***
Накануне Нового года Ольга, отправляясь к Горгию, прихватила с собой кроме аккуратно упакованного в яркую коробку рождественского печенья ещё и купленную в супермаркете маленькую ёлочку в красно-золотых украшениях. Просто так, а если командиру этот дешёвый китайский ширпотреб не понравится, он может его выкинуть. Ёлочку Горгий выкидывать не стал, поблагодарив, поставил её на обеденный стол, обрадовался печенью, а затем вручил Ольге свой подарок. Это оказалась книга, первое издание Джорджа Мартина «Fire & Blood». Книгу командир попросил купить в верхнем мире кого-то из друзей, то есть позаботился о подарке заранее. Ольгу это тронуло. К шикарному изданию прилагалось ещё кое-что: рисунок Горгия, Ольгин портрет в образе лесного эльфа, в средневековом мужском наряде, с торчащими из-под зелёной шапочки заострёнными ушами и цветком в руке. Это было неожиданно: до этого никто Ольгу не рисовал. Но это оказался не первый сюрприз вечера. Горгий посерьёзнел, усадил её на диван, подошел к рабочему столу и убрал лист бумаги, закрывавший стоящие там, прислонённые к стене два небольших портрета. У Ольги перехватило дыхание — на неё смотрели погибшие товарищи: Алёна Лебедь и Вано Аспид, какими они предстали на своей свадьбе в Большом зале. Счастливый, гордый Вано и светящаяся тихой радостью нежная зеленоглазая Алёна, как прекрасны они были тогда! На глаза навернулись слезы, Ольга старалась их сдержать, но не смогла, закрыла лицо ладонями. В руки ей сунули чистый белый носовой платок из тонкой шелковистой ткани. Выплакавшись, она утёрла глаза, скомкала в руке платок. Слова оказались не нужны: и так всё понятно по её реакции. Горгий сказал, что эти портреты предназначены для Натэллы, дочки Алёны и Вано, а отдаст этот подарок её дедушке с бабушкой леди Эдита, как уже передавала подарки от Рамзеса, Ольги и Рустама с Миргеном. На мольберте размещался ещё один холст побольше, но что изображено на нём, рассмотреть с её места было нельзя. Дома Ольга выстирала, высушила и рассмотрела платок из тонкой льняной ткани, подрубленный явно вручную, с вышитыми инициалами — латинскими G.S. Ольга подумала, что платок выглядит раритетом из девятнадцатого века. Возвращать его хозяину было неловко, так что она оставила платок у себя.***
Вскоре Горгий показал ей ещё одну свою работу. Оказывается, раненый командир тоже видел тот страшный момент во время ликвидации прорыва — на картине взлетевшая над чудовищем Алёна Лебедь падала вниз головой, преображаясь в тонкую белую фигурку с жезлом в вытянутых руках. Сверкающий жезл-меч нацеливался остриём в единственный круглый, багровый глаз монстра. Извивающиеся страшные щупальца бессильны были поймать самоотверженную героиню, стремительную, как луч света, воплощённый в девичьем теле. До гибели девушки и чудовища оставались считанные мгновения. У лап монстра на окровавленном полу лежал мёртвый Вано. Художник милосердно скрыл тенями нижнюю половину его разорванного надвое тела и разбросанные по полу внутренности. На этот раз Ольга ушла выплакаться в ванную, посидела там, умылась и вернулась в гостиную. Горгий стоял у мольберта с картиной, задумчиво глядя на неё. Ольга подошла к нему и тихо произнесла: — Так всё и было. Об этом не должны забыть. — Об этом будут помнить, — откликнулся Гор. — Она спасла нас и ещё много жизней. А я не смог уберечь их. Ольга сжала его ладонь. — Ты запечатал прорыв вовремя, до того, как пришло второе такое чудовище, и спас многих. Ведь, чтобы прикончить второго монстра, пришлось бы пожертвовать жизнью кому-то ещё. Они постояли, глядя на картину, вновь переживая случившееся. Молчали, другие слова были не нужны сейчас. Наконец Ольга спросила: — А что будет с этой картиной? — Если она понравится Совету, её повесят в галерее Памяти. Если не понравится, картину спрячут в архиве. В Ольгиной голове будто сложился паззл из обрывков уже известной информации: «спрячут в архиве», «загадочная картина, написанная очевидцем подвига Двухсот и спрятанная в архиве», «Горгий