Догма Бдительного

Меньше всего Эвелин ожидала увидеть подобие монашеской кельи. Ошибки быть не могло, один из тупиков был очищен от всего, осталась только узкая, неудобная даже на вид койка и маленький алтарь с висящим над ним святым символом Хельма. На алтаре лежала потрепанная книга. С внутренним трепетом женщина взяла ее и открыла. Прыгающие буквы, кляксы, сбивчивый почерк, менявшийся иногда в середине предложения. Автор писал в волнении. «Сегодня, проезжая Хайклифф, я стал свидетелем, как девочка не старше пятнадцати лет, грязная и оборванная, продавала себя морякам. Видел, как исчезли в ее худенькой ручке золотые монеты и как один из моряков, смуглый и черноволосый, схватил ее и потащил к таверне. Вмешаться в столь вопиющий пример попрания невинности сластолюбием я не смог. Ибо, что может один бедный монах против толпы бандитов? Прости меня, Хельм, ибо согрешил я, не защитив беззащитную. Картина эта до сих пор встает перед очами моими, особенно, когда смотрю я на дорогое убранство Собора и доспехи охраняющих его покой рыцарей.» «Золотое Око! Чем больше я смотрю на рыцарей, коих раньше считал ревнителями веры, тем больше вижу — души их камню подобны! К чему эти власть и богатства, если не для помощи таким, как несчастное дитя из Хайклиффа? И имел я неосторожность рассказать об этом случае одному из их командиров. «Всех не спасти» — бросил этот жестокосердный и теми словами, будто сам надругался над ребенком! И не мог я не увидеть того внешнего сходства между ним и развратником-моряком, что роднит всех южан. Позднее один из жрецов, случайно услышавший мой рассказ, отвел меня в сторону и проговорили мы несколько часов. Мудрость моего собеседника (чье имя я не раскрою, боясь как бы не пострадал он за широту и смелость своих взглядов) истинно глубока! В иные моменты он словно впадал в ересь, но следующими словами показывал насколь сильно его понимание доктрин Бдительного. И душа моя после разговора с ним немного успокоилась.» «Беда! Один из молодых послушников увидел сегодня мою проклятую отметину, которую я так долго скрывал, страшась Лечебницы. Но вот что удивительно, отметина загорела своим нечистым пламенем и на мальчика будто морок нашел. Он упал без сознания, а когда очнулся, не помнил ничего!» «Сегодня я осмелился раскрыть моему дорогому другу и свою тайну, и случай с послушником. Хоть и было страшно мне, а только уважение к нему не позволило обманывать его далее. К вящей радости, он не осудил меня, но попросил быть осторожным впредь и не раскрываться более ни перед кем. А так же сказал, что сведет меня с некими людьми, которые мне помогут.» «Я оказался среди тех, кого столь напрасно страшился раньше. Собратья мои по Дару (так они называют нашу болезнь) все очень чутки и дружелюбны. И когда я вспоминаю как с нам подобными в Лечебнице обращается жестокосердное Око, меня злость разбирает! Оказалось, я обладаю способностью влиять на разум других — редкий версия развития нашего Дара. Мне потребуется много тренировок, но когда я овладею им в полной мере — кровавый пес в золоченых доспехах пожалеет о каждой не спасенной душе!» Эвелин ошеломленно взирала на записи. Нетрудно было догадаться, что дневник принадлежал тому самому Проповеднику, который разорялся перед лавкой Джалиля. Определенно, вылазка в канализации была успешной. *** Внутри кафедральный собор Хельма производил даже большее впечатление, чем снаружи. Роль несущих колон исполняли статуи-стражи, поддерживая огромный купол руками. Высокие витражные окна, характерные для других храмов, шли в разрез с желанием хельмитов совместить место поклонения с укрепленным замком. Вместо этого стены боковых нефов были искусно расписаны, открываясь порталами в прошлое Обители. Святые воины