***
На Элм стрит было немноголюдно, порой встречались патрульные, но в малом количестве. По улице шел мужчина в легкой куртке и шляпе, нижнюю часть его лица закрывал платок-бандана. За старой церковью он свернул в тихий почти неосвещенный садик — но не для того, чтобы помолиться. Просто за деревьями можно было незаметно подобраться к тылу здания участка. Входить в логово врага через парадный вход Мэт, разумеется, не собирался. Ярко светила луна. Рассматривая в её мертвенном свете каменную стену, ограждающую внутренний дворик и прикидывая, как это препятствие преодолеть, Мэт лишь в самый последний момент обнаружил стоящего у стены посреди редких кустов бродягу. Серое рванье, в которое тот был наглухо задрапирован, удивительно хорошо скрывало его в пятнах лунного света. Бродяга с неожиданной резвостью нацелил на Мэта револьвер, извлеченный из лохмотьев, но Мэт практически одновременно сделал то же самое. Несколько секунд двое мужчин без всякого выражения смотрели друг на друга, затем бродяга скупым движением убрал своё оружие, повернулся к Мэту спиной, упершись ладонями в стену, и коротко показал на свое плечо. Мэт, подумав секунду, вскарабкался на сгорбленную спину, уперся ногой в плечо бродяги, подпрыгнул и повис на кромке забора, изучая внутренний дворик. Снизу раздался странный свист, похожий на крик ночной птицы. Аналогичный свист послышался из-за забора. Мэт спрятался, наблюдая, как со стороны здания небрежной походкой, вразвалочку, приближается патрульный охранник. Достигнув забора он посмотрел безразлично на то место, где прятался Мэт, отвернулся, подождал немного. Затем издал зевок, с оттягом приложив руку ко рту. Мэт, однако, успел заметить, что стражник невзначай сделал приглашающий жест. Похоже, настал момент, чтобы рискнуть — дождавшись, когда стражник направится обратно, Мэт бесшумно перемахнул преграду и спрыгнул на вытоптанную землю внутреннего двора. Несмотря на отчетливый стук сапог о землю, охранник не обернулся, но показал, не глядя, палец вверх, а затем — уковылял в каморку для охранников. Мэт же — побежал вдоль зарешеченных окошек, тихо и осторожно заглядывая в камеры. Здание было небольшим, а окон — немного, Так что вскоре Мэт нашел искомое. За тонкой и частой решеткой сидела женщина лет двадцати с короткими вьющимися волосами соломенного цвета и внушительным бюстом, заметным даже под скрадывающей телесные формы мужской рубашкой. Заключенная была в камере одна, сидела на кровати и что-то читала. — Псст. Джоанна, — прошептал Мэт, стоя вплотную к окну. — Джо-ан-на! Услышав знакомый голос, девушка встрепенулась, заполошно схватилась за щёки, пряча восторженную улыбку, и прянула к окну так стремительно, что книга свалилась на пол. — Мэт! Как же я рада! — девица говорила шепотом, но крайне эмоционально. — Знаю, ты будешь ругаться, но… — Не буду — все несколько сложнее, чем тебе может отсюда казаться, — промолвил под нос Мэт. — Чтобы тебе не парить этим голову — завтра тебя и Мика вытащит Грант, если только этот старый мерзавец не солгал. — Грант? Да, помню, он заходил в участок, увидел меня, а потом стоял на том же месте, где стоишь ты и говорил мне, что разберется с, как он это назвал, недоразумением. Они изъяли сумки у меня и Мика. Завтра идете в «Розу»? Всесоздатель, даже и не представляю, как клиентам объяснить пропажу двух сумок… Ты придумал что-то, я же вижу — скажи! Ну? Ну, ну? Мне же интересно! Мэта слегка дернуло от слов Джоанны, что он стоит на месте, где был Джошуа. — Если упрощенно — нас хотели подставить, — пояснил он. — Если подробнее — нас хотели крупно подставить. — Что? Мэт, кто нас хотел подставить? Табачник? Конкуренты? Не могу поверить, что из-за обычного табака… — Нет, нет, нет. Во-первых, никакой он не