My Nemesis, My Thirst, My Obsession

Мой ангел падший, что тьмы черней,

Услышь мой голос среди мрака ночей.

Услышь шёпот тихий, крика сильней.

Услышь мольбу моих последних дней:

«- Спаси от Ада на земле и его огней,

Спаси от болей жизни или сам убей»

- Уже скоро, - послышался шёпот в высоких сводах величественного зала, где гуляет сильнейший мороз, а стены сплошь покрыты инеем, искрящимся в тусклом холодном свете. Сизые призраки дымкой клубятся по тёмным углам, пустыми глазницами глядя на того, кто лишь несколько лет назад начал слышать их голоса, сначала тихие и едва различимые даже в тишине, но со временем набравшие силу, а вместе с тем – полные ненависти и древней злобы. Голоса неупокоенных душ, требующих возмездья, продолжают терзать открытое и слабеющее с каждым днём сознание. - Чувствуешь? – прошептала одна из теней и десятки других отозвались, повторяя это же слово, тающее в звучании своём, словно эхо в глубокой пещере, - Ты чувствуешь это? - зловещие фантомы туманом постелились по полу, ближе и ближе подбираясь к своему пленнику. - Твоя смерть уже так близка... - Ты умрёшь... умрёшь... - беспрестанно нашёптывают тени, чьи обезображенные злостью лица выглядывают из-за огромных колонн. Стоит поднять взгляд и белые фантомы тут же растворятся в тумане, отступающем от лучей холодного света.И в этом свете застыла облачённая в алебастровые одежды фигура, восседающая на одиноком, искусно высеченном из белого мрамора троне, что царственно возвышается над всем залом. Ведут к престолу семь ступеней, покрытых изморозью.       Этот человек – человек ли? – был совершенно нерушим, обрамлённый какой-то странной, давящей аурой, способной заполнить собой весь зал, каждый его уголок, вытесняя звуки, свет и даже жизнь. Кажется, словно его аура и обдаёт всё вокруг ужасающим холодом, от которого любое живое существо замёрзло бы насмерть. Его энергия иссушающа и невероятно сильна. Кто же он, тот, чьего лица невозможно разглядеть? – голова скрыта под широким капюшоном, бросающим чёрную тень на лицо, лишь белоснежные пряди волос ниспадают на грудь, едва вздымающуюся во вдохе.       Здесь правит тишина, да такая, что слышно, как падают редкие снежинки на мраморные полы. Словно это другое измерение, где не существует ничего. Лишь это холодное место с его узником и правителем в одном лице.Где-то совсем рядом со злобой шипит одна из теней, будто норовя заставить его хотя бы поднять взгляд. - Ты за всё заплатишь... предатель, продавший своё сердце... убийца... убил их всех, убиваешь и себя... ты убил его...       Он не обращает внимания на духов прошлого, на их слова, что ранят в саму душу, словно ядовитые стрелы. Пусть говорят, что желают, пусть проклинают его, пусть ненавидят – он не станет сопротивляться. Бороться он перестал уже многие года назад. Года ли? Столетия? Или уже тысячи лет канули в бездну времени? От той мысли о минувшем бескровных губ коснулась призрачная, горькая улыбка и, будто испугавшись, призраки прошлого вмиг умолкли, а белый туман, подступивший к подножью трона, тут же рассеялся.       А существовал ли туман на самом деле? Существовали ли голоса и призраки, шипящие, словно рассерженные змеи? Или это всё плод увядающего сознания, что тяжкими мыслями и воспоминаниями отравляет сам себя и скоро будет не в силах различить реальность и иллюзию? На каменных подлокотниках покоятся изящные белые руки, что до кисти скрыты под тканью широких рукавов. Руки тоже чуть сверкают, будто посыпанные бриллиантовой крошкой – бледную кожу покрыл тот же иней. Кажется, стоит ему пошевелиться, так замёрзшая кожа тут же пойдёт трещинами, но из них не польётся алая кровь, а посыпятся застывшие крупинки-рубины. Где-то за стенами воет ветер, что в водовороте из воздуха полностью обрамляет этот величественный и выбивающийся из всеобщей зелени замок, парящий высоко над утёсом, что похож на огромный клык древнего чудовища-исполина. Из-за сильной бури, жгучим холодом и снегом защищающей колоссальное сооружение, не видно стен, башен, великих колонн, что держат на себе тонны измёрзшего точёного камня. И благо, что мало кто из смертных мог разглядеть то, что творится над утёсом Зверя, как именуют его жители крохотного поселения, лежащего в пестрящей зеленью долине, иначе даже этим людям, никогда не знавшим страха перед чудовищами, было бы любопытно знать, кто же прячется за этими снежно-белыми стенами. Но за все время существования этого небольшого поселения, никто из людей не осмеливался подойти к чужим владениям и за то их поощряли – ни одно чудовище, осмелившееся войти на эти земли, не смогло испробовать и капли человеческой крови. Кажется, что-то спугнуло вьюгу, беспощадно морозящую стены замка – на пару мгновений она засуетилась, острые снежинки, что в столь сильном потоке ветра смогут, словно стеклом, резать незащищённую кожу, стали осыпать собой многочисленные мостики меж башнями, и ступени, ведущие к высоким железным вратам, служащим преградой между тронным залом и внешним миром. Буря, способная посоперничать с вьюгами застывших тысячелетними морозами полюсов, всего в пару мгновений рассеялась, открывая миру замок, искрящийся белым серебром в ласковых лучах малинового солнца, склоняющегося к горизонту. Лишь одной мысли повелителя этого замка было достаточно, чтобы утихомирить чудовищную вьюгу.       На утёсе виднеется чей-то силуэт, что спешно подымается вверх по вырубленным в камне ступеням. Силуэт этот не принадлежит человеку. Весь крепкий стан полностью покрыт чёрной жёсткой шерстью, что слегка припорошена снежинками. Клыкастая пасть приоткрыта в тяжёлом дыхании, а жёлтые глаза зверя неотрывно глядят вперёд. Пара мгновений и под лапами уже хрустит снег – чем выше по утёсу, тем глубже становится снег и тем труднее преодолеть это расстояние, но зверь спешит, а в глазах горит огонь какой-то непостижимой верности своему Повелителю. Зверю пришлось моментально отреагировать, чтобы остановиться – ступени обрываются, выходя на небольшую площадку, сплошь засыпанную снегом, а дальше этой площадки обрыв, и над этим обрывом парит тот самый замок, добраться к которому невозможно. Даже зверь, с его нечеловеческими способностями, побоялся самовольно пресекать эту преграду – пусть прыжок на двадцать-тридцать метров ему несложно сделать, но этого и не требуется. Повелитель уже знает, что слуга здесь. Раздался гулкий рокот, будто ото сна отошёл древний Царь-дракон и утробно прорычал, содрогая землю. Снег, присыпавший крыши башен, осыпался вниз, а дальше в пропасть. Всё сооружение стало медленно, лениво двигаться, проворачиваясь в воздухе по часовой стрелке, дабы повернуться к площадке на утёсе лицевой стороной. Замок протяжно скрипит, рычит, воет, будто ему тяжко даётся даже такое медлительное движение. Эти пугающие звуки, издаваемые столь устрашающим сооружением, холодят даже горячую кровь зверя, но он покорно ждёт, когда ему будет позволено взойти к замку. И вот, замок стал так же медленно спускаться вниз по воздуху. Зверь поднял голову, навострив уши – спустя пару мгновений, открылся вид на высокие замковые врата, а площадка перед ними практически вплотную подплыла к площадке утёса, меж ними где-то лишь полметра расстояния. Без раздумий, зверь поднялся на сильные задние лапы и перешагнул эту плёвую преграду. Грузно ступая вперёд, зверь почтительно опустил голову, стараясь не смотреть прямым взглядом, и даже когда великие врата с ледяным скрипом отворились, приглашая его войти, он не поднял своих жёлтых глаз. Оборотень, пройдя в зал, скованный холодом, спустился на одно колено у подножья трона, не смея ступить ни на одну ступень. - Повелитель, - прорычал зверь и склонился. Спустя мгновение, выровнявшись в сильной спине, оборотень поднял взгляд, устремив его на изящный образ своего хозяина, что, кажется, намертво примёрз к холодному камню трона. Отдающий величием стан не пошевелился, не поднял головы и ничего не произнёс в ответ. - Как вы и приказывали, Повелитель, стая неусыпно охраняет долину, но... - зверь попытался подобрать правильные слова, стараясь говорить их чётко. - Люди, что явились к замку не так давно, кажется, скоро приведут за собой ещё людей, – застывшая фигура в ответ лишь молчала, а потому зверю тяжело понять, слушают ли его. Но слуга продолжил говорить. - Разведчики, которых я послал за хребет гор, сказали, что в городе стало слишком много машин и чужих людей. Вооружены и машины и люди. Я подозреваю, они собираются пересечь горы и явиться на ваших землях...- вдруг, застывшая фигура пошевелилась, медленно поднимая голову. Пронзительный взгляд сверкнул из-под длинный белых ресниц. Под этим взором оборотень почтительно склонил голову – лишь бы не смотреть Повелителю в глаза, что способны подчинить волю любого живого создания. Бледные губы Повелителя растянулись в улыбке, ряды белых зубов украшали чуть изогнутые, заострённые клыки. - Неужели ты боишься их, Карс? - полился тихий голос, эхом отразившийся от высоких сводов, заставив зверя внутренне вздрогнуть, а его крепкое сердце пропустить удар. - Нет, Повелитель. Я пришёл к вам за советом, – тут же ответил оборотень, - Если люди, всё же, явятся сюда, приказать стае уничтожить чужаков? Если так, то мы можем ещё на горном хребте предать их смерти. Им не справиться с чистокровными оборотнями, даже при всём вооружении. Стая слишком велика и сильна, – уверенно проговорил оборотень, но некое беспокойство было в его душе, и Повелитель это сразу ощутил. От него невозможно что-то скрыть. - Но что тревожит твой сильный дух? – фигура, восседающая на троне, чуть наклонилась вперёд и мягко поднялась на ноги, а зверь тут же опустил голову ещё ниже, становясь и на второе колено. Облачённый в длинные белые одежды, Повелитель бесшумно спускался по ступеням, медленно и неумолимо. Шаг – сердце зверя бьётся на удар быстрее. Ещё шаг – оборотень всем своим существом ощущает, как тяжёлая аура захватывает его, едва ли не придавливая его дух. Во влиянии этой силы можно задохнуться и потерять рассудок. - Чего ты боишься? – вновь негромкий вопрос и на сильное плечо оборотня легла точёная из белого мрамора рука, изящная и мягкая в прикосновении своём к чёрной шерсти. - Вы ослабли, Повелитель, - изрёк оборотень, страшась, что за такие слова в сторону его Повелителя он будет наказан, но и сказать неправду было нельзя. Верить собственным чувствам оборотень не желал – ведь не может создание, прожившие тысячелетия, издающее такую сильную энергию, подчиняющее себе даже природу, просто ослабеть. Но звериное чутьё ощущает, как сильный прежде дух Повелителя будто иссякает с каждым днём, и это вгоняет верного слугу в неподдельный ужас и печаль. - Старший из разведчиков сказал, что видел у города кого-то, кто по силе своей схож с вами. Чёрный всадник, о котором слышали очень многие из мира Ночи отсюда, до Барбароя и дальше. И я слышал о нём немало, - мужчина вопросительно приподнял изящно изогнутую бровь, а на устах всё та же полуулыбка. Оборотень продолжил говорить. - Это чудовище не знает слабости и усталости, ему нестрашны проклятия и самые глубокие раны. Говорят, кому-то удавалось его убить, но даже Смерть не приняла его в своё царство. Он продолжает бродить по земле, забирая души павших от его руки бессмертных,– услышав такие высокопарные речи, Повелитель лишь усмехнулся. - Если придётся защищать вас, Повелитель, то мы не будем щадить свои жизни. Мы погибнем все, но не позволим чужакам и Чёрному всаднику добраться до вас!..