***
После дежурства Ольга переместилась из Цитадели к себе домой, поела и легла спать. Свою прежнюю квартиру, из которой её когда-то умыкнул Горгий с товарищами, она подарила маленькой дочке своей двоюродной сестры, а себе купила новую, в городе Энске, в нескольких десятках километров от её родного городка Харатаса. Харатас считался шахтерским городом и медленно умирал с тех пор, как шахты одна за другой стали закрываться. В этом захолустном городке Ольга и выросла в семье врача и инженера. После развода с матерью отец спился и вскоре умер, а мать долго болела и скончалась, когда Ольга окончила юридический факультет Энского университета. Чтобы зарабатывать на жизнь, ей пришлось устроиться в библиотеку, и доучивалась она уже на заочном отделении. Потом заболела и сама Ольга, потеряла работу, и когда её нашли Горгий с Рамзесом, она фактически жила в нищете. Покинув Харатас, Ольга старалась не вспоминать прошлое. Сейчас у неё новая жизнь в Энске, столице региона. Хотя по сути это тоже маленький провинциальный городок: в нём даже двухсот тысяч населения не набиралось. Её нынешняя двухкомнатная квартира находилась на восьмом этаже. Окна жилища выходили на широкую улицу с многоэтажными зданиями, но уличный шум Ольгу не беспокоил. Напротив, после тишины Лабиринта было даже приятно слышать и наблюдать, как кругом кипит жизнь. Кроме того, с балкона можно видеть уходящую вдаль улицу и далёкие синие горы на востоке за Енисеем. Окно гостиной и балконную дверь переделали по Ольгиным указаниям. Теперь на балкон с новым ажурным чёрным кованым ограждением выходило так называемое «французское окно», прикрытое лёгкими светлыми шторами. Перед окном Ольга поставила старинный круглый чайный столик из красного дерева на одной ножке и два удобных кресла с кремовой обивкой. В гостиной нашлось место для современного раскладного дивана, обеденной зоны, открытого книжного стеллажа и небольшого закрытого, где пряталась коллекция кукол. На молочно-белых стенах эффектно смотрелись приглянувшиеся Ольге яркие постеры и рисунки двоюродной племянницы в скромных рамках. Кухня, точнее кухонная ниша, и ванная были крохотными, но Ольгу устраивали, а гостей к себе она приглашала редко. Ольгу разбудил звонок мобильного. Нашарив телефон на тумбочке, она увидела, что звонит Рустам Волк, он тоже отдыхал сегодня. Может он и пытался связаться с ней ментально, но она спала. Ольга ответила: — Привет, Рустик! — Оля! — чуть ли не закричал тот в трубку. — Здравствуй! Впусти меня, я тут под дверями подъезда топчусь. У меня такие новости! Сердце трепыхнулось и забилось чаще. Ольга впустила в квартиру Рустама с большим пакетом в руках. Едва закрыв за собой дверь, тот выпалил: — Горгий очнулся! Совсем недавно. Больше мне ничего не сказали, подробности узнаем на месте. Ахнув, Ольга заметалась по квартире, взяла у Волка пакет, усадила гостя на диван и бросилась в ванную, чтобы привести себя в порядок. Рустам терпеливо ждал, поглядывая в телефон. Пробегая мимо него из ванной в спальню, Ольга в очередной раз удивилась сходству Рустама с знаменитым Брюсом Ли, только молодой Волк был пошире Брюса в плечах и коренастее. Собирая гостинцы, Ольга, с разрешения Волка, залезла и в его пакет с покупками, выговорив ему за то, что тот, кроме полезного, тащит в госпиталь блок сигарет, пиво и кока-колу. Рустам горячо отстаивал свои покупки, мол, пиво безалкогольное и никому не повредит, курильщику Горгию без сигарет должно быть тяжко и надо войти в его положение, а кола — вообще детский напиток. Они сошлись на том, что пиво и колу в госпиталь нести не надо, но гранатовый сок, фрукты, печенье и сигареты стоит прихватить. Пока Ольга одевалась и наводила на себя красоту, она вспоминала, как едва освоив искусство почти мгновенного перемещения в пространстве, впервые