сражались с адскими тварями, с нежитью, с какими-то странными ящероподобными существами. В одном месте Четверка из Невервинтера побеждала Дестера-Лжехельмита. В другом Дюмал Эрард закладывал краеугольный камень первого собора. Эвелин остановилась у фрески, изображавшей битву Сотни Бдительного против демонов Крепости Адских Врат. Юный паладин наносил смертельный удар огромному танар’ри. Художник идеализировал своих героев, придавая им почти ангельский облик, но сходство все равно было слишком явным для случайности. — Сам Рафаэль из Сильвери Мун фрески писал, — раздался за плечом Эвелин знакомый голос. Взгляд обернувшей женщины встретил знакомые стальные с золотыми накладками доспехи и серые глаза Командующего. Джейвен слегка улыбался и это было настолько резким контрастом с его прежним измученным обликом, что Эвелин оставалось лишь удивляться трансформации. — Ты как ценитель живописи был на Горе Целестии от счастья? — усмехнулась воительница, глянув еще раз на фреску. Паладин проследил ее взгляд. — Было огромной честью наблюдать как он работает. С некоторых из рыцарей мастер даже писал эскизы. — М-хм, я заметила. — Пожалуй, тогда рыцарь больше заслуживал такой чести. Сейчас, — Джейвен вздохнул, — уже нет. Эвелин достала из поясной сумки найденный дневник. — Я не просто так зашла. Тебе надо на это взглянуть. Паладин пролистал страницы с каждым параграфом становясь одновременно мрачнее и оживленнее. Такое выражение лица, решимость и готовность ко всему, она видела у него только на Бескрайних болотах и перед битвой с Белафоссом. — Не здесь. Пойдем, — Джейвен развернулся и стремительно направился к лестнице, ведущей на опоясывающую купол галерею. — Хм, смуглый, черноволосый командир Золотого Ока, — сэр Морнан снял очки и в прищур посмотрел на Джейвена, — вы, оказывается, единственного подозреваемого в лицо видели. Умение влиять на разум — как раз то, что мы предполагали. Эвелин смирилась с тем, что чего-то не знает, потому что речь явно шла не о подбивающем людей на восстание Проповеднике. Оба рыцаря явно увидели в записях что-то еще. Джейвен скрестил руки на груди: — И я даже разговора такого не припоминаю, не то что лицо или имя. — Печально. Уверены, что пара часов на дыбе не прояснят память? — улыбнулся следователь. Эвелин передернуло от воспоминаний о подземельях в доме собраний Золотого Ока. Про себя она понадеялась, что это просто мрачная шутка для своих. — А больше никто под описание не подходит? Там же нет имени. Рыцари переглянулись. Джейвен пожал плечами. — Сэр Карвер, он амниец. Больше никто не подходит. Сэр Морнан кивнул и сделал пометку в своих записях. — Я поговорю с ним. Дневник я забираю. Миледи, — он встал и поклонился Эвелин, — мое почтение, то ни одного подозреваемого и ни одной зацепки, а с вашей помощью только найти и осталось. Они остались наедине. Эвелин, наконец, не скрываясь, осмотрела кабинет Джейвена. Рабочий стол с аккуратными стопками свитков. Узкое помещение с единственным окном, казавшееся еще более узким из-за длинного книжного стеллажа вдоль стены. Книги по чернокнижию соседствовали с военным делом и церковными укладами. Одна, толстенная и потрепанная, была поименована: «О падении паладина Тира Арибет де Тильмаранд — исторический очерк и комментарии. Наставление от ошибок». — Зачем? — вырвалось у Эвелин против воли. — Дар доброго брата Томаса с намеком, что мне до невервинтерской предательницы недалеко. Скучное, претенциозное чтиво на шестьсот с лишним страниц. — Брат Томас еще жив после такого подарка? — спросила Эвелин. — Увы, да… В смысле, конечно, жив! За кого ты меня принимаешь? Воительница улыбнулась, поймав озорную искру в глазах паладина. Джейвен потер глаза и спросил: — Как ты после всего этого? — она