- пламенная речь оборотня прервалась негромким смехом. Холодное прикосновение к плечу оборотня исчезло. Белоснежная фигура, отступив от зверя на шаг, повернулась к нему спиной. - Право слово, странно, что ты страшишься моей погибели больше, нежели своей, – всё ещё на улыбке произнёс Повелитель, подняв взгляд и устремив его на пустующий ныне трон. - Тысячи лет прошли. Я наблюдал рассветы и закаты этого мира, войны и крушения целых цивилизаций. Мир погибал и возрождался вне зависимости от того, кто пытался им править.И с уверенностью могу сказать –бессмертных просто не существует.       Оборотень не находил, что сказать в ответ на слова своего хозяина, ведь он, тот, кто прожил многие тысячелетия, знал и понимал куда больше, нежели кто-либо из ныне живущих может вообразить. - Все мы приходим в этот мир лишь на время, кто-то на сто лет, а чья-то жизнь длится мучительно долго, но всех ждёт конец. И я не исключение, друг мой, - голос утих на мгновение и после короткого, едва слышного вздоха, господин негромко добавил: - Все мы лишь случайные гости здесь. Смерть ли, враг ли, но кто-то пришёл бы по мою душу рано или поздно,- его слова лились неспешно и негромко, словно горный ручеёк, но вместе с тем голос был полон какой-то внутренней силы, что заставляла вслушиваться. - Но Повелитель, - начал оборотень, когда в мыслях явилась ещё одна, но опасная идея, - Некоторые Аристократы ещё могут быть вам верны, если бы вы... - Ни за что. Каждый из них в своё время показал себя, и видят небеса, я не желаю обращаться к ним, а уж тем более собирать, словно армию. Да, они всё ещё не забыли, кто я такой, но поступи я так и для всех вампиров – от Высших и до новообращённых – это будет спусковым крючком, словно для голодного пса команда «взять» от внезапно ожившего хозяина. Они вымирают и боятся, и это хорошо. Они не знают, что я жив, так пусть остаются в неведении. С меня хватило войн и крови. Ещё некоторое время Повелитель молча смотрел на трон, что некогда даровал ему высшую власть над всем миром, но в тот же день сковал по рукам и ногам, словноострожника. Негромко вздохнув и уняв накатившее раздражение от воспоминаний о былом, мужчина вновь обратился к слуге. - Ступай. Пусть стая и дальше охраняет долину. Явятся сюда другие – ну и пусть, этого невозможно было избежать, сколько бы раз я ни перемещал замок. Придут люди с оружием к замку, так пусть попытаются его отнять. А тот, чьей силы вы так страшитесь...- голос утих на момент, будто обладатель этого чистого, спокойного голоса раздумывал. - Если нам суждено встретиться, то ему предстоит доказать, что он достоин той славы, заставившей ваши сердца трепетать. Безусловно, до владыки Белого замка дошла молва о мужчине, от чьей руки погибло очень много вампиров среди аристократии и низшего сословия. Аристократы, пусть не выдавая этого внешне, с трепетом в чёрных душах говорят об Охотнике на Вампиров, пуская по миру разнообразные слухи, что передаются от одной тёмной твари до другой. Услышав топот копыт единственного скакуна, и ощутив ту ужасающую ауру, множество существ мира тьмы тут же скрываются, лишь бы не встретиться с этим чудовищем. Какие только прозвища ни давали ему обитатели ночного мира, подливая масло в пламя собственного страха – Кошмар, Чёрный всадник, даже кто-то называл его Смертью, отожествляя с четвертым всадником Апокалипсиса. Конечно, верить всяким слухам не стоит, но такая молва, полная трепета в тёмных душах, тоже не должна ходить просто так. Если этот человек появился у стен города за цепью гор, то, видимо, люди уже предположили, что этот замок принадлежит Аристократу, да не ведают они, кому именно. Или знают? - Ну, неужели этот выродок, наконец, решился? – подумал мужчина и его уст коснулась невесомая улыбка.       Оборотень, поднявшись на ноги, лишь склонился в почтительном поклоне и чёрным вихрем умчался прочь, а когда тяжёлые врата тронного зала сомкнулись, возвращая помещению его ледяную мрачность, белый стан немного поник. Плечи чуть опустились, как и скрытая под белой тканью голова. Облегчённый вздох вырвался из приоткрытых губ, некогда бывших налитыми слегка бледным розовым цветом. Самими кончиками пальцев он коснулся собственной щеки, которая так же когда-то пестрила жизнью и была способна розоветь в лёгком румянце. - Неужели мы расстанемся с тобой? – глядя на величественный трон, спросил он, и улыбка сошла с его уст, - Неужели скоро я избавлюсь от твоих оков и буду, наконец, свободен? - поднимаясь к трону, продолжил говорить он то ли престолу, то ли самому себе. - Неужели всё прекратится,- вновь заняв место на престоле, он с ровной спиной склонил голову, как и прежде. Внимание привлекло красное пятнышко на безупречно-белых одеждах. К этому пятнышку прибавилось ещё одно и ещё, ярко выбиваясь на белизне ткани, скрывающей ноги до самого пола. Мужчина неспешно приподнял руку и коснулся губ, что уже окрасились красным цветом крови, дорожкой тянущейся из аккуратного носа. Взглянув на свои окровавленные кончики пальцев, он мягко улыбнулся, игнорируя боль, что прошила голову раскалённым штырём и вызвала обрывки воспоминаний, принёсших лишь печаль и чёрную тоску по времени, что навсегда утеряно. Утеряно лишь по его вине. - Вечные мучения суждены тому, кто предал своё сердце и собственное имя. Так кто же закончит моё существование, ты, проклятое дитя, или ты, Чёрный всадник? - за стенами вновь зверем завыла снежная буря.       Закрытый, отрешённый от всего света Повелитель Белого замка, никак не смог бы увидеть того, что произошло в сумерках, спустившихся на мир, и до самого смертного часа остался бы в неведении. Порой госпожа Судьба бывает слишком жестокой, не даруя ни капли надежды на лучшее будущее. Единственное событие, что могло бы вселить эту надежду, могло не достичь взгляда глаз, в коих жизнь тлеет, как догорающий уголёк.       И всё же, Судьба подарила шанс узреть своими глазами, как может выглядеть надежда. Но лик её будет ужасным, вселяющим трепет и неверие – такого не должно было произойти, но это случилось.              Часы в молчании и одиночестве тянутся, словно маленькие вечности. Пространно глядя в пустоту зала перед собой, мужчина слегка нахмурился и медленно поднёс белую руку к лицу, прикасаясь ко лбу кончиками пальцев. Как странно, боль стала терзать его куда чаще, чем прежде, а сейчас она пленила его с новой силой, остервенело и жестоко. Несколько долгих минут боль где-то в голове мучила мужчину и лишь когда стала понемногу отступать, его расправленные плечи слегка опустились, словно эта самая боль потихоньку вытягивала из него силы, что невозможно уже держать даже ровную осанку. Он не произносит ни слова, вновь выравнивается в спине, а взгляд его снова становится отрешённым и почти немигающим. Но в следующее мгновение произошло то, что заставило его сердце, кажущееся давно окаменевшим, забиться чаще.       Он ощутил тревогу, пришедшую из ниоткуда. С каждой секундой это чувство растёт, пленяя сознание и спутывая все мысли. Мужчина поднял свой взгляд, когда из узких готических окон вдоль всего зала стал литься странный, красный свет, полосуя пространство. Сначала он пропустил мысль, что это лишь свет от заката. В этом месте легко потерять счёт времени, но красный свет становится всё ярче и ярче, а буря в душе мужчины сильнее. - Нет, - сошёл тихий, немного охрипший голос с его уст, - Этого не может быть... Это не может быть она... Это фантазия, мираж..., - начал нашёптывать, силясь себя убедить в том, что всё, что он видит лишь плод искалеченного сознания. Руки на подлокотниках трона стали едва заметно дрожать, а взгляд мужчины становился всё более поражённым. Красное свечение не исчезает, льётся лучами из узеньких окон, окрашивая алыми полосами белые полы тронного зала, в свете которых ниспадающие вниз снежинки сверкают, как маленькие кристаллы.       Минута, две, три, десять... Он пытался себя убедить, что всё происходящее – лишь иллюзия, фантом из прошлых жизней. Но время идёт, а фантом не исчезает. Сердце бьёт набатом в груди, обострённые чувства кричат, что происходящее не иллюзия, это происходит на самом деле. - Этого просто не может быть! – вскрикивает мужчина в пустоту, его голос утихающим эхом возвращается обратно. Он срывается с места, буквально перелетая ступени, ведущие к трону, и быстрым шагом направляется к высокой двери, противоположной престолу. Буря вокруг замка утихает, подчиняясь мысли Повелителя, и свет из окон тот час становится ярче, а тревога мужчины – сильнее. Когда он скорым шагом пересёк половину зала, поддался эмоциям и сорвался на бег. Игнорируя слабость в теле, он приближается к последней преграде, что, открывшись, должна разрушить или подтвердить его мысли.Дрожащие руки с силой толкнули обмёрзшую двустворчатую дверь, и она распахнулась, громко ударяясь о внешнюю сторону стен. Весь зал, что был лишь исполосован красными лучами, полностью залился алым цветом. Глядя во все глаза на карминовое небо, мужчина затаил дыхание. Было трудно сделать хотя бы ещё шаг, чтобы не свалиться на колени от подступившей слабости и вихря эмоций в душе.       Во власти Повелителя Белого замка сотворить нечто подобное, что вселило бы ужас в сознание любого живого существа, но его сила давно стала иссякать, а потому, то, что происходит сейчас, не было плодом его влияния и мысли. Издав тихий вздох, мужчина рухнул на колени, не отрывая взгляда от Луны. Его алебастровые одежды в её свете обратились красными, словно пропитались кровью. Его руки, прижатые ладонями к груди, словно силясь удержать обезумевшее сердце, мелко дрожат. - Ты не можешь быть жив... Не можешь... Ты мучаешь меня с того света... Тебя давно нет. Тебя нет...– словно одержимый, шепчет он, всё ещё не веря в то, что видит собственными глазами. Истинный ужас и неверие неудержимым ураганом разрушают всё, что осталось в его душе – стуженый лёд и мрак, глубокая печаль и мертвенный покой. Мужчина стал дышать так часто, словно воздуха ему не хватает, силится обуздать себя, но всё тщетно –из груди вырывается вопль: - Ты мёртв!! – оглушительный крик,что на крыльях ветра разлетелся по всей кровавой долине, разрывает звенящую тишину, - Я убил тебя!!              Чудовищное магическое знамя Короля вампиров, что подвластно всем его потомкам, спустя бессчётное количество лет, вновь взошло на полуночный небосвод.       Сияющая Багровая Луна, окрасила все видимые горизонты в алый цвет, словно сами небесные ангелы заплакали кровавыми слезами, предзнаменуя о великих и печальных событиях, о близкой смерти и о долгожданном, но давно утратившим любую надежду – воскрешении.

