Червивый блокнот

2Э 582, месяц Начала Морозов, 4 Маннимарко! Принимая во внимание, как именно мы завершили общение, писать тебе снова кажется невероятным и даже бестактным. Но — принимая во внимание — что ты вытворяешь, я должен задать вопрос. Что происходит? Маннимарко, я знаю тебя достаточно давно и не верю в то, что мер твоего ума может поглупеть только какой-то одной его частью. Отдать весь Нирн Молаг Балу? Допустимо для кого-то вроде сопляков, что прибивают черепа на палки и носятся с ними, как гоблины, но ты! Ты не можешь всерьёз верить в сделку с Принцем Даэдра. Артейум молчит. Псиджики одобряют твои действия? Боятся? Я не могу добиться ни одного вразумительного комментария, потому, ради нашей ненависти, будь так любезен удовлетворить мое любопытство. 2Э 582, месяц Начала Морозов, 20 Не буду отказывать тебе в проницательности, дорогой мой. В письме ты весь. Соскучился по тому, чтобы поливать грязью каждый мой опыт и с напряжением всех струн души ждать последующий, чтобы мелочно подловить меня на недочётах и промахах? Или может быть мне из чистого любопытства спросить, куда делась Айвея? Ах, Галерион, конечно, тебе любопытно. Меня подмывало ответить тебе словами сумасшедшего или фанатика. Некромантия часто туманит неустойчивые головы. Король Червей рехнулся и собирает вокруг себя таких же увечных. Это просто и все объяснило бы, и даже является частью правды. Но знай, этот образ, дорогой мой, явился мне внезапно, и с тех пор смотрит уже отовсюду, из каждого камня душ, из каждой алхимической реторты: маги, которым отказано в признании их искусства. Маги, чья область интересов находится в пограничной зоне. Тамриэль, который рассечён на дозволенное и недозволенное, похож на лес, в котором добрые горожане выходят погулять по расчищенным тропам, но во тьме и болотной трясине собирается всё больше голодных и уродливых тварей. Ты сам знаешь, каково быть одиноким ребенком, обуреваемым страстями равно к дурному и доброму, и как легко может один случай или поступок проколоть нарыв в душе и затопить все белым или черным, после чего останется лишь измученная пустыня. Пустыни, как ты помнишь, сродни крепостям, они закрыты и не сообщаются с бесконечностью. Маг, имеющий склонность к дозволенным семи свободным искусствам, будет представлять свою силу счастливой союзницей, и кто его обвинит? Маг, с рождения наделенный чувствительностью к миру мертвых и тем манипуляциям, что в солнечном мире и названия не имеют, будет чувствовать себя преданным и не нужным, словно дитя, которое вышвырнула, едва увидев, собственная мать. Каковы последствия такого отчуждения? Кого будут искать отверженные? Даэдра лгут, говоря что не имеют владений на Нирне. Они черви в душах живых. На этом поле мы можем переживать удивительные битвы. Одну ты ведёшь сам, другую развязал я. Я — даэдра всех забытых и уродливых, дорогой мой, Аркей наоборот. Не Периайт и не Намира, гниение и чума не интересны мне, только изнанка. Я собираю могильные цветы не потому, что люблю костяную пыль, от неё изрядно зудит в носу. Настоящая сила никогда не находится на видном месте. Псиджики тебе не ответят. Помни, дорогой мой, черви заводятся там, где есть мертвецы. Луны нашего мира подсвечивают все кладбища, но их недостаточно. Я желаю зажечь новый светоч.