Чудовища и красавица

      Наутро руки и ноги у Ольги слегка побаливали: выложилась вчера на тренировке, которая и длилась дольше обычного. Грызли обида на Горгия и досада на себя: дурёха, размечталась провести вечер с командиром наедине, а он вот так её осадил.       Позже, когда Ольга, сидя у окна гостиной, пила кофе, её озарила догадка: в эту ночь удалось уснуть спокойно, без приступов паники, просто из-за усталости. Горгий недаром гонял её и в хвост и в гриву — он добивался именно такого эффекта. Зато теперь Ольгу, скорее всего, уже не будут беспокоить кошмарные видения, она не станет бояться собственного дома и вваливаться в чужой на ночь глядя, обременяя его хозяина.       Потом она предположила, что Гор попросту не захотел оставаться с ней наедине, и эта догадка испортила ей настроение. В самом деле, зачем ему чересчур навязчивая девица. Свою досаду Ольга выместила на розовой блузке: швырнула её в стиральную машину и мысленно поклялась потом отдать кому-нибудь.       От переживаний отвлекли Рустам и следом Рамзес с Аврелией — они желали знать, как Ольга себя чувствует после опасных приключений на нижних ярусах. Пришлось уверять, что всё в порядке, а с Рустамом Ольга договорилась встретиться позже.       Когда пятёрка Франсиско встретилась в Караульном зале, чтобы отправиться на дежурство, Ай Арыг призналась Ольге, что в ночь после возвращения ей тоже снились кошмары, и хорошо, что Мирген был рядом. Внимательно оглядев девушек, Франсиско спросил, готовы ли они отправиться вниз, или, может, им стоит отдохнуть ещё. Ай Арыг с Ольгой переглянулись и дружно заверили командира, что они вполне боеспособны.

***

      Дежурство прошло спокойно. Когда Ольга почти через двое суток вернулась домой и отдохнула, она уже справилась с обидой и сказала себе, что они с Гором могут оставаться друзьями. Надо вести себя сдержаннее, но отказываться от встреч совсем было выше Ольгиных сил.       Разыскав свой старый блокнот с кулинарными рецептами, она испекла немного печенья, которого Горгий наверняка не пробовал. Трудно удивить чем-то человека его возраста, но Ольга решила попытаться. Да, в прошлый раз он её, как говорится, обломал; посмотрим, что будет сегодня. Бросив взгляд на новое платье в шкафу, она подумала и натянула привычные джинсы с чёрным топом — больше ничего розового.       Горгий опять работал с ноутбуком и встретил её приветливо. У Ольги отлегло от сердца. Вместо красных гостиную теперь украшали белые розы. Интересно, кто их приносит? Спрашивать неудобно.       Ольга приняла приглашение Гора поужинать вместе с ним. В кухне приятно пахло базиликом, которым приправлялся томатный соус для спагетти. К чаю Ольга выложила на стол своё печенье.       — Попробуй. Оно на рассоле.       — Извини, на чём?       — На рассоле от солёных огурцов. Ты наверняка ел такие в России.       — Печенье солёное?       — Нет, сладкое.       — Белка, ты меня разыгрываешь?       — Да ты попробуй. Это можно есть, правда-правда.       Взяв круглую печенюшку, Ольга демонстративно откусила кусочек. Горгий скептически посмотрел на печенье, положил одно в рот.       — Ну как?       — Э, есть можно. Необычный вкус, спасибо.       Печенье они потихоньку умяли за чаем, пока обсуждали её дежурство, погоду наверху и новости. Сегодня Горгий позволил помочь убрать со стола, но вымыл посуду сам, слушая, как Ольга рассказывает про очередной политический конфликт наверху.       Когда они вернулись в гостиную, Ольга уселась на диван, а Гор расположился в кресле напротив. Олей он её сегодня уже не звал, а жаль. Ладно, впереди ещё целый вечер.       — В прошлый раз ты упомянул о пятом узле Лабиринта. А можно поподробней о нём?       — Я уже говорил, что в пятом, центральном, узле Лабиринта работают мёртвые Стражи, естественно, что и правит ими мёртвый владыка. Их город — зеркальное отражение нашего. Потусторонний мир трудно привязать к реальным географическим ориентирам, но считается, что город мёртвых находится точно под нашей Цитаделью, но гораздо ниже, как собственно и сам пятый узел. В том городе восседает на троне чёрный бог в белых одеждах, напоминающих пелены мумии.       — Почему он чёрный?       — Ну, он не совсем чёрный, просто его так называют. Его кожа может казаться чёрной, а чаще грязно-зеленой с тёмными пятнами. Высокий носит только чёрное, а тот, внизу, — только белые одеяния, смахивающие на саван и погребальные пелены.       — Кто он?       — Отец Высокого. Тот, кого убил огненный змей.       — Ой! А как его зовут?       Горгий пожал плечами.       — Ты наверняка знаешь его имя, так что подумай сама.       Ох уж эти его замашки ментора. Ну ладно, насчёт имени она потом поразмыслит.       — У Высокого остались другие родственники?       — Конечно. У него было много детей. Сейчас в живых осталась только одна дочь. Но у него есть внуки, например, Рю и Набу Мушруш, который ему дважды внук.       — Это как?       — Его родителями были сын и дочь Высокого.       — Родные брат и сестра?       — Единокровные брат и сестра. Не смотри так удивлённо, Белка. Давным-давно такие браки были в порядке вещей и у людей, например, в династиях фараонов, подражавших богам и желавших сохранить в чистоте свою кровь.       Ольга мысленно сравнила Хранителя Памяти Набу Мушруша и Главного Казначея Рю: нисколько не похожи друг на друга, разве что оба высокие, сухощавые и тонкокостные, а их сила не бросается в глаза. Набу вавилонянин, а Рю японец, черноволосый, но зеленоглазый.       — Мушруш родился в Вавилоне.       — Ничего странного в этом нет. Все дети Высокого родились от разных матерей в разных уголках земли. И в разное время.       — Дочь Высокого тоже здесь?       — Да, она среди нас.       — Как её зовут?       — Кебхут, «Прохладная вода». Ей особенно удаётся работа с чистой водой источников.       — Я не помню у нас никого с таким именем.       — Здесь её зовут вымышленным именем, и я пока не скажу каким. Наша принцесса очень скромна.       Нет, он определённо издевается. Что за манера напускать тень на плетень?       — Принцесса?       — Как же ещё назвать дочь правителя?       Гор хочет поиграть в загадки. Ладно, можно спросить про другое:       — У Высокого было много детей, но только два внука?       — На самом деле внуков у него было гораздо больше. Его отпрыски оставили многочисленное потомство. Примерно так как в Библии: «увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал».       — Они же не ангелы?       — Нет, сами они родились от обычных, смертных женщин.       Ольга почувствовала, что углубляться в эту тему она пока не готова. Горгий продолжал:       — Высокий породил много детей, внуков и правнуков. Их потомки до сих живут на земле, и в их генах заложены особые способности, которые порой просыпаются. Если мы успеваем найти такого человека вовремя, наши ряды пополняются. Если опаздываем, он умирает.       — Постой! Ты хочешь сказать, что мы являемся потомками Высокого?!       — Ну да. Первыми Стражами Высокий сделал своих детей и других родичей. С тех пор Проводников продолжают набирать из числа потомков Высокого и его родственников, рассеянных по разным странам.       Ошеломлённо помолчав, Ольга тихо спросила:       — Почему нам об этом не рассказывают?       — Все узнают об этом во время Посвящения. Для старших, тех, кто вспомнил ритуал, это такая же проходная истина, как-то, что вода мокрая, поэтому растолковывать это новичкам забывают или не считают обязательным. Всё равно те рано или поздно сами вспомнят.       Горгий улыбнулся:       — Так что мы с тобой в дальнем родстве, Оля. Твоим предком, скорее всего, был сам Высокий, а я потомок его младшего брата.       Вот это новости! Ольга уточнила:       — Получается, что мы все здесь родственники?       — Конечно. Только не вздумай звать меня «дядя Жора» или «дядя Гоги», как когда-то Вано.       Ольга помнила, что новичок Вано когда-то назвал так Горгия, но натолкнулся на такой холодный взгляд командира, что тут же прикусил язык. Воспоминания о погибшем товарище навеяли другие мысли:       — Алёна и Вано прошли Лабиринт в пятом узле? Как ты думаешь, куда они ушли? Мне кажется, уж точно на Светлую сторону. Если у них и были какие-то грехи, а скорее всего их и не было, они искуплены служением и гибелью в бою.       — Они погибли как герои. Я тоже надеюсь, что они ушли в Свет. Насчет грехов… Сомневаюсь, что у Вано имелись грешки серьёзнее курения тайком от родителей — он был так молод.       Ольга фыркнула:       — Можно подумать, что у Алёны были какие-то грехи.       Горгий вздохнул.       — Она убила человека. С точки зрения христиан, это грех. Но я считаю, что в этом случае Алёна совершенно права.       — Как?! Кого она убила?       — Ты ведь знаешь, что Алёна была крепостной графов Шереметевых, актрисой в их театре? В семнадцать лет она влюбилась в одного из постоянных зрителей, молодого офицера, убежала из графского особняка в Москве к нему на свидание, а тот хлыщ воспользовался её доверчивостью и изнасиловал. Алёну наказали и за побег и за «распущенность», отослали в деревню. Там она заболела, стала заговариваться, и её сочли сумасшедшей.       В деревне её нашёл Монти Баран. Он бывал на спектаклях в особняке Шереметевых, запомнил красивую девушку и захотел узнать, что с ней случилось. Монти подоспел вовремя: перехватил Алёну, когда она бежала к реке топиться, и спрятал. Когда он понял, что у неё есть способности, то доставил её сюда. Став Проводником, Алёна выследила и убила насильника. Она имела право наказать преступника, если не могла рассчитывать на правосудие в своей стране.       — Как она его убила?       — Заколола кинжалом. Монти хорошо натренировал её.       — Ты это видел?       — Мы с Монти следили и страховали её от полиции. Она не знала, что мы за ней наблюдаем. Алёна хотела отомстить тому ублюдку и обратилась за советом к Барану. Тот ей помог и известил меня, чтобы я, её командир, был в курсе. Монти просил меня приглядеть за ней, а я не оправдал его доверия, не уберёг её.       Нахмурившись, Горгий перевёл взгляд на картину над диваном. Ольга подавленно молчала, вспоминая, как ловко гибкая, проворная Лебедь управлялась с мечом и кинжалом. Гордая и сильная Алёна убила насильника, а она, Ольга, этого не смогла и не захотела. Да что там, она оказалась неспособна даже передать воспользовавшегося ею ублюдка в руки полиции.       Всплыли отвратительные воспоминания о своей унизительной беспомощности, потных сильных ручищах, грубо мнущих её грудь, прижимающих её к полу, стыд, отчаяние, боль оттого, что её разрывают там, внизу. И она, дура, даже не кричала, пыталась отбиваться молча, шёпотом умоляла насильника опомниться и отпустить её.       Она боялась разбудить спящую в соседней комнате двоюродную сестру — та сильно уставала, возясь с младенцем. Первокурсница Ольга тогда приехала к сестре в гости на неделю, чтобы помочь управляться с ребёнком. Однажды вечером, когда малыша удалось убаюкать, а сестра уснула, муж сестры Сергей зажал Ольге рот рукой, скрутил, затащил в соседнюю комнату, повалил на пол и отымел. Потом поднялся и, уйдя в спальню, спокойно лёг рядом с женой.       