***

             Тьма. Обволакивающая, бархатная тьма заполняет всё пространство. Но он ощущает себя среди этой тьмы, только лишь удивляет одно – он больше не чувствует своего тела. Не слышит мерного дыхания, гулкого стука сильного сердца, не чувствует движения. Словно он стал подобен бесплотному духу, лишённому оболочки. Но, всё же, самосознание живо, и только оно даёт знать, что он всё ещё здесь. Но, собственно, здесь – это где?       Он неосознанно делает небольшой шаг вперёд, но не слышит его звука, словно мрак, обволакивающий чёрным туманом, проглотил звук. Оглядывается, думая, что в этой кромешной мгле есть что-то – или кто-то – ещё, кроме него. Но нет. Он совершенно один в этой темноте. Это ли то, что люди называют Ничего или кличут Пустотой? Где ты не жив и не мёртв, где есть сознание, но больше нет тела, где ничто более не сковывает душу, а сама она нага перед этой безграничной темнотой. В ней можно блуждать бесконечно, ведь здесь нет направлений, нет граней, нет высоты или широты, нет никаких «вверх» или «вниз». Здесь он, кажется, не скован – ни телом, ни пространством – но почему он чувствует нечто странное? Словно что-то тяжёлое незримо тиснет со всех сторон, сдавливает, и не даёт полного ощущения свободы. В какой-то момент, в его сознание пробралась мысль, что с каждым мгновением – если в этом месте вообще есть Время – стала набирать силу, распространяться и захватывать рассудок, словно болезнь, уродующая тело. Мысль, что он не сможет выбраться.       Здесь нет ни оружия, ни его природной силы, ничего, чем он мог бы защититься от врага, пытающегося сразить его или удержать. Здесь он безоружен, и защититься от давящей Тьмы нечем. Этот враг действительно неосязаем и непобедим, но лишь его собственное мерцание, собственный свет отгоняет темноту прочь, что вновь подползает со всех сторон, как только его сияние тускнеет. Сознание тут же подхватило мысль, что это лишь сон. Такой реальный, настоящий, но всего лишь сон. Но эта мысль не принесла никакого покоя, ведь, если это сон – почему он не может проснуться?       Среди Пустоты раздался чей-то голос. Знакомый, но забытый, родной и чужой одновременно, голос, что чудился и раньше. По всему его существу будто прошёл сильный разряд тока, когда он услышал собственное имя. - Ди! – голос, эхом идущий отовсюду одновременно, заставил его лихорадочно оглядываться, - Ладно тебе прятаться, Ди! Выходи живо! – в этом голосе нет злости, нет раздражения. Кажется, слова произносились на улыбке. Но почему Ди не может его найти, не может увидеть? - Надо выбраться, - думает он, следуя подсказке голоса того призрака, - Нельзя оставаться здесь. Больше нельзя...       Он делает новый шаг, затем снова и снова – лишь бы не стоять на месте, лишь бы меньше ощущать эту скованность. Медленно идёт среди этой мглы, но вдруг понимает, что не ступает, а словно плывёт. Опускает взгляд на мгновение, надеясь увидеть тело, но нет его. Лишь странная бело-серая дымка, коей он сам и является – единственное светлое пятно в этой темноте, словно Вечерняя звезда на чёрном полотне неба. Но вдруг, словно что-то раскололо эту Пустоту, со стороны привиделся яркий луч света, что и привлёк внимание Ди. На мгновение, он остановился, глядя на тот свет, озаривший мрак. - Ты должен помнить, кто ты, - вновь этот голос, но теперь он звучал словно из того свечения, чьи яркие лучи пронзают и отгоняют Тьму прочь. Ди не обращает внимания на бессвязность смысла речи, но, быть может, смысл есть. Смысл, который пытается донести не сам голос. Дремлющая раньше часть души, что лишь так, лишь этим голосом, пускающим по душе волнительные разряды тока, сможет разбудить его. Сможет вырвать из Тьмы.        Он обратился к тому свету и стал приближаться к нему. Сначала неспешно и осторожно, слегка насторожённо глядя на таинственный источник света. И он летел, словно мотылёк, увидевший в ночной темноте свет от единственного фонаря. А расстояние до этой цели будто бы и не уменьшалось, а наоборот, увеличивалось. Тот свет казался таким волнующе близким и невыносимо далёким одновременно, но шипение, раздавшееся позади, полное какой-то злобы и возмущения, стало говорить о том, что он, всё же, приближается к своей цели. Тьма словно ожила. Разбуженная его мыслью, желанием коснуться того манящего света, услышать тот голос снова, Тьма шипела и рычала, подобно сердитому гигантскому зверю. Стали чудиться какие-то неразборчивые голоса, тихие, шипящие, даже злые. А там, впереди, из света доносится голос, вновь и вновь негромко повторяющий свои слова: «- Ты должен помнить, кто ты». Чем ближе Ди к свету, тем злостнее, громче рычит Тьма, будто она не желает отпускать его – пытается ухватить призрачными щупальцами и удержать, лишь бы он не ушёл от неё. Тьмы стала реветь громче сотнями фантомных голосов. Всё чёрное пространство словно задрожало, а существо Ди тысячами острых иголок стала прокалывать насквозь боль, что заставляла его блёклый свет мерцать то тусклее, то ярче. Кто-то говорил, что душа не чувствует боли – видимо, ложь. Дыша в затылок, Тьма обхватывает его вновь и вновь, пытаясь погасить его белый свет, пытаясь удержать, но всё тщетно, а оттого темнота содрогается в неистовой злобе. Даже эта Пустота бессильна перед его желанием, перед неудержимой жаждой, наконец, вырваться из её объятий. Это и оказалось его самым сильным оружием против тьмы собственного сознания – жажда вспомнить всё оказалась сильнее, чем беспроглядная ночь неведенья и забытьё той части его души, что теперь рвалась на волю. К свету, к тому голосу, к самому началу его пути.       Превозмогая боль, сравнимую с безжалостным сожжением заживо, мерцающая душа выскользнула из чернильных объятий Пустоты, и как только душа коснулась света, разорвавшего мрак пополам, Тьма издала последний крик, а сотни её голосов слились воедино, обращаясь в чёткие слова, произнесённые надрывно и с болью, словно проклятие: - Ты никогда меня не вспомнишь! Всё изменилось, как только он смог коснуться света, смог покинуть темноту. Изменились и ощущения – теперь он чувствовал своё тело. Ощущает лёгкое дуновение ветра, касающегося бледной кожи. Слышит шелест листвы. И, открыв глаза, видит – по-настоящему – перед собой девушку. Она обращена к нему спиной, голова девы опущена, её плечи едва заметно вздрагивают то ли от холода, то ли от сдерживаемого плача. Ветер в лёгких дуновениях колышет чёрные волосы девушки. Он узнал её. Узнал бы из тысячи. Он узнал всё, что его окружает – изгородь, за которую юная дева держится, словно за оплот, что не даст ей упасть и разрыдаться, зелёное море травы, колышущейся впереди, постройку рядом, скрывающую тенью этих двоих. - Дорис? – но девушка не обратилась на зов, как и сам Ди не услышал собственного голоса. Он был всего лишь наблюдателем, пусть и в собственном теле. Девушка начала что-то говорить, но он расслышал лишь окончание её фразы: -...но ты уйдёшь все равно. - Такова сделка. Это положит конец твоим горестям. Это – или моя смерть, - теперь-то Ди услышал самого себя. Всё происходит по тому сценарию, что был давно прошедшим, но не забытым. - Нет! – вдруг вскрикнула девушка и кинулась к Ди, утыкаясь лицом в его плечо. Ди ощущает её тепло, слышит, как трепещет взволнованное сердце в её груди. Она же продолжила отрицать, - Нет, нет, нет… Как странно было вновь наблюдать моменты из ушедших времён, наблюдать, будучи в своём теле, но не иметь над ним никакой власти, без возможности что-либо изменить. Наконец, Ди озарила мысль. Это не наваждения, не блуждания из сна в сон, всё это с самого начала – воспоминания. Едва ли он успел это понять, как мир вокруг вновь немного изменился. - Обними меня, - вновь произносит Дорис, всхлипывая, и всё так же прижимаясь к его груди и обхватывая его руками, будто сама всеми силами пытается удержать, - Мне всё равно, что будет. Просто держи меня крепче... – сердце Ди предательски сжалось. Не того Ди, что сейчас был лишь воспоминанием, отрешённо и бездушно глядел куда-то в пустоту, а того, что имел возможность вновь пережить всё это. Появилось желание всё исправить. Сделать что-то иначе, сказать что-то – иначе.       Сейчас он вновь переживает то, что почувствовал и о чём думал в это мгновение так много лет назад. Лицо не выразило никаких эмоций, даже взгляд остался таким же холодным и весь вид его был отстранённым, а движение – невесомое прикосновение к хрупким вздрагивающим девичьим плечам – было лишь механическим, словно слёзы юной девушки не смогли коснуться души Охотника.       Порыв чужих чувств, всё же, принудил обледеневшие струны души Ди задрожать. Пока весь его вид казался совершенно невозмутимым, он ощутил жалость. Ди было жаль, что девушка, наняв его с целью убийства Аристократа, впустила в своё сердце чувство. Жаль, что влюблённость юной девы игнорировала все попытки Ди отвести девушку от её мыслей о том, что он мог бы остаться с ней. Жаль, что именно из-за него Дорис до конца своих дней не смогла открыть своё сердце для другого мужчины. Она желала, чтобы Ди остался. Но разве он мог? Даже если бы имел желание, разве мог себе позволить обратить жизнь столь прекрасной телом и духом девушки в настоящий Ад? Затуманенный пленительным чувством влюблённости рассудок не мог понять, что это невозможно, это – обратит её жизнь в кошмар.       Никто из них, опрометчиво позволивших себе влюбиться, не понимал или не хотел понимать – Ди уходил не потому, что бежал от их чувств, а потому, что ничего не смог бы дать взамен. Позволь он себе остаться хотя бы с одной из влюбившихся в него смертных дев, счастье и спокойствие стали бы уходить, как ни странно, со временем, с годами. Для Ди время не играет никакой роли, но для смертных оно – враг, который рано или поздно заберёт цветущую молодость, а затем и жизнь. Это было бы каторгой для любой из них, смотреть в зеркало и видеть, как года оставляют свои следы, как блекнет кожа и слабеет тело, а рядом видеть его, видеть, что он совершенно не изменился. Любое живое существо, наблюдающее это, обрело бы безумный страх перед старостью и смертью. А потому, он уходил. Каждый раз. Ди не мог дать им ничего, чего хотела бы любая живая душа, обрётшая любовь – счастья, бессмертия и вечной молодости, потомства, и, самое главное – взаимных чувств.       Он уважал, ощущал благосклонность, отчасти привязывался, безмолвно восхищался силой духа и живой красотой, но никогда не любил. Какие бы чувства ни затрагивали его душу, среди них не было влюблённости, не было любви. Он оставался глух к чужому чувству и не понимал, почему, а оттого ощущение собственной вины становилось сильнее.       Ди посетила мысль, что он хотел бы вонзить собственные ногти в своё лицо и испещрить его шрамами столь глубокими, чтобы никто более не мог поддаться этому проклятию. Лишь бы никто больше не попал в эту западню, искусно созданную природой сущности вампира. Красота– лишь приманка, природное очарование и притягательность – смертельная ловушка для потенциальных жертв вампиров и полукровок. Для его жертв.        Но это была лишь мимолётная мысль, ведь какие бы шрамы после самых тяжких боёв ни уродовали его тело, они всегда затягивались, возвращая проклятую красоту, порабощающую слабые и хрупкие сознания, что не в силах сопротивляться. Невольно вспомнилась смерть двойника Ди, что прекратила существование фальшивки – жестоко рассечённое пополам лицо,мерзкими ошмёткамивытекающий из расколотого черепа мозг, тёмная кровь на бледной коже, крупными каплями собравшаяся у широко распахнутых голубых глаз, и стекающая вниз по скулам кровавыми слезами. Он не хотел умирать – это было в его взгляде, прежде чем они остекленели, а две собравшиеся слезы у глаз растворились в багровой крови. Он хотел жить – это было в его последних словах. Но в этом мире не может быть двух небес, так не может быть двух Охотников, одноликих, но совершенно разных, как молодое буйное пламя и тысячелетний лёд.       Ди убил его без колебаний.В это мгновение полукровка не почувствовал совершенно ничего, но сейчас появилась мысль, что заставила усмехнуться. Удар по двойнику, нанесённый именно таким образом, приобрёл смысл.       Сознание вновь стало смещаться, устремляясь к другому воспоминанию, а потому, Ди снова приходится покинуть плачущую девушку, разжать объятия и отпустить. Уйти так же бесшумно и без лишних слов, как делал это всегда. Как только он смог вырвать себя из этого воспоминания, сознание вновь метнулось в прошлые времена. Теперь он видит пустыню, ощущает жаркие лучи солнца, слышит тяжёлое дыхание коня под собой. Позади него воют песчаные скаты, и отдалённо слышится ворчание симбионта. Картинки и образы стали меняться так быстро, что Ди едва успевал понимать и вспоминать суть происходящего. Вот он видит перед собой лежащую на земле коротковолосую блондинку, чьё тело обтянуто красной кожей комбинезона. Она вздрагивает и всхлипывает от боли, от глубокой раны в плече. В бреду она зовёт свою мать и Ди понимает, переживи он этот момент хоть тысячу раз, он не смог бы пройти мимо. Каждый раз, сколько бы и кто ни проклинал его после, он не мог позволить себе безразлично пройти мимо. Сознание вновь делает огромный прыжок, ведь для него нет ограничений. Оно может бесконечно перемещаться через пространство ушедших времён, пока Ди не найдёт то, что нужно. - Нужно искать дальше. Нельзя останавливаться ни на чём, - думает Ди, вновь видя десятки пережитых моментов, где один другого трагичнее и кровавее. Он полностью понимает возможность добраться до той истины, что ему нужна, и, пока он всё ещё находится внутри своего подсознания, пока всё ещё настолько крепко спит, что разорвать оковы сна практически невозможно, ему нельзя упустить этого шанса. Он чувствует – лишь здесь он найдёт то, что нужно, то, что он так сильно жаждет вспомнить. Но, кажется, подсознание стало сопротивляться, вопреки желанию своего хозяина – показались картинки не из далёкого, а ближайшего прошлого, словно Ди, стремящегося назад во времени собственной жизни, внезапно с недюжинной силой толкнули в бок. Но не успел он обдумать происходящее, понять, почему где-то в подкорке начала тлеть слабая боль, его вновь вытолкнули в сторону. Года беспрерывным ускоренным фильмом летят мимо, словно это жалкие доли секунд, сливаясь в столетия, а затем и в тысячелетия. Каждый раз он уходил, в жизни и в этом сне, уходил прочь от людей, от их чувств, стремился к цели, не смотря ни на что. Вновь переживает свою боль – телесную или запрятанную глубоко в душе – но не останавливается. Он упрямо идёт к своей цели, словно снаряд, пробивающий насквозь всё, что встаёт на его пути. Так было и будет всегда, ведь он просто не позволяет себе – не умеет – сдаваться. Всё вокруг замерло. Тяжело понять, в каком отрезке своей жизни он находится, ведь в таком бешеном круговороте Ди едва успевал уловить суть видимых картин и событий. Он огляделся, но на этот раз сам! Внезапно осознав, что сам управляет своим телом, он невольно приподнял руки и поглядел на них, повернул к себе ладонями. Медленно сжал кулаки до побеления костяшек. Островатые ногти впились в кожу, и Ди усмехнулся ощущению – больно. Он вновь поднял светлый взгляд, обводя им округу. Холодный ветер вперемешку со снегом хлещет по лицу, раздувая в потоке длинные волнистые пряди его волос. Просторы сплошь покрыты глубоким снегом, что был не белым, а слегка сероватым, обмороженные безлистые деревья колышутся крючковатыми ветвями в порывах ледяного ветра. Небо затянули свинцовые тяжёлые тучи, беспрестанно сыплющие снег. Но почему этот снег кажется таким странным, неестественным? Смешанным с чем-то, вроде... Внимательно приглядевшись к изуродованным деревьям со стороны, где серо-белый снег не успел залепить стволы, он увидел их обугленными дочерна. На скулу мужчины упали несколько крупных снежинок, но не растаяли. Коснувшись скулы, Ди отвёл руку и растёр сероватые снежинки в трёх пальцах. Кажется, он понял, почему снег здесь такой серый. - Пепел... - негромко произнёс Ди, но увиденному не удивился. Ни одного живого существа вокруг, кроме него, кроме самого Ди. Мимолётная мысль подсказала, что это не воспоминание. Он не помнит таких горизонтов, идеально, неправдоподобно ровных, как чистый лист бумаги. Это то, чего он добивался. Часть его души, сплошь покрытая изморозью, выгоревшая и пустая, где гуляют лишь холода и очень редко блёклому солнцу на пару мгновений удаётся выглянуть из-за густых облаков. Когда он обернулся назад, по его сердцу прошёлся лёгкий холодок, а всё тело моментально напряглось, готовое отразить атаку появившегося невесть откуда врага, смотрящего точно в глаза полукровки. Он посмотрел в собственное отражение. Отражение на чёрном, гладком стекле, возвышающемся так далеко вверх, что разрезает небеса пополам. Ди безмолвно поглядел в стороны – эта стеклянная стена уходит за видимые горизонты, серея вдалеке и теряясь. Где-то в вышине виднеются яркие, тёплые лучи второго солнца. Они проступают над этой стеной, но не имеют сил выбраться за её предел, растопить тысячелетний холод этой стороны мира. Этой стороны сознания. Где-то там за стеной глухо слышатся какие-то голоса, звуки, даже мелодии и лязг металла о металл. Там, за этим чёрным стеклом, надёжно спрятано что-то такое, что вызывает в душе Ди странное, неконтролируемое волнение. Протянув руку к своему отражению, точно повторяющему движения Ди, он касается ладонью холодного стекла. Иллюзорный мир вокруг содрогнулся лишь от этого прикосновения. Сердце Ди стало биться чаще, как участилось и дыхание, а в душе стал кружиться дивный водоворот из эмоций и чувств. Из чуть приоткрытых бледных уст Ди вырвался дрожащий вздох. Постаравшись усмирить нахлынувшие эмоции, он прикрыл глаза, сделал глубокий вдох, пропуская в себя холодный воздух, и медленно выдохнул. Вновь открыв глаза, он твёрдо посмотрел в собственное отражение, нахмурив чёрные брови. Он не может остановиться и сейчас, вся душа кричит – он уже близко. Осталась лишь эта преграда, которую сам себе он никогда не ставил. Это творение не его рук, не его сознания, но думать об этом сейчас полукровка не намеревается.       Отступив от стены на полшага, Ди встал вполоборота, сжимая правую руку в кулак. Больше не думая ни о чём, Ди собрал в себе все силы – он знает, что нужно сделать. Сжатый до боли кулак молниеносно метнулся в гладь чёрного зеркала, а боль из-за вспоротой ногтями кожи ладони и от удара вызвала в душе первые зачатки гнева. Такой сокрушительной силы удара не выдержало бы ни одно живое существо из плоти и крови, но чёрное зеркало не дрогнуло, не пошло трещинами. Не всё так просто. Гнев стал овладевать всем существом Ди, он стал обрушать чудовищные удары на эту стену из стекла, словно она была его самым давним, самым ненавистным врагом, что с самых древних времён не даёт ему покоя и жизни. Снова и снова, превозмогая боль, рыча и скалясь, он силится сломить последнее препятствие. На пепельном снегу появились первые брызги червонной крови, а на стекле её тёмные потёки. Крови становится всё больше, а удары Ди всё яростнее. Замёрзший мир стал дрожать, выть и осыпаться осколками, когда на стеклянной глади появилась первая паутинка трещин точно в том месте, что страдал от неистовой ярости Ди. Но он не остановился, Ди продолжил бить своего врага, рвать кожу о стекло и всё больше орошать кровью снег под ногами, пока он не стал совсем красным. Трещины на стекле становились всё больше, а боль Ди – сильнее. Паутина изломов всё росла и росла, начиная достигать титанических размеров, и вот, когда последний удар прошил стену насквозь, а кость руки не выдержала такого количества и силы ударов, стеклянная стена громоподобно заревела. Из пробитой зияющей дыры вырвался тёплый свет, а звуки, доносящиеся из-за стены стали чётче. Рухнув на колени, чудовищно скалясь от невыносимой боли, Ди наблюдает, как чёрная стена осыпается, разваливается крупными осколками, падающими наземь и разбивающимися на мелкие кусочки. И под этот оглушающий треск стекла, в сознании Ди стали проясняться какие-то мутные образы, очертания мрачных помещений, огромные лаборатории и библиотеки, самые прекрасные горизонты и... светловолосый образ, присутствующий в каждом из этих туманных воспоминаний.       Гнев Ди утихает, как исчезает и боль. Но вместе с тем, стали пробуждаться какие-то странные чувства, которых ранее Ди не ощущал, или ощущал настолько слабо, что сам себе сдавался бездушным – точно так, как говорят все слухи. В сознании появилось чьё-то имя, лёгкое и короткое... но никак не удавалось уловить. Словно буквы и звуки рассыпались и почти растаяли, а попытки собрать их воедино, в одно слово – имя – причиняют фантомную боль.       Осколок за осколком, чёрное зеркало всё осыпается, скрипя и ревя, как огромный кристаллический дракон. Но в этом оглушающем рокоте и рёве, пока весь иллюзорный мир рассыпался на части, слышались слова, голос, идущий отовсюду сразу, дрожал и источал неподдельную печаль:       