табачник, он другое кое-что пересылал, — Мэт огляделся, удостоверяясь, что не появилось посторонних, и кинул острый взор на Джоанну, прижавшую руки ко рту с нарастающей паникой понимания, — во-вторых, он в смычке с губернатором. Грязные политические интриги. Как всегда, шавки решают свои проблемы, а достаётся по загривку нам, простым людям. — Ты не простой человек, Мэт, — после паузы протянула Джоанна, — далеко не простой. В голову не вмещается, сколько ты всего узнал за сутки. — Кхм, — Мэт прищурился, польщенный, но не ответил на комплимент. — Где Мик? Вас держат в разных камерах? — В одной. Они увели его полчаса назад. Я места себе не нахожу. Клянусь духом двуглавого медведя Борисивана — если они причинили ему вред, то я… — То мы. А если Грант подведет — я и его навещу, не забуду. — Мэт, — Джоанна вздохнула, разведя руками, — ты не представляешь, как я рада тебя видеть — и видеть… таким. Надежным, верным. Я как раз перебирала сейчас в голове людей, которые могли бы мне помочь, если бы знали о моей ситуации. И, представляешь, тебя в том списке совсем не было! И вдруг… Ты являешься… Ты умеешь удивлять. — И на кого же ты, хотел бы я знать, намеревалась положиться? — уточнил Мэт, скорее задетый, чем польщенный. — А оно важно? Главное, что их я хотела бы видеть тоже. И куда меньше была бы удивлена их появлению… — Джоанна замолчала, прислушалась к звукам в помещении. — Тихо! Стражник идет! Она быстро забралась на кровать с ногами, схватила книгу и раскрыла ее, делая вид, что погружена в чтение. Ключ в замке начал поворачиваться. — Ну-с, Крушински, — сонный жирный охранник поставил на тумбочку у входа железную миску с кашей. — Ваш ужин. — Где мой брат? — стеклянным голосом поинтересовалась Джоанна вместо благодарности. — Вернется твой брат, — поджал губу охранник, — Жив, здоров… пока. Сам с собой, по крайней мере, не разговаривает, — толстяк чуть склонился, интересуясь оболожкой книги. — «Принесенные Ветры», — смиренно пояснила Джоанна. — А. Интересная вещь… Только зачем это — теперь — вам? — Я хочу говорить более выразительно, — смиренно опустила ресницы Джоанна. — Чтение классики помогает отточить риторическое мастерство, как ничто другое. А вы, сэр? Вы тоже знаете эту книгу, сэр? — Хм. Да. Жена мне вслух читала. — безрадостно усмехнулся стражник, тихо прикрывая дверь. Когда он оказался вне комнаты, Мэт явственно расслышал, как толстяк бормочет себе под нос: — Тронутая девка. Ее казнят не сегодня-завтра, а она… Мэт сжал зубы до скрежета. Снова раздались шаги — Джоанна вернулась к окну. — Мэт. Если завтра меня выпустят, у нас будет масса времени, чтобы поговорить. Правда. Сейчас — мне просто достаточно знать, что с моими мальчиками все хорошо. А теперь — беги, я не хочу, чтобы тебя поймали… Нет, нет, если можешь — загляни, пожалуйста, в соседние камеры, нет ли там моего дорогого Мика? Что делают с ним? — Успокойся, я это и собирался сделать. Скоро вернусь. Пройдя вдоль стены здания и не обнаружив за окнами искомого персонажа, Мэт свернул за угол и увидел караулку, где горел тусклый свет, а справа — ещё одно окно, повыше от земли. Страж, растекшийся на стуле и попивающий пиво, сделал безразличную приветственную отмашку в адрес Мэта, с интересом и даже некоторым неодобрением пронаблюдав, как тот, используя неровности пристройки, ловко забирается на уровень подоконника. Окно вело в скудно освещенный зал — значительно больший, нежели камеры. Посреди зала стоял стул. На нем сидел связанный юноша лет семнадцати. Мэт почти не видел его лица, но поза сидящего выражала такое смертное безволие, такое уныние, что это навевало жуть. Напротив пленника стояли двое мужчин, жадно фиксирующих каждое его слово; еще двое во фраках, одетые как члены Конгресса Республики, высились