Чудовища и красавица

      Большой зал выглядел так же, как несколько дней назад: на возвышении стоял тёмный трон, а у него заняли свои места Горгий с братьями в ярких церемониальных мантиях и Фарадж в белоснежном бурнусе. У подножия возвышения стояли члены Совета, а вокруг толпились остальные. Центр зала оставался свободным. Ольга с Амандой нашли в толпе сидящего в кресле Рамзеса, вокруг которого собрались Рустам и Мирген с Ай Арыг. Все ждали, переговариваясь вполголоса.       Вдруг золотой анкх на спинке трона засиял и погас. Настала тишина. На троне возникла фигура Высокого, как всегда в чёрных одеждах и маске, и Проводники поклонились ему. Владыка оглядел зал и махнул жезлом. Помощники Пентаура вывели в центр зала Никифора Быка и Хусейна Жеребца в наручниках и блокирующих их магические способности ошейниках. Бледный, с красными от недосыпания глазами Пентаур подошел к возвышению, низко поклонился. Когда он произнёс церемониальное приветствие и попросил позволения говорить, Высокий качнул жезлом в знак разрешения.       Хранитель Закона изложил обвинения в покушении на убийство Горгия. По словам Пентаура, доказательств достаточно: жертва покушения выжила и изобличила нападавших; имеется признание умершего Карлоса Добермана. Другие обвиняемые под грузом неопровержимых улик тоже признались. Им по очереди дали слово, и они подтвердили, что имели умысел убить Горгия, так как презирали его и считали опасным. Могучий Никифор Бык заявил:       — После того, что здесь устроил Вальдемар, стало понятно, что любой выгоревший опасен. Мы хотели защитить город. Горгий чуть поумнее датчанина, мог бы наворотить такого, что никому бы мало не показалось. Мы всего лишь хотели предотвратить страшное преступление, можно сказать, приняли превентивные меры.       Выглядевший моложе Никифора, бледный, с бегающими глазами Хусейн поддержал Никифора. Запинаясь, он попросил не казнить их, ведь Горгий жив.       Повинуясь знаку Высокого, Хранитель Закона дважды спросил, не выскажется ли кто-нибудь в защиту обвиняемых. Поднял руку и попросил слова Фотий Лис. Ольга вспомнила, что Фотий византиец, как и Никифор. Уроженцы исчезнувшей Византии, которых осталось очень мало, обычно поддерживали друг друга.       Фотий просил не наказывать обвиняемых смертью, ведь их жертва осталась в живых. Лис признавал, что преступники действовали из ложных побуждений, полагая, что их действия пойдут во благо. Он спокойно излагал свои доводы:       — Увы, нас так мало, что нужно дорожить жизнью каждого Проводника. Достопочтенный господин Горгий, к счастью, жив, и в таком случае смерть для покушавшихся станет явно несоразмерным наказанием. Мы же всегда старались придерживаться принципа справедливости и соразмерности наказания преступным деяниям. Тем более, что непосредственный исполнитель покушения, Карлос, уже мёртв.       Ему возразил Пентаур, напомнив, что по закону покушение на убийство Стража карается смертью.       — Да, закон гласит именно так, — невозмутимо согласился Лис. — Вот только есть сомнения, стоит ли применять этот закон в данном случае? Ведь, к нашему величайшему прискорбию, досточтимый господин Горгий уже не Страж.       Опешивший Пентаур даже не смог возразить. Лис поклонился Высокому и отступил в толпу. Командующие хранили молчание, один Фарадж подался вперёд, открыл рот, но Хабиб строго посмотрел на него, шевельнул бровями, и Лев сник.       