      

...не будешь меня искать...

      

      

...не узнаешь меня...

      

      

...не вспомнишь моё имя...

      

      

...Ты никогда меня не вспомнишь...

      

       Когда последняя часть рухнула, а остатки тёмного стекла развеялись по ветру чёрным поблёскивающим порохом, яркий свет другой стороны ослепил Ди и выхватил из объятий холода, боли и одиночества. Тишина объяла сознание, что снова погрузилось в кромешный мрак. Кажется, это ещё не конец путешествия по подсознанию. ...он тянется к мутному силуэту перед ним маленькими и дрожащими когтистыми руками, покрытыми чем-то поблёскивающим, до омерзения липкими и красными, как открытая рана. Словно всё тело – открытая рана. Чувствует растерянность и страх. Страшно и невыносимо больно. Любое, даже самое незначительно движение причиняет боль, словно по всему телу под кожу вонзены острые иглы, чтобеспощадно рвут мягкие ткани при каждом шаге. Выровняться в спине не может, словно на ней повис тяжёлый груз, от шеи и до поясницы прибитый гвоздями. Хрипло и тяжело дышит, будто что-то застряло в горле и мешает свободно дышать. Мутная пелена в глазах не позволяет разглядеть того, кто стоит перед ним, совершенно недвижимый, словно статуя, до предела напряжённый, будто видит перед собой нечто, что ввергло незнакомца в ужас, сковавший всё тело. Видит что-то настолько отвратительное и страшное в этом маленьком теле, что отступает на шаг.Но небольшая, даже детская рука тянется, пытается ухватиться за чужие одежды, но тот снова отступает на шаг, как только маленькие пальцы коснулись молочной ткани, оставляя четыре смазанных кровавых пятна. Что-то просвистело в воздухе и возникло перед затуманенными глазами, оно и коснулось хрипящего горла, что-то острое и холодное. Но это маленькое существо не знает страха перед оружием, а потому делает новый шаг, что, быть может, стал бы для него последним, ведь он тотчас напоролся бы глоткой на возникший перед незнакомцем меч. И в то же мгновение, когда слабое тело качнулось для нового шага, сверкающая сталь отпрянула, переплыла по воздуху в руку обладателя. Позади него – стена. Это странное, ужасное существо загнало его в тупик. Но незнакомец ведь вполовину выше, а значит, сильнее... почему он не убьёт то, что так его напугало? - Ты не убьёшь меня? – мысленно произнёс Ди, наблюдая происходящее из этих же глаз, что застлала мутная пелена какой-то необъяснимой слепоты. Он вновь лишь наблюдатель, но таких воспоминаний он никогда не видел. Тем не менее, он осознал, что это маленькое и отвратительное существо, что тянется к светлому силуэту – он сам. Всё это – словно впервые. Но почему всё началось именно так? Это тело настолько небольшое и слабое в противовес тому, что впереди, тому, что отрезано от побега, но и вооружено! Так чего же незнакомец медлит? Небольшая рука с длинными и искривлёнными ногтями цепко хватается за белую рубашку человека, впивается в ткань маленькими, но сильными пальчиками. Нечёткий взор приподымается, пытается разглядеть лицо того, в ком увидел и ощутил что-то родное, к которому тянулся, как к спасительномусвету и теплу. Хриплый стон вырывается из горла, не в силах образоваться в чёткий звук. Будто он совершенно не умеет говорить. Он пытается ухватиться за человека второй рукой, но она соскальзывает по чёрной коже его штанов и маленькое тело падает на колени под болезненный стон. Иглы в теле и гвозди в позвоночнике вздрогнули от падения, заставляя сипящий крик вырваться из горла. Раздался звон упавшего на каменный пол меча. Тёплые руки подхватывают маленькое, окровавленное тело, без самой малой доли омерзения притягивают к себе. Прежде чем сознание этого маленького существа провалилось в темноту, Ди глухо слышит, как человек что-то негромко говорит, приложив тёплую ладонь к его голове, но разобрать слов он так и не смог.       Мир вновь стал ясным, даже ослепительным. Открыв глаза, Ди увидел небо, такое голубое и чистое, что захватывало дух. Редкие белые облака, плывущие по голубому полотну, становятся ярче под лучами тёплого весеннего солнца. Пестрит зеленью листва деревьев, в кронах которых беспрестанно щебечут птицы. Ди поворачивает голову и щеки касается мягкая, молодая трава, ласково щекоча кожу – снова это странное ощущение, снова он всего лишь наблюдает, но теперь с замиранием сердца. Этих воспоминаний он не знал, этого он не помнил. Сейчас всё, что было когда-то, что было за стеклянной чёрной стеной, для него происходит впервые. - Ди! – слышится мягкий голос где-то со стороны и тот, к кому было озвучено обращение, резко поднялся на ноги, почему-то прячась за дерево, - Ладно тебе прятаться, Ди! Выходи живо! - он слышит собственный сдерживаемый смех – смех? – но звук его голоса почему-то тоньше. Не дожидаясь, пока его найдут, Ди резко срывается с места и уносится прочь. По бокам мелькают стволы деревьев, кучерявые кусты, прочь унёсся небольшой длинноухий зверёк, испуганный едва ли не до ужаса и скрывшийся где-то в зелёных дебрях. А Ди всё бежит и бежит, очень быстро убегая прочь от того, кто его ищет. Всё вокруг кажется каким-то большим, деревья толще, а зелёная растительность выше. Странно. Когда Ди выбежал на небольшую лужайку, он остановился, прямо у берега спокойной реки. Насторожённо оглянувшись, всё ещё тихо смеясь, он подошёл ближе к воде и склонился, становясь на колени. И Ди – настоящий – наблюдающий всё это, был поистине удивлён. В воде было слегка искажённое отражение его самого, но гораздо – гораздо! – более юное. Его длинные и чёрные, как смоль, волнистые волосы спадают на хрупкие плечи, кончиками достигают середины живота, а голубые, словно само небо, ясные глаза смотрят в отражение на воде. В этом взгляде игривый задор, а на миловидном, слегка бледном лице – улыбка. Это невероятно, в это тяжело поверить...       Ребёнок. В отражении был мальчик, которому нельзя дать больше двенадцати лет. Наспех черпнув руками воды, мальчик принялся пить из ладоней, не боясь намочить рукава свободной рубашки цвета слоновой кости. Отряхнув штаны от травы и пыли, ребёнок вновь огляделся на предмет присутствия кого-то другого. Но, видимо, жажда из-за длительной и немыслимо быстрой пробежки была так сильна, что он снова склонился к воде, и это стало его маленькой ошибкой, ведь в отражении было уже два лица, только вот второго Ди разглядеть не успел. Он ощутил мягкое, слегка прохладное прикосновение чужих рук к своим плечам и душа вздрогнула. - Ха, попался! – воскликнул приятный голос,и мальчик зашёлся в звонком смехе, оказавшись в объятиях. - Быстро же ты бегаешь! Через пару лет, наверное, будешь со мной одного роста, и тогда уже я от тебя убежать не смогу? – прежде чем сознание вновь стало переходить из этого воспоминания к другому, перед глазами, под собственный детский смех, он увидел, как прядь чужих волос упала на его лицо. Мягкая, шелковистая, и сверкающая, как самое чистое золото, она сладко пахла мелиссой. Что-то изменилось. Где-то в подкорке сознания, Ди ощутил покалывающую боль, ещё слабую, но ощутимую. Тем не менее, картинки снова сменились. Он идёт по тёмному коридору, пол его устлан красным ковром с позолоченной вышивкой. На мрачных стенах разливают белый свет небольшие светильники. Он идёт, пока не упирается в высокую готичную дверь, игнорируя все смежные коридоры, что направляются к каким-то помещениям. В одном из этих коридорчиков, в открытом дверном проёме ему показались огромные расплавленные шестерни. Протянув руки к двери, мельком поглядев на них, Ди понял, что теперь его тело гораздо старше – почему-то сознание стало перемещаться на такие огромные отрывки, пропуская половину жизни. Толкнув тяжёлые двери, и тем самым позволив малиновому свету озарить мрачную темноту коридора, он вышел и взгляду его открылся невообразимо прекрасный вид. Горы-исполины залиты розово-красным светом заката, густые и тёмные кроны высоких деревьев, что с этой высоты кажутся небольшими, покачиваются и шелестят. Весенний ветер приносит с собой приятный запах диких трав, цветов и леса. На горизонте сверкает водами уходящая далеко-далеко широкая река. Но его взгляд прикован не к красотам природы, а к силуэту, что, чуть склонившись и опираясь руками о каменный парапет широкого балкона, неотрывно наблюдает, как солнце всё ближе и ближе склоняется к горизонту, скрывая свой сияющий диск за пиками гор. Свет солнца утопает в его золотых волосах и очерчивает изящное, но сильное тело. Он не обращает свой взор на Ди, но говорит, уже зная, кто решил разделить с ним этот закат: - Красиво, да? – его голос негромкий, слегка шелестящий, но так приятен слуху. Но в нём ощущается какая-то капля горечи, - Столько раз я наблюдал закаты и рассветы, прекрасен был каждый, но я... Был один. - Когда ты появился, разделив со мной всё это... - он сделал неопределённый короткий жест рукой вперёд, слегка усмехнулся, а в голосе появилась лёгкая дрожь, - Я не думал, что мир может стать ещё восхитительнее. Как очарованный, Ди стал медленно подходить ближе, словно подкрадываясь. И, остановившись в шаге за спиной златовласого, он протянул руку к нему, невесомо касаясь его плача. Сначала самими кончиками пальцев, будто прося разрешения, а затем накрыл плечо ладонью, чуть сжимая. Будто желая вытянуть горечь из этого голоса, Ди провёл ладонью чуть ближе к шее, зарываясь пальцами в мягкие пряди волос. И золотоволосый не отстранился, не отпрянул, как ошпаренный, а чуть склонил голову к плечу, касаясь щекой прохладной руки Ди. Затем, поддавшись порыву чувств, будто цепляясь за него, словно за спасательную соломинку, положил свою ладонь поверх кисти Ди, немного сжимая. - Ты никогда не покинешь меня, правда? – тихо-тихо произносит он, а Ди безмолвно потянул его на себя за плечо, заставляя повернуться. Этот Ди был спокоен, даже не смотря на дрожь голоса собеседника, но настоящему Ди очень – до какой-то непонятной дрожи в душе – хотелось увидеть это лицо. И когда золотоволосый обратился лицом к Ди, душу насквозь прошило странным, смешанным чувством тоски, боли и истомного трепета где-то у сердца. На густых светлых ресницах золотых глаз застыли бисеринки слёз, что тут же соскользнули вниз по щекам, скрываясь за аккуратным абрисом лица. Мягкая кожа, кажется, чуть отливает золотом. Чувственные, чётко очерченные губы, приоткрываются во вдохе, но стоило ему, слегка стыдливо, посмотреть в глаза Ди, и он не смог сдержаться – уста растянулись в мягкой, притягательной улыбке. Красота этого молодого мужчины была несравненна. Вырви его из этой картины заката и мир тут же поблекнет, потеряет яркость и сочность всех красок. В эти глаза хочется смотреть вечно, в них – плещущееся жидкое золото с отблесками заката, лёгкая грусть, которую хочется забрать и удушить, лишь бы она не пыталась затенить этого прекрасного, живого блеска. Кончиками пальцев Ди осторожно смахивает слезу с чужой скулы, словно забирая всю боль и печаль себе. И, кажется, горечь ушла, ведь золотоволосый улыбнулся шире – так искренне и тепло – вновь пряча взгляд за ресницами. - Никогда, - наконец, Ди слышит собственный голос, уверенный, но мягкий. И этого короткого ответа было достаточно, чтобы вновь встретить взгляд золотистых глаз, увидеть, как блики света играют в этом золоте и растворяются в нём. Золото этого взгляда и лёд взора Ди будто слились воедино, не в силах оторвать очей друг от друга. Душа замерла. Полукровка ощутил какую-то странную, но очень сильную связь, что не позволяла отстраниться и даже думать. Это мгновение не хотелось прекращать никогда. Но воспоминание оборвалось. Резко и болезненно, а боль, утихнувшая на время этих прекрасных мгновений, вновь пронзила Ди, но на этот раз уже и наяву. Чёрные ресницы дрожат, а широкая крепкая грудь тяжело и часто вздымается. Тело стало покрываться испариной, а руки, неразрывно сжатые в кулаки, смяли шёлковое покрывало постели до тихого треска рвущейся ткани. - Что случилось? – прохрипел симбионт, ощутив изменения в организме полукровки. Его сердце бьётся, словно взбесившееся, гоня по телу настолько горячие потоки крови, что температура становится близкой к болезненному жару, - Что?.. Лицо Ди меняется прямо во сне. Он чудовищно скалится, словно от невыносимой боли. Острые клыки верхней и нижней челюстей, краснея на ядовитых кончиках, медленно удлиняются, высовываясь из дёсен. Из груди полукровки стало доноситься утробное, глухое рычание. - Да проснись же ты, чтоб тебя! – прикрикивает паразит, но результата не получает и оттого симбионту становится совершенно не по себе. Если девушка, всё ещё не покинувшая дом, услышит это, если присущее любому человеку любопытство пересилит опаску, если она – не дай Господь – решится посмотреть, что здесь происходит... Мысль, что в таком состоянии Ди может проснуться в любую секунду и не нести отчёта тому, что делает, ввергла симбионта в неподдельный ужас. - Проснись сейчас же!! Девушка, услышав странный шум на втором этаже дома, прислушалась, затаив дыхание. Она почти уверена, что ей не показалось. Но она чуть отвлеклась, так же услышав взволнованные возгласы людей на улице, обратила взор к окну и громко ахнула. Из окна, зашторенного лишь наполовину, лился яркий, красный свет.       Вечер спустился на Раванну и окружающие её просторы как-то удивительно быстро. Но это был вечер, который, скорее всего, запомнит каждый, кто живёт во Фронтире. Люди, словно околдованные, застыли на улицах или повысовывались из окон домов, уличные и домашние собаки, скуля, попрятались кто куда, жалобно подвывая. Все, кто был невольным наблюдателем удивительного и в то же время страшного события, устремили свои взгляды к небу, где творилось нечто ужасающее. - Это что ещё за чертовщина? – негромко выругавшись, прошептал мужчина, один из многочисленных жителей Раванны, подобно другим людям, глядя на чудовищные небеса.       Всё вокруг было залито красным цветом – дома, улицы, видимые пустынные просторы Фронтира, абсолютно всё было закрашено цветом крови, что разливала Луна, что лишь полчаса назад стала проявляться на небе. Сейчас, она была не красивым бледным светилом, а ярким, червонным жутким диском, затмившим даже свет заката. Такого люди, ныне живущие на бескрайних просторах Фронтира, не видели никогда в своей жизни, но чувствовали что-то странное, знакомое, а оттого в душах появился трепет и страх, словно вытянутый из предыдущих жизней. Луна окрашивается в багровый цвет не впервые за всё долгое время существования этого мира, но лишь бессмертные видели Багровую Луну когда-то очень и очень давно, а оттого и они застыли от ужаса, восхищения и удивления. У каждого Высшего вампира, скрывающегося в своём дворце, но узревшего происходящее, в сознании повис вопрос: - Неужели Король жив? - Это что... Ты творишь такое?– когда красный свет с улицы проник в комнату Охотника, паразит не стал думать о совпадении происходящей на небесах аномалии и того, что прямо сейчас Ди беснуется в мучительных объятиях сна. Таких точных совпадений просто не бывает. И пока симбионт, хрипло шипя, тщетно пытался вернуть Ди, дабы прекратить творящийся с ним – и с миром – ужас, в сознании полукровки творились вещи не менее ужасающие. Златовласый исчез, будто бы его и не было никогда. Ди снова наблюдал за закатом, но уже совершенно один. Что-то в воздухе переменилось, всем своим чутьём он ощущал, что сейчас произойдёт что-то чудовищное. И оно произошло.       Где-то далеко, небо озарилось яркой вспышкой, настолько ослепительной, что закат стал ясным днём. Глаза полукровки начали невыносимо жечь, как только вспышка ослепила его. Огонь за горизонтом стал расти, достигая самих небес, клубясь на верхушке неукротимым пламенем, становясь похожим на огромный огненный гриб, проросший до самого неба за какие-то секунды. Сильный порыв ветра – был ли это ветер? – оттолкнул Ди на пару шагов. Рокот небес был оглушителен, когда новая вспышка осветила мир, принеся за собой и новую ударную волну, но гораздо более сильную. Что-то стало витать в воздухе. Что-то, что в скором времени начало оседать на коже и буквально разъедать её до голой плоти. Бежать, бежать прочь в темноту замка, на самые нижние уровни, надёжно запрятанные за метрами каменных стен, бежать, превозмогая боль, першение в горле и слепоту. Коридоры и лестницы кажутся бесконечными, но Ди продолжает слепо бежать вперёд, изредка натыкаясь плечами на углы. Резко отворяя последнюю дверь перед собой, ведущей в какое-то подземелье, он смутно видит перед собой освещённый тусклым, мерцающим светом большой объект в центре комнаты. Он кажется каменным, к нему подведены многочисленные трубки, идущие от двух больших стеклянных пузырей, под завязь наполненных полупрозрачной алой жидкостью. Ди, пошатываясь, судорожно кашляя и цепляясь за стены, идёт ближе к тому каменному изваянию, чья крышка, с шипением выпуская сизый пар из боковых сопл, стала приглашающе открываться. Это... гроб? Как только Ди, не раздумывая, лёг в него, а в тело до болезненного стона вонзились тонкие иглы, перед глазами вновь повисла тьма, лишь где-то с поверхности глухо доносился сотрясающий землю рокот, пока не наступила звенящая тишина, поглотившая абсолютно все звуки.       