видел то легендарное Запечатывание на заре времён». Робея, она спросила: — Гор, а та таинственная картина в архиве, где изображён подвиг Двухсот и Запечатывание — она твоя? Ты её написал? — Я, — просто ответил Горгий. — И она вовсе не так ужасна, как рассказывают. Кровь из неё не сочится, краски самые обычные, вот только запечатлены на ней не только люди. Если уж быть точным, то таких как ты среди Двухсот было немного. Большинство из них походило на меня. Сама понимаешь, не всем людям такое могло понравиться, и картину спрятали, чтобы не портить возвышенную легенду о прекрасных героях. Впрочем, не будем об этом. — Эту картину никто не посмеет спрятать! Иначе я разнесу по камушкам весь архив и достану и её, и ту, другую картину. Пусть сами убедятся, что ничего страшного в ней нет, — пылко высказалась Ольга. Горгий улыбнулся. — Знаю, ты боевая белочка, способная гоняться за приглянувшимся жёлудем так же настойчиво, как саблезубая белка в мультфильме. Горы можешь свернуть и континенты расколоть. Ольга не поняла, комплимент это или нет, но на всякий случай съехидничала: — Не знала, что суровый командующий севера смотрит детские мультики. — Ну не мог же я пропустить известный, разрекламированный мультфильм, где действуют саблезубые тигры, и один из них даже положительный персонаж. Они печально улыбнулись друг другу, и Ольга ретировалась домой, переживать и обдумывать случившееся. Горгий в этот вечер выглядел чуть более расслабленным, словно с него упал какой-то груз. Она поняла, что командир мучился чувством вины за смерть Вано и Алёны, и теперь, выплеснув свою боль в живопись, немного успокоится. Через несколько дней картина исчезла с мольберта, и Горгий сообщил, что Совет её одобрил. Полотно разместят в галерее Памяти во дворце. Сам он там не был, ему рассказал об этом Хабиб Павиан, представивший произведение Совету. Ольга ходила во дворец посмотреть на картину вновь, а заодно обнаружила в той же галерее ещё около сотни похожих по стилю портретов погибших Проводников. В нижнем углу каждого такого произведения она заметила знакомую теперь подпись Горгия.***
Когда картина заняла своё место в галерее Памяти, у Горгия словно камень с души упал. Ольга слышала, как в беседе с Рамзесом он обмолвился о том, что ему нужно другое занятие. А уж Рамзес постарался, чтобы об этом узнали заинтересованные персоны. Фарадж Лев предложил Горгию давать желающим уроки фехтования, а леди Эдита — читать лекции, но Гор сухо отказался, ничего не объясняя. Ольга считала, что понимает причины отказа: неприятно, когда на тебя пялятся не всегда тактичные люди, перешептываясь за спиной: «Вот тот чудик когда-то был Махайродом» или «Этот выгоревший бесполезный неудачник ещё будет нас чему-то учить?». Но работа Горгию была нужна, дальше сидеть без дела он считал неприличным. Когда в один из вечеров Ольга рассказывала как прошёл ее день и упомянула, что в теплицах не хватает специалистов, Горгий настоял на том, чтобы следующим же утром вместе с Ольгой наведаться к ней на работу. Теплицы находились не так уж далеко от жилища Горгия. Заведующий лабораторией и теплицами чернокожий Сефу Носорог стал Стражем лет на сорок раньше Ольги, и ещё не успел накопить магической силы достаточно, чтобы изменить свой физический облик и избавиться от близорукости. Носорог даже очки уронил, когда услышал, что бывший командующий северного узла Горгий желает трудиться под его началом. Из-за широкой спины Горгия Ольга сделала умоляющие глаза, и Сефу понял — принял Гора на работу и поручил Ольге шефство над новичком. Другие Проводники, работавшие в теплицах, относились к новому коллеге ровно, во всяком случае не шарахались от него. Сефу придерживался тона, заданного Горгием с начала совместной работы: вежливо отстранённого, сугубо делового. Позже Сефу сказал Ольге, что в свое время его идею о закупке оборудования для лаборатории и теплиц одним из первых поддержал в Совете Горгий вместе с Хабибом Павианом. Поработав рядом с Гором, Ольга