поодаль, со скорбными лицами гробовщиков. По левую руку пленника находился здоровый амбал, держащий в руке колбу с синей жидкостью — он контролировал происходящее и явно был самым опасным среди присутствующих, но, к счастью, именно на окно не смотрел. О чем говорят находящиеся в зале — Мэт не слышал. В отчаянии он подвигал створку окна… И она подалась. — …Я, Микаэл Крушински, вместе с бандой Мэтью Робертса, доставляли лунную пыль, — бубнил юноша. — Завтра, в кабаре «Желтая Роза» должна состо… сотсо… яйца сделка… Я пнолосью призаю с…ою…ну. — голос Мика не выражал никаких эмоций, кроме глубокой грусти по поводу всего что есть в мироздании; он периодически запинался в словах… — Суки… Почти пацана наркотиками накачали! — прошептал Мэт сквозь зубы и тенью скользнул назад к камере Джоанны. — Псст, Джоанна. Я узнал о Мике. — Правда? Что с ним?! — Он на допросе. Показательном. — Что?! О, ну, тогда я за него боюсь. Он, конечно, не скажет ничего, что нас подставит. — В зале допроса представители Конгресса Республики и газет. И, похоже, твой брат — под настойкой хейтлика. Ну, знаешь, это такая штука, которая делает из человека безвольный овощ, соглашающийся со всем. — Ох… — Я же говорил, все сложнее, чем тебе кажется. — Вот же ж… Ох, спасибо, Мэт. Теперь я хотя бы знаю, что с ним сделали… Его не мучили? — На вид — целый. Вам повезет, если вы останетесь такими же целыми после того, что он там наговорил. — Что ты имеешь… — …Хотя, с другой стороны, повешенные остаются целыми. Некоторое время. Джоанна некоторое время молчала, опустив взор, потом протянула тихо: — Умеешь ты утешить… Настала тяжкая пауза. — Знаешь, — с усилием произнес Мэтью, — Мне пора идти. — Да, я понимаю, — скорбно потупилась Джоанна. — Но перед уходом, просто на всякий случай, я хочу тебе кое-что сказать… — Да, Мэт? — Тогда, два дня назад, когда все только началось, на дороге. Знаешь я… Я сильно накричал на тебя тогда. Вел себя по-хамски, мы отвратительно поругались. Так вот, я… Джоанна выжидательно посмотрела на Робертса, с огоньком надежды в глазах. — Ну? Не тяни. — Так вот! Я был абсолютно прав! — с неожиданным напором произнес Мэт, тыкая пальцем в решетку, — Я тебе говорил, повторял, доказывал, что ехать по дороге это дерьмовая идея, а ты меня не слушала! — Го-о-о-осподь Всесоздатель! — простонала Джоанна, заломив руки и отвернувшись, — Ну давай хоть сейчас не обсуждать твои замечательные тактические таланты! Я все поняла. Иди, иди, Мэт. И береги там ребят. Робертс запнулся, каменная маска будто частично треснула на его лице. Он улыбнулся Джоанне ответ. — Не переживай, все будет хорошо. Уходил Мэтью тем же путем, через церковный садик. Часы на башне показывали девять вечера. Авантюриста охватило угрюмое спокойствие от того, что ситуация стала понятнее, а мозг чутка отошел от алкоголя. Пару секунд «Негодяй» думал, не пойти ли в отель отоспаться. Но ситуация не располагала ко сну — в любой момент могло случиться что-нибудь непоправимое. Поэтому Мэт решил вернуться в «Стального Эйба», чтобы проведать своих друзей. Зайдя в бар, Мэт оказался посреди шума и суеты, которую тут же разорвал знакомый голос, переходящий в крик: — Да за кого ты меня держишь, конопский выродок! Мои предки били вас… Видимо, и теперь придется, раз вы никак не успокоитесь! — Эндрюс кричал на конопа, одновременно пытаясь навести на него револьвер и эмоционально жестикулировать той же рукой, — Думаешь, я не знаю как этим пользоваться? Думаешь, не осмелюсь нашпиговать твое тело свинцом прямо здесь и сейчас? — С оружием и пакваджи смелый, — коноп был спокоен, — Без оружия — ты кричишь так же громко и самоуверенно, человек? Мэт облокотился о стену, непроизвольно лыбясь. Эндрюс — в своем репертуаре, несмотря на