Подняв унизанную кольцами руку, попросила разрешения говорить Клариче Единорог, эффектно выглядевшая и в чёрном платье. Никифор Бык смотрел на Прекрасную восхищённо и печально, будто хотел запомнить её навсегда. Когда Клариче дали слово, она убеждённо произнесла:       — Владыка, повелители, дамы и господа, подумайте сами, ведь Фотий Лис совершенно прав. Закон предусматривает наказание за покушение на Стражей, а ведь Горгий не Страж больше! Он выгорел! А если умрут Бык и Жеребец, мы действительно потеряем ещё двух соратников — вдобавок к уже погибшим четверым! Зачем умножать наши потери? Ради чего? Прошу, пусть Никифор с Хусейном искупят свою вину честным служением. Их сила пригодится нам в бою.       Ольга подумала: «Надо отдать ей должное, Прекрасная не из трусливых».       — Вот уж слабоумие и отвага, — вполголоса заметил Рамзес.       Клариче закончила, и Пентаур спросил, кто ещё хочет высказаться. Желающих больше не нашлось. Хранитель Закона поклонился Высокому. Тот обратился к командующим, и те единодушно осудили преступников на смерть. Теперь все смотрели на владыку на троне, ожидая его приговора.       — Я выслушал вас внимательно, — начал Высокий. — Не подлежит сомнению вина преступников и то, что они действовали из ложных побуждений. Я вижу, что правовую лакуну некоторые склонны толковать в пользу обвиняемых. Вот только вы забываете о важном обстоятельстве.       Сделав паузу, он размеренно проговорил:       — Горгий — Страж. По праву рождения и предназначения, он был и будет Стражем до конца мира.       «Да, он станет Стражем внизу, на нижних ярусах, когда умрёт», — подумала Ольга.       Высокий продолжал, его голос громом раскатился по залу:       — Горгий ваш товарищ, один из ваших предводителей, на протяжении тысячелетий служивший мне верой и правдой. Вы обязаны уважать его в любом облике. Бык и Жеребец достойны смерти уже потому, что подняли руку на собрата. Их смерть будет страшной, потому что они посягнули на жизнь прирождённого повелителя.       Приговор прозвучал. Наступила тишина. Пентаур и его помощники отступили от обречённых. У Хусейна первого подогнулись ноги, рядом с ним смиренно опустился Никифор. Оба попросили пощады, а Хусейн, не стесняясь, плакал. Высокий поднёс было руку к лицу, чтобы снять маску, но тут Горгий спустился с возвышения и преклонил колено перед троном. Раздался его голос:       — Прошу тебя о милости, Высокий. Наши жизни и смерти принадлежат тебе. Но позволь мне выбрать, каким образом умрут эти люди, раз уж они покушались на меня.       После паузы Высокий холодно произнёс:       — Ты можешь это сделать.       Расстегнув золотую застёжку в виде языков пламени, Горгий сбросил длинную багряную мантию на руки подоспевшему помощнику мастера Цилиня. Под средневековым церемониальным одеянием на нём были обычные тёмно-серые брюки и дымчатая рубашка. Золотой медальон-глаз с кровавым рубиновым зрачком блестел поверх рубахи.       «Серый — цвет пепла, — подумала Ольга. — А пепел лишь воспоминание об угасшем огне. Но под слоем пепла может таиться пылающая, как этот рубин на его груди, искра живого пламени».       Горгий вышел к осуждённым в центр зала, в чёрно-белый мозаичный круг-колесо. Он кивнул Пентауру, и тот снял наручники с преступников. Бежать им было некуда — толпа тесно обступила круг. Никифор Бык стоял прямо, широко расставив ноги, чуть склонив упрямую лобастую голову в крупных завитках тёмных кудрей. Дрожащий Хусейн тоже встал и держался позади сообщника.       По знаку Горгия из-за спин зрителей в круг вынырнул Станислав Ёж, подошёл, развернул алую ткань, укрывавшую продолговатый сверток у него в руках. Взорам собравшихся предстали два одинаковых длинных меча. Их сталь отливала серебром. Гор кивнул Никифору на них.       — Выбирай первым.       