***
Темная улица, лишенная даже освещения фонарей, простиралась перед ним. За спиной хлопнула дверь — это вышли еще двое рейнджеров. Они сразу же начали чертить широкий, шагов в двадцать, меловой круг на площади перед входом. Тишина, словно густая жидкость, вливалась в уши, давила на барабанные перепонки. Уилсон пошел вдоль домов, каждый миг ожидая нападения с любой из сторон. Ставни у всех зданий были закрыты — жители таились от опасности, стараясь не выдать своего присутствия монстру. Рейнджер продвигался осторожным шагом уже минут пятнадцать, когда услышал женский плач за спиной. Право же, нетрудно было догадаться, какое существо его издает. Теперь оставалось самое трудное и страшное — выманить оное и отвлекать, пока товарищи завершают подготовку ловушки. Уилсон замедлил шаг и заставил себя остановиться — на открытом месте, на виду. Его тряс озноб. Парень имел представление о том, что Ла Йорона делает с людьми, которых находит вне помещений. И его это тоже ждет, если промедлить с бегством хоть на секунду. Но как отступить? Можно ли позволить кровожадной мертвечихе уничтожать невинных? — Абрахам… Милый, милый мой Абрахам. Ты вернулся за мной? Они говорили, что ты не придешь… Они лгали. Злые, злые люди… Монстр шел на приманку, на сладкое живое тепло человеческой души. Парень пригнул голову, стиснул зубы, невероятным усилием воли заставляя себя не двигаться и не оборачиваться. — …Милый мой Абрахам, — прожурчал голосок уже почти за самой спиной, — теперь-то мы, конечно, навсегда воссоединимся. Как ты и хотел. А дочки! Какие у тебя прекрасные дочки, ты не представляешь! — смешок, — Я тебя с ними обязательно… М-м-м, познакомлю… Ах, душа моя, ну не будь таким букой, почему ты все время молчишь?! На миг Уилсон потерял чувство реальности. Ему и впрямь показалось, что он сидит на солнечном летнем берегу туманной реки, и нежная дева взывает к нему, произнося слова любви. Почти машинально — он повернул голову. И почувствовал, как от одного зрелища, открывшегося его глазам, жизнь утекает из его жил. Прекрасный призрак колыхался перед ним. Прекрасный и ужасный одновременно. Девушка, чьи контуры таяли в жемчужном тумане, окутанная лишь полупрозрачной струящейся накидкой, движения её были томны и нежны… Но одновременно — она несла признаки страшной и позорной смерти. Тленом, могильным тленом и хладом веяло от потерянной души. Уилсон более не мог сдержать сдавленного вздоха, больше похожего на судорожный глоток. — Абрахам? Почему ты не улыбаешься? — пролепетала утопленница. А затем вид её стремительно изменился. Черные глаза исполнились ненависти, лицо — перекосило от кровавой жажды, — Я поняла-а-а! Ты не мой Абрахам! Ты не он! Почему ты — не он?! Снова, снова, снова! Сколько глупых, ненужных людишек на пути! Каждую ночь! Ненавижу! Как я вас всех ненавижу! Вы! Вы довели меня! Посмотри на мои ноги, их обглодали пакваджи! Посмотри на мои глаза, их выели рыбы! — Неправда, ты прекрасна, ты по-прежнему прекрасна, — язык Уилсона непроизвольно бормотал оправдания, но покойница его не слушала. — Кто теперь захочет меня? — возвопила она воздев руки и раскачиваясь, словно потеряв интерес к жертве, — О, мой бедный Абрахам, теперь тебе не увидеть моей красоты! Это все вы, жалкие ублюдки. Выстраиваете тут преграды для нашей любви. Я изничтожу вас! Все-е-ех, все-е-ех, все-е-ех! — неожиданно лицо Ла Йороны оказалось совсем близко от рейнджера… И тут рука Уилсона, робко, как бы обретя свою волю, но не имея в виду ничего дурного, плеснула в это лицо святой водой, фляга которой до поры скрывалась в ладони смельчака. Эффект не замедлил сказаться. Жемчужная кожа зашипела и покрылась волдырями. Не ожидая, пока противница опомнится и решит отомстить, парень бросился в бегство. Он бежал быстро. Очень быстро. Так быстро, как никогда, наверное, в жизни не бегал. На бегу охотник за нечистью сорвал с пояса еще одну флягу и, откупорив, опорожнил в рот. Настойка из корня мертвеца тут же влила заряд сил в его жилы — парню показалось, что он мог бы бежать так вечно! Триумфируя, он