общий нервяк, парень нашел возможность расслабиться. До стрельбы тут точно не дойдет, а поглядеть — будет на что. — Я хоть с оружием, хоть без тебе морду в фарш разделаю! Собака худая! О, Мэт. Вернулся! — Эндрюс подошел к другу, радостно-озлобленно похлопал его по плечу и протянул перевязь с револьвером, — На, подержи. А я пока объясню этому самодовольному выродку, почему каждый имеет право драть их девок. Хорошенько объясню! Двое мужчин стояли друг напротив друга в кругу из зевак, сжимая кулаки и ухмыляясь — каждый по-своему. Эндрюс — хищно, не в силах дождаться, когда можно будет сорваться и крушить. Коноп — впол-рта, глядя на противника так, как путник смотрит на дальнюю дорогу, уводящую в интересные земли. Наконец, человек, издав громкий крик, бросился на своего противника. И тотчас согнулся — получив кулаком в живот. Не растерявшись, парень выпрямился и крутанулся, используя движение, чтобы с левой руки засадить конопу по лицу, а затем — напрыгнул на отшатнувшегося противника, повторив удар правой рукой. Последовал бы и третий удар… но бьющая длань Эндрюса оказалась захваченной. Несколько мгновений драчуны смотрели друг на друга, Эндрюс — удивленнно, коноп — равнодушно, а затем остроухий принялся коротко и резко вколачивать удар за ударом в пресс Теда. Эндрюс неловко выставил свободную руку, пытаясь остановить град атак, затем вдруг схватил нелюдя свободной рукой за горло и принялся душить, игнорируя новые слабеющие удары. Конопу пришлось вцепиться предплечье «Негодяя», пытаясь ослабить давление. Несмотря на внешнюю худосочность, аборигену это удалось; для закрепления успеха он свирепо боднул Эндрюса лбом в лоб три раза, затем — отпустил шатающегося и утирающего бурно льющуся кровь Теда. — Ну, ты прям как дикое животное… Бодаешься, — прохлюпал тот, страшно ухмыляясь окрашенными красным губами, — Вот потому вас и изгнали со своих земель… Неожиданно коноп сделал то, чего никто не ожидал. Он шагнул к поверженному противнику и протянул ему руку, чтобы помочь встать. — Прости меня, человек. Ведя себя, как ты, я в самом деле поступил недостойно и уподобился дикому зверю, — лицо конопа, несмотря на то, что он извинялся, сохраняло безмятежное и чуть надменное выражение, обычное для мужчин его расы, — За конопку же, которая оставила обычаи предков, Вездесущие Духи не в ответе и закрыты пред ней двери Дома их. Пусть совокупляется, как животное, если это ее выбор. Но не называй ее нашей сестрой и дочерью. Не является она более таковой, — помедлив еще немного, но так и не дождавшись ответного рукопожатия, коноп развернулся и удалился из бара. Эндрюс, дернув головой и скалясь в раздражении, поднялся самостоятельно. Хмыкнул вслед оппоненту с удивленным уважением. — Надо же, коноп, а ошибки-то признает! «Сорвался, подобно дикому зверю»… — Эх, ты, — хмыкнул Мэт, подойдя и хлопнув друга по плечу, — Ты не понял, что он тебя животным практически в глаза назвал? — Ах ты ж сука! Ну, я ж ему покажу… Мэту пришлось удержать товарища, попытавшегося резво ломануться следом за конопом-драчуном — тот уже ушел далеко, да и окружающие посматривали на буянящего Теда не слишком-то одобрительно. Наконец, Эндрюс, махнув рукой, дошел до стола, который занимал и упал задницей на стул. Мэт сел напротив, положив револьвер Теда на стол. — Не, ну… это все-таки… Это чо, получается, я добрей конопов? — прогундосил Эндрюс, ощупывая распухающий хрящ. — Я их шалашовке десять клинтов дал, на путь наставил, а они ее на помойку выбрасывают. Да ее еще пороть и пороть можно! — У лесных конопов с этим строго, — пожал плечам Мэт, — Чистоту крови блюдут, — он подал товарищу тряпицу, чтобы тот промокнул кровавый поток из ноздри. — Здоровый, сука, — процедил Эндрюс, — Кто бы мог подумать, что эти