В этом воспоминании Ди был один на один со своей невыносимой болью и болезнью, поразившей его тело, что раз за разом пыталась расплавить кожу и сожрать его живьём. Такую боль, такие тяжкие страдания никогда не выразить словами.       В этом воспоминании мир людей погиб, поглощённый пламенем и незримым ядом, витающем в воздухе, что на долгие столетия оттолкнул человечество назад на несколько эпох и практически истребил всё живое.        Резко открыв глаза, полукровка сел на постели, шумно вдыхая воздух, словно чьи-то незримые руки, что пытались удушить его, исчезли. Сердце бешено колотится в груди, словно норовя проломить рёбра. Вушах, не унимаясь, шумит ток крови, гонимой мощными ударами сердца. Губы дампира, что теперь приобрели цвет, чуть приоткрыты, он судорожно вдыхает воздух, которого, кажется, не хватает, чтобы наполнить лёгкие. Поднеся слегка дрожащую руку к голове, Ди провёл ладонью по лицу, самими подушечками пальцевслегка придавив прикрытые глаза, мир в которых слегка мутный и нечёткий. Шёлковая ткань одеяния неприятно липнет к телу, покрывшемуся испариной. Наспех оглядевшись, будто ожидая увидеть вокруг себя что-то другое, а не комнату, что недавно начала служить ему спальней, мужчина сделал короткий выдох.И только он облегчённо вздохнул, думая, что кошмар уже позади, голову мгновенно пронзила мощная боль, заставив его оскалиться и согнуться, скрывая за волосами исказившееся лицо, но буквально через пару мгновений боль утихла, оставив по себе лишь некое покалывание в висках. Ди ощутил резкий запах крови. На открытую грудь мужчины упала алая капля и чуть растянулась вниз по бледной коже. Охотник тут же поднёс руку к лицу и провёл пальцами по губам, и сердце пропустило удар от страшной мысли, что тут же ворвалась в его сознание.       Кончики пальцев коснулись белых зубов. Сердце, всполошённое той мыслью, успокоилось. На них не было крови, лишь побледневшие уста были пересечены тонкой красной каплей. Нахмурив чёрные брови, Охотник провёл пальцами над верхней губой и отстранил руку, опуская на неё взор, далёкий от того бесстрастия, что всегда читался в этом взгляде. Кровь окрасила кончики длинных пальцев, ногти которых заострились, готовые разодрать глотку любому, кто осмелился бы подойти к Охотнику, пока он боролся с собственным кошмаром. Неприятное покалывание в голове, всё ещё не ушедшее вслед за той острой болью, принудило полукровку нахмуриться и коснуться холодеющими пальцами висков, за тонкой кожей туго пульсируют синие вены. Чувство некой растерянности, когда Ди в первые секунды пробуждения даже не понимал, где находится, бесследно ушло. Вдох... выдох. Сильное сердце в груди стало биться куда медленнее, и телу дампира возвращалась его обычная прохлада, вместе с тем возвращая привычную бесстрастность выражению его прекрасного лица. Но так ли оно в душе? Его взгляд перешёл на завешанное окно. На улице было темно, а бледный свет исходит от уличных фонарей, проникая в мрачную комнату. Неспешно поднявшись с постели, всё ещё хмурясь от покалывающей боли где-то в голове, которая понемногу притухает, Ди встал на ноги. Стоило ему сделать шаг, и всё тело пошатнулось, будто лишившись любых сил. Полукровка едва удержал себя на ногах, чтобы не припасть на колено. Не может быть. Ди скоро прислушался к ощущениям, следуя мимолётной мысли о приступе, но никаких ощущений, что говорили бы о синдроме, не было. Голова немного кружится, а оттого Охотнику пришлось снова неспешно сесть на постель. - Прекрати поступать так со мной, – прокряхтел голос, в нём слышится едва ощутимое волнение, - Напугал ты меня, негодник. Причём снова. Ты как? - Нормально, - короткий и сухой ответ, подразумевающий, что продолжение разговора не желательно. - Нор... нормально?! – запнувшись, едва ли не взвизгнул симбионт, но вовремя приструнил собственные эмоции, чувствуя во всём существе Ди какое-то раздражение. Его можно было списать на кошмар, но раздражение то унималось, то искрилось вновь. Странное было ощущение. - Ты хоть знаешь, что тут вообще происходило, пока ты в своём забвеньи с кошмариком кувыркался? – недовольно проворчал паразит. Уловив момент, что Ди не собирался принимать из сидячего положения вертикальное и вновь приступать к каким-то своим делам, при этом принимая самый что ни есть спокойный вид, будто ничего не произошло, симбионт стал рассказывать всё, что происходило. Нет уж, на этот раз этот несносный мальчишка не отвертится от разговора – так думал симбионт и его ожидания к удивлению были оправданы. Так и глядя куда-то отрешённо в одну точку, чуть ссутулившись и положив локти на колени, Ди стал слушать слова симбионта, который не постеснялся расписывать всё произошедшее в самых ярких красках. Казалось, что Ди просто выжидает, когда же сиплое бормотание и речь симбионта утихнет, но когда паразит замолкал хоть на какое-то мгновение, Охотник давал понять, что слушает, тихо говоря короткое «- Продолжай». Всё же, спустя минут десять-пятнадцать длительного монолога, симбионт затих, дожидаясь реакции Ди. Конечно, извечно бесстрастное выражение лица никаких эмоций не излучало, точно так же, как и взгляд, направленный куда-то в сторону, но было что-то в организме Ди, что свидетельствовало о размышлении над услышанным. Он напряжён. До конца всего рассказа напряжение Ди стало явнее ощущаться, он едва ли не до боли впил ногти в ладонь, сжимая правый кулак, мышцы тела напряглись, становясь чуть ли не каменными. Напряжение было слишком явным и это было удивительно, ведь Ди всегда прятал свои эмоции далеко за ледяной стеной бесстрастия. - ...и если Бог в этом мире есть, то ты должен его поблагодарить за то, что эта девица отправилась восвояси, когда всё только началось. Мне и представить страшно, что было бы дальше, если бы она пришла посмотреть, что тут происходит, а – тем более! – если бы попыталась тебя разбудить! Ди молчал, ведь ответ особо не требовался – могло произойти что угодно. - Ты и теперь скажешь, что всё это – нормально? – ехидно осведомился симбионт, но ответа не получил. Лишь тихий вздох полукровки, с которым нахлынувшее напряжение бесследно ушло. - Знаешь, что мне не нравится? – вновь заговорил паразит, нагло нарушая тишину, но Ди почему-то не препятствовал, позволяя добить лежачего. - Ты изменился, - наконец-то произнёс симбионт, чутко наблюдая за Ди все последние несколько месяцев. Говоря это, он не брал в счёт этот кошмар и «алую Луну», это вообще отдельное событие, не менее потрясшее паразита. Он совершенно не знал, что Ди может так. То, как Ди выслушивал все красочные описания происходящего, симбионт предположил, что сам Охотник нисколько не догадывался о такой своей способности. Это странно и удивительно. Это страшно. - Ты стал меняться относительно недавно и, может быть, сам того не замечал, но ты же знаешь, я всегда чувствую то, что с тобой происходит... - слова паразита перестали сочиться ехидством, в них появилась какая-то едва заметная нота. - Раньше ты был просто слегка напряжён. Иногда напряжение утихало и всё возвращалось на круги своя. Но сейчас изменилось и это, ты не просто бываешь напряжён - ты злой. Иногда злость настолько слабая, что ты списываешь её на лёгкую усталость. Но ты помнишь, какой была твоя злость, когда тебе впервые стало паршиво? - Семьдесят шесть дней назад, - после недолгой паузы, ответил Охотник. - Во-о-от, поглядите-ка, ты хорошо запомнил! Значит, уже тогда ощутил изменения, правда? – паразит вновь стал ехидничать, - Помнишь, как на тебя напала та тварь, с которой ты мог справиться одной левой, но ты буквально – повторюсь, буквально! – разорвал её на куски. Скажи на милость, но честно, что ты тогда чувствовал? Ди промолчал. Он прекрасно помнил всё до последней детали и, мысленно возвращаясь в ту ночь, Ди перевёл взгляд на зашторенное окно, в углу которого выглядывал краешек бледной Луны и плывущие под ней облака. У самого лунного диска мерцают две яркие звезды.       Разносящий вечернюю прохладу ветер едва ли не оглушал своим рёвом, гуляющим по скалистой долине, лишённой любой зелени. Охотнику пришлось придерживать чёрную широкополую шляпу, чтобы беснующиеся ветра не унесли её, как и пришлось скрыть лицо за платком – подымаемая порывами воздуха пыль не самое лучшее, что может забиться в лёгкие, вырываясь обратно лишь в кашле. Конь неспешно нёс своего всадника через эту мрачную, голую и бесплодную местность, и уж ему были безразличны ветер и пыль, ведь фильтры, что установлены в его дыхательной системе, не пропускают ни соринки. Где-то вдалеке громыхнула гроза, будто предвещая, что тёмные тяжёлые тучи, застлавшие небо на севере, очень скоро догонят Чёрного всадника. Но дампир совершенно не спешил, даже не смотря на то, что рисковал промокнуть до нитки. До ближайшего поселения оставалось ещё около часа езды, если бы Ди пришпорил коня-киборга, то время сократилось бы до получаса, но, вопреки всему, он не спешил, и на то была особая причина.       Как только Охотник спустился в эту долину, его тут же заметили три пары зорких глаз, а звериное обоняние ни на секунду не упускало будоражащего запаха столь соблазнительной и, должно быть, вкусной добычи. Цепкие лапы существа, вооружённые острыми, словно бритвы, когтями, осторожно и бесшумно ступают по голым валунам. Оно старается не выпускать желанную жертву с поля зрения, но в силу своей неопытности, существо делает оплошность. Наступив широкой передней лапой на раскрошившийся камень, что тут же осыпался, существо замерло в темноте, видимо, полагая, что добыча не обратит на это особого внимания, так как звук осыпающих камней в этой долине далеко не редкость. Но, вопреки ожиданиям голодного существа, Охотник потянул коня за вожжи, заставив остановиться. Мужчина не обернулся на звук и даже бровью не повёл, лишь неспешно приподнялся в седле и спешился, обращаясь лицом к темноте позади него. Даже ветер, будто испугавшись взгляда Охотника, немного поутих, позволяя ему лучше прислушаться. Он отчётливо слышит гулкое биение нескольких сердец, колотящихся в одном теле. Слышит, как существо, прикрыв все три пасти, усеянные острыми зубами, старается дышать тише, дабы ни единый хрип не вырвался из наполненных вязкой слюной ртов, жаждущих вкусить тёплой, свежей крови и плоти. Так же отчётливо дампир видит в этой тьме и того, кто преследовал его всё это время. Видит в темноте тепло тела, нити-вены и мелкие капилляры, ток крови, бьющиеся сердца – ночное зрение вампира буквально насквозь пронизывает всё существо, словно рентген. Опустив три головы к почве, глядя всеми парами глаз точно на мужчину, всего в метрах тридцати от него, за откосом скалы притаилось это существо, чей один лишь вид довёл бы любого до смерти от ужаса и омерзения. Крупный нос облезлой львиной головы чуть раздувается, улавливая запах Охотника, тёмные глаза следят за его движениями, как следят и глаза подобия козлиной головы, а третья голова, похожая на змеиную, то и дело, что выпускает изо рта раздвоенный язык. Крупное, мускулистое тело твари напряжено, оно так и застыло с чуть приподнятой лапой, из-под которой и посыпались те злосчастные камешки, испортив всю охоту. - Химера, - подумал полукровка, с безразличием во взгляде смотря на этого уродливого мутанта, ещё одно детище бесчисленных и извращённых экспериментов Аристократов, - Давно же я встречал их.       Зловоние дошло до него, как только успокоившийся ветер немного сменил свой поток. У любого другого этот запах вызвал бы тошноту, но дампир остался бесстрастен, лишь анализируя происходящее. Видимо, эта химера относительно недавнее время питалась лишь падалью и, зная это, воспользовалась и тем, что сильный ранее ветер дул всаднику в лицо, лишив его возможности ощутить этот скверный дух. Но так же это означает и то, что укусов этой твари следует остерегаться, так как клыки химеры несут на себе трупный яд. Пусть заражение Охотнику и не страшно, так как регенерация не позволит яду распространиться по телу, но отравленные раны заживают немного медленнее.       Существо оскалилось всеми пастями, шипя, блея и рыча одновременно, да так враждебно и злостно, будто раздосадовано тем, что жертва, не смотря на все старания и надежды, заметила его. Но Охотник заметил эту слежку гораздо раньше, ведь как только тварь пустилась за ним вслед, он уже знал, что на него устроили охоту. И пока он неспешно ехал вперёд, то размышлял над тем, кто именно пытается так тихо следовать за ним – малые драконы, пустынные псы, что размером с коня, или ещё кто. В некое недоумение Охотника ввело практически синхронное биение сердец, но вместе с тем звук едва слышных шагов был будто от одного существа. Не пересчитать, сколько существ было скованно меж собой одним телом на подобии химеры, и как же было удивительно встретить именно её, учитывая то, что химер осталось очень мало. В последний раз Ди видел химеру лет тридцать назад, и, кажется, с тех пор этот вид не продолжил мутировать, приспосабливаясь к новым условиям жизни и местностям. Возможно, они вымирают.        Если бы Охотник проехал дальше, то вошёл бы в ущелье, где, скорее всего, существо и напало бы на него со спины, как чаще всего предпочитают атаковать эти создания. Даже если бы химера и не напала на него, ведь в ущелье со своим тяжёлым телом весом около трёхсот килограмм ей не представится возможности ловко увернуться от ответного удара, но поселение людей совсем недалеко, а привести за собой столь опасное существо Охотник не намеревался. И химера, гонимая вперёд невыносимым голодом, игнорирует всю опасность, что источает полукровка. - Давай же! – воскликнул дампир, подстёгивая голодное существо к действиям, так как тратить на него своё время он не желает, всё же, гроза приближается. Всполохи молний, что осветили темноту, полностью открыли гротескный облик химеры всего-то на секунду, будто в каком-то кошмаре. Мутант сделал грузный шаг вперёд, мелкие камни под лапами хрустят и крошатся почти что в пыль. Змеиная голова чуть приподнялась на изогнутой, не слишком длинной шее, открывая пасть с двумя острыми клыками, с которых едва ли не капает яд. Львиная и козлиная головы так же угрожающе открыли свои зловонные рты, из которых тянется густая слюна. Трудно вообразить, насколько сильно химере хочется укусить своего противника, отрывать мясо кусок за куском, наслаждаясь свежей добычей, но откуда этому существу было знать, кто стал субъектом охоты.       Конь-киборг, ранее отошедший подальше от места, где вот-вот начнётся сражение, громко заржал, испугавшись рычания чудовища, и ржание коня было последним, что слышал дампир, прежде чем и без того тёмный мир в глазах вовсе погас, обращаясь кромешной тьмой. Сильная боль, пронзившая голову Ди раскалённым добела железом, вырвала из него приглушённое рычание из-за стиснутых зубов, а весь его стан пошатнулся. Встав перед Охотником в метрах двадцати, существо не преминуло воспользоваться моментом и пригнуло головы, сорвалось с места, поднимая за собой пыль. Сократив расстояние до метров семи, мутант напряг мышцы задних лап и прыгнул на дампира. Мир в глазах Охотника на мгновение зарябил и в воздухе, будто само время замедлилось, на него ощерились не три пасти химеры, а лишь одна, волчья. Серая шерсть лоснится в свете луны, а пара жёлтых глаз сияет, отражая её лучи. Среди припорошённых снегом елей негромко воет ветер, а открытую кожу холодит мороз, что объял даже горы, смутно видимые далеко за спиной дикого зверя. Чья-то призрачная рука коснулась плеча Ди.