обернулся, ожидая увидеть призрачиху болтающейся далеко позади. Но вместо этого — обнаружил, что она, растопырив когти, летит за ним — неотвязно, словно на веревочке. Обглоданные костяшки ног совершенно не мешали нежити двигаться со скоростью летящего по ветру листочка. Белое, рваное платье развевалось за ее спиной на десятки шагов. Полные ненависти черные глаза смотрели на бегущего рейнджера… Они заполняли мир… — Что за… хрень, — выдохнул парень и припустил еще быстрее. Впереди показался свет ручных фонарей. — Эй! Вы уже закончили?! — заорал Уилсон. — …ет! — донеслось издали, — …води ее!.. Минута! Товарищ сигналил фонарем, явственно показывая — в сторону, в сторону, бегите куда-нибудь в другое место. Еще раз оглянувшись, Уилсон выбрал иной переулок и метнулся туда. Ладно, сделаем лишний круг… Точнее — квадрат… — Абрахам… — раздалось сзади, не враждебно, почти соблазнительно, заставив душу Уилсона уйти в пятки. Он пронесся заячьим прискоком по нескольким кривым улочкам, затем снова вывернув в сторону «Седьмой пули». И с облегчением увидел, что ему отчаянно машут руками — сюда, мол, быстрей, сюда! Радость, однако, подвела Уилсона. Ломанувшись в сторону мелового круга, он оступился. Совершенно позорно упал на землю. И увидел, как полог полупрозрачного платья накрывает его… Мороз прошел по жилам несчастного — это был не хлад страха, но хлад могилы. Мертвечиха опустилась на землю, припала к жертве и начала неторопливо, сладострастно высасывать из рейнджера душу. Волосы бедняги — поседели практически сразу, уши — заполнила адская какофония, в которой смешивался грохот цепей, свист ветра и крики умирающих детей. Мир раскалывался на части, ужасная, сводящая с ума, вызывающая судороги по всему телу головная боль ударила Уилсона и растерзала его нервы, казалось, мозги сейчас вскипят и выльются через естественные отверстия черепа. Из носа пошла кровь. Обильный поток темно-красной жидкости, смешанной с отвратительными сгустками, лился наземь, попутно окрашивая платок на шее и рубашку, выступающую из-под плаща. Но Уилсон уже не видел этого. Глаза его застилала живая, плещущаяся тьма. Не в силах переносить мучительного перерождения, он скорчился в позе эмбриона, неожиданно четко ощущая замедляющийся ритм своего сердца. Стук-стук. Стук-стук. Нет спасения. Нет надежды. Это было самым невыносимым. Уилсон хотел умереть, лишь бы не слышать этот замедляющийся, бессильный такт своей иссушаемой жизни… И в этот момент — боль вдруг прошла. Кровь прекратила течь, тьма в глазах развеялась. Уилсон снова был на ночной улице. Он увидел силуэт в красном камзоле с желтым рукавом, который наносил удары по увлекшемуся пиршеством призраку — раздраженно, но метко. Со спины призрачную плоть покойницы хладнокровно сек своим клинком некто в синей куртке. Нанеся еще около пяти ударов — Уилсон не мог сосчитать точно — спасители обратились в бегство. Судя по свету фонарей, в сторону круга. Привидение, где бы оно ни находилось, больше не пило жизнь рейнджера. Тяжело поднявшись на ноги, раненый осмотрелся. В глазах мельтешили искры. Вытерев рукавом кровь с лица, Уилсон нащупал флягу… Пустая. Настойки, подкрепляющей силы, больше не было. Несмотря на видимое благополучие, даже некоторую пустоту в душе, Уилсон ощущал в себе нечто непонятное. Мир подрагивал и чуть плыл. Фонари больше не воспринимались как нечто дружественное и спасительное, а меловой круг вдали — пылал куда ярче их, огнем, враждебным и испепеляющим. И самое главное. Сердце — не билось… — Эй, я же… умер! — прохрипел Уилсон, сам не веря до конца сказанному. И заорал в небеса, не в силах принять своей судьбы. Не прекращая вопить, он захлопал себя по поясу, где висели другие фляжки, а потом, обжигаясь о серебро одной из них, украшенной священным символом, опрокинул ее содержимое в рот — хлебая, как пес, проливая часть… Живот резко скрутило. Адская боль забралась в кости и жилы парня, наполнив, кажется, каждую клеточку тела. Рейнджера вырвало. Вырвало непонятной черной субстанцией, от которой воняло хуже, чем от трупов в жаркий