Эллис Линдли сидел и смотрел в сумеречный мартовский сад за окном комнаты. В последнее время он мог так сидеть часами, уставившись в одну точку и не всегда реагируя на уговоры сиделки поесть. Но сиделка была настойчива и, в конце концов, Эллис что-то съедал, не разбирая вкуса. Камала готовила хорошо, и раньше ему даже нравилась её стряпня, но сейчас ему было все равно. Сиделка предлагала ему заказать еду из китайского ресторана или пиццу, всё что угодно, но Эллис отказывался.
Камала переживала, но её уговоры Эллис отметал, хотя старался не грубить. Женщина добросовестно ухаживала за ним вот уже четвёртый год, и он уже научился ценить её помощь, но не более того. Близким человеком она ему не стала, да и никогда не претендовала на это.
Вечером Камала помогала ему улечься в постель, и Эллис долго не мог заснуть. Вспоминал, как в детстве гостил в этом старом кирпичном доме на окраине города Торки у деда, отставного полковника Харгривза, как слушал его воспоминания, делился с дедом планами. Полковник никогда не пытался настоять на том, чтобы Эллис пошел в армию, он понимал, что у старшего внука другие интересы и уважал их.
Эллису нравилась литература, он хотел изучать филологию, языки. Став студентом Манчестерского университета, он с головой окунулся в занятия и развлечения. Эта, в общем, беззаботная, веселая жизнь кончилась в девятнадцать лет, со скрежетом, грохотом, слепящей и оглушающей болью, когда его машина угодила в аварию на дороге. Вот уже пять лет Эллис прикован к инвалидному креслу, и, по словам врачей, больше никогда не сможет ходить. На первых порах ему казалось, что могло быть хуже: ведь он мог вообще лежать пластом, а так у него хотя бы руки работают. Тогда он еще надеялся выздороветь.
Время шло, и Эллис стал считать, что лучше бы он тогда погиб сразу, а не продолжал свое бесполезное существование, обременяя окружающих. Университет он бросил, погрузился в уныние. Потом умер дед, завещавший любимому старшему внуку свое состояние и этот старый дом в Торки. Эллис горевал о деде, но поселился в завещанном доме, где для него обустроили спальню в бывшем дедовском просторном кабинете на первом этаже, переоборудовали ванную.
Дом деда стал для Эллиса убежищем, и ему казалось, что его родные наверняка вздохнули спокойно, освободившись от обузы. Его родители давно развелись. Отец успешно занимался бизнесом, во втором браке у него подрастал второй, шестилетний сын, и уделять время старшему сыну-инвалиду он не мог или не хотел. Линдли-старший оплачивал расходы на лечение и полагал, что большего он дать сыну не может, если уж так сложились обстоятельства.
Мать Эллиса тоже была счастлива во втором браке, воспитывала двух прелестных дочек, и в этой новой, благополучной, красивой жизни её старшему сыну-неудачнику места не было. Эллис давно расстался с иллюзиями насчет родителей. С их точки зрения, они сделали для него все возможное, а сейчас за сыном-инвалидом есть кому ухаживать, с ним живет опытная сиделка.
В доме деда, точнее, уже в своём доме, Эллис пытался наладить свою жизнь, как мог. Консультировался с врачами, читал, раскрашивал фигурки солдатиков. Это хобби свело его в интернете с новым другом, Джонни из Лондона. Они делились имеющейся информацией о коллекционировании миниатюрных воинов, обменивались фигурками — Джонни оказались не нужны наполеоновские солдаты, а Эллису — викинги, так что они переслали их друг другу по почте. Тогда Эллис и узнал, где живет Джонни.
Парни обсуждали книги и фильмы, зависали на форумах любителей военной истории или сайте с фанфиками по Джорджу Мартину, их любимому писателю. С Джонни можно было поговорить обо всём, с ним Эллис чувствовал себя свободно. Хотя однажды ему было неловко, когда он осмелился признаться другу, что он инвалид. На это известие Джонни отреагировал спокойно, Эллис не заметил никаких изменений в его отношении к себе.
Многие приятели, университетские, школьные, сетевые, узнав о несчастье Эллиса, отстранялись, исчезали или, в основном знакомые девушки, преувеличенно громко жалели беднягу. Джонни оказался не таким. С годами Эллис привязался к нему так, что стал считать близким человеком, хотя они никогда не виделись. Простой вопрос «Как ты?» Джонни задавал так, что Эллис чувствовал, это не для проформы.
Пять лет прошло со дня аварии. Эллис окончательно уверился в том, что ему никогда не встать на ноги. Он постепенно утрачивал интерес к жизни, всё стало казаться пустым, ненужным. Он бесполезен, балласт для семьи и общества.
Порой Эллис представлял себя ничтожной букашкой, полураздавленной, но пытающейся ползти неизвестно куда, неизвестно зачем. Его стали одолевать боли в костях, ломило суставы, кружилась и болела голова, донимала противная слабость. Аппетит исчез, спал он мало и снились ему в основном кошмары, в которых Эллис от кого-то убегал и не мог убежать по серым коридорам, в которых постепенно сгущался мрак. После таких снов Эллис просыпался с колотящимся сердцем, в холодном поту и включал свет в спальне. Что-то бесформенное, чернее самой темноты, подстерегало его в снах, ожидало его в глубоких провалах кошмаров.