Пока насильник дёргался на ней, Ольга стискивала зубы, чтобы не закричать от боли и не разбудить сестру. Той нельзя знать об этом, у неё может пропасть молоко. Потом Ольга, как загнанный зверёк, скорчилась на своем диване, рыдая в подушку. Она думала, что нельзя никому рассказывать о том, что случилось: ей могут не поверить, даже если она предъявит окровавленное бельё; сестра, скорее всего, обвинит её в том, что Ольга сама завлекала её мужа. А если бы сестра поверила рассказу, то могла развестись с мужем, и её ребенок остался бы без отца. Этого Ольга не желала и знала, что в распаде семьи родня прежде всего обвинит её. Поэтому она промолчала, а наутро собралась и уехала.       Сестра тогда закатила скандал, обвиняя Ольгу в том, что она, ленивая, не хочет войти в её положение и помогать с младенцем. Объяснять ей ничего не хотелось. С тех пор Ольга поддерживала с сестрой чисто формальные отношения. Встречаясь с зятем на семейных сборищах, по случаю юбилея какой-нибудь тётки, Ольга видела его наглую ухмылку и понимала, что тот просчитал, что так и будет — она, рохля и бесхребетная терпила, смолчит.       Много раз Ольга спрашивала себя, не спровоцировала ли она насильника своим поведением, и не находила ответа. Саднящая обида, стыд, ощущение того, что она сама навлекла на себя такое унижение, отвращение к своему запачканному телу остались с ней надолго, вынуждая в последующие несколько лет подолгу простаивать под душем, пытаясь смыть с себя невидимую грязь.       Ещё она вспоминала, как её, шестилетнюю, в подъезде зажал и облапал семнадцатилетний сын соседей, его наглые голубые глаза и руку, бесстыдно шарившую по её телу. Тогда спасла хлопнувшая наверху дверь — соседский сынок оттолкнул её и выбежал из подъезда.       Когда маленькая Оля пожаловалась родителям, мать пошла к соседям, вернулась разозлённая, а за ней ворвалась соседка, мать того обормота. В прихожую вышел отец, позвали Олю, и соседка орала, обвиняя её в том, что лживая маленькая дрянь соблазнила её мальчика и всё врет, ничего не было, её сын хороший и никогда бы ничего такого не сделал. Родители возражали как-то вяло, и Оля решила, что они соглашаются с соседкой.       Ощущение того, что она запачкана и сама во всём виновата, осталось с ней до сих пор. В школе она шарахалась от мальчиков. Муж сестры так грубо лишил её девственности, что и в институте Ольга избегала мужчин. Никогда, ни за что она не расскажет кому-то про случившееся. Даже теперь она не хотела мстить, только забыть. Увы, она не такая сильная и гордая, как Алёна.       Рустам Волк впервые показал ей, что мужчина может быть нежным, а секс не всегда грязь и боль. Собственно, с ним Ольга получила первый полноценный сексуальный опыт — не считать же таковым пережитое насилие. До сих пор кроме Рустама у неё никого не было: чтобы лечь в постель с кем-то, ей нужно всецело доверять этому человеку. Терпеливый и ненавязчивый Волк такое доверие завоевал за несколько лет знакомства.       Оттого, что опыт отношений у неё почти отсутствовал, Ольга не умела флиртовать, и теперь не представляла, как первой дать понять мужчине, что тот ей небезразличен. Всякие глупые рекомендации из женских журнальчиков и интернета тут не годились. Может, Гор и смеётся над её неуклюжими попытками понравиться ему, но Ольга ничего не могла поделать с желанием быть рядом с ним, просто слушать его голос и глядеть в глаза — их цвет остался прежним, тёплым орехово-коричневым.       