедливости (день, когда пал последний оплот старого мира — Алвасете), День Колхозника… Но люди, особенно в деревнях, цеплялись за старые привычки — впрочем, безобидные. Когда утихли первые восторги от приезда Арно, коммунары переключились на новое событие — предвкушение Излома. До революции в богатых семьях этот праздник отмечали с большой пышностью. Дом обвешивали мишурой и всевозможными фигурками — бумажными, стеклянными или из крашенного металла. Украшения подбирались соответственно родовым цветам, а кому таковых не полагалось — королевским, бордовому и серебряному. Друзей, знакомых и даже нищих на улице оделяли подарками, от драгоценностей (разумеется, не для нищих) до особых «изломных» булок, в которые запекались мелкие монеты. Коммунары в большинстве своем происходили из бедных семей и помнили только эти брошенные из милости булки, да еще костры на пустырях, через которые прыгал и стар, и млад. Любили также гадать на камешках, что вслепую вынимались из миски с молоком. Аристократы гадали на сапфирах и бриллиантах, купцы — на яшме и малахите, а простому люду хватало речной гальки. Дети еще летом собрали в ближайшем притоке Виборы горсть обкатанных водой разноцветных камешков и теперь с восторгом обсуждали будущий праздник. Старшие коммунары вызвались сходить в дальний лес за валежником для костра, поскольку дрова выделялись завхозом строго на повседневные нужды. Веселая Агнесс, когда-то помогавшая в пекарне, вызвалась наготовить тех самых булок, но Жермон Ариго на собрании руководства коммуны все равно постановил — подаркам быть. Деньги собирали с миру по нитке, в строгой тайне от младших коммунаров. Арно лично обошел всю деревню, отказать чекисту люди не решались, из уважения или из страха, давали по одному-два талла. Мелькнула было мысль сходить еще и в Васспард, но тут же исчезла. Ну этого Придда к кошкам, без милостыни обойдемся. Шутка ли — накупить подарков на семь десятков детей! На собрании долго ломали голову, что это может быть. Практичный Ойген Райнштайнер предложил валенки или ушанки, поскольку некоторые, да что там, почти все коммунары ходили в таком рванье, что и нищий бы не позарился. Ариго только головой покачал — дорого… и непразднично как-то. На игрушки не хватило бы денег, да и не до игрушек коммунарам. Решение предложила Нэнси — пришедшая в коммуну два месяца назад по собственному почину, эта девушка успела завоевать доверие как соучеников, так и преподавателей своей страстью к труду и преданностью делу революции. Девочкам она предложила подарить шелковые ленты, а мальчикам косынки-«пиратки», и то и другое — зеленого цвета, в честь Знамени Свободы. Все дружно зааплодировали, а Нэнси смущенно пояснила, что идею ей подал товарищ Савиньяк. Арно рассказывал о войне в Кэналлоа — сепаратисты повязывали на голову красные платки, называя их «райос» и полагая символом мести. Свободармейцы в ответ, а больше — чтобы защитить голову от палящего солнца, носили такие же зеленые косынки. На том и порешили. В город за покупками отправили Ойгена Райнштайнера, как бессменного казначея коммуны, и Арно Савиньяка — для солидности. Подвезти их вызвался один из деревенских, направлявшийся в Приду по хозяйственным делам. После полутора недель неторопливой деревенской жизни город показался Арно грязным и шумным. Громко торговались извозчики, закутанная в платки баба скандалила с торговцем пирожками — начинка показалась ей несвежей. Двое рабочих несли на плечах огромное бревно, крича на всю улицу: «Паааберегись, свободные граждане!» Десятки сапог, валенок, копыт и колес месили грязную снеговую кашу, оскальзываясь на льду. Посреди улицы сцепились две подводы, загородив проезд. Ямщики ругались друг на друга тунеядцами и буржуями, ничего, однако, не делая, чтобы исправить положение. Телега, в которой ехали Ойген Райнштайнер и Арно, застряла тут же в образовавшемся заторе. Возница почесал бороду, крякнул и уселся поудобнее, готовясь любоваться разгоравшимся скандалом; Райнштайнер же молча спрыгнул на землю и строевым шагом направился к зачинщикам ссоры. Над уличным гамом неслись «недобитые контры», «кошачьи выродки» и почему-то «краснохвостые ызарги». Размышляя о происхождении столь замысловатого ругательства, Арно решил подойти поближе, на всякий случай. Но завхоз уже разобрался сам — его военная выправка и командирский голос разом утихомирили скандалистов. Торопливо расцепив телеги и бормоча извинения «товарищу комиссару», мужики наконец разъехались. Условившись