...нет!

Голос тут же вырвал полукровку из объятий этой боли и наваждения. Если бы он в последнюю долю секунды не увернулся, сместившись в сторону, то химера накрыла бы его собственным телом, ломая не одну кость. Но, успев замахнуться лапой, чудовище зацепило дампира, оцарапавши его бедро крючковатыми когтями, вошедшими глубоко в плоть. Запах свежей крови довёл мутанта до безумия, и он вновь метнулся к дампиру, чей рассудок всё ещё затуманен чужим голосом и бессвязными образами, раз за разом восстающими перед глазами.

...тебе нравится этот меч?..

Серебро сверкнуло в темноте, отражая вспышку молнии в стали. Меч Охотника рассёк надвое львиную голову химеры, что грозилась схватить его за плечо и раздавить его под рядами огромных зубов, но теперь она безвольно болталась, истекая чёрной кровью, в то время как другие две, воя от общей боли, всё ещё были способны навредить. Ди, скалясь и невидяще глядя перед собой, сильнее сжал рукоять меча до мелкого хруста в кисти.

...Произнеси моё имя...

      Новая вспышка сверкнула, искусно рассекая шею блеющей козлиной головы, что тут же рухнула на землю, открыв пасть с кривыми зубами и вывалив язык. Извивающаяся шея змеиной головы не в силах вырваться из стальной хватки руки дампира. Змей беспомощно открывал и закрывал рот, пытаясь зацепить его руку хотя бы одним ядовитым клыком, но сильные мышцы сдавались, а мелкие кости просто крошились под таким чудовищным натиском. Мгновение и змеиная голова химеры просто оторвалась от тела с мерзким чавкающим звуком рвущейся плоти. Лапы мутанта, что ещё пытались достать до Охотника, пересекла новая серебряная вспышка, разрезав тушу чудовища от плеча к плечу, задевая и все три сердца. Остатки того, что осталось от химеры, истекая кровью, лежали у ног Охотника, чей лик из-за адской боли исказился и стал ужасающим. Отшвырнув в сторону голову змеи, Ди припал на одно колено, опираясь на окровавленный меч. Голубые ранее глаза дампира были полностью залиты багровым сияющим цветом ярости, настолько сильной, что будь здесь ещё одна химера, она тот час ощутила бы на себе всю силу Охотника на Вампиров. Но ярость и боль где-то в голове не скрыли от Ди присутствия другого ощущения, слабого, словно маленький росточек, но именно это чувство вернуло Охотнику полное самообладание, словно выбив из объятий вмиг утихнувшей злости. Как-то даже удивлённо взглянув на свои окровавленные руки и заострившиеся ногти, под которыми застряли небольшие ошмётки кожи химеры, Ди понял, какое именно чувство заглушило его вспыхнувшую ярость, и сердце на мгновение пропустило ударот осознания.       Впервые чужая боль и истошные предсмертные крики доставили Ди призрачное, едва ощутимое, неожиданно новое, но такое сладкое ощущение наслаждения, утоляющее пламенную ярость.       Ди опустил взгляд, прогоняя воспоминание. На мгновение он прислушался к звукам – в доме он был один, оно и не удивительно, ведь уже была глубокая ночь. По ощущениям, время близится ко второму часу и скоро наступит рассвет. Склонившись, Ди провёл правой ладонью по лицу, подсохшая кровь неприятно липла к коже, и он ощутил металлический вкус на губах. Никаких ощущений этот вкус – пусть собственной крови – не вызвал. Ещё около минуты Ди смотрел на собственную ладонь с пересекающим её наискось пятном крови. В голову настойчиво стали лезть ассоциации с той ночью. - А если такое повторится? – произнёс паразит, будто читая все мысли Ди с удивительной точностью, - Ты уверен, что можешь принять участие в этом дельце, что затеяли людишки? Охотник же молчал, не отвечая на вопросы, но молчание не означало, что он не думал об этом. Как бы там ни было, но этот мелкий паразит прав – если подобный случай повторится, сам Ди теперь не готов дать гарантию, что всё благополучно закончится. Химера была лишь чудовищем, её убийство не грозило ничем. Но Ди понимает, ближайшее время вокруг него будет много, очень много людей самого разного нрава и взгляда на мир, и далеко не все желают видеть дампира ни в городе, ни в предстоящей поездке. На мгновение Ди пропустил призрачную усмешку, наконец, прекратив буравить взглядом собственную ладонь – кажется, думать о безопасности окружающих, нежели о своей, стало какой-то нездоровой привычкой. В связи с работой, Ди всегда приходилось думать о безопасности то ли заказчика, то ли людей, окружающих самого Охотника. Ему всегда хотелось заканчивать любое задание с наименьшими потерями. Но Ди никогда не думал, что опасность для этих самых людей – даже на малую долю – может представлять он сам. Всё кажется каким-то зыбким, как и уверенность в своей безвредности по отношению к людям, но, тем не менее... - Всё под контролем, - упрямо произнёс Охотник, хотя понимал, что не всё находится под этим самым контролем. Да, сейчас он спокоен, при чём абсолютно, лишь анализирует происходящее, но кто знает, что может произойти дальше... - Когда тебе захочется вновь дать людишкам полюбоваться на красную Луну или, ну не знаю... вгрызться в чью-то шею, ты и тогда с окровавленной мордой скажешь, что всё «нормально» и «под контролем»? - забавно перекривив последние два слова, проворчал паразит, поражаясь настойчивости Ди, что касалась именно этого задания. Да что, чёрт возьми, такого он разглядел на тех жалких зарисовках замка, и как это вязалось с тем, что происходит с самим полукровкой? - Я не чувствую жажды, - твёрдо произнёс Охотник, всё так же отрешённо глядя куда-то в пустоту, - Ты знаешь, что произойдёт, если это случится. О, симбионт ещё как знает, что произойдёт, если крови тварей и вампиров для Охотника вдруг станет мало. Репутацию можно будет смело накрыть медным тазом и открыть, как бы то ни звучало, охоту на Охотника. Слухи расползаются по Фронтиру с необычайной для таких огромных масштабов скоростью и оттого достаточно быстро любой большой город, а потом поселения поменьше, услыхали бы о том, что знаменитый Охотник на Вампиров поддался искушению. Это будет нескончаемой борьбой за жизнь, которая рано или поздно приведёт к окончательной смерти. Цена за голову легендарного, но съехавшего с катушек дампира была бы настолько заоблачной, что пробила бы даже слой стратосферы. Никто и никогда не дал бы ему покоя или второго шанса, никто не пожелал бы услышать слов оправдания. Если Ди действительно допустит такую ошибку, она станет для него точкой невозврата, а дальше лишь преследования и смерть. И, мягко говоря, симбионту очень не хотелось бы расстаться со своим нагретым местечком, как и с этим угрюмым, упрямым до зубного скрежета, своенравным, порой невыносимым, но таким привычным Ди. Он никогда не требовал от симбионта слишком многого и часто, используя его способности чисто по надобности или в крайних случаях. Вряд ли какой-либо другой носитель был бы таким же сдержанным и благородным. Нет, потерять Ди симбионт точно не горит желанием и это едва ли не сорвалось с его маленького рта. - Тебе мой совет, избегай этих людишек. Особенно, если кому-то вздумается потрепать тебе нервишки. Я бы не хотел тебя...- симбионт запнулся, подумав, какую сентиментальную нелепость едва ли не выдал. Паразит чуть скривился и быстро поправил свои слова, завуалировав запинку привычным ехидством и насмешкой. - Не хочу, чтобы ты сдох, как пристреленная бешеная псина. Это некрасивая смерть, ты достоин чего-то получше. - Ничего не произойдёт, - тихо произнёс Ди, но произойти может всё. Это он тоже ясно понимает, как и то, что избегать неуместных стычек достаточно хороший выход, об очевидности которого и говорить не надо, - Если мне понадобятся советы, ты об этом узнаешь. - Ты упёртый, как баран, – буркнул симбионт, - Ты никогда меня не слушаешь. Сколько раз я тебя предупреждал, ты меня не слушал, и что с того получалось? – предчувствуя длинный монолог, полный сиплого ворчания, Ди едва слышно вздохнул. - Помнишь, как однажды солнце сильно пригрело тебе голову и зелёная девка-элементаль едва тебя не убила? А ещё помнишь того, как его... Рэй-Чего-то там, помнишь, как он тебя красиво уделал? А тот чудак, чьё имя настолько комично длинное, насколько твоё в сравнении с ним короткое? Да что я перечислять-то буду. В каждом твоём приключении кто-то хочет что-то в тебя воткнуть! И, отнюдь, неромантичным образом! Не надоело? Хоть на этот раз послушай меня! Откажись от этой затеи, ты же чувствуешь, что... - Не волнуйся. - Это ты тоже когда-то говорил, – фыркнул паразит и умолк, больше не желая препираться с Ди, который и без того был упрям, а теперь стал вообще невыносим. - Несносный мальчишка! Да что за каша творится в его башке? – думает симбионт, в недовольстве кривя мордашку, но почти в тот же момент недовольство сменилось едкой улыбкой. Молчание длилось недолго. - Местному доктору покажешься? – в голосе симбионта извечная издёвка, – Простите, уважаемый, но у вас едет крыша, ничем не могу помочь! - забавно перекривлял паразит, хрипло рассмеявшись. - Или, быть может, выйдешь в город и подлечишь себя сам? Гляди, сколько здесь людей, пропажи одного никто и не заметит! - полукровка промолчал, не смотря на насмешки своего спутника. Почему-то Ди даже не сомневался, что паразит станет насмехаться над всей ситуацией и ну очень «уместно» шутить. Но сиплый смех тотчас прервался, когда, к удивлению, Ди ответил на шутки паразита. - Неплохая идея, - таким был ответ. В комнате повисла гробовая тишина, которую снова нарушил голос Ди. - Вполне возможно, что кровь человека могла бы избавить меня от боли. С кого бы мне начать?..- протянул Охотник, изображая напускные раздумья. Картинность поведения Ди была совершенно не присуща ему, потому чувствовалась откровенная фальшь, но оттого слова Ди были не менее странными и внезапно пугающими ввиду последних событий. - С этой девушки, что придёт утром? В этом доме никто не услышал бы её крика даже с улицы. Или заявиться к мэру, предварительно перебив его охрану? Я знаю, что он мне лгал и не сказал всего, чем не предлог? Или случайно пересечься с его сыном? Или же, долго не раздумывая над выбором, вырезать весь город? С кого мне начать, м? – такого обилия предложений симбионт не ожидал, тем более, от Ди! Говоря всё это, его голос был глубоким и спокойным, но за этим ощущалась тщательно скрываемая нота раздражения. Симбионт растерял все слова, не зная, как реагировать. - Хочешь снова спровоцировать меня? – после нескольких мгновений тишины вновь раздался голос Ди, и паразит тотчас ответил. - Что ты! – тут же выпалил паразит как-то взволнованно, ведь тон Ди вполне серьёзен, - Я лишь пошутил, дурашка, просто пошутил! - Я тоже, - с бесстрастием ответил полукровка, но такой «шутки» симбионт не оценил, и поклялся себе ближайшее время не подначивать полукровку на тему человеческой крови. - Шутить ты однозначно не умеешь, - желая оставить за собой последнее слово, пробурчал симбионт и, наконец-то, умолк.       