день. Сделав еще пару шагов по направлению к кругу, Уилсон потерял сознание. Мэт и Эл мчались к кругу. Израненная Ла Йорона летела за ними. Казалось, что — вот-вот, и она догонит героев. Авантюристы — влетели внутрь меловой ограды и замерли. Призрачиха — вплыла следом. Не сомневаясь в своей победе, она расставила руки и, улыбаясь, поплыла к оцепеневшим жертвам, но те просто сделали шаг назад, выйдя за меловую черту. Улыбка сошла с уст Ла Йороны. Она оглянулась. Круг теперь был замкнут. Утопленница взвыла. — Все идет по плану, — Мэт показал кольцо пальцев. — Никому без нужды не приближаться к кругу! — крикнул рейнджер с повязкой на лбу, — Сжигайте ее платье! Клементайн открыла толстую книгу и принялась громко читать вступительные слова молитвы. — Именем Всесоздателя! Ибо Имя его не знает границ, а воля его сильнее Хаоса! Маргарет Миллер! Изгнанию подлежит душа твоя, что до скверны пала! Нет больше дома тебе в мире живых! И да не обретет твой дух в мире мертвых новую покойную обитель! Нет более связи у тебя ни с живыми, ни с усопшими, ибо отвернулась ты от Всесоздателя, Сына Небес и Вселенского Собрания! Скверною полны деяния порока, что вершила при жизни ты! Скверною полная мертвая плоть твоя! Нет в Живом Сердце Всевышнего места для тебя более! — Стоп, разве она при жизни что-то вершила? — уточнил Мэт, держа в руках платье и зажигалку. — Тише, не отвлекай, это ритуал! — прошипел ближайший рейнджер, — Поджигай! Мэт запалил ткань. Едкий, белый дым потянулся от платья, втягиваясь в круг. Сжигаемая вещь — шипела, трещала, рычала, словно сама была живая. Дым принялся окутывать бестию, завиваясь спиралью — та корчилась от боли, и кидалась на меловой барьер, пытаясь прорвать его. Осознав, что преграда — держит, тварь пала на колени и стала стирать мел с поверхности. Эндрюс метнулся с клинком наперевес вперед, и заскочил в круг, пригвоздив длань слишком умной призрачихи к земле. Ла Йорона зашипела и начала окончательно терять человеческий облик. Изо рта ее выпал длинный, словно змея, черный язык, зубы стали тонкими, как иглы, и определенно увеличились в количестве… Выдернув ладонь из-под лезвия, она набросилась на Эндрюса, прытко, как паук, и повалила. Тед пытался защищаться, выставив руку, но дрянь просто потащила ее в свою пасть — к ужасающему двойному ряду зубов. Кожа Эндрюса зашипела, стала покрываться волдырями и сереть от хватки привидения. Вояка выронил оружие — не только от страха, дикая боль сковала его руку, хуже чем тысяча углей, приложенных к коже. Тварь почти что заглотнула конечность Теда, но в последний момент Родригез подскочил и окатил бестию святой водой из фляги; Мик же — отрубил тонкие, гнилые, но сохранившие тень девичьей красоты кисти. Тварь зашипела и принялась биться о землю, дергаясь в конвульсиях. Кожа на голове, куда попала святая вода, лопнула, густые черные волосы облезали, обнажив верхнюю чать черепа, лицо же — превратилось в ужасное вздувшееся месиво, на котором то и дело лопались гнойники. Длинный, нечеловеческий язык вился по земле, подобно змее. Но даже своими культями и языком — тварь безнадежно пыталась нарушить меловой круг. Рейнджерам приходилось с гримасами отвращения работать сапогами, заставляя чудище откатываться в центр круга. — Тед, в порядке? — спросил Мик у Эндрюса, помогая другу встать. — Ох, не знаю, приятель… Что с рукой? Болит… Нестерпимо болит! Всесоздатель, что с моей кожей… Я пальцами пошевелить не могу! — действительно, плоть посерела, потрескалась, и из трещин сочилась черная жижа, мало похожая на кровь. — Лови! — крикнула подоспевшая Клементайн, гибкая и ловкая. Она кинула Эндрюсу флягу с изображением полукруга, продолжая держать книгу другой рукой. — Что это… — Святая вода. Залей ей рану! И действительно, святая вода подействовала… Вот только к добру ли? Руку — скрутило страшной болью. Теперь серая плоть сама пузырилась, растворяясь в мистической жидкости, словно плоть призрака или зомби. Хуже того, конечность начала дергаться, пытаясь ударить хозяина. — Мать твою! — Эндрюс метался, как в