побывала в мировых столицах и туристских центрах. Её гидом в этих путешествиях чаще всего бывал Рустам, сам недавний новичок. Будучи сверстниками и земляками, они быстро нашли общий язык. Как-то само собой получилось, что после очередной клубной вечеринки они, разгорячённые, очутились в одной постели и неплохо провели время. Так было ещё не один раз. Рустам надёжный друг: с ним можно и веселиться и уютно молчать. Она никогда не забудет, как в их первую встречу Волк бережно кутал её в одеяло и согревал после Ольгиной попытки сброситься с пятого этажа. Тогда она была не в себе — у неё проснулись особые способности Проводников, и мёртвые звали её в загробный мир. В таких ситуациях одарённые магическими способностями люди кончали жизнь самоубийством, если к ним не успевали прийти на помощь. Ольгу спасти успели. Сейчас Рустам нёс службу в другой пятёрке северного отряда под началом опытного командира Феодора Белого Волка. Связь Ольги с Рустамом прекратилась несколько лет назад. Такие мимолётные развлечения считались обычными у Проводников, тем более у новичков, торопившихся получить все доступные магам удовольствия. Теперь Ольга с улыбкой вспоминала, как однажды Рустам предлагал представить её своим родителям как постоянную подругу, а то они достали его приставаниями в духе: «Когда же ты, сынок, найдёшь себе хорошую девушку?». Ольга в принципе была не против, но спросила, не боится ли он, что после этого родня начнёт выносить ему мозг вопросами: «Когда вы поженитесь?». Подумав, Рустам от своей идеи отказался. С годами интересы у них разошлись, связь прекратилась, но друзьями они остались, что было совершенно обычным для Проводников. Ольга знала, что может рассчитывать на Рустама, а его дальнейшие амурные похождения её не интересовали. Он тоже не вмешивался в её личную жизнь, будучи занятым своей. Общим у них было преклонение перед Горгием. И вот теперь их обожаемый командир, наконец, очнулся.***
Оказавшись в коридоре госпиталя, Ольга и Рустам увидели, как из палаты Горгия выходит мрачный Хабиб, командующий южного отряда. Его сопровождала Аврелия. Сегодня Хабиб надел европейский костюм, а его длинные белые волосы были распущены. Волк с Белкой поклонились ему — командующий юга рассеянно кивнул и тут же исчез в пёстром вихре. Усталая и грустная Аврелия тепло поприветствовала гостей, сообщив, что Горгий пришёл в себя пару часов назад, его осмотрели, покормили и рассказали о гибели товарищей. Она попросила их не утомлять пациента долгими разговорами и впустила в палату. Горгий выглядел, как и полагалось чудом выжившему и недавно очнувшемуся человеку. Он едва улыбнулся гостям. На вопросы о своём самочувствии командир отвечал кратко, больше спрашивал о том, что произошло, пока он валялся без сознания. Говорил в основном Рустам. Вставив несколько слов, Ольга наблюдала и решила, что взгляд командира напоминает ей глаза зверя, попавшего в ловушку. Так угодивший в капкан волк мог бы смотреть на приближающегося охотника. Сердце у неё дрогнуло от жалости. Ничего, Горгий скоро придёт в себя окончательно, выздоровеет и вернётся в строй. В вазе на тумбочке источали сильный аромат багровые лилии на длинных стеблях. «Цвет крови. Кто только додумался принести сюда такие», — мысленно ворчала Ольга и думала: «Главное, Гор жив. Он постепенно придёт в себя». Когда Рустам рассказал о происшедшем за последние две недели, он и Ольга пожелали командиру скорейшего выздоровления и ушли, оставив гостинцы. Теперь нужно было навестить Рамзеса. Зайдя в его палату, Рустам с Ольгой замерли на пороге — Рамзес лежал с закрытыми глазами, а сидящая у его кровати Аврелия тихо всхлипывала. Потрясённые Ольга и Рустам предположили было самое худшее, но тут Рамзес открыл пронзительно чёрные глаза и жестом пригласил гостей подойти поближе. Аврелия