задохлики так могут. — Из-за чего весь сыр бор? Теодор отмахнулся. — Честь конопских женщин. Будто и так неизвестно, что каждая из них готова дать в кустах десятку. Природная дикарская непосредственность, сука. — Расист ты, — вздохнул Мэт, — Вот так, одним гребком — пару миллионов остроухих дев в давалки записал. — Эл тоже так сказал, — скривился Тед, кровь которого уже унялась — Только коноп от этого совсем дерзить начал. — Кстати, а Эл где сейчас? — А он — это… — Тед как-то странно улыбнулся, — С бабой какой-то ломанулся в отель. Не представляешь — рейнджерка, самая натуральная! Да кабы не покруче нашей Джоанны. Револьверы, шляпа, джинсы, нашивки, все такое… Как ты ушел, этот бес почти все шкварки в одно рыло сожрал, выпил две пинты, да и завалился за стол к той мадам. Посидели, поворковали о чем-то своем в уголке. А потом — гляжу, мимо дефилируют, под ручку. И Эл так вальяжно говорит: в отеле, мол, будем, в комнате для двоих. Везет бродяге! — Это нам повезло, что у нас две комнаты, — пробурчал Мэт. — Ты как планируешь, тут гулять или в «Эйбе» зависнуть на этот вечер? Тут тебе как будто не сильно рады. — И то верно. Пошли отсюда. Тед и Мэт встали и прошли к выходу. На выходе из бара Тед словно запнулся. Посмотрел под ноги, оглянулся, словно впервые Мэта видел: — Слушай, дружище… — Да? — А где ж ты был-то? У меня как будто кусок времени выпал. Тебя же не было? — Я всегда есть, — резонно поднял палец Мэт, — Просто, когда ты меня не видишь, я есть где-то в другом месте. — Круто, — Теда сильно озадачила эта мудрость, — И где же ты есть? В смысле, был? — К Джоанне и Мику ходил. — О как… Да ведь они же в участке! Или выпустили их? — Как же, выпустили. Жди. Я с Джоанной через решетку говорил. — А Мик? — А из Мика показания выбивают. В сысле, не выбивают, а выдаивают — накачали настойками и тянут по слову. — М? — То ли хейтлик, то ли еще какой дурман… Пресса там. Так что мы теперь газетные знаменитости, хочешь — не хочешь. — Вот же ж сволочи! — Они-самые, Тед. Точней не скажешь. — Что ж? Чем займемся теперь? В другой бар? Где нас лю-ю-ю-убят бо-о-о-ольше! — повысил голос Тед, выдав немузыкальный опереточный вой. — Не, не стоит. Погуляли. Домой хочу. У тебя есть самокрутки? — Хах, обижаешь. У меня не бывает так, чтоб не было самокруток! — Эндрюс достал из кармана пару и сунул одну в рот, щелкнув зажигалкой. — Угощайся. Так, беседуя о жизни своей нелегкой и дымя, Эндрюс и Мэт дошли до отеля, благо путь не был долгим. В холле их встретил все тот же чанеке — уже изрядно сонный, но готовый выполнять свой долг. — А-а-а, господа хорошие изволили вернуться. Осмелюсь заметить, что мистер Тейлор привел какую-то женщину. Они заперлись в комнате и на мои призывы не отвечают. Не знаю, что это такое. Хотите — спрашивайте у него сами. — Не страшно, мы во вторую комнату завалимся. Спать. Разбуди нас в восемь… Какая комната, ты говоришь, наша? Чанеке огляделся, приблизил лицо и с заговорщицки распахнутыми глазами посоветовал: — Та, из которой не доносится стонов человеческой женщины. Надеюсь, он не делает с ней там ничего дурного, а если и делает, то это обоим нравится. — Вот же пошляк, — полуодобрительно отметил Мэт, глядя, как администратор, театрально отдав честь, уходит в сторону лестницы. Свободную комнату действительно удалось определить без труда. Зайдя внутрь, оба товарища упали на кровати, не раздеваясь — им достало сил лишь на то, чтобы задвинуть оружие и сумки с лунной пылью под кровать. День вышел непростой, а завтрашний — обещал быть еще сложнее.Ночь перед началом
5 февраля 2020 г. в 16:37
—…Ваше пиво, господа, — бармен, в очередной раз ставящий напитки перед «Негодяями», сбил Эндрюса с мысли. В попытках вспомнить, о чём говорил, тот огляделся и замер.