конвульсиях, обращаясь к своей ополоумевшей конечности, — Какого черта?! Прекрати, дура! Я не хочу с тобой драться! — Се — скверна, — замороженным голосом ответила Клементайн, оторвавшись от молитвы, — Святая вода — да изгонит нежизнь из твоего тела! Все, что не твое — изыдет из плоти твоей, но прежде оно попытается уничтожить тебя, цепляясь за небытие свое… Как уничтожает сейчас Уилсона… — безнадежно выдохнула она. Эндрюса вырвало. Мерзкой, отвратительной на вкус и запах, черной жижей — точно такой же, как та, что сочилась из его руки. Клементайн передернуло. — Выведите его за пределы круга, — велела она, собравшись, и обращаясь вновь к озверелоой покойнице, — Я продолжаю… И так как не место тебе в мире живых, так как покой в мире мертвых не обрела ты, душа твоя истребится! Вовеки веков, не познать тебе ничего, кроме мрака Бездны, детоубийца, самоубийца, блудница, жизнь у живых отнимающая! — Стоп, но разве она перед этим не сошла… — снова поднял брови Мэт, и снова умолк, остановленный рейнджером: — Не мешай! Тем временем, из дыма горящего платья вылезли, как из норы, головки двух младенцев. Они переглянулись, оскалив острые, как у матери, зубки, затем, подтянувшись на руках, выпали полностью из небытия на землю и, извиваясь телами, поползли к кругу. Тела их были бледными и казались бескостными, как у червей, от неживых малюток страшно воняло, глаза их были залиты кровью, а во рту двигались змееподобные языки. — Клементайн, объяснишь эту херню?! — громко спросил Эл, обращая внимание остальных на творящееся безобразие. — Убейте их! — отмахнулась та. — Что?! Это же дети! — возмущенно крикнул Мэт, держа в руке горящее платье и чуть не роняя его. — А их вид тебя не смутил, умник? Какие еще дети! Убейте их! Эл тоже растерянно смотрел то на Клементайн, то на Мэта. — А кто же это, если не дети? — спросил он, нащупывая на поясе меч, — Нет, нет, нет, я не позволю трогать деток… — Это ангиаки! — закричала Клементайн в отчаяньи, — На них круг не действует — кто-нибудь, просто прирежьте их! Родригез, Дэвис! Эти твари гибнут от серебра! Только берегитесь… — Н-н-на! — перекрыл ее голос двойной вопль рейнджеров, обрушивших на мелкоту, уже пересекшую меловую линию и с повизгиваниями стремящуюся к матери, свои клинки. — …Берегитесь безумия Ла Йороны, — пустым голосом закончила Клементайн. Ла Йорона к тому моменту получила еще один «заряд» святой воды, заставивший ее потерять практически все силы — теперь девушка-призрак просто вяло корчилась на земле. Однако, нападение на детей сделало ее вдвое яростней и опаснее, даже чем в начале. Движения покойницы стали быстрыми, как молния, лицо озарилось жаждой убийства, кинувшись прямо из лежачего положения, она толкнула Родригеза, заставив его пролететь пять шагов, и грянулась сверху, примериваясь, чтобы вцепиться зубами в шею. Но в самый последний момент ее голова замерла, а глаза тупо уставились на кинжал Мика, торчащий во лбу. Точнее, на гравировку волка… На какой-то миг Мику показалось, что гравировка светится. Не желая более рисковать, авантюрист выдернул кинжал из головы утопленницы, оттолкнув ее ногой, и рывком помог Родригезу встать. — Мы все еще наглые нахлебники и ни на что не годны? — спросил он у рейнджера, ухмыляясь. — Потом позлорадствуешь, малец. Следи за тварью. Из раны между глаз ручьем струилась скверна, падая на землю, заставляя ее дымиться и изъязвляться — было ясно, что в местах, куда пролилась эта жидкость, еще долго ничего не вырастет. Ла Йорона пыталась встать с земли, но получала удары сапогом — то от Дэвиса, то от Родригеза, то от Мика. Мэт и Эл тем временем, обнажив клинки, вошли в круг. — Эй, эй, эй! — рейнджеры встревоженно посторонились. Однако, друзья, ухмыльнувшись, вдруг обрушили свои зачарованные лезвия на все еще пытающихся ползти детищ зла. Кожа оживших трупов зашипела, вскипая — так же, как плоть их матери от святой воды. Волдыри, гнойники, невыразимая словами мерзость покрывала тела «детей». Двигаться они больше не могли. Куски отваливались от тел нечисти, выделяя уже знакомый всем черный