стала утирать слёзы. — Что случилось? — спросил Рустам. — Вы видели Горгия? — вместо ответа задал вопрос Рамзес. — Как он? — Разговаривает. Не слишком весел, но это понятно. Когда Аврелия опять горько всхлипнула, Рамзес ободряюще похлопал её по руке со словами: — Им надо рассказать, милая. Всё равно они узнают, если не сейчас, так позже. — Он перевёл взгляд на молодёжь. — А со мной он не говорит. Не может. Рустам с Ольгой аж рты приоткрыли от удивления. Рамзес продолжал: — Узнав, что Горгий очнулся, я отправил ему ментальное сообщение. Оно не дошло, точнее, Гор его не принял. Аврелия спросила у него, ощутил ли он попытку связаться с ним, и он сказал, что ничего не заметил. Ничего! — Рамзес вздохнул, покусал губы. — Понимаете? Он ничего не заметил, не ощутил ментального воздействия. Это, если хотите, последнее доказательство. Ещё и его метка Стража не отзывается ни мне, ни кому-либо ещё. Её как бы не существует. Метки Гора больше нет, потому что он утратил способности Проводника. Стукнув кулаком по постели, Рамзес обречённо закончил: — Горгия-Стража больше нет. Он умер, выгорел. Жив обычный Горгий-человек. Боюсь даже представить, как он станет жить дальше. Ольга вспомнила, что им рассказывали о так называемом «выгорании», полной утрате магических способностей в результате крайнего, непосильного напряжения. Эта участь для Проводников страшнее смерти, хотя такое случалось очень редко. «Нет! — билось у неё в голове. — Этого не могло произойти с Гором! Так не должно быть! Это несправедливо!». Но вслух она спокойно сказала: — Горгий жив. Он с нами, и это главное. Искоса глянув на неё, Рамзес сухо произнёс: — Да, он с нами. Будет учиться жить заново. — Он научится, — не слишком уверенно сказал Рустам. — Теоретически магические способности могут вернуться к выгоревшим, — медленно выговорил Рамзес, — на практике такого не бывало никогда. — Это правда, — подтвердила Аврелия. — Последний случай выгорания произошёл несколько столетий назад. А ещё никогда способностей не утрачивал такой опытный Страж, как Горгий. Смахнув слёзы, она пробормотала: — Те, другие, жили недолго, кроме одного, о котором я даже вспоминать не хочу. Ольга не поняла, о ком она говорила, но расспрашивать не стала: сейчас её мысли занимали только Горгий и его беда. Хмурившийся Рустам кашлянул и нерешительно произнёс: — Мне покоя не дает один вопрос. — Задавай, — разрешил Рамзес. — Горгий отлично владеет… владел магией огня, так, как мало кто из наших на это способен. Тогда почему он не сжёг монстра? Рустам замолчал, и в его глазах Ольга увидела невысказанное: «Тогда бы многие остались живы». Он пристально смотрел на Рамзеса, а тот объяснил: — Для заклинания «огненного веера» мы можем призвать немного настоящего, живого огня. На зов Гора являлось пламя из глубин. В реальном мире этот огонь настоящий, а в Лабиринте пришёл бы тёмный, который только добавляет сил чудовищам. Ты же представляешь последствия? Рустам молча кивнул. Ольга расспросила Рамзеса о его здоровье, передала припасенные для него лакомства. Она и Рустам ушли вместе с Аврелией. Та попросила их пока никому не рассказывать о том, что случилось с Горгием.***
Несмотря на их старания, уже на следующий день все в городе знали о том, что произошло. Надо полагать, кто-то ещё попытался связаться с Горгием ментально, не преуспел и сделал из этого соответствующие выводы. Цитадель бурлила, маги обсуждали несчастье на все лады. Ольга представила себе, как злорадствуют недоброжелатели и завистники вроде тех, чей разговор она слышала, и ей стало противно. Она перестала обедать у Робера и старалась избегать общества коллег, бесед с кем-либо, кроме членов своей новой пятёрки и друзей. Последующие несколько недель Ольга по-прежнему часто посещала госпиталь. Горгий постепенно набирался