поняла, что в теории он знаком с основами гидропоники, а в том, что её дотошный командир быстро вникнет во все мелочи практики, сомневаться не приходилось. Так и случилось. Горгий охотно возился с растениями, составлял и менял растворы, сажал, подрезал, подвязывал, собирал урожай овощей и зелени, но Ольге казалось, что больше всего он ценил возможность приходить на работу в этот отдалённый уголок поселения по безлюдным улицам раньше всех и уходить позже всех, когда улицы совершенно точно опять опустеют. По молчаливому согласию коллег, работать за пределами теплиц, например, в дворцовом саду, Горгию не приходилось.***
Горгий настаивал на том, чтобы теперь Ольга больше времени уделяла тренировкам и самообразованию. Она так и поступила, навещая его чуть реже, чем раньше. Кроме продуктов она приносила ему новости верхнего мира, книги, иногда газеты. Мирген с Рустамом доставили командиру ноутбук со свежими фильмами, а ридеров Горгию подарили целых три, с подборками книг на разных языках. Когда Ольга приходила в гости к Горгию, они обедали вместе и беседовали о прошлом. Однажды она уговорила его спеть для неё. Как-то вечером, когда Горгий рассказывал Ольге о былом великолепии столицы Византии, прямо перед ними в гостиную из воронки на потолке спрыгнула необычайно возбуждённая Аврелия Терция. Её каштановые косы, обычно аккуратно уложенные в узел, сейчас растрепались. — Шевелятся, они шевелятся! — воскликнула она. Глядя на недоумевающие лица друзей, Аврелия радостно пояснила: — У Рамзеса на правой ноге шевелятся пальцы. Регенерация идёт. Я так рада! Подскочив к улыбающемуся Горгию, воодушевлённая Аврелия чмокнула его в щеку, воскликнув: — Рэм будет ходить, восстановится, а значит и ты тоже, Гор! Она стиснула в объятиях вскочившую Ольгу, поцеловала и её, повернулась на пятке как девчонка, и исчезла в разноцветном вихре, унёсшем её наверх. После паузы Горгий сказал: — Я увижусь с Рамзесом завтра. А пока эту новость надо отпраздновать. Как ты считаешь, Оля? В холодильнике есть кое-что подходящее для этого случая. И они отпраздновали, вдвоём умяв килограмм пломбира с вареньем разных сортов. Баночки домашнего варенья приносили Горгию Агнес Белая и другие женщины. Ольге особенно нравилось варенье из грецких орехов от Тинатин Соколицы, а попробовав морковное варенье от Агнес, Горгий сказал, что раньше не подозревал о том, что из обычной морковки можно сделать такое лакомство. Пока они ели мороженое, Ольга расспрашивала Гора о здоровье их общего друга. Горгий уверял, что боли в спине у Рамзеса — признак того, что регенерация идёт, требуется только время и терпение для полного восстановления. — Вот увидишь, когда исполнится год со дня прорыва, Рэм будет учиться ходить, а вскоре сможет бегать и танцевать. Конесно, Ольга помирила лекции, но послушать опытного товарища полезно. По словам Горгия для сильных Проводников регенерация утерянных частей тела дело обычное: у него самого отросла кисть руки, у кого-то вырастали руки целиком, ступни, нога, ампутированная выше колена, как у Надира Ворона, или даже гениталии. Удивлённая Ольга поинтересовалась: — Кому же так не повезло? — Фотию Лису. В родной Византии он был рабом-евнухом, поднявшимся до высоких постов во дворце императора. Когда он попал сюда и вошёл в силу, то отрастил себе утраченное. — Он, наверное, сильно обрадовался? — осторожно спросила Ольга. — Обрадовался, это мягко сказано. Фотий ликовал. Когда опробовал и убедился, что всё работает, он стал вести себя как гиперсексуальный юнец — не пропускал ни одной юбки. Теперь Лис уже успокоился, про него больше не судачат. Ольга таких пересудов и не слышала. Странно представлять выдержанного, осторожного начальника информационного отдела Фотия бабником. Горгий продолжал: — Так что Фотия женщинам теперь можно не бояться. К слову, лет через десять тебе понадобится помощь его ведомства. Твои соседи начнут обращать внимание на то, что годы идут, а ты по-прежнему выглядишь двадцатилетней. Нужно будет поменять