Не такое нынче время

225 год Круга Ветра, месяц Весенних Волн В Олларии цвела сирень. Бело-лиловая кипень наполняла улицы сладким, одуряющим ароматом, плывшим по широким улицам и проспектам над новеньким асфальтом, над газонами, вьющимся у ног прохожих, словно предлагая: задержись, застынь, полюбуйся… Вошедшая в полную силу весна одела город в роскошный, праздничный наряд, и тот был словно красавица, примеряющая платье к первому балу. Спешили по своим делам прохожие, но то один, то другой останавливался, бережно отводя со своего пути согнутую под тяжестью цветочных кистей ветку. Замирал, вдыхая нежный аромат, и шел дальше, задумчиво улыбаясь своим мыслям. Улыбалась и ты, вприпрыжку спускаясь с высокого крыльца Университета в кругу весело щебечущих подружек, счастливая и легкая, как сама весна. Но вдруг глаза твои расширились удивленно, и ты застыла на нижней ступеньке — на мгновение — а потом медленно двинулась мне навстречу, улыбаясь потрясенной, недоверчивой улыбкой. Ты шла, не отрывая глаз, словно боясь, что я вдруг исчезну… Одна из подруг протянула тебе тонкую стопку бумаги, ты попыталась взять ее, не глядя, и бумажный веер разлетелся по ступеням и плитам двора. Мы вместе собирали исписанные листы, и ты вздрагивала каждый раз, когда моя рука случайно касалась твоей… А потом мы шли, куда глаза глядят, по праздничным людным улицам, смотрели, как реставраторы в Парке Революции отчищают от грязи статую женщины с кошачьей головой, стояли на широком мосту над Данаром, глядя, как далеко под ногами искрится на солнце серо-голубая вода… Мы решили спуститься к реке; поскользнувшись, ты схватилась за мою руку — и больше ее не отпускала. Мы гуляли, взявшись за руки, как дети, и прохожие смотрели нам вслед. Ты смущалась этих взглядов и все время краснела, отводя глаза. Сумерки застали нас в парке. Рабочие давно ушли, и многочисленные статуи загадочно белели в полутьме. Я взял твое лицо в ладони и с улыбкой склонился к пахнущим сиренью губам… Мы расстались на пороге общежития, под старинным фонарем, возле тускло блестящих от ночной росы кустов боярышника. Скрипнула ветхая дверь, послышалось сердитое ворчание, и ты звонко рассмеялась в ответ. …Я шел по уснувшему городу, чувствуя тепло твоей руки в своей ладони… Назавтра я снова дежурил у входа в Рабфак, ловя на себе недоуменные взгляды студентов. А ты вихрем сбежала мне навстречу и уткнулась носом в шею, как доверчивый котенок. И мы снова гуляли вдвоем, говоря обо всем на свете: ты сдаешь экзамены, надеясь получить распределение на юг, тебе так неуютно зимой в этом холодном городе. Ты северянка, но мечтаешь о тепле и солнце, и я обещаю тебе их. По возвращении из отпуска я договорюсь о переводе в Западный Рафиан или Фиеско, здоровье жены — уважительная причина, полковник пойдет мне навстречу. «Жены?» — ты снова краснеешь и опускаешь глаза. А разве может быть иначе? Сейчас, глядя, как ты застенчиво теребишь пояс лилового — в цвет сирени — платья, я не понимаю, как три года мог жить без тебя. И на следующий день мы уже идем по мрачному коридору с единственной лампочкой под потолком. Угрюмо поблескивает металл шкафов, сидящий за столом юноша поднимает на нас измученные, красные от недосыпа глаза. «Записаться? Давайте документы, и пять таллов в сберкассу на соседней улице. Приходите через час с квитанцией, распишетесь в свидетельстве». А мы идем покупать обручальные браслеты, и я мельком жалею о потере фамильных украшений. Государственный ювелирный магазин предлагает только широкие, грубые бронзовые полоски с гербом ССГТ: патриотично, но некрасиво. И мы идем от одного магазина к другому, забыв про сберкассу и чиновника, пока угрюмый нэпман не соглашается продать нам два серебряных браслета кэналлийского плетения. Застежки, громоздкие гербовые шестеренки, приделаны явно позже, по требованию очередного комитета, но даже они не портят тонкую работу мастера. Мы застегиваем браслеты на запястьях друг друга и, смеясь, бежим, наконец, в сберкассу. Сонный чиновник, поминая Леворукого, выдает нам документ за пять минут до закрытия ЗАГСа, а потом мы долго целуемся на пороге твоего общежития. Тебя ждут два последних экзамена, а я уезжаю, пряча на груди заветную бумагу. Разлука будет недолгой: договорившись о переводе, я вернусь в Олларию через два месяца, и ты навсегда останешься со мной.