Никифор придирчиво осмотрел, взвесил на руке каждый меч. Выбрав оружие, он спросил:       — А если я тебя убью, мне сохранят жизнь?       Взяв в руки свой меч, Горгий усмехнулся:       — Нет. Ты приговорён и умрёшь в любом случае. Вопрос только в том, как именно. Помнишь Ульва Серого? Ты видел его смерть.       Никифор вздрогнул, на его лбу выступили крупные капли пота.       Склонив голову к Рамзесу, Рустам тихо спросил:       — А кто такой Ульв?       Рамзес громко ответил:       — Тысячу лет назад Ульв Волк убил двоих Проводников из-за девушки. За это с него заживо содрали кожу и сожгли.       Ольга закусила губу, глядя на готовящихся к смертельному поединку бойцов. Никифор считался далеко не последним мечником среди Стражей, а у Гора ещё не зажили рёбра и ушибы после побоев. Горгий продолжал:       — Вижу, что помнишь. А ещё у тебя будет возможность прихватить с собой меня, так что на твоём месте я не стал бы ломаться.       Он нехорошо усмехнулся, но тут же стал привычно бесстрастным, занял позицию в круге. Никифор ощерился, отступил на несколько шагов, встал в боевую стойку.       — Не сомневайся, нелюдь, — проревел он. — Я отправлю тебя вниз перед собой.       С этими словами Бык напал первым. Горгий парировал его удар и перешел в наступление сам. Злоба и отчаяние делали Никифора ещё опаснее, а опыта ему было не занимать. Бойцы быстро передвигались в круге, их клинки стремительно взлетали, опускались, вычерчивая в воздухе сложные узоры, сталкивались со звоном. Это было красиво, зловеще красиво, и длилось долго. Отразив очередной удар, Никифор выдохнул:       — Жаль, я сглупил.       Он атаковал сам — и Горгий едва увернулся. Бык рявкнул:       — Надо было сразу резать тебе глотку!       С этими словами он ударил понизу, целясь по ногам противника, и тому пришлось подпрыгнуть. Горгий язвительно заметил:       — Ты зря положился на идиота Карлоса!       Никифор молча обрушил на него сокрушительной силы удар, но Горгий отбил его. Когда побагровевший, уставший Бык стал двигаться медленнее, зрители поняли, что конец близок. Люди ахнули, когда меч Горгия разрубил левое плечо и грудь противника, дойдя до самого сердца. Глаза Никифора выпучились, рот раскрылся в беззвучном вопле, и он упал, заливаясь кровью.       Горгий выдернул меч, стряхнул с него кровь, отошёл, тяжело дыша. Все молчали. Через несколько минут победитель с ледяными глазами повернулся к Хусейну Жеребцу, кивком указал ему на оружие, выпавшее из мёртвой руки Никифора, и встал в стойку. Смуглый Хусейн побледнел так, что его кожа казалась серой. Подобрав меч, он вышел в центр круга. Нападать первым Жеребец не стал, только оборонялся. Казалось, что страх сковывает его движения, и это заметили все. Долго так продолжаться не могло, и вскоре Горгий разрубил Хусейну голову.       Тот упал лицом вниз, и его кровь смешалась с кровью Быка. Горгий постоял, глядя на тела, отдал оружие Станиславу, повернулся и направился к возвышению. Преклонив колено перед Высоким, он опустил голову. Тот молчал. Горгий поднялся, и, взойдя на возвышение, занял место справа от Дирка. Помощник Хранителя закона снял с трупов блокирующие ошейники. Толпа зашевелилась, зашумела. Но тут Высокий поднял руку и сорвал с себя маску.       Взглядам открылось удивительное лицо владыки — холодное, прекрасное, андрогинное лицо статуи, какого не бывает у живых людей, с идеально правильными чертами, по которым невозможно было определить его расу и даже пол: европейские черты лица, удлиненные миндалевидные светлые глаза, эбеново-чёрная гладкая кожа.       