Домой

      Первая ночь без сна дается легко. Это ведь уже вошло в привычку — не спать иногда.       Не спать совсем — страшно.       Почему именно сейчас? Что должно было произойти, чтобы это случилось? Китти даже не вполне уверена — не спит ли она. Иногда проваливается сквозь явь, находясь на поверхности сна, как поплавок.       Спина, затылок, уже мокрые, вода затекла в уши, отрезая от чистого восприятия звуков, одежда пропитывается волнами, но девушка ещё дышит. Лицо, веки сухие, кожа обветренна соленым океанским воздухом. Если бы волна захлестнула Чешир, это всё закончилось бы менее болезненно.       Но сон испаряется, даже не успев утянуть на дно. Даже не погрузив с головой на час.       Которые это сутки? Китти не звонит Мэри, потому что её выдаст голос, и Морстен точно приедет, и если понадобится, насильно уложит спать, привязывая к кровати. Детектив не против, но это ведь даже не поможет. Она пробовала. Сказала подруге, что спала, как убитая. Солгала.       Может так оно и было. Чешир помнит это чувство перед смертью. Она распахнутыми глазами ловила последние яркие вспышки света, только бы запечатлеть эти последние мгновения, пока не откажет сердце.       Сейчас было точно так же — всё ещё не заснула. Но миссис Ватсон поверила. Китти старается привыкнуть к этой фамилии. Мэри замужняя женщина, будущая мать детей Джона, но она почему-то возится с подругой. Чешир её считала другом. Ближе социальной и родственной связи. Почти так же близко, как Ларита была.       Мэри не запугивала. Ей не хотелось, не нужно было лгать. Девушка не может объяснить суть и причину любви к этой женщине. Просто так вышло. Китти не выбирала — Мэри сама взялась её преследовать. Встречалась на каждом шагу, стоило девчонке появиться в Лондоне.       Не специально. Будто так должно было произойти. Однажды эти заинтересованные переглядки надоели, и Морстен предложила вместе поехать на стрельбище.       "С таким откровенным флиртом я в жизни не сталкивалась" — так Чешир отшутилась. Она не представляет как эта "положительная, светлая, доброжелательная" блондинка узнала.       Наверное, потому что такая же. Наверное, чутье убийцы столкнуло носами с таким же любителем тиров, дартса и тех самых стрельбищ.       Китти не понимает почему не может заснуть, но знает, что тревожить Мэри этой мелочью не стоит. Не нужно её волновать — у неё сейчас другая забота. Она самоотверженно держит оборону, придумывая подруге оправдания перед детективом и его блогером, хотя Чешир так по-свински не берет трубку.       До рассвета меньше тридцати минут. Поезд через два часа. Ночи становятся короче. Нужно собрать маленький саквояж, и закрыть хотя бы один гештальт.       Китти нужно снова поехать в Нью-Ланарк.