и мерзко воняющий гной. Скверна… Везде — скверна… Вскоре их тела так же стали лужами этой жидкости. Ла Йорона почувствовала гибель детей. Она истошно завопила. Поднялась с земли, взмыла на метр над землей — и закричала. Теперь это была бестия с ног до головы. Сквозь щеки проросли шипы, из пасти свисало уже целых три длинных языка, зияющие на месте глаз черные провалы текли чистой скверной, текущей по щекам и капающей на землю. Мертвая мать — оплакивала мертвых дочерей. И плач ее был невыносим для слуха. Все вокруг закрыли уши руками, но даже это не спасало. Казалось, барабанные перепонки не выдержат… — Так, все, все, ВСЕ-Е-Е! Хватит! Задолбало! — крикнул Мик, разбежался, подпрыгнул и в прыжке вонзил серебряный клинок в грудь неупокоенной. — Мик! — отчаянно крикнула стоящая рядом с Клементайн Джоанна. — Если ты хотела показать свои навыки фехтовальщика — самое время, — Клементайн повелительно указала рукой на поднимающиеся из двух луж скверны силуэты женщин. — Вот это вот еще что за нахрен?! Мы же их убили! — Мэту и Элу одновременно показалось, что новые противницы — это уже чересчур. — Ачери! — выкрикнула Клементайн, — Вы убили мертвые тела девочек, но остались души! Осторожно, они крайне быстрые и гибкие. Убейте их до того, как они начнут свою песню! Слышали? Не дайте им петь! Мэт, Эл и Джоанна — пытались. Честно пытались. Но их удары по ачери редко достигали цели. Две сущности уворачивались от атак. Впрочем, песню они тоже начать не могли — лишь изо всех сил старались прорваться к меловой линии, чтобы разрушить ловушку, в которую угодила их мать. — Рубите головы! — крикнула Клементайн, в очередной раз отвлекаясь от молитвы, — Рубите! Мэт, а ты — вернись и дожигай платье! Я заканчиваю обряд!.. Именем Всесоздателя, Сына Небес и Вселенского Собрания, Я, Клементайн Хэнсон, изгоняю тебя, Маргарет Миллер! В мире живых нет места душе твоей, в мире мертвых нет места трупу твоему, душа твоя искажена, противна Всесоздателю, Сыну Небес и Вселенскому Собранию! И да покинет она этот мир, до последнего срока, когда настанет Конец Времен, и Сын Небес вернется, чтобы судить тебя, твою душу, твои поступки Судом Страшным! — Клементайн несколько раз повторила последнюю фразу, дожидаясь, пока Мэт не обратит в пепел все платье целиком. Эл и Джоанна в это же время безуспешно пытались отрубить головы ловким ачери, Мик же — на удивление успешно отражал шквал ударов взбесившейся Ла Йороны. Возможно, потому, что ему помогал Родригез — вот он нанес еще один удар, вновь проткнув бестию со спины… Серебряный клинок повалил призрачное тело на землю. Трое рейнджеров и Мик принялись наносить удары своим оружием. Ла Йорона вяло извивалась, как полумертвая змея на сковородке, но все не умирала, принимая удар за ударом, попадание за попаданием. Скверна текла из ее ран, обезображивая ее и так испоганенное тело, оставляя на нем мало светлых пятен. Наконец, Эл и Джоанна изловчились, крутанулись — и с обоих ачери одновременно слетели головы. Как только это произошло, Ла Йорона медленно вытянулась плашмя — упокоившись устало и неподвижно. Рейнджеры стояли вкруговую, готовясь к очередному нападению злобной сущности, но та ни на что не реагировала, лишь слегка «дыша» всем телом. Только чтение молитвы Клементайн разрывало тишину. — И се реку — отныне нет места тебе на земле этой. Отныне не ступишь ты вновь в мир живых! Отныне ты не потревожишь мертвых! Запрет вечный налагаю на тебя, Ла Йорона — причинять вред людям, живущим здесь и где бы то ни было! Амен! После этих слов Ла Йорона зашевелилась, горбясь, и встала вертикально. Но ее лицо было иным. Теперь вместо чудовища перед «охотниками на привидение» стояла обычная девушка. Осмотрев изумленных рейнджеров и «Негодяев», она лишь кивнула, ее губы безмолвно сложились в слово «спасибо» — и беспокойная душа растворилась в воздухе. — Ма-а-ать твою… — выругался сидевший на земле Тед, — Это было. Было странно. — И страшно, — добавил Эл, выдохнув, — Нам за это полагается награда, или как? — Мужик, серьезно? — вызверился Тед, — Я, кажись, руку