Ольга вспомнила, что видела руки Высокого без перчаток, и тогда его кожа была светлой. Ослепительно засиял большой золотой анкх над спинкой трона — символ божественной силы и вечной жизни. Владыка сидел неподвижно, не поднял свой увенчанный маленьким анкхом жезл — он всего лишь пристально посмотрел в круг с трупами. Глаза Высокого заблистали расплавленным золотом, их блеск стал невыносим. Ольга прикрыла рукой глаза.       Из центра зала ударил вверх столб пламени и распустился диковинным огромным цветком. Длинные огненные лепестки обволокли тела Быка и Жеребца, отвратительно запахло горелым мясом. Стоявшие вокруг Проводники отступили назад, подальше от жара.       Мирген наклонился к Рамзесу и спросил вполголоса:       — Почему Он чёрный? Тогда, во время прорыва, его руки были белыми, все это видели.       — Таков карающий лик Высокого, — громко произнёс Рамзес. — Он в гневе. Да устрашатся задумавшие злое, потому что кара настигнет их неизбежно.       В эту минуту Рамзес пристально смотрел туда, где у возвышения сгрудились члены Совета.       Глядя на горящие трупы, Ольга понимала, что если бы Горгий не затеял поединок, Высокий мог освежевать и сжечь преступников живыми. Им, можно сказать, повезло — умерли быстро и без особых мучений. Разумом она это понимала, но сердце не могло принять поступок Горгия, хладнокровно зарубившего двух людей, последнего вообще как овцу.       Правосудие в Цитадели архаично, как и отношения ее обитателей, лишь слегка замаскированные флёром современных понятий. Ольга вспомнила, как носилась с идеей о пенсии и компенсации для утратившего трудоспособность Горгия, и ей стало смешно и горько. Какой наивной она была, не понимая, что Стражи не просто наёмные работники. Они посвящённые воины владыки мёртвых и должны служить ему вечно. Он распоряжается их жизнью и смертью, и выскочить из этого вечно вращающегося колеса живым невозможно. Да и после смерти это не всем удаётся, если верить Горгию.       Если верить — Горгию-палачу, суровому, безжалостному и милосердному одновременно. Древнему повелителю, находящемуся неизмеримо выше неё по положению. Человеку и не совсем человеку. Близкому, но после этих хладнокровных убийств отдалившемуся. Чужому.       Ольга смотрела на Высокого и смутно вспоминала, что уже видела эти сияющие расплавленным золотом глаза во время ритуала Посвящения. Боль, страх, пожирающий тело невыносимый жар. Золотые глаза, взиравшие на неё из столба тёмного пламени, его пылающие руки, притянувшие её к себе в объятия, в сердцевину волшебного огня, в котором её переплавили заново. Поцелуй Высокого тогда поставил печать на её лбу, как знак собственности. Эта незримая печать стала ключом в Лабиринт, в царство мёртвых.       С того момента и навечно Ольга Белка принадлежит этому существу телом и душой, как и все остальные в этом зале — его слуги, помощники, соратники. Ольга обвела взглядом Проводников. Все они люди-звери, монстры, как бы красивы они ни были с виду. И она сама — чудовище среди чудовищ. Навечно, до конца времён, до Последней битвы.       Тёмное пламя пожрало трупы необычно быстро. Золотые глаза бога закрылись, и огонь исчез, оставив после себя кучку пепла. Высокий взмахнул жезлом — пепел втянулся в плиты пола, мозаичный круг в центре зала очистился. Владыка мёртвых встал с трона и исчез.       