Пусть никто посторонний и не ощутит разницы, но суммируя всё происходящее за последнее время, симбионт заключил, что Ди определённо изменился, даже если не брать в счёт те странные видения и кошмары, что полукровка видит. Даже если не считать того, что сегодня он натворил! Для всех, всегда и везде Ди был едва ли не призраком, лишённым эмоций, а теперь же, он стал более живым, но вместе с тем куда более агрессивным. Ди изменился и это очень странно. Ди почти постоянно, необъяснимо раздражён, и это страшно. Никто не сможет угадать, когда же его хладнокровие даст трещину. Остаётся лишь надеяться, что никому в этом городе не придёт в голову с нехорошими намерениями встать на пути Охотника на Вампиров. Время близится к рассвету. Совсем скоро солнце покажется из-за горизонта и разольёт свой свет по серовато-жёлтым просторам вокруг Раванны. Так же, с первыми лучами дневного светила, на улицах появятся люди и каждый будет ещё немного сонно плестись по своим делам. Но небо всё ещё бледное, а ярко-розовые и жёлто-оранжевые цвета появляются лишь далеко на восточном горизонте. Ещё есть время. Оставшуюся ночь Ди провёл в полном молчании, однако, спустя немалое время столь длительного разговора с симбионтом, последний лишь единожды подал голос. - Что тебе снилось? – коротко поинтересовался паразит, не особо ожидая, что Ди станет рассказывать о своих приключениях по просторам подсознания. Тем не менее, вопрос вновь обратил внимание Ди на всё, что происходило в его сне. Не смотря на то, как именно закончился сон, в далёких уголках памяти он и без того, но смутно, помнил, что собственными глазами застал всполохи ядерной войны. До того – воспоминаний будто не существовало. Словно в пламени ядерного Армагеддона, как какой-то потусторонний демон, Ди и появился в этом мире, избежавший смерти одним лишь чудом. Он помнил адскую боль, разъедающую его тело, что силилось спешно регенерировать кожный покров, но когда сопротивление принесло победу, отклики болезни остались. Возможно, когда-то раньше Ди совершенно не страшился солнечного света, и он не приносил Охотнику вреда в виде синдрома. Быть может, из-за сильного поражения радиацией и беспрестанной регенерации, защищённая раньше кожа дала слабину, что стала в итоге неизлечимой болезнью, пусть и проявляющейся остро крайне редко. Но влекла возвратиться в воспоминания совершенно не причина его слабости перед солнцем. Причина, что сама напоминала солнце, сама ассоциировалась с ним – закатом и рассветом – имела имя, которое Ди так и не смог вспомнить. Кем он был? Как Ди появился в его жизни и кем представлялся этот человек – человек ли? – самому Охотнику? Вспоминая присутствие золотоволосого юноши рядом с собой и собственное поведение, он отчётливо понял, что между ними была какая-то... связь.Внешнего родства Ди не заметил, они были совершенно разные, как золото и серебро, но роднило лишь одно. Ди, культивируя все воспоминания, что ему было позволено увидеть, анализируя всё, понял, что этот златокудрый не был человеком. Даже не так.Он был не просто «не-человеком», он был таким же дампиром, как и Ди. Только вот, судя по всему, старше. Подобное «ощущение» другого представителя своего вида было бы тяжело объяснить простому человеку, точно так же, как в двух-трёх словах пояснить, почему и каким образом волк распознаёт в другом звере такого же волка. Но находиться рядом со златокудрым было... Странно. В воспоминании ощущать прикосновение, вдыхать запах трав, слышать голос, смотреть в его глаза, просто быть рядом – всё было странно и, тем не менее, вспоминать хотелось снова и снова. Ди никогда не чувствовал ничего подобного, а потому был удивлён, но попытался дать ощущению хоть какое-то определение. Словом можно было бы описать как «привязанность», но почему-то это слово кажется совсем уж неподходящим, особенно, когда светлый, златокудрый образ возникает перед глазами вновь, а по сердцу проходит дивная волна. Но вдруг рассудок подсказал определение, что кажется наиболее удачным, но уже не вяжущимся с самим Ди. Ведь он никогда не ощущал этого чувства, настоящего, пускающего по телу слабые разряды тока, заставляющего душу едва ощутимо ныть от какой-то тоски – влечения. Охотник, поймав себя на этой мысли, опомнился, ощутив нечто. Что-то тёплое тронуло его руку, словно кто-то незримый прикоснулся к нему, и не отвёл тёплой ладони. Полукровка, медленно подняв взгляд и тем самым прогнав мимолётное наваждение, устремил взгляд на окно, плотно завешанное шторами. Через стык между плотными тканями, просочился единственный луч солнца, что и коснулся бледной кожи Охотника. Не отрывая взгляда, Ди привстал с постели, больше не ощущая никакой слабости. Медленно приближаясь к окну, к лучу солнца, он ощутил, как сердце почему-то стало биться чаще, словно почувствовал нечто знакомое. Осторожно протянув руки к шторам, Ди сделал глубокий вдох, стараясь унять появившееся невесть откуда ощущение дежавю. Резко раскинув руки, принуждая шторы распахнуться, полукровка впустил в комнату яркий солнечный свет. Опустив руки на подоконник, не отрывая взгляда от восстающего светила, он наблюдал, как медленно солнечный диск появляется из-за горизонта, сероватая синева неба становится всё яснее, а плывущие по небу облака, что солнечные лучи проткнули, словно иголки, окрашиваются в золотисто-розовые цвета. Из года в год Ди видел множество рассветов и закатов, но почему-то лишь сейчас осознал, насколько это... Красиво. Действительно, очень красиво. Каждый рассвет никогда не похож на прошлый, каждый закат не имеет точного близнеца, точно так же, как события, что начинаются с пробуждением солнца и с его уходом за горизонт. Что же изменилось сейчас? Откуда это странное щемящее, необъяснимое ощущение, что вызвало у полукровки что-то сродни тоске? Ни одна мысль не потревожила его в этот момент, кроме единственной – после кошмара, он словно действительно пробудился, вырвав из лап Тьмы что-то, чего Ди очень и очень давно был лишён.       Неужели он когда-то перестал замечать мир? Виновны в том долгие столетия жизни? Возможно, лишь отчасти, ведь за столько лет жизни уже мало что могло бы удивить. Или беспрестанные путешествия повлияли на его безразличие к окружающему миру? Ди видел такие пейзажи, что обычным людям, осело живущим в городах и поселениях, никогда не вообразить, а тем более – никогда не увидеть.       Дикие, непроходимые леса, полные какой-то мистической силы, войдя в которые начинаешь чувствовать – они, словно живые, дышат, шепчутся меж собой на своём языке, что никогда и никому не понять. Он видел горы, что поражали своей высотой даже его, заставляя на недолгие мгновения остановиться и любоваться их величием. Ди не единожды, слыша тяжёлое дыхание коня под собой, стремительно скакал по степям, качающимся в порывах ветра сухой или изумрудно-зелёной травой, и иногда казалось, что этим прериям нет предела. С высоты крутых скалистых берегов видел глубинно-синие океаны и чёрные, красные, жёлтые моря, плещущиеся в них неукротимые волны, иногда мирные и спокойные, а иногда настолько великие и буйные, что, казалось, вот-вот и водная пучина поглотит весь мир. Без труда Ди находил верный путь в безжизненных и обжигающих своим горячим дыханием, безжалостных к слабым существам пустынях, что засыпали песком отклики былой цивилизации и когда-то пески поглотят их до конца. Охотник видел сотни, тысячи разнообразных зверей, чудовищ и созданий, поражающих своей красотой, мощью или опасность. Изрыгающих пламя огненных и замораживающих жидким азотом ледяных драконов, загадочных и коварных сфинксов, горделивых и своенравных грифонов, титанических морских змеев и кракенов, крикливых и агрессивных гарпий, нелюдимых лесных духов, кровожадных циклопов, странных и жестоких озёрных лошадей с рыбьими хвостами вместо задних ног, что жители далёких островов называют «келпи», мутантов, да таких, что тяжело представить, как можно было создать нечто столь ужасное, и стольких многих прочих, что можно было написать целый бестиарий из не менее, чем нескольких десятков книг. Казалось бы, вот она – привилегия долгой жизни, что смертному никогда не получить, ведь когда-нибудь настанет час и закат или рассвет для человека станет последним.       Ди и не помнит того момента, когда мир стал для него чем-то вроде фона, на котором он исполняет свою работу, что стала целью существования. Не помнит, когда столь невероятный мир вокруг вдруг стал монохромным, просто лишился цвета, а сам Ди шёл по нему чёрным пятном, отталкивающим любой свет, то ли это чужие чувства, то ли собственные. Лишь крайне редко какие-то слабые порывы в душе заставляли Охотника остановиться. Только в эти мгновения странного, призрачного проблеска в душе, он вновь замечал мир, видел его краски и неповторимые пейзажи, увидеть которые – и ни разу не повториться! – доступно только ему. Только встречая немногих людей, что своими поступками могли разбудить в нём какие-то давно забытые чувства, это ощущение появлялось снова. Но затем... чувство уходило, растворялось, утихало, так же быстро, как и появлялось, словно не имея сил добиться чего-то большего. Мир вновь терял цвет, а беспрестанные путешествия в этом сером мире иногда подкрашивались тёмным цветом крови. И на том всё. Из дня в день, из года в год, из столетия в столетие, и, казалось, этому не будет конца. Но теперь... Ди отчётливо ощущает, что-то в нём изменилось. С приходом тех воспоминаний и чувств, так давно закрытых и до этой поры недоступных. Скорее всего, с течением времени он вспомнит что-то ещё, как станут просыпаться и другие чувства. Но к лучшему ли это? Сейчас не хочется думать об этом. Сейчас, пока никто не видит и не посмеет осудить, он позволяет себе то, чего не позволял очень давно – приостановиться и не думать ни о чём. Солнце нежно касается лица Ди незримым и тёплым лучами, отвлекая от мыслей. Глядя точно на восстающий пламенный диск, Охотник на мгновение замирает, словно очарованный. Поднимаясь всё выше, солнце меняет свой цвет, добавляя небесам и миру других красок. Ощущение, раньше появляющееся столь редко, что Охотник никогда о нём не задумывался, появилось вновь, но теперь намного ярче и сильнее, путая мысли Ди. На несколько мгновений он забыл, как дышать, думая, что это чувство исчезнет, как случалось прежде. Но...       Небосвод по ходу неспешного, сонного восхождения солнца стал обретать новые краски, искрящиеся, тёплые, давно забытые.       Уста Ди дрогнули. Тихий, слегка охрипший голос полукровки нарушил тишину, а взгляд его не отрывался от сияющего, золотого солнца. Золотого, как он. - Адриан...