физических сил, хотя его поначалу приходилось кормить с ложки. Однажды, придя во время обеда, Ольга вызвалась покормить Горгия сама, но тот не соглашался, игнорируя её увещевания. Ольга уже не знала, что делать, когда в палату вошла Аврелия. Оценив ситуацию, та решительно призвала строптивого пациента к порядку: — Гор, ты должен поесть. Я не могу тебя покормить: ухожу дежурить. Кэтрин и девочки заняты другими ранеными. Прими помощь Белки. Защитить твою спину она смогла, значит, и покормить тебя тоже может. Не дури, Гор, тебе надо окрепнуть. Подмигнув Ольге, она вышла. Горгий обречённо посмотрел ей вслед, ничего не сказал, но больше не отказывался, послушно глотал суп. Поев, он буркнул «Спасибо» и закрыл глаза, сделав вид, что Ольги в комнате нет. Она радовалась хотя бы тому, что удалось впихнуть в него немного еды. Позже Ольге несколько раз снова приходилось кормить его, но уже не с ложки, и Горгий не сопротивлялся — видимо, счёл, что бесполезно. Ел он мало, равнодушно терпел осмотры, лечебные и гигиенические процедуры, а если не спал, то лежал, глядя пустыми глазами в потолок, не реагируя на попытки завести с ним разговор, а от особенно настойчивых посетителей отворачивался к стене. Не обращал он внимания и на цветы, которые ему присылали. Пышные букеты менялись в его палате регулярно, прилагавшиеся к ним записки с пожеланиями скорейшего выздоровления складывали на тумбочке стопочкой. Большую часть цветов Горгий попросил отдавать медперсоналу и Ольге. Однажды она тайком предложила командиру сигареты, надеясь хотя бы так оживить — Горгий равнодушно глянул на курево и отказался. Некоторый интерес к беседе он проявил, лишь когда в присутствии Ольги леди Эдита рассказывала, как живёт у опекунов крошка Натэлла, дочь Вано и Алёны. Ещё он каждый день спрашивал о состоянии Рамзеса, а тот, в свою очередь, интересовался здоровьем Горгия. Ольга, как и другие добровольные почтальоны, исправно передавала сведения из палаты в палату. Вскоре Горгий уже мог вставать с постели, ковылял от кровати до санузла, но из палаты вышел только раз, в сопровождении Ольги, — навестить Рамзеса. Ольге и, скорее всего, Горгию неприятно было вспоминать, на кого они тогда наткнулись в коридоре, потому что, повидав друга, командир больше никуда не выходил.***
Большая приемная радовала глаз изысканным сочетанием песочного, чёрного и золотого цветов с вкраплениями алого и бирюзы. Управительница Цитадели Шаммурамат недаром гордилась дизайном этих покоев. Чёрные с золотом колонны с капителями-лотосами поддерживали потолок, расписанный облаками и летящими ибисами. Бросалась в глаза одна из фресок на длинной стене: фасад древнеегипетского храма, тёмная статуя Анубиса в облике лежащего шакала и стоящая перед ним прекрасная дева в лазурном калазирисе с широким ожерельем на плечах. Всем посетителям было знакомо лицо девушки — Коры Кобры, заместителя командующего южного отряда. При виде вошедшей Аврелии из-за своего стола встал старший секретарь Высокого, Аристей Ворон. Стройный, безбородый, с шапкой тёмных кудрей и тонким профилем, на вид не старше двадцати лет, но с глазами старца, Ворон напоминал Аврелии одного из рабов её первого мужа. Тот юноша тоже был греком и следил за гардеробом хозяина. Это сходство не помешало Аврелии в свое время сойтись с Аристеем. Их любовная связь закончилась ещё до распада Римской империи, но они остались добрыми друзьями. Вот и теперь Ворон широко улыбнулся, шагнув навстречу посетительнице. — Дорогая Пантера, рад тебя видеть! Как чувствует себя Рамзес? — Плохо. Ниже пояса он ничего не ощущает. — Бедняга. Вот уж не повезло. Но он жив и со временем восстановится. Желаю, чтобы это произошло побыстрее. — Спасибо, Аристей. Высокий меня примет? Секретарь прикрыл глаза, помедлил, мысленно связываясь с главой