место жительства, документы, придумать легенду. Люди Фотия тебе помогут и сделают первоклассные фальшивые документы. Но тебе самой заранее придётся присмотреть место, куда ты переедешь, и отложить деньги на приобретение нового жилья. Даже до пробуждения своего магического дара Ольга выглядела моложе своего настоящего возраста лет на пять, и всё ещё оставалась совсем юной на вид. Подумав про Рустама Волка, она спросила: — А как же быть тем, у кого живы родные? — Они могут добавлять себе возраста с помощью иллюзий. Ты, кстати, тоже можешь выбрать этот вариант. В свой срок люди Лиса проинструктируют вас, каким образом это делается. Ольга пошутила: — Можно подумать, что я разведчица, а отдел Фотия этакое мини-ЦРУ или ФСБ. Горгий усмехнулся: — Беда с этими современными переименованиями. Один Рю по-прежнему предпочитает называть свое ведомство казначейством, а не финансовым отделом. До того, как у нас стало модным называть старые явления в соответствии с новыми веяниями в верхнем мире, ведомство Лиса звалось тайной службой. Это в двадцатом веке Фотий влюбился в технические новинки типа камер, диктофонов, компьютеров и настоял на том, чтобы его секретную службу стали называть информационным отделом. Просто и со вкусом, как уверял он Совет, никаких ассоциаций с сыском, допросами с пристрастием, ликвидацией предателей и прочими буднями спецслужб. От изумления Ольга приоткрыла рот. — А что, отдел Фотия этим занимался? — Ещё как, — серьёзно подтвердил Горгий. — Именно люди Фотия выслеживали и убивали дезертиров, тех, кто по дурости решил, что сможет увильнуть от обязанностей Проводника, скрывшись в верхнем мире. Ты знаешь, что тот, кто решится раскрыть тайны Лабиринта, наши тайны обычным людям, умрёт на месте — таково заклятие, наложенное на нас во время Посвящения. Но некоторые глупцы решали, что рисковать жизнью в Лабиринте они не желают, а хотят жить в верхнем мире, не рассказывая о себе и пользуясь магическими способностями. Свои кольца, метки, жезлы они бросали, пытались замаскироваться, но этих презренных трусов находили и убивали. Через неделю, год или десять лет, их всё равно настигали и карали. Разве только в последние века, когда нравы смягчились, Высокий разрешил ради эксперимента оставить в живых парочку дезертиров, поселившихся в безлюдных местах, чтобы посмотреть, насколько долго они протянут без магической подпитки Лабиринта. — А кто-то из них сейчас жив? — Только одна сумасшедшая женщина. Она прячется где-то на Васюганских болотах в Сибири, а ведь в начале прошлого века блистала на балах Санкт-Петербурга и Москвы. Ладно, не будем о ней. — Ты говоришь, что Фотий Лис влюбился в компьютеры? В его возрасте? Горгий засмеялся: — Рамзес и я старше Лиса, но компьютерами и телефонами пользуемся. Фотий и впрямь влюбился в современную технику, точнее в шпионские гаджеты. Он хотел и в Цитадели понаставить камер и диктофонов. Совет проголосовал против, но Лис не унялся. Когда Радж нашёл скрытые камеры в своих апартаментах, даже в спальне, он очень рассердился и набил Лису морду. Ольга представила себе тонкое, умное лицо голубоглазого Лиса, внушительные кулаки Шакала, и ей стало жалко Фотия, хотя тот огрёб заслуженно. — А Фотий не дал ему отпор, не пожаловался на Раджа? — Нет. До Лиса дошло, что он перешёл границы и ещё легко отделался, учитывая возможности разъярённых повелителей. Мы с Хапи тоже при этом присутствовали, хотя и не прикладывались к хитрой Лисьей физиономии. Надо отдать должное Фотию, он вытерпел взбучку, но не сообщил Раджу имена техников, установивших камеры, хотя Шакал этого требовал. За своих подчинённых Фотий горой стоит, он им как отец родной. — А зачем Лису камеры в спальне Раджа? — спросила Ольга. — Он рассчитывал увидеть «Камасутру» вживую? Коротко рассмеявшись, Горгий ответил: — Примерно так Фотий и объяснял, мол, исключительно личный интерес и желание перенять какие-нибудь секретные приёмы. Тут Радж совсем взбеленился, и нам пришлось его придержать. Ольга осмелилась