потерял, а ты все о барыше?! — Вот то-то и оно, что потерял, — укоризненно отозвался Мэт, — Если еще можно спасти твою грабку — сколько на врачей денег потребуется, прикинь. — Триста клинтов — хватит? — холодно спросила Клементайн. — Более чем, — ответил Мэт, подходя к капитану, — И не злись. Мы ваши спины прикрывали. Кстати, желательно, оплатить наши труды сейчас. — Конечно, — рейнджерша с некоторым смущением начала копаться в напоясном мешочке, потом, передумав, кинула его Мэту целиком и поспешила к Уилсону. — Опа, а о загонщике-то мы и забыли, — констатировал Мэт, потом почесал в затылке, — Ладно, мы — забыли — мы трусы, негодяи, нахлебники и все такое — но вы? — он неодобрительно скосился на рейнджеров. Те были заметно сконфужены и прятали глаза, но старались бодриться. — Мы думали, что вы о нем позаботились, некогда было, — огрызнулся Родригез. — А мы думали, вы позаботитесь… — парировал Эл, — Это же ВАШ друг! Взобновившуюся перепалку между «Негодяями» и рейнджерами прервал крик Клементайн. — Дышит! Невероятная воля… Другой бы давно отдал концы. Родригез! Дэвис! Помогите мне отнести раненого в трактир. — Так точно, мэм! — отозвались те, повеселев от вести, что их товарищ поменял статус с живого трупа на простого «раненого». Рейнджеры тут же подняли бессознательное тело и унесли его в здание. В воздухе вновь повисло молчание. — Тед, — обратилась к сидящему на земле мужчине Клементайн, — Дай осмотрю рану, — Не дождаясь разрешения, рейнджерша присела рядом и принялась изучать изувеченную длань, — Да, дело серьезное… Даже не знаю, удастся ли спасти твою руку. — Ты чего? Мне что, ее ампутируют теперь?! Клементайн посмотрела в глаза Эндрюсу, где плескался ужас. — Тебе честно, или.? — Значит, все… Ампутируют… — Я не сказала, что все. Может быть, и спасут. По крайней мере, часть функций она сохранит, но прежней ловкости тебе не видать, — Клементайн подала руку, помогая покалеченному подняться, — Пока могу тебе предложить только это, — капитанша достала из кармана плаща небольшую бутылочку. — Что это? — Настойка из корня драконьего цветка. Лечить — не лечит, но болеть будет меньше… Эндрюсу, измученному болью, не потребовалось более слов — вырвав бутылочку из рук девушки, он жадно присосался к горлу и выдул в момент почти всю настойку. — Стой! — запоздало крикнула Клементайн, вырывая лекарство из рук обезумевшего пациента, — Ее же совсем чуть-чуть надо!.. И с алкоголем мешать нельзя, — убито завершила она, глядя в разъезжающиеся глаза Теда, — Прощай, умник. — Что… — Вырубит тебя сейчас. — Что… Эндрюс рухнул. — Эй, Тед, — с глупым видом поинтересовался Мик, — Тебе помочь? — В каком смысле — прощай? Как это — вырубит?! — перебил возмущенный Мэт. Приятель не отвечал, посапывая на земле. Часть белого круга проходила как раз под его щекой. — «Прощай» — потому что я не собираюсь дожидаться его пробуждения, — пожала плечами Клементайн, — Советую перенести его в зал, чтобы он не застудился на земле. — В самом деле, помоги его перенести, Мик, — тихо посоветовала Джоанна брату, — Мэт, пошли тоже. Нам надо выспаться. — Да я бы еще постоял на улице, — неожиданно помрачнел Мэт, — После такой-то бойни… Первый раз младенцев убиваю… Ай, — он отмахнулся от собственных слов, — Простите, други. Никак не могу забыть… Лица этих девочек… В крови… — Друг, — обратился Эл умоляюще, — Пожалуйста!.. Мэт замолк. Лицо его стремительно обретало нормальный вид. — Все, понял. Пошли, Джоанна. Эл и Клементайн остались одни. Луна еще стояла высоко, а внутри мелового круга все было залито скверной. — И часто у вас такая работа? — невесело поинтересовался «Негодяй». — Почти всегда, Эл. Что ни день, то новое приключение, новые человеческие жертвы — и новая возможность умереть страшной смертью… — И как? Очень оно тебе надо? — Эл стал раздражаться, — Клементайн, у тебя отец губернатор целого штата, ты можешь спокойно жить, не подвергая себя опасности. В конце концов, ты девушка! Ты заслуживаешь мира, любви, семьи!.. Даже если мне этого не суждено, — Эл горько вздохнул. — Не