— Э. Мне казалось, Мэт только что был тут. Где этот чертяка?
— Да бес его знает, Тед, — пьяно отозвался Эл. — Шатается где-то по улицам. В отель, может, пошел. Ты сам-то лучше о себе расскажи. Долго ждал нас? Что тут в городе стряслось?
— Да нечего особо рассказывать, друг. Ходил в бар «Семь фронтов», снимал и драл шлюх. Благо — навалом, десять джорджей пучок. А влипнуть я ни во что не успел, я ж тут только два дня. Вчера вот только надрался до потери пульса… Помню, девка конопская, мелкая совсем, лет тридцати, дозу лунной пыли пыталась толкнуть…
— Ну, и? А что — ты?
Тед хлебнул пива, скривил лицо на секунду от ударившего в нос солода и продолжил:
— Что — «ну». Ты меня, друг, знаешь. Я против, категорически. У меня тогда с собой было десять клинтов. Я дал ей, вразумил, так сказать, чтоб завязывала с этим делом. Говорил — и про тяжелую наркоту, что бывает от нее, что сделают с ней, торговкой, однажды — если она не прекратит… Сам говорю, говорю, а она смотрит на меня так. Ну, знаешь, с восхищением, что-ли, как на героя. А конопки вообще мне нравятся. Все эти острые черты лица, длинные уши, волосы до пупа…
— Эндрюс, ты ее что? Это? Ну… того самого?
— Ага, — Тед улыбнулся туманно и вытянулся на стуле, заложив руки за голову, — Мужик, знал бы ты, какие конопские девки в постели. Правда, до постели мы из того переулка так и не дошли. Далеко было… Да и не потырила бы чего в отеле. Но она и там непрочь оказалась.
Эл сделал пару глотков, один за другим, заел шкваркой. Посмотрел на довольного Эндрюса.
— Я-то знаю, каковы конопские девки в постели. Только той, с которой я проверял, было за полтинник. А не тридцать. Конопы же почти вдвое медленней людей растут, в четвертак — еще детки! Тебе самому не противно?
— Эт-та, эта… Погоди, я не понял, это что за моральные новшества в нашей сельской местности? Десять лет назад никто внимания не обращал, кто какого возраста, а теперь — бам, все, нельзя! Не, я всё понимаю, но и у ханжества должны быть пределы.
— Эндрюс, не хочу тебя расстраивать, но нравы действительно изменились. И то, что ты называешь «ханжеством» — в Спрингвуде щас переводится как «два года каторги».
— А ты и повелся, да? Ладно, если бы я снасильничал, там, или втянул в это-самое… Тогда — согласен, вяжите меня, бейте, убивайте. А если она сама догнала и дала мне? А если я у этой конопки не первый и не десятый, я что, вклиниться посередке не могу?!
— Закон, как бы, разницу не делает…
— Ты кого больше любишь, меня или закон?!
— Э… — Эл посмотрел паническим пьяным взглядом на Эндрюса и интенсивно помотал головой: — Ты, дружище, конечно, временами, бываешь большой сволочью, но — не, закон я не люблю, однозначно!
— Вот то-то. Так что, друг, стал быть — давай пить за беззаконие!
— Ну, это дело. За него, родимое…