заметить: — Избиение это самоуправство и жестокость. Мне казалось, что члены Совета общаются между собой как-то цивилизованней, без мордобоя. — Лис понял, что совершил глупость и не хотел бы, чтобы о ней стало известно другим членам Совета или остальным Проводникам. Ты тоже никому не рассказывай об этом. Я Фотия привел в пример только для того, чтобы ты поняла, что у нас регенерируют даже давно утраченные органы. У Рамзеса травма недавняя, и у него тем более всё будет хорошо. О просчёте Лиса тогда не услышал никто, кроме нас четверых и Высокого. Радж наказал его сам и не покалечил, Фотий остался боеспособным, а синяки маскировал иллюзией. Да если бы Лис у себя в Византии узнал, что за ним следят в его личных покоях, то без колебаний приказал бы убить такого наглеца. — Но это всё равно жестоко, — настаивала Ольга. Горгий пожал плечами. — Я уже говорил тебе, что с командующими шутки плохи. Остальные члены Совета тоже не благонравные детишки. Да что там говорить о членах Совета. Как-нибудь спроси у нашего милого Морского Котика, сколько зарубок по числу убитых врагов он сделал на прикладе своей винтовки во время Второй мировой войны, когда был снайпером Романом. — А как он умудрялся совмещать войну и дежурства в Лабиринте? С помощью двойника? — спросила Ольга. — Ну да. Пока Рамзес бегал в Лабиринте, его двойник наверху стрелял. После дежурства Рэм шел воевать сам. В самом деле, Рамзес достаточно силен, чтобы создавать двойников. Ольга спросила о другом: — Судя по твоему описанию, подчинённые Фотия Лиса все сплошь Джеймсы Бонды, а я таких среди нас сразу и не припомню. К кому мне потом обращаться за фальшивыми документами и легендой? К самому Фотию неудобно. — Они сами тебе напомнят, когда придёт время. Если вдруг забудут, то заглянешь во дворец, информационный отдел располагается там. А если хочешь получить совет неофициально, обратись к Арнольду Полосатому. Ольга чуть не подавилась вареньем — добродушный скромняга Арнольд, серый полосатый кот, совершенно не походил на Джеймса Бонда. Заметив её удивление, Горгий усмехнулся. Она сложила в уме кусочки информации и огорошила уже его вопросом: — Так ты поэтому выгнал Арнольда, когда тот пытался помочь тебе? Потому что он работает на Лиса? Одобрительно глянув на неё, Горгий ответил: — Верно. О своих душевных болячках я предпочитаю рассказывать проверенному человеку — Рамзесу. Он, конечно, тоже был сотрудником тайной службы при предшественнике Лиса Хосрове Сэнмурве, но после его гибели отошёл от дел, став, так сказать, внештатным консультантом. Фотий Лис не слишком ладит с сотрудниками старше себя. Зато он благоволит талантливой молодёжи вроде нашего хакера Полосатого, мол, будущее за ними, а не за замшелыми ископаемыми. В свою очередь, Арнольд предан Фотию и рассказал бы ему всё, что узнал от меня. Ведь Лис умеет спрашивать ласково, вкрадчиво и получать нужную ему информацию не хуже Рамзеса. Ольга вспомнила, как быстро и непринуждённо Рамзес в их первую встречу выспросил у неё всё, что хотел знать. Ей пришло в голову другое: — Вы с Рамзесом беседовали в дворцовом саду. Разве Лис не мог там понаставить «жучков» и камер? — После инцидента с Раджем Высокий прямо запретил Фотию пользоваться этими штуками в Цитадели. С тех пор Лис вроде бы держится в рамках. Но на всякий случай Радж и те, кто может это делать, стали регулярно проверять помещения на наличие камер. В Цитадели больше ничего не находили. В дворцовом саду и в моей квартире шпионского оборудования точно нет, проверили все, кому не лень. — А как можно найти в комнате скрытые камеры? И почему нам на занятиях про это не говорили? — На ученических занятиях вам в первую очередь рассказывали о самом важном: как выжить в Лабиринте и выполнить свой долг. Учили базовым, простым вещам, которые могут осилить новички, ещё не накопившие магическую силу в большом количестве, например, перемещаться, поднимать големов и управлять ими. Но кое-кто, — Гор приподнял бровь, и Ольга смешалась, — не слишком