***

      Всё, как в прошлый раз. Практически отсутствующий багаж, не считая пары необходимых вещей. Только Чешир в своём обычном шерстяном пальто и без шляпы. Не стоит повторять стереотипов предыдущей поездки "на Родину". Её уже не поджидает группа захвата, Британское правительство и полный магазин пуль в Браунинге. И пистолет этот некому держать — Шерлок уж точно не поедет за коллегой на сей раз. Он вдруг столь тактичным стал, что Китти почти свободно дышится. Он иногда по привычке оказывается чрезмерно близко, но это можно пережить, ведь девушка больше даже не появляется на расследованиях.       Это мужчине преступления нужны как воздух. Чешир же просто отрабатывает карму. Ей легче, когда она захлопывает решетку перед носами убийц и мошенников. Метафорически. Наверное, стоит напрямую устроиться в тюрьму надзирателем. Общение с людьми одностороннее, решетки самые, что ни на есть, настоящие.       Так проносится вся поездка.       Китти не замечает — всё равно — каким образом она дошла до маленького неопрятного дома с территорией двадцать на двадцать метров. Это довольно много для городка столь маленького. Жемчужно-серые стены и изумрудная старинная крыша. Жить здесь было... девушка прекрасно помнит как именно это было.       Нервные скачки дали о себе знать, вторгаясь в её сны, и сейчас поездка должна помочь. В этом доме всё было хорошо. Здесь не нужно бояться.       Чешир отпирает хлипкую калитку. Живая изгородь уже под два метра, и катастрофически не ухоженная. Китти нравится. Дом создает иллюзию защищенности, несмотря на события прошлого её визита, сломанный замок кухонной двери и некоторую заброшенность. Три-четыре года всего, но по слою пыли, о который ботинок ударяется глухо, как о ковер, не скажешь, что меньше десяти лет. Кухня всё такая же светлая. Как и весь дом. Как и воспоминания об этом периоде жизни.       Девушка старается ступать тише, касаясь стен невесомо, будто ветер. Она хочет вымыть полы, всё здесь до блеска, но сейчас Китти тут не для этого. Ей нужно уснуть в объятиях призраков дома, хотя бы на пару часов смешиваясь со здешней пылью.       Деревянные ступени полностью поглощают звук шагов. На втором этаже потолки чуть ниже, чем на первом. Тогда они казались выше. Чешир совсем не высокая, и в росте не особенно прибавила с "тринадцати" лет, но они действительно были выше.       В её старой комнате ничего не изменилось, будто Джим просто запер этот кусочек своей жизни на замок. Буквально. Он был выломан, вероятно предыдущими гостями, с которыми Китти имела неудовольствие знаться.       На столе старый детективный нуар. Что-то очень в стиле Мориарти. Девочке нравилось становиться похожей на опекуна, хотя он этого не одобрял. Кровать и кресло под чехлами, а под ними...       Чешир сбегала ночью тогда, услышав стрельбу в гараже. Первый выстрел Мориарти был призывным. Он хотел, чтобы воспитанница услышала. Хотел, чтобы подскочила на постели, отбрасывая одеяло.       Это самое одеяло всё ещё в том же смятом виде, что и тогда. Джим просто не стал ничего менять. Призрак подпрыгнувшей на кровати дочери всегда будет фантомно пытаться отыскать какую-нибудь обувь, пока откинутое одеяло теряет тепло её тела.       Дочерью. Китти была здесь ребенком. С семьей, не ограниченной сестрой и её вспышками или маниакальной любви, или неконтролируемой ревности.       Иногда Чешир пытается понять как Ларита допустила эту длительную, глубоко искреннюю связь Морана, Мориарти и Китти. Наверное, убивать своими руками стало опасным для репутации. Ведь после этого кошмара, сотворенного опекуном, младшая не смела покидать старшую. Очень долго. Более пятидесяти лет.       Девушка вновь захлопывает дверь своей комнаты, понимая, что здесь ей точно не будет покоя. В спальне левее — да.       Наверху кабинет, две комнаты, и одна внизу. Себастьян Моран, как бывший солдат, предпочел спать в близости с возможными точками проникновения в дом. Он был стражем Китти. Мориарти спал с береттой под подушкой, в соседней от девочки спальне. Ему защита едва ли была нужна.       Чешир топчется под этой дверью, надеясь, что та не заперта. Так и вышло. Но, господи, какой же здесь погром. В кабинете отца, наверное, даже ещё больший. Это всё дело рук Майкрофта или его подручных. Или Шерлока. Не важно. Девушка ставит саквояж на зачехленное кресло, снимает пальто, оставляя его на дверном крючке, и принимается наполнять выдернутые полки комода прежним содержимым. Пара книг, счета, папки, футляры с галстуками и коробка с фотографиями из поездки в Блэкпул — курорт на побережье Ирландского моря. Это практически единственные совместные фотографии, что делались в их семье. Идея Басти. Он был куда сентиментальнее, мягче, ближе эмоционально. Как более человечный, безалаберный, без учёной степени Джим. Только солдат, первоклассный снайпер и отличный отец.       Китти не знает кого считала отцом в действительности. Китти не знает почему не может даже открыть эту коробку, чтобы выпотрошить содержимое, как это до неё, наверняка, делали люди из правительства. И ведь "вежливо" растолкали всё обратно. Неужели злодей-консультант, отставной полковник-наёмник и их маленькая, сто-с-лишним-летняя воспитанница выглядят настолько пасторально счастливыми, что где-то в груди секретных агентов дрогнула совесть?       Они развратили святую святых. Чешир не сможет сдержать гнев или глубокую обиду, если её оскорбят ещё и видом смятых фото-карточек. Пускай останется пустая надежда на их сохранность.       Утирая щипающий (естественно от пыли) нос, девчонка наспех закидывает в ящики всё подряд, не учитывая, что их нужно было сначала вставить в комод. Разобравшись с основной частью бардака, она открывает верхний, не вынутый, ящик, но в нём лишь перевёрнутые, тоже потерпевшие обыск, но обыкновенные вещи. Домашняя одежда Мориарти в одной половинке, и постельное белье во второй. Оно не пахнет свежестью — заброшенностью, но оно не пыльное. Залежавшееся.       Это Китти не останавливает. Она снимает чехлы с мебели, и спешит заправить постель новым бельем. Старое она просто не вынесет. Оно не пропиталось парфюмом Джима — аромат испарился пару лет назад, наверняка. Но она сквозит духом прежнего владельца, храня его призрачное тепло.       Нет, это всё же именно то, что Чешир нужно сейчас. Она не спала шесть дней — пассажиры поезда до Нью-Ланарк смотрели на неё с сожалением, с каким смотрят на матерей-одиночек, терпящих бодрствование непрерывно, по три-четыре года.       Отбрасывая идею нового постельного белья, Китти снимает обувь, переворачивая прикроватный коврик менее пыльной стороной кверху, снимает костюм, складывая его в саквояж, и надевает не свою пижаму — одну из тех, что лежали в комоде. Джим высоким не был, но его одежда всё равно даже больше той, что Чешир носила дома. А та висела на ней, как на проволочной вешалке.       Мнется минуту прежде, чем забраться в постель. Проветривает комнату, выходя на балкон. Снаружи сыро и холодно. Самое время, чтобы выспаться за почти неделю без сна.       За полчаса на сквозняке, девчонку пробирает до костей. Собирается дождь, и она возвращается внутрь. Тянуть больше нет смысла. Китти ладонью касается матраса, чувствуя, что в нём вмятина размером с владельца. Чешир забирается под одеяло, сворачиваясь клубочком. Джиму так было удобнее обнимать её со спины, когда ему хватало сил и настроения на чуть более человеческие способы проявления... любви.       Китти кажется, что она слышит его дыхание в её макушку. Китти, кажется, что слёзы не прекратятся никогда. Она засыпает впервые за шесть дней. Медленно, блаженно, понимая, что не может сюда не вернуться.       Пора возвращаться домой.