На возвышении командующие и Горгий стали оживлённо переговариваться. Когда они тоже удалятся, можно разойтись остальным. Но тут в центр зала, в еще горячий мозаичный круг выскользнула Рафара Фосса. Темнокожая уроженка Мадагаскара Фосса опустилась на колени, раскинув подол длинной лиловой юбки, потрогала место, где несколько минут назад бушевало пламя. Понюхав кончики пальцев, она поднесла их к пухлым красным губам и облизала. Глаза её закатились так, что были видны только белки, а на лбу выступили крупные капли пота. Стоя на коленях, Рафара запрокинула вверх голову, воздела руки и низким, звучным голосом, слышным, казалось, и за пределами зала, провозгласила:       — Кровь сильна. Кровь пролилась не зря. Здесь принесены в жертву Бык и Жеребец. Внемлите, о Стражи! Устрашитесь, неверующие в силу крови! Старший принц, повелитель огня, вернёт себе силу, когда возьмёт жизни трёх Стражей! Будет так, ибо лишь кровью можно выкупить то, что ушло с кровью.       Проводники замерли. Ольга похолодела. Что Фосса несёт? Что за чушь? Про Рафару Фоссу болтали, что она обладает пророческим даром, но зачем сейчас она устраивает этот фарс? Ведь не поэтому Горгий убил Никифора и Хусейна. Или он знал о чём-то подобном?       Покачиваясь из стороны в сторону, Рафара заунывно повторяла:       — Страшитесь! Страшитесь! Выкупить кровью. Возьмёт жизни трёх Стражей. Так и будет. Так и будет!       — Рафаранумби! Рафара, опомнись! Ты бредишь! Не этого я хотел! Я … — Горгий осёкся и замолчал, когда Дирк положил ему руку на плечо.       Ольга впервые видела Гора таким. Она бы сказала, что он растерян, но через несколько секунд он взял себя в руки, и его лицо вновь стало бесстрастным. Только голос выдавал его, когда он гневно рыкнул:       — Рафара, замолчи!       И Фосса умолкла, боязливо оглядываясь на возвышение. Вскочив, она поспешила затеряться за спинами Проводников. Перед ней расступались, давая дорогу, и пророчица быстро выбежала из зала. Вслед ей почти никто не глядел, все смотрели на возвышение — там командующие юга, востока, запада обступили Горгия и о чём-то тихо говорили. Командующий севера Фарадж стоял за их спинами как неприкаянный, пытаясь сохранить невозмутимый вид.       Скрипнули колеса инвалидного кресла. Ольга отвела взгляд от возвышения и посмотрела на друга. Рамзес нахмурился. Лицо его стало суровым, чёрные глаза сощурились. Ольга не хотела бы стать тем, на кого он мог бы смотреть вот так, словно прицеливаясь. Лысый калека в кресле выехал в центр зала. Он сидел, напряжённо выпрямившись, глядя на возвышение. Командующие и Горгий повернули головы к нему.       — Ну что, ты доволен? — ехидным, злым голосом громко осведомился Рамзес, смотря Горгию в лицо. — Славно у тебя вышло, разом заполучил двоих. Тебе для комплекта нужен третий, так не стесняйся, скажи, кого наметил в следующие жертвы? Станислава, Арнольда, Миргена? Может, эту несчастную девочку?       Повернувшись, Рамзес ткнул пальцем в застывшую Ольгу. Он продолжал ещё громче и надрывнее:       — Ты задурил ей голову, думая, что тебе может понадобиться её кровь. Так вот, монстр клыкастый, даже не думай об этом. Не позволю! Лучше возьми мою кровь, я все равно калека и мало на что гожусь. Детей не трогай, кровопийца. Тоже мне, Дракула нашелся!       Глухо простонала Аврелия, бросилась к Рамзесу и закрыла ему рот рукой. Обернувшись к возвышению, она умоляюще вскрикнула, чуть не плача:       — Мой принц, мои повелители, простите, простите его! Мой муж не в себе. Он болен и не может отвечать за свои слова. Сжальтесь! Простите его! Пощадите!       — Успокойся, Пантера! — голос Горгия хлестал, как удар кнута. — Не знаю, на что тебе сдался этот жалкий калека. Держи его под своей юбкой, если хочется. А ты, Кот, знай, я не питаюсь отбросами. Но если хочешь жить, больше не показывайся мне на глаза.       