***

      Как только солнце коснулось домов Раванны, на улицах сразу же стали появляться люди. Многие из них, шествующие по своим делам, были на вид какими-то зажатыми, напуганными и усталыми. Возможно, некоторые даже не смогли уснуть этой ночью, когда собственными глазами узрели то, что произошло вчера вечером, а именно – восход Багровой Луны.       Возможно, эта аномалия станет самой обсуждаемой на ближайшее время, ведь, пусть немногие, но люди знают значение этого явления, а значит, вскоре слухи расползутся по всему Фронтиру, точно шипящие ядовитые змеи, отравляющие сознания людей страхом. Те, кому хорошо известна история Фронтира, прекрасно знают, что Багровая Луна восходила за всё время существования этого жестокого мира лишь несколько раз, и последний раз это ужасающее событие произошло, когда вампиры стали свирепствовать на земле, словно голодные и обезумевшие от власти звери. Багровая Луна стала предвестником чудовищных времён, наполненных ужасом, невообразимыми бесчинствами бессмертных и реками людской крови. И вот, когда все люди почти забыли о тех леденящих кровь временах, когда, казалось бы, вампиры вот-вот исчезнут из этого мира, уничтожаемые охотниками, Багровая Луна взошла на небе, разливая свой кровавый, жуткий свет по всем уголкам Фронтира. - Что теперь будет? – читается немой вопрос в напуганных глазах каждого прохожего. На протяжении трёх часов кровавое светило вводило в ужас людей, чья сонливость развеялась до первых лучей солнца. А тех, кто имел возможность пропустить это явление, не увидев собственными глазами, постигла участь более незавидная – спящие люди мучились в неразрушимых оковах чудовищных кошмаров до тех пор, пока не поднялось солнце. На многих улицах Раванны из открытых окон слышится плач маленьких детей, видевших во снах окровавленных, клыкастых чудовищ с горящими красными глазами. Кто-то во сне видел, как ночные существа убивают родных и любимых, да такими зверскими способами, что от одного лишь взгляда на эти вещи можно отдать душу Господу, которому люди с самого утра стали молиться ещё усерднее, умоляя предотвратить любые беды, защитить и уберечь. - Как забавно вы трепещите от страха, маленькие, никчёмные, ничтожные существа... – тихо, протягивая гласные, произнёс человек, что наблюдал за снующими жителями Раванны из узкого проулка меж небольших двухэтажных домов. На вид этот мужчина был самым обычным, ничем не отличающимся от простых жителей города, на лицо был даже несуразен, одёжка слегка потрёпана, а голос хрипловат, как бывает у курящих. Прислонившись плечом к стене и сложив руки на груди, он наблюдает за домом на соседней улице, который был последним в ряду и который люди ещё с вчерашнего утра начали обходить, так теперь вовсе стали бросать на строение странные, короткие взгляды. Мужчина склонил почти облысевшую голову к плечу и усмехнулся, увидев движение в окне на втором этаже того дома. Показавшийся на свет солнца силуэт на мгновение смыл улыбку с лица этого человека, а глаза его как-то даже восхищённо расширились. Столько силы в этом крепком теле, такая чарующая, но ледяная красота, что ничуть не туманит восхищения. - Нет-нет, так не должно было быть... Ты должен был принять своё наследие, восседать на троне своего Отца, повелевать и властвовать этим жалким миром... - хрипло прошептал мужчина, не прекращая заворожённо глядеть на открывшийся ему образ, - Но ты выбрал жизнь изгнанника, принц без короны... В следующее мгновение желтозубая улыбка вновь появилась на несуразном лице человека, он отвёл взгляд и полностью прислонился к стене спиной, устремляя взгляд к небу, представляя там не голубое небо, а красный диск луны, появление которого он ждал не одно тысячелетие. - Ты также немыслимо прекрасен, как и твоя Багровая Луна... – прошептал кривозубый мужчина и вновь кинул короткий взгляд на то самое окно, но черноволосый и бледнокожий силуэт исчез за плотной тканью штор, скрывшись от солнечного света и глаз тайного наблюдателя, что так и остался незамеченным. - Наконец-то ты по-настоящему пробудился. И теперь ты готов, как и я... - вновь изрёк человек и, отстранившись от стены, стал неспешно идти вглубь проулка, дальше от улиц и скрываясь в тени. Он склонил голову к одному плечу и к другому под неприятных хруст шейных позвонков, и тут же лицо этого человека страшно перекосило, кожа будто начала пузыриться изнутри, влажно потрескивали кости его тела, медленно меняя структуру с одутловатого, на вытянутое и стройное. Перепачканная пылью и машинным маслом одежда словно задымилась чёрным дымом и преобразилась в опрятные брюки, уходящие в сапоги, засаленная и растянутая майка сменилась чистой рубашкой кофейного цвета, а на плечи лёг тёмно-коричневый удлинённый пиджак. А лицо, лицо! Черты пухлого лица, искажённого подкожными волдырями, стали меняться, словно подтягиваясь и становясь пусть не аристократично изящными, но вполне привлекательными. Голова, вместо залысины, поросла короткими, но ухоженными волосами каштанового цвета. Мужчина, чей вид разительно изменился всего-то за десяток секунд, приостановился, поправляя появившиеся на руках тёмные перчатки, улыбнулся самому себе весьма притягательной улыбкой. - Уже очень скоро... - грудным, бархатным голосом произнёс человек. В его тёмных глазах появился странный блеск, застывший лишь на краткий миг, но блеск такой, который встречался бы у хищного животного, неизлечимо больного сказом. Взгляд на мгновение стал стеклянный, безумный и с бессвязной примесью вожделения. Лицо человека пару секунд вновь покрылось подкожными волдырями, будто лишь одна какая-то мысль вызвала у мужчины волнение, что заставило ложный облик зарябить. Улыбка этого человека стала ужасающей, каждый из передних зубов вытянулся, преображаясь рядами сплошных клыков, кончики которых лизнул острый язык. А глаза! Глаза этого человека потеряли цвет, оставив на белках сами лишь зеницы. Стоило человеку моргнуть, пропал тот ужасающий оскал, коим стала улыбка, а жуткие белые глаза человека снова обратились карими. Направившись по неизвестному направлению вглубь улиц Раванны, мужчина тихо прошептал, не в силах сдержать себя. Хотелось произнести это вслух: - Скоро мы встретимся, моя амброзия.