поняла, что вопрос относился к ее «прогулке» по канализации. — Пропахла сточными водами и болит все, что может болеть после встречи с мутировавшей громадиной выше человеческого роста. Привычно, — улыбнулась она. Губы паладина сжались в тонкую линию, он неожиданно взял ее руку в свои ладони. От его прикосновения по телу Эвелин заструились знакомые волны божественного исцеления. Пауки на Бескрайних болотах были здоровые, сильные и ядовитые. Один из них, прыгнув с погнутого дерева, вцепился жвалами в ее шею. Она почти ничего не видела, кроме тумана перед глазами. Страшно болело место укуса. Хотелось вырваться и убежать из своего внезапно ослабевшего тела, распластавшегося на земле. Когда ее кто-то поднял на руки, она не смогла даже запротестовать. «Отпустите меня!» — кричала она мысленно, но голос из горла вырывался каким-то невнятным стоном. Внешние звуки тоже доходили через пелену, не превращаясь в слова. Она слышала напевный женский голос, расстроенный и виноватый, и два мужских — один грубый и напуганный, другой резкий и спокойный, раздававшийся так близко, что она могла бы его потрогать. Резкий голос что-то бросил двум другим, и они замолкли. А у Эвелин перед глазами пронеслось теплое золотистое сияние, закрыв на какой-то момент туман. Ушла боль, но она все еще была слаба и неспособна двигаться, а внутренности рвались из тела, придавленного толщей воды осклизлого камня. Но тот, кто ее держал на руках, этого веса не ощущал и куда-то очень целеустремленно и решительно шел. «Зачем тратить на меня силы? Я все равно умру, » — было последней ее сознательной мыслью. А потом она очнулась в хижине болотной ведьмы Андры, со вкусом противоядия на губах, раздетая до рубашки и укрытая драным ватным одеялом. У противоположной стены дремал, сидя прямо на полу, Командующий Золотого Ока, чьи сверкающие доспехи были перемазаны болотной грязью и кровью пауков. — Спасибо, Джейвен, — произнесла Эвелин, возвращаясь в реальность. — Знаешь, меня беспокоит, что мы не нашли там кузницу или мастерскую. А должны были. Кто-то же ковал для чарошрамов оружие. — Колчан и займется поисками послезавтра, уже с отрядом рыцарей. Там могут быть и другие лагеря. Даже не знаю, мне его теперь наказывать или награждать? Было безрассудно идти втроем, но… вы вскрыли нарыв. Теперь его нужно вычистить до конца. Только восстания в Шраме не хватало. Эвелин рассеянно смотрела на свою руку, все еще сжатую в ладонях Джейвена. — Скажи, дело же не просто в Проповеднике? Вы ищете кого-то еще? — Да, ты же не в курсе. Еще одно убийство произошло. Теперь уже один из моих стражников. Его повесили, заставили повеситься, на воротах Верхнего города. Он гладил ее пальцы. Она могла бы так сидеть вечно. — Совсем молодой, — у Эвелин похолодело в груди, — вихрастый, лицо глупое. Теперь мне нужно как-то написать его семье, что их сын погиб. Если с мыслью о собственной смертности я как-то сжился, то с таким — нет. Какое дело его матери до моего сочувствия? Перед глазами Эвелин встал улыбчивый стражник. Она проглотила комок в горле и прошептала: — Но ведь не ты виноват. — О, мне уже говорили обратное. Даже какая-то правда в этом есть. Так легко быть праведным и чистым, когда не имеешь дело с еретиками, приносящими в жертву младенцев, и людьми, закрывающими глаза на любую мерзость, если она им на руку. И так легко потерять всякую веру, когда оказываешься в мире, подвластном демонам. Прежде чем Эвелин что-то смогла сказать, в дверь постучали. Джейвен или не слышал, или не хотел замечать стука. Может быть, ей тоже стоило его проигнорировать, но она мягко вынула руку из его пальцев. — Прости, я тебя отвлекаю, а у тебя работа. Я пойду. Во взгляде паладина было что угодно, кроме согласия, но он кивнул.