могу, Эл, — ровно отозвалась Клементайн, — Воротит меня с такого. Сидеть сложа руки, зная, сколько чудовищ осталось в Спрингвуде… Просто так ждать у моря погоды — бездействуя и надеясь, что кто-то другой нас спасет… Да и с отцом у меня отношения… Не аховые. — Да, это я заметил. — Тот мерзавец Стейн. Он партнер моего отца. Они вместе делят бизнес во всем штате. Можно ли — с ними, как ты считаешь? Эл закурил. Он не знал, что возразить. — Хоть бы при мне не курил, — прервала молчание Клементайн. — Конечно, — Эл потушил папиросу и убрал ее в пачку, — Куда вы — дальше? — К майору Гранту, отчитываться о проделанной работе. К тому же, Уилсона нужно в лазарет. Не думала, что этот призрак дастся нам так сложно. Мне казалось, все пойдет по плану. К сожалению, я ошиблась. Вот такие ошибки и стоят жизней моим людям. Сегодня могли погибнуть двое… Из-за меня… — Не из-за тебя, — Эл положил руку на плечо девушки, — Уилсон — сам оступился, а Эндрюс… Эндрюс просто не был достаточно осторожен, скажем честно. Твоей вины здесь нет. Напротив, твой план сработал, мы справились. — Да нет же. План проще простого был. Идиот бы справился. — Ну знаешь, если бы я боролся с этой тварью, я бы и про мел не догадался. Понятия не имел, что призраки его боятся. — Мела — не боятся. Он мешаем им пройти. И не всякий мел, а только освященный. И знание это непривычно только для людей, которые никогда не сражались с призраками… День изо дня. — Да ты не трудись объяснять, — усмехнулся Эл, — Все равно не пойму. Мы, когда была эта ситуация с конопами и нольбианцами, просто тупо убивали нежить. Клинками и пулями. Если про нежить можно сказать «убита», она же и так мертвая. Клементайн прижалась к Элу. — А ты? Куда вы двинетесь завтра? В Йеллоуфилд? — Да, скорее всего. Нужно показать Эндрюса лекарю, нужно Мэту купить лошадь. Прошлую его кобылу байкоки ухайдокали. Да и патронов подкупить бы не помешало. — Значит, мы будем вместе чуть дольше одной беспокойной ночи, — с загадочной и полной радостной надежды улыбкой сказала Клементайн. Эл не стал спорить. — Выходит, что да. Я, если сказать честно, когда ехал до Редбридж, только о тебе и думал. Много думал. — И к какому выводу пришел? — Клементайн посмотрела в глаза Элу долгим затуманенным взглядом. Эл отвел взгляд, вздохнул тяжело, сконфуженно, и поднял глаза снова. Так они смотрели друг на друга пару секунд, а затем Эл прервал «игру в гляделки» поцелуем, заставив Клементайн обмякнуть на его руках, закрыв глаза. — Я пришел, — пояснил он, целуя девушку, — К выводу, что мне все это время… — новый поцелуй, — было плохо без тебя. Клементайн улыбнулась — грустно и счастливо одновременно. — А мне-то без тебя — как. Эл, мне правда жаль, но… — Но? — встрепенулся тот, помрачнев. — Но так не может продолжаться вечно. Ты постоянно — то тут, то там, я тоже каждый день рискую жизнью, видимся мы крайне редко… Так отношения не строят. — Мне они по нраву. Клементайн снова улыбнулась. — А мне по нраву ты. — Всего лишь? — уточнил Эл с легким вздохом. Клементайн отвернулась, оставаясь в его объятиях. — Что мне точно не по нраву — это когда ты говоришь таким грустным голосом… Эл! — Клементайн легко оттолкнула мужчину и издала смешок, после чего подошла к нему ближе и нежно поцеловала его, — А пошли ко мне в комнату, я там скажу тебе что-то, что тебе будет не просто по нраву… Ты о-бал-деешь! — игриво предложила она. — Спрашиваешь еще! — Эл тут же ожил, задорно ухмыляясь, — Пошли! Заглянув в трактир, пара увидела спящих вповалку посетителей и «Негодяев». Только Рико не спал, верно неся свою службу — кажется, ему никто не сказал, что сражение кончилось. Исправив эту ошибку, парочка прошмыгнула в комнату Клементайн. После чего — и провела ночь, не вставая с постели ни за чем, кроме как попить воды из графина на прикроватной тумбочке… — Во — сколько — вы — выезжаете? — спросил Эл у Клементайн, ритмично дыша, под скрип кровати. — Восемь — утра, — жадно ловя его движения, ответила капитан, — Восемь — утра — в — Йеллоуфилд — там — к майору — потом — свободны — до — нового — задания… — Восемь утра? О, господи! Уже, наверное, пять! Может, спать? — Эл слегка притормозил, — Ты же будешь никакая! Мне тебя жаль! — Я и так — буду… Никакая… Просто молчи… И не останавливайся! — прикрикнула капитанша. Они смотрели друг на друга пылающими глазами, наслаждаясь каждым моментом единения, зная, что оно может оказаться последним. Запах любви окутывал их, заставляя двигаться, торопиться. Тела обоих уже были мокрыми от пота, волосы слиплись, но останавливаться никто не собирался. — По-це-луй… меня… — капризным, приказным тоном простонала Клементайн. И Эл повинвался этому приказу. Радостно и свободно. Через полчаса двое влюбленных уснули в обнимку — и проспали, как убитые, пока пришедший в себя за ночь Уилсон не поднялся будить их.Рейнджеры и авантюристы против призрака
28 августа 2020 г. в 18:40
— Итак, план таков, — начала свою речь Клементайн перед мрачным отрядом, обменивающимся убийственными взглядами с «Негодяями», — Уилсон, Дэвис, Родригез — выходят первыми. Пока Уилсон приманивает призрака, Дэвис и Родригез чертят меловую ловушку. Ловушка будет работать полчаса. За это время нужно заманить Ла Йорону в круг, после чего Мэт и Эл приступят к сжиганию ее платья, ослабляя связь покойной с нашим миром. Говорю сразу, из огня могут вылезти ангиаки, защищая свою мать. Против них вам придется использовать серебро и святую воду. Воду тратить — понемногу, не транжирьте, пастор Мэтьюз дал нам ее крайне мало. Во время обряда Ла Йорона, скорее всего, будет пытаться вырваться из круга — Дэвису, Уилсону, Теду, Мику и Родригезу я поручаю удерживать ее там, причем, как можно дальше от границы. Не прикасайтесь к ней, если жизнь не надоела. Вижу, оружие у всех есть. Предупреждаю сразу, пули нашего врага не берут. Ла Йорона, как и все призраки, существо магическое, полуматериальное. Это значит, что вред ей нанести могут только серебро и святая вода. Я вижу, что у наших добровольных помощников — серебряные клинки, как и у нас. Это хорошо. Другие предметы лишь пройдут сквозь неживую призрачную плоть, не оставив на ней следа. В то время как вы будете сражаться с призраком, я начну чтение обрядовой молитвы. Ритуал будет длиться минут двадцать, все это время вы должны будете держать мертвую леди на коротком поводке. Повторяю — не подпускайте ее близко к себе, не прикасайтесь к ней, она очень опасна вблизи, даже если не кажется такой.
— А что делать мне? — спросила Джоанна у капитана.
— Ты останешься здесь. Я не уверена, что ты выстоишь против призрака.
— Но он же простой, ты сама…
— …Даже против такого простого, — отрезала Клементайн, что Джоанну до крайности возмутило.
— И почему же? — она уперла руки в бока, — То есть, моему юному брату ты можешь такое доверить, а мне нет? Я, представь себе, неплохая фехтовальщица. И тоже вооружена клинком духов, заслуженным, между прочим!
Клементайн хмыкнула. Без презрения. Задумчиво. Она осмотрела Джоанну. Свободная белая рубашка, подчеркивающая крупную грудь и широкие плечи… Сильные ноги в облегающих джинсах… Собеседница выглядела крепкой женщиной, в ее глазах читалась неукротимая смелость — такая и впрямь способна дать отпор в бою.
— На тебе и Смите — защита меня во время обряда, — сдалась капитанша, — Я не смогу обороняться сама, так как руки будут заняты книгой. Если ангиаки убегут от Мэта с Элом, или Ла Йорона вырвется из ловушки — от тебя будет зависеть моя жизнь… На самом деле, все наши жизни. Ибо, покончив со мной, нечисть займется и вами.
— А Рико? Что будет делать Рико?
— А ты, малыш, будешь сторожить трактир, — улыбнулась Клементайн.
— Рико согласен! — пылко ответил пакваджи, явно гордясь тем, что ему поручили такую важную задачу. Рейнджерша отвернулась:
— Итак, всем все понятно?
— Так точно, мэм! — синхронно отчеканили рейнджеры и Эл с ними вместе.
— Угум, — буркнули Мэт, Тед и Джоанна, явно не очень довольные неожиданным приобщением своего сотоварища к номенклатурным речевкам.
— Тогда не теряем времени! Уилсон! Пошел!
Рейнджер, с плохо скрываемым выражением тоски и страха на лице покинул стены трактира…