Проводников, учтиво произнёс: — Да, он ждёт тебя. Собравшись с духом, Аврелия направилась к кабинету. В храме времён своей молодости она накинула бы на голову покрывало, а сейчас просто прикрыла волосы прозрачным газовым шарфом. Широкие чёрные, инкрустированные золотом, двери бесшумно раскрылись перед ней. Просторный кабинет Высокого вполне заслуживал название зала. Здесь высокий потолок в виде ночного, усеянного звёздами неба поддерживали тёмные колонны. Белые с чёрным стены золото украшало скупо, не в пример роскошной приёмной. В высоких прямоугольных нишах горели светильники, спрятанные за жемчужным и янтарно-жёлтым стеклом. Витражи изображали пустыню с возвышающимися над ней пирамидами. Аврелия бросила взгляд на длинный стол слева от себя. Рядом с ним тринадцать кресел, пять из них пустуют и никогда не будут заняты. Те, кто на них обычно сидел — дочь и четыре сына Высокого, покинули мир живых. Но сейчас надо думать о тех, кто ещё здесь, и Аврелия двинулась к широкому возвышению в конце зала. Она низко поклонилась сидящему в кресле владыке. В своих покоях Высокий показывался избранным без чёрного облачения, а как сейчас, полуобнажённым, лишь в белой набедренной повязке схенти. Идеальный торс сильного, молодого мужчины, гладкая, словно чуть тронутая солнцем кожа, но совершенно седые волосы. Положив руки на вызолоченные подлокотники кресла, Высокий бесстрастно, не мигая, смотрел на Аврелию. — Приветствую тебя, Высокий, — начала говорить она. — Добрый вечер, Аврелия. Как дела в госпитале? Как Рамзес? — В госпитале всё в порядке, владыка. У Рамзеса очень серьёзная травма. Его позвоночник сильно повреждён, он не ощущает ничего ниже пояса. Это ужасно. — Сочувствую. Самое главное, что Рамзес жив. Он восстановится. Сейчас! Упав на колени, Аврелия в мольбе протянула руки к Высокому и торопливо произнесла: — Повелитель, прошу тебя, выслушай меня. Неизвестно сколько времени займет регенерация. Она всегда протекает тяжело. Мне страшно при мысли о том, какие муки ждут моего возлюбленного. Владыка, может быть, в твоих силах ускорить выздоровление Рамзеса? Пожалуйста, очень прошу, помоги ему! Пристальный взгляд серебристо-серых глаз Высокого, казалось, проникал в душу. Жестом он велел просительнице подняться с колен. Та повиновалась и застыла, с надеждой глядя на владыку. — Аврелия, у Рамзеса пострадал позвоночник. Чтобы ускорить регенерацию, его пришлось бы полностью погрузить в тёмное пламя. Во второй раз он этого не выдержит. Это слишком больно. Прижав к лицу руки, Аврелия опустила голову. На глаза навернулись слёзы. Отказано! Словно во сне она слышала мягкий, терпеливый голос Высокого: — Не знаю, помнишь ли ты, но полторы тысячи лет назад Горгию отрубили кисть руки. Я взялся ускорить регенерацию. Кисть отросла за пару часов, но в конце у Гора от боли остановилось сердце. Я тогда с трудом его вытащил и зарёкся проделывать впредь что-то подобное с людьми. Вы слишком хрупки и вынести такое можете лишь раз в жизни. Подумай сама, Аврелия. Если даже Горгий едва не погиб, то Рамзес с таким тяжёлым повреждением просто не выдержит моего лечения. Не хочу, чтобы он умер у меня на руках. Голос владыки доносился, словно во сне: — Ты понимаешь меня, Аврелия? Рамзес достаточно силён для того, чтобы регенерация шла естественным путём. Он мужественно пройдёт испытание и выздоровеет. Обязательно! Поверь в это, дитя моё. Посмотри на меня. Подняв голову, женщина взглянула в глаза Высокого, серебряные с обсидиановыми зрачками. «С Рамзесом всё будет хорошо», — внушали эти глаза. — Я верю вам, повелитель, — выговорила она. — Рамзес выздоровеет. — Да, в свой срок, через год или около того. Наш рыжий кот ещё побегает. Оставалось ещё одно. Вздохнув, Аврелия произнесла: — С Рамзесом всё понятно. Но что будет с Горгием, повелитель? Вернётся