То, о чём она долго хотела забыть, айсбергом всплыло в памяти, и, наверное, лицо её стало таким озабоченным, что Горгий принял это на свой счёт и обеспокоенно сказал:       — Оля, не подумай, что я пытаюсь бросить тень на Алёну. В моих глазах она совершенно права и тем более, тот её поступок не может умалить её подвига. Она нас спасла.       Размышляя о своём, Ольга молчала, а Горгий продолжал:       — Я уже говорил тебе, что мы, Проводники, не благонравные детишки. У каждого из нас найдутся свои скелеты в шкафу, то, о чём трудно или стыдно говорить. Я сам убивал много раз, так что и счёт потерял. Но хорошо помню первые убийства.       Ольге пришлось заставить себя отвлечься от воспоминаний. Надо выслушать Гора, похоже, ему важно выговориться.       — Не поручусь за то, что в детстве мать не кормила меня человеческим мясом. В родном племени сам я на людей не охотился. Но ещё до того, как я достаточно подрос, чтобы считаться охотником, меня забрал к себе отец и отдал своему брату на воспитание.       Когда я вернулся в родную пещеру, там уже не было никого из моих соплеменников, а неподалёку поселились так называемые кроманьонцы. В мусорных отвалах у их поселения я нашёл обглоданные кости сородичей. Возможно, там лежали кости моей матери или её младших детей.       Гор помолчал, стиснув подлокотники кресла, потом чуть расслабился.       — Я выследил и убил всех мужчин в том селении. Не знаю, что сталось с их женщинами и детьми, потому что меня нашёл брат отца и увёл оттуда. Дядя потом не раз вытаскивал мою задницу из всяких передряг, но за тот, первый раз, я ему особенно благодарен. Он меня утащил и вправил мозги.       Остыв, я больше не возвращался в родную пещеру. Зато побегал по всему континенту в поисках таких же как я, неандертальцев, как сейчас принято нас называть. Находил, оберегал, помогал, при необходимости переселял подальше от твоих предков — кроманьонцев. Где-то меня почитали как вождя, где-то как шамана. Я пытался сохранить свой народ, но твои предки победили. Таких как я на земле больше нет.       Вспомнив всё, что читала про истребление неандертальцев кроманьонцами, Ольга прищурилась и заметила:       — Можно подумать, что ты винишь меня в том, что сделали мои предки. Я за них не в ответе.       — Конечно. Но я не могу не вспоминать об этом, глядя на современных людей. Я их не люблю.       Она подумала: «Ну-ну. Так я тебе и поверила. Хотя, может, ты пытаешься сказать что-то вроде «не люблю людей и не могу полюбить тебя?»       Воцарилось тягостное молчание. Чтобы разбить его, Ольга улыбнулась, придала лицу безмятежное выражение и заметила:       — Какой хороший человек, твой дядя. Ой, то есть не совсем человек, если это Высокий.       — Он. Догадалась?       — Кто же ещё решится вправлять мозги разъяренному Махайроду? А твой отец жив?       — Жив, но очень далеко. Теперь ему до нас дела нет.       — Ты сказал, до нас?       — Его сыновей: меня и моих братьев.       — Ой, Гор, а сколько у тебя братьев? Они здесь?       — В живых осталось только трое из моих братьев и все они тут.       — Они такие же как ты?       — Нет. У нас большая разница в возрасте, потому что мы родились от разных матерей, так что они на меня нисколько не похожи. Я самый старший.       — Познакомишь меня со своими братьями?       — Ты их знаешь. Мы все в этой карусели вертимся.       Достали его игры в угадайку, конспиратор хренов. Ладно, над этим можно будет подумать потом, а пока Ольга спросила:       — Обычно в каждом поколении одной семьи не рождается больше одного человека со способностями. Почему у вас не так?       — Спасибо папочке с его уникальной наследственностью.       Горгий опять помолчал и продолжил:       — Впрочем, в нашей семье все обладают выдающимися магическими способностями. Мы слишком близки по крови к величайшим волшебникам. С одной стороны, это благословение, а с другой — проклятие.       — О чём ты?       — Все эти мёртвые Стражи внизу — мои братья и сёстры, единокровные или двоюродные, или их дети.       — Ты видел их, когда был внизу? Кстати, ты обещал рассказать, как тебя водил вниз Чёрный Пес.       — Когда-то он брал меня с собой вниз, показал мосты через огненную реку и мёртвых Стражей по эту сторону реки. Недавно, пока моё тело валялось в госпитале, я побывал за рекой, в тронном зале мёртвого владыки внизу. С его разрешения я разговаривал с мёртвыми Стражами. Это страшно, Оля.       — Почему?       — Они уже не помнят свою прежнюю жизнь. Мы сражались, грустили и радовались вместе, а умерев и переродившись, они почти обо всём забыли. Никто из них не выглядит как человек, все стали настоящими чудовищами: драконами, змеями, многорукими великанами. В таком облике удобно сражаться с монстрами Лабиринта и Тёмной стороны, но мои родные теперь думают только о битвах. Я говорил тебе об отупевших драконах у моста, а ведь один из них когда-то был талантливым певцом, не хуже Дирка Сокола.       Горгий сцепил пальцы в замок, словно пытаясь сдержать обуревавшие его чувства.       — Я смотрел на родных, и думал, что не желаю такой участи для себя, но придётся стать таким же после смерти. Меня никогда не отпустят, как обычного человека. Заставят служить внизу. И потому я пока не хочу умирать.       Ольга подалась вперед, подавив желание дотронуться до Горгия, чтобы поддержать — такое в его голосе слышалось отчаяние.       — Но как? Извини, но ты же потерял силу?       — Мёртвый владыка внизу обещал, что после смерти сила ко мне вернётся. Он уговаривал меня остаться с ним, говорил, что я смогу выбрать любое обличье, какое пожелаю… Я не хотел оставаться. Здесь у меня хотя бы есть память и редкие мгновения радости. Там нельзя утешаться воспоминаниями, а радости нет и не будет до конца мира.       Откинувшись на спинку кресла, Горгий уронил руки на подлокотники.       — Владыка в белом сам скучает внизу, поэтому вцепился в меня со своими уговорами, как клещ, водил по своим владениям, показывал, как он сражается с огненным змеем из реки лавы. Эти мёртвые братья устраивают такие поединки регулярно, чуть ли не раз в сутки. Даже драконам у мостов надоело наблюдать за их бесконечным спаррингом.       — Как тебе удалось уйти оттуда?       — Однажды, когда владыка и змей опять сцепились, меня позвал Высокий. Он осведомился, не надоело ли мне гостить внизу и не желаю ли я вернуться? Потому что меня ждут. Ещё он дал мне услышать, как бьётся живое сердце того, кто действительно ждал меня наверху, в госпитале. Твоё сердце, Оля. Спасибо тебе.       Ольга почувствовала, как вспыхнули жаром щёки. Горгий уже задумчиво продолжал:       — Это придало мне решимости. Я заявил мёртвому владыке, что хочу вернуться наверх. Тот огорчился и вновь начал уговаривать остаться. Он отпустил меня только, когда за мной явился сам Чёрный Пёс. Высокий вывел меня наверх, и я очнулся в госпитале. Позже, в минуты слабости я брал в руки пистолет, но передумывал воспользоваться им, зная, что меня ждёт внизу. К такому я ещё не готов. Вот и всё.       Они опять помолчали. Наконец Ольга робко спросила:       — Гор, ты спрашивал у Высокого, можно ли вернуть твои способности? Он же мог бы помочь тебе?       — Спрашивал. Он ответил: «Утраченную силу тебе вернёт смерть». По-моему, всё ясно, когда я умру, то получу от Лабиринта магическую силу для того, чтобы стать мёртвым Стражем внизу. Просто и логично — за всё надо платить. Когда-нибудь я всё-таки спущусь служить вниз.