о встрече со своим возницей, Райнштайнер и Арно направились в галантерейный магазин. Магазин был новый, государственный. Дневной свет бил в огромные, почти до полу, окна, освещая прилавок из лакированного дерева и стройные ряды полок. У входа, исполненная сознания собственной важности, восседала старуха со взбитыми кверху седыми буклями. Ворчливое «не носите грязь, товарищи, чай не при королях живем» заставило Арно улыбнуться. Словоохотливая девушка-продавщица расспрашивала о коммуне и, в свою очередь, поведала об открывшейся в бывшем доме фабриканта Майнриха народной библиотеке. Идея с косынками цвета Знамени Свободы привела ее в восторг, к тому же подходящей материи в магазине и была только зеленая. А вот ленты нашлись только красные и ужасно дорогие серебристые, чудом уцелевшие с дореволюционных времен. Продавщица расстроилась чуть не до слез. — Ну как же так, неделю назад ведь завезли! Только не уходите, товарищи коммунары! Я сейчас подруг из швейного цеха попрошу, они вам косынки нарежут и прострочат… Что вы, бесплатно! Сейчас, сейчас… В одну минуту в магазине воцарилась суматоха. Девушки в полосатых платьях, обвешанные мерными лентами, бегали туда-сюда с обрезками ткани, ножницами, катушками… Предложили даже выстрочить на каждой косынке герб коммуны, но Райнштайнер вежливо отказался, сославшись на недостаток времени. Арно отошел подальше от суеты, к окну, разглядывая прохожих. Вот красноносый дворник тащит три лопаты сразу, по очереди роняя то одну, то другую. Двое хорошо одетых мальчишек лет восьми идут с салазками, судя по раскрасневшимся лицам и заледеневшим шарфам — с горки. Шелудивый пес облаял ворону, примостившуюся было на вывеску «Галантерейная лавка Давена». Ворона с карканьем поднялась в воздух, и тут Арно заметил давешнюю продавщицу. Закутанная в пуховый платок девушка перебежала улицу и вошла в галантерейную лавку, в витрине которой красовались манекены во фраках и бальных платьях. Через некоторое время продавщица вышла из резных деревянных дверей, прижимая к груди какой-то сверток. Лицо ее раскраснелось, губы были плотно сжаты. Через полминуты девушка появилась в зале, уже без платка, неся в руках ворох шелковой зеленой ленты. Теперь она говорила сухо и отрывисто: шестьдесят бье по пол-талла, ваш заказ сейчас принесут, за все вместе — семьдесят таллов, оплатите в кассу. Доставая кошелек, Ойген кивнул Арно на прилавок. Сматываемая продавщицей зеленая лента и лежащая рядом красная походили друг на друга, как родные сестры. В этот момент решение Савиньяка посетить местный Исполком стало окончательным, возможную спекуляцию следовало искоренить в зародыше. Впрочем, для начала следовало разобраться. Бывают же совпадения — оба магазина могли заказать у одного поставщика, а сознательные пролетарии покупали ленту только в государственном. С другой стороны, кому могло понадобиться столько шелковой ленты, да еще зеленой? Украшали городскую библиотеку к Излому? Но тогда продавщица бы знала. Да и на самом деле, судя по разговорчивости местного персонала, большая покупка не осталась бы незамеченной. Вынырнув из глубины размышлений, Арно заметил, что продавщица смотрит на него в упор. Чуть прищуренные, покрасневшие — от слез? — глаза и сжатые в линию губы без слов говорили: «Не скажу, товарищ чекист, хоть пытайте». Не хочет выдавать товарищей… Ну и не надо, милиция разберется. Отозвав Райнштайнера в сторону, Арно сообщил ему, что зайдет в Исполком. — Йохан ждет нас через час на площади. — Ничего, я успею. Городской Исполнительный Комитет Приды располагался в бывшем городском особняке угольного магната Двейса, в двести семнадцатом году бежавшего за границу. Двухэтажный каменный дом зачем-то выкрасили в темно-зеленый вместе с каменными волками у крыльца. По замыслу местных властей, это долженствовало символизировать верность идеям Партии Свободы, но Савиньяк только головой покачал — в точно такой же цвет в послереволюционной Олларии красили тюрьмы. Юный свободоармеец в островерхой шапке вытянулся у знамени. На ярко-зеленом полотнище были шелковыми нитками вышиты символы союза рабочих и крестьян: шестеренка и плуг. Арно отдал честь — сначала знамени, потом часовому. Паренек разулыбался в ответ. — Рядовой Армии Свободы Йозев Гульден! Свобода и Справедливость! — Свобода, Справедливость и Счастье! Следователь Всесоюзной чрезвычайной комиссии Арно Савиньяк. Часовой крепче сжал винтовку и отчеканил: — Добро пожаловать, товарищ Савиньяк! Прида верна