ли к нему сила мага? Высокий стремительно поднялся — Аврелия аж отшатнулась. Владыка прошёлся от одной стены до другой, затем остановился перед женщиной и ответил: — С Гором всё сложнее. Он пожертвовал свою кровь и силу Лабиринту. Ты сама знаешь, что Лабиринт ничего не даёт даром. Так повелось с начала времён, и я не могу изменить это. Лабиринт может вернуть Гору силу, но взамен потребует другую жертву. Не знаю, сможет ли Горгий принести её. Задумчиво глядя вдаль, Высокий продолжал: — Он может отдать Лабиринту свою жизнь. Но тогда ему придётся спуститься вниз, к забывшим солнце, и остаться там навсегда. Аврелия вздрогнула. Боги, такая посмертная участь может ужаснуть любого. Она напряжённо слушала. — Не знаю, насколько хватит у него терпения, прежде чем он решит спуститься вниз. Но вдруг нечто или некто окажутся для Гора настолько важны и дороги, что он задержится с нами. Иначе он уйдёт к мёртвому богу, и вы встретитесь лишь в день Последней битвы. Я ответил на твои вопросы, Пантера. Теперь ступай и не бойся за своего любимого. Вновь поклонившись, Аврелия стала осторожно пятиться назад, отступая к дверям: не годится поворачиваться спиной к великому правителю. Высокий молча смотрел ей вслед. Когда Аврелия моргнула, у кресла стояла чернокожая фигура, словно целиком высеченная из обсидиана. Прекрасное лицо превратилось в вытянутую морду, покрытую чёрной шерстью, и теперь на мужских плечах возвышалась голова шакала с золотыми глазами. Чуть выше стоящего, прямо между его острыми ушами на стене сиял, словно маленькое солнце, рельефный анкх — символ вечной жизни. Хотя Аврелия много раз видела такое преображение, всё-таки она чуть не споткнулась. Перемена облика выдавала смену настроения владыки. Он опечален. Признаваться в бессилии, в том, что не можешь помочь даже дорогому тебе человеку тяжело. Покинув кабинет, Аврелия едва дошла до дивана в приемной и села, низко склонив голову. Она закрыла глаза, прилагая усилия, чтобы не расплакаться, но несколько слёз всё-таки скатились. Аккуратно промокнув их краем шарфа, Аврелия открыла глаза, увидела стоявшего рядом Аристея. Тот протягивал ей стакан воды. — Спасибо, — поблагодарила Аврелия, отпив и поставив стакан на инкрустированный перламутром столик рядом с диваном. — Может, чего-то покрепче налить? — осведомился Аристей. — А у тебя есть? — Специально держу для таких вот случаев, — серьёзно ответил секретарь. Слабо улыбнувшись, Аврелия качнула головой — Нет, не нужно. — Неужто всё плохо? — в голосе Ворона слышалось искреннее участие. — Рамзес обязательно выздоровеет. Только ждать придётся долго, год или больше. — Но он же поправится, — заключил Ворон, улыбнувшись. — Что такое год? Дорогая, ты оглянуться не успеешь. — Если бы, — тихо произнесла Аврелия. Она встала и направилась к двери, но остановилась и спросила: — Аристей, будь добр, скажи, Фараджа приглашали на Малый совет? — Нет, — ответил вдруг сделавшийся чопорным секретарь. — А спрашивал ли об этом кто-то кроме меня? Выдержав паузу, Аристей тихо обронил: — Интересовались шестеро, но ответил я только одному — Фотию Лису. — Благодарю, милый Аристей, — с чувством сказала Аврелия. — До свидания. Ворон тепло улыбнулся в ответ. По старой памяти он поделился с ней ценной информацией. Главе тайной службы Фотию Лису такое положено знать по должности, но и для других это важно — правящая семья ещё не приняла нового командующего севера Фараджа в свой круг. Покидая приемную, Аврелия вспомнила человека-полузверя и думала о том, что впечатлительной современной молодёжи такое и впрямь не следует видеть. Хорошо, что уже лет пятьсот Высокий на людях вдобавок к длинному плащу с капюшоном носит перчатки и маску. Они напоминают ему о том, что следует держать себя в руках и не пугать собеседников внезапным преображением.