внимательно слушал… С лёгкой укоризной посмотрев на неё, он продолжил: — О других полезных в обычной жизни магических штучках Проводникам полагается узнавать самим. Библиотека открыта для всех, нужное руководство тебе выдадут, стоит только попросить. Не пренебрегай самообразованием, Белка. Леди Эдита, Набу, Надир, Лю Гун, Рамзес и другие читают хорошие лекции, так что следи за их расписанием. В библиотеке можно посмотреть видеозаписи прежних лекций. Помолчав, Горгий сказал: — Я не могу тебе показать, как это делается. Не может же безногий учить бегать атлета. Если захочешь поупражняться в фехтовании или научиться стрелять из обычного оружия, послушать воспоминания о былом, я к твоим услугам, но за советами по поводу освоения магии обращайся к другим. Займись самообразованием, и не бойся, без твоего неусыпного пригляда я не покончу с собой. Ольга порозовела. Покосившись на неё, Горгий произнёс: — Признаться, я думал об этом, полез за пистолетами, а ты их спрятала. Искал я их минут десять, квартира же маленькая. Нашёл, подумал и перепрятал уже от тебя. Потом не раз доставал, смотрел на них и снова убирал. Я не мог раньше сказать тебе об этом, не мог обещать, что не убью себя. Но теперь можешь успокоиться на этот счёт — я понял, что такой выход не для меня. Буду жить потихоньку, работать, рисовать, а может и за мемуары засяду. Набу Мушруш уже упрашивал написать статью в очередной сборник, с неё и начну. Носорог мечтает получить в верхнем мире степень по антропологии, а тут я ему подвернулся в качестве объекта исследования. В общем, не волнуйся за меня, буду жить тихо, мирно, незаметно, не мозоля глаза людям, и обо мне постепенно забудут, как и о другом нашем выгоревшем. — Что? — не поняла Ольга. — Каком ещё другом выгоревшем? — Я ведь не один такой здесь. Есть ещё один выгоревший, датчанин Вальдемар. Ему лет двести. Он работает техником, присматривает за системой водоснабжения и канализации. Его шеф Луций Аквила следит за тем, чтобы Вальдемар получал все необходимое, а с кухни Робера ему домой носят еду. — А что с ним случилось, как он выгорел? — Вальдемар был зелёным новичком, выгорел в свой второй или третий выход в Лабиринт. Это тёмная история, во многом виноват его наставник. После несчастного случая Высокий предлагал Вальдемару вернуться в верхний мир. Ему стёрли бы память, дали денег, и он мог бы начать новую благополучную жизнь в достатке, жениться, завести детей и внуков. Но Вальдемар предпочёл остаться здесь, умолял Высокого позволить ему жить в Цитадели, с воинами света, как он выразился. Высокий согласился. Потом Вальдемару ещё дважды предлагали вернуться в верхний мир, но он отказывался. От него отстали и постепенно забыли. К тому же он нелюдим и не показывается в обществе, живёт отшельником. Ты не слышала о нём, потому что Проводники не любят вспоминать о выгоревших. Эта информация ошарашила, но пока Ольга только спросила: — Ты говоришь, ему предлагали вернуться в верхний мир, только стерев память. А разве тебя не отпустили бы наверх на таких условиях? По твоим словам, Вальдемару и компенсацию денежную обещали дать, а ты меня высмеял, сказал, что выскочить из колеса с деньгами невозможно. Помолчав, Горгий откашлялся и, не глядя ей в глаза, ответил преувеличенно бодрым тоном: — У меня другой случай. Я же не новичок, не вчерашний ученик. У меня слишком много памяти пришлось бы удалить. Поверь, я сам это делал и знаю, что память за много тысячелетий так просто не сотрёшь. Это тяжело, болезненно, опасно для объекта. Если бы такое теоретически удалось, и я бы выжил, не превратившись в овощ, то вместе с огромным пластом моей памяти исчезли бы многие навыки. Ты правда хотела бы, чтобы я очутился наверху, не зная, как пользоваться унитазом? Не хочу становиться экспонатом музея антропологии. Ольга пробормотала: — Извини, конечно, я этого не хочу. Просто я не знала. — Вот именно, — мягко сказал Горгий. — Не знаешь и не догадываешься. Ничего, со временем узнаешь. У тебя всё впереди.