Эллис часами сидел в кресле, уставившись в одну точку, не имея сил и желания поднять руки. В мозгу копошились мысли о том, что пора покончить с бесполезным, бессмысленным, тягостным существованием. Он больше не станет страдать, а окружающие вздохнут с облегчением, ведь им не нужно будет возиться с неходячим и притворяться, что они ему сочувствуют.
Первая попытка самоубийства оказалась неудачной. Проглоченных Эллисом таблеток из домашней аптечки оказалось слишком мало: его всего лишь рвало, и кружилась голова так, что и в кресло не сесть. Тогда родители списали это на отравление недоброкачественной едой, и Камалу чуть не уволили. Эллис отстоял свою сиделку, чувствуя себя виноватым перед ней. В будущем он решил покончить с собой так, чтобы в его смерти нельзя было обвинить Камалу или кого-то еще. Нужно только оставить соответствующую записку и выбрать другой способ.
Вспомнив про древнеримских патрициев, перерезавших себе вены в ваннах, Эллис решил проделать то же самое, правда не в воде и не банальной бритвой. Он выбрал старый швейцарский, всё ещё острый нож из дедушкиной коллекции, и для пробы провёл лезвием по пальцу. Боль оказалась терпимой, вид крови он перенес спокойно — можно было приступать к главному. Решимости у него хватит. Эллис ненавидел себя, свои бесполезные усыхающие ноги, свою беспомощность. Всем будет лучше, если его, неполноценного, не станет. Всё равно смысла в его существовании нет.
В этот вечер последняя записка была написана и выложена на столе так, что её невозможно не заметить. Нож заточен. Вот только Эллису не хотелось уходить, оставив только максимально гладко сформулированные строки на бумаге. Ему отчаянно нужно было прямо сейчас поделиться своей болью с кем-то, с тем, кто поймёт причины этого поступка, и, возможно, не станет его осуждать за слабость. Эллис взял в руки телефон и набрал сообщение для этого единственного в мире человека:
— Джонни, я хочу умереть. Я все обдумал. Для меня есть только этот выход. Прости, спасибо тебе за поддержку. Прощай.
Отложив телефон, Эллис достал из ножен нож, покрутил в руках, отрешённо любуясь блеском лезвия. Руки не дрожали, юноша был почти спокоен. Скоро для него все кончится, и можно будет навсегда уснуть без сновидений. Он мысленно прикидывал линию разреза на левой руке, когда пришло сообщение. Эллис посмотрел на ответ и чуть не уронил телефон. Его единственный друг писал:
— Я понял, ты принял решение. Только давай, ты сделаешь это после того, как мы закончим разговор? Согласен?
У Эллиса дрожали руки. Такая реакция его потрясла: он-то ожидал, что друг огорчится, будет уговаривать его отказаться от самоубийства. Но вот такое, по сути, молчаливое одобрение суицида, стало сюрпризом. На глаза навернулись слезы от обиды и разочарования. Выходит, он и Джонни был не нужен, и тот вздохнёт с облегчением, когда его, Эллиса, не станет. Никому не нужен. Как больно! Эллис бросил телефон и опустил голову на стол. Плечи юноши вздрагивали.
***
В своей лондонской квартире Джонни отыскал записанный в блокноте адрес Эллиса, нагуглил карту Торки, прикидывая расстояние от дома друга до ближайшего сквера, в эту ночь наверняка безлюдного. Хорошо, что Джонни уже бывал в Торки раньше, сориентироваться будет легче. Он повесил на плечо гитару в чехле и шагнул вперёд.
***
Послышался шум у входа в дом, шаги сиделки. Камала в прихожей с кем-то переговорила и осторожно постучала в дверь спальни Эллиса. Тот выпрямился, утер слезы, спрятал нож и разрешил сиделке войти. Она скрестила полные смуглые руки на белом фартуке и сообщила:
— Мистер Линдли, пришёл молодой человек. Он говорит, что он ваш друг, его зовут Джонни, и он хочет вас видеть.
Эллис изумлённо вытаращил глаза: Джонни в Лондоне, как он мог здесь оказаться? Но юноша справился с собой и попросил Камалу провести пришедшего в гостиную. Пришлось умыться, прежде чем направиться к гостю.
В старомодной гостиной с светло-серыми стенами, дубовой классической мебелью пришелец в яркой красной бейсболке, с гитарой на плече, смотрелся чужеродным пятном. Эллис въехал в комнату. Гость и хозяин впервые посмотрели друг на друга.
Джонни увидел сидевшего в инвалидном кресле чересчур бледного, худого, темноволосого, щурившегося юношу с заплаканными голубыми глазами, а Эллис — высокого стройного парня лет двадцати пяти, светловолосого и мускулистого, до неприличия красивого, будто с рекламной картинки спортивного питания или модной одежды. Его синие глаза смотрели пытливо и серьезно. Эллис закрыл за собой дверь. Камала не станет подслушивать, но так будет лучше.
— Здравствуй, — улыбнулся хозяину гость. — Я Джонни. Вот ты какой, Эллис. Рад тебя, наконец, увидеть.
— Здравствуй, — сухо ответил Эллис. — Хорошо, что довелось тебя увидеть. Но как ты оказался здесь? Ты же вроде работаешь в Лондоне, а сейчас ночь?
— Я же ландшафтный дизайнер и