На плечо Горгия легла рука Дирка. Через мгновение они и Радж исчезли со своих мест у трона. Хабиб Павиан задержался, тихо сказал что-то Льву и тоже куда-то переместился. Оставшийся в одиночестве Фарадж спустился с возвышения и затерялся за спинами членов Совета. Те начали оживленно переговариваться, как только трое командующих и выгоревший покинули Большой зал.       Прижав ладони к пылавшим щёкам, Ольга застыла. Рустам, утешая, дотронулся до её руки, приблизились Ай Арыг с Миргеном. Ошарашенные, они не могли подобрать слов для того, что только что видели и слышали. Казалось, их старшие друзья сошли с ума, иначе происшедшее объяснить трудно.       Склонившись над Рамзесом, Аврелия что-то ему сказала, и тот исчез в цветном вихре. Затем Пантера подошла к Ольге, обняла её и ласково попросила:       — Пойдём с нами. Ты нам нужна.       Ольга подчинилась. Всё равно хотелось броситься вон из зала, подальше отсюда, так не всё ли равно куда. Она кивнула друзьям, стараясь не смотреть на окружающих, глядевших на нее с сочувствием, насмешкой или даже злорадством. Аврелия тихо сказала спутникам:       — Я о ней позабочусь.       Карие глаза Рустама были полны беспокойства, он пожал Ольгину руку, отошел, а в голове у неё прозвучали его слова:       — Иди, Оля. Отдохни.       Разноцветный вихрь унёс Аврелию с Ольгой наверх, на виллу. В бело-сиреневой комнате для гостей Ольга упала на кровать и разрыдалась. Её ненадолго оставили одну, а когда она перестала давиться слезами, вернулась Аврелия, присела рядом с ней на кровать, погладила по голове.       В необъяснимом порыве Ольга уткнулась лицом ей в плечо, продолжая тихо всхлипывать. Пантера обняла её одной рукой, прижала к себе. Слегка успокоившись, Ольга вытерла глаза и спросила:       — Как Рамзес?       — Лёг спать, — вздохнула Аврелия. — От ужина отказался. А ты составишь мне компанию?       — Нет, спасибо. Я, пожалуй, пойду домой.       — Останься, — попросила Аврелия. — В ванной при этой спальне есть всё необходимое. Поспи здесь, а утром позавтракаем вместе. Рэму и мне спокойнее, если ты будешь с нами в этом доме.       «Чего она боится?» — промелькнула мысль.       — Вы же не думаете, что…? — Ольга осеклась, не в силах выговорить невероятное, то, о чем она и подумать не могла. — Что за мной придут?       — Нет, я этого не думаю. Но Рэм знает Горгия гораздо дольше меня, и у него могут быть основания для беспокойства. Давай не будем его волновать, а то из-за всех этих переживаний у него ещё и сердце заболит. Останься, милая. Только завтра постарайся не говорить о том, что произошло, а то, боюсь, Рэм опять сорвётся. И потом тоже, не станем бередить раны.       — Гор не дурил мне голову, — твёрдо сказала Ольга. — Это я бегала за ним, если уж честно.       Ничего не ответив, Аврелия погладила её по голове. Ольга спросила:       — Фоссу считают пророчицей. Её предсказания сбываются?       Аврелия не стала лукавить:       — Как правило, да. Я не помню ни одного случая, когда она ошибалась.       Стало ещё тоскливей, но Ольга поднялась, умылась и последовала за хозяйкой дома. Пришлось поужинать вместе с Аврелией в столовой. Они говорили о погоде, цветах в саду, греческой и итальянской кухне, о политических разногласиях Греции и Турции, о модных тенденциях летнего и осенне-зимнего сезона, о всевозможных пустяках, только не о том, что случилось сегодня в Большом зале. Во время ужина Ольге пришлось отвечать на мысленные сообщения друзей и уверять их, что с ней всё хорошо.       Уже в спальне, лёжа в постели, Ольга поплакала ещё. Ко всем переживаниям за себя и других добавлялось еще и странное физическое ощущение: ей словно отрезали часть тела, то, что она привыкла считать своим, и без чего теперь придётся жить дальше.