делу революции и заветам великого Сильвестра. Как всегда, при упоминании имени Вождя Революции, Арно опустил глаза и несколько секунд молчал. Когда он выезжал из Олларии, Совнарком как раз выпустил декрет об уходе Сильвестра на покой. Больное сердце не позволяло ему далее лично участвовать в управлении страной, и руководство партии убедило его переехать в Тарникский заповедник, дабы вкушать заслуженный отдых. Ходили слухи, что жизнь Вождя висит на волоске. — Скажите, товарищ, где я могу найти председателя Горисполкома? — Второй этаж, пятый кабинет, — отчеканил солдат. Арно не выдержал и расплылся в улыбке. Насколько же эта верность Партии отличается от рабской услужливости, недавно виденной им в замке Приддов!.. Для визита в город пришлось достать забытые было сапоги, и теперь стук каблуков гулко разносился по зданию, затихая где-то в углах сумрачного потолка. При магнате в прихожей наверняка висела люстра, пожиравшая тысячу свечей электричества, но здешний председатель не разбазаривал народное достояние: одинокая желтая лампочка на длинном шнуре светила изо всех сил, безуспешно пытаясь разогнать темноту. Добротная деревянная лестница тонула во мраке, первый пролет Арно пришлось преодолевать едва ли не на ощупь. Наверху было светлее — благодаря окну в конце коридора; на облупленных дверях виднелись огромные черные цифры. На стук выглянула дама лет сорока, похожая на сушеную воблу. — Следователь ВЧК Савиньяк, — представился Арно, и был милостиво впущен в кабинет. Дама заняла место в углу, застрекотав на печатной машинке. Меж двух окон, украшенных занавесками алатского кружева, висел портрет Генерального секретаря Партии Свободы Марселя Шьена. Глава Совнаркома (4) смотрел как всегда серьезно и строго. На зеленом военном кителе красовался Орден Свободы, который он согласился принять только благодаря прошению, подписанному едва ли не всеми жителями Олларии. Генсек не любил украшений и прочих излишеств, был строг к себе и окружающим. А вот о местном председателе Горисполкома такое вряд ли говорили. Объемное пузо выпирало из расстегнутого пиджака, норовя порвать кружевную батистовую сорочку. Палец, похожий на свиную колбаску, лениво возил по строчкам какого-то документа, туда же были устремлены заплывшие жиром глазки. Задетый невниманием, Арно громко представился еще раз. Председатель недовольно дернул дряблыми щеками, указывая на стул для посетителей. Савиньяк остался стоять. Через несколько минут на него все же соизволили взглянуть: почмокав ярко-красными губами, председатель поинтересовался: — Чем могу служить, товарищ Савиньяк? Арно передернуло. Несколько дней назад он слышал ту же фразу из уст Валентина Придда. Оставь тот барские замашки, насколько уместнее этой жирной скотины смотрелся бы он за столом Горисполкома! Савиньяк тряхнул головой, отгоняя наваждение. Какая только чушь не придет в голову! — Вы председатель Исполнительного Комитета Приды? — Он самый. А вы, значит, к нам из столицы прибыли? Начав разговор, председатель выпрямился, подобрал живот и чуть сдвинул рыжеватые брови, придавая себе деловой вид. — Да. Я хотел бы узнать, есть ли в вашем городе следователи ВЧК и кто является старшим уполномоченным рабоче-крестьянской милиции. — Два наших чекиста с неделю назад в Акону уехали, — развел руками председатель. Пиджак угрожающе натянулся в подмышках. — На курсы, значит. А старшего уполномоченного занесло аж в Абенханд. Сами понимаете — граница, неспокойно… А замещать их, значит, я остался. Арно чуть повернул голову в сторону секретарши. Назойливый треск машинки не смолкал ни на секунду. — Товарищ секретарь, будьте добры выйти! — рявкнул председатель, разом теряя вид расхлябанного тунеядца. Вобла вскочила и пулей вылетела из кабинета. Только каблучки по паркету простучали. — Да вы присаживайтесь, товарищ комиссар, — улыбнулся председатель, довольный произведенным на гостя впечатлением. — Благодарю, товарищ председатель. Не прост этот всеобщий заместитель, ох как не прост! — Так что вы желали узнать или, может, сообщить? — Для начала — как в вашем районе обстоит дело с контрреволюцией? — Замечательно обстоит, — почмокал губами председатель. — Значит, нету у нас ее. Искоренили давно, чай не Вараста. — То есть, нет в вашем районе ни подпольных организаций, ни контрабанды, ни спекулянтов… И тунеядцев никаких не осталось. Арно внимательно следил за реакцией собеседника. И без того заплывшие глазки еще больше прищурились. — Значит, я вам, товарищ чекист, по существу отвечу. Контрабанду у нас искореняют в Абенханде, тут ей делать нечего. Заседантов подвальных повывели еще в Гражданскую. А вот про спекулянтов и бездельников, вы, я вижу, что-то знаете. Раскрыл на мгновение глаза — и снова сощурился. Как кот на мышь. — Что вы скажете о «Галантерейной лавке Давена»? — А что я скажу? Пришло вот постановление, — дряблые щеки качнулись в сторону кипы на краю стола, — Новая экономическая политика. Трогать, значит, наших буржуев не положено. — А спекулировать государственным имуществом вашим буржуям тоже разрешили? На описание ситуации хватило нескольких фраз. Председатель слушал, в задумчивости жуя губами. Потом хмыкнул, дернув жирным плечом. — Вот ведь контра… Разберемся, товарищ чекист, не волнуйтесь,. — еще немного пожевал и добавил. –…значит. Ну, а что насчет тунеядцев? Арно неопределенно повел плечами. — Ну мало ли… Нераскулаченные помещики, фабричные магнаты и прочие хозяева дореволюционной жизни… По тому, как напряглось лицо собеседника, Арно понял — знает. Причем именно про Васспард. — Может, и остался кто — леса ж в округе, разве под каждую сосну заглянешь? Кулаков-то в деревнях почти повывели. Под Вальсроде, значит, в прошлом месяце колхоз организовали — загляденье… Дык Исполком с милицией за всем уследить не может. На то, значит, товарищ Савиньяк, как раз ВЧК и есть. Намек прозрачнее не придумаешь: не надо меня в ведомственные разборки втягивать, своих дел хватает. Впрочем, Арно узнал, что хотел — Придда покрывает именно ВЧК, причем наверняка столичное. Но Лионель сказал бы об этом младшему брату, узнав, куда тот собирается. Кто же?.. — Вы правы, товарищ председатель, — кивнул Арно. — Благодарю за содействие и желаю в скором будущем искоренить спекулянтов под корень. Этот, пожалуй, и правда искоренит… — Спасибо, товарищ чекист. Свобода и Справедливость! — председатель аж причмокнул губами от удовольствия произносить революционное приветствие. — Свобода, Справедливость и Счастье! Кивнув на прощание часовому у знамени, Арно вышел на улицу. Какой в этом исполкоме, оказывается, затхлый воздух! Шумная толпа, воняющая пивом и лошадиным потом, показалась едва ли не сосновым бором. Влившись в гомонящий поток, Арно отправился на место встречи с Райнштайнером. В голове кружились имена и лица. Алваро Альба, несмотря на кэналлийское имя, коренной варастиец, первый заместитель Ли, худой, лысеющий мужчина с длинными усами. Считается одним из самых преданных партийцев, беспощаден к контрреволюционерам. Готье Шьен, младший брат Генсека, такой же строгий и непримиримый. Айхенвальд, бывший полковник королевской армии, почти седой, всегда одетый в поношенную крестьянскую рубаху. В шестнадцатом году он одним из первых перешел на сторону Эмиля… Лица, имена… Райштайнер ждал в условленном месте, рядом со знакомой телегой. Лошадь косила испуганным глазом на снующих вокруг людей, и возница гладил ее по шее, пытаясь успокоить. При виде Арно он радостно махнул рукой и взял кобылу под уздцы. Пока выбирались из города, пассажирам приходилось идти перед телегой, покрикивая на прибывающую по случаю базарного дня толпу. Поглощенный этим занятием, Арно и думать забыл о поисках предателя в рядах ВЧК, а когда вспомнил, все рассуждения показались глупыми. Мало ли что сказал председатель! Может, это из другого комиссариата вовсе — больше похоже на ВСНХ или Наркомфин (5). Мало ли, кому Придд сумел заплатить? Может, и вовсе секретарю какому, а тот бумажку с печатью в Горисполком переслал, председатель и поверил. Когда они, наконец, выбрались на менее оживленную улицу, Арно вдохнул полной грудью чистый воздух и решил на время выкинуть из головы Придда и его загадки. Никуда буржуй не денется, а тут Зимний Излом на носу, лучше Ариго с праздником помочь. Все-таки семьдесят человек… Некоторые прибыли в коммуну совсем недавно и пока недостаточно сознательны. В кладовой два дня тому назад нашли банку с деревенским самогоном — кто ее туда спрятал, так и осталось тайной. Впрочем, подумал Арно, вспомнив утренний случай с подводами, Ойген Райштайнер сможет унять бунтарей, сколько бы их ни было. — Товарищ Райнштайнер, — окликнул Арно пересчитывающего свертки завхоза. — А чем вы до нашей коммуны занимались? — Дриксов мы с товарищем Ариго били, — ответил тот, складывая покупки в аккуратную «поленницу». — Сначала в королевской армии, потом свободоармейцами. А после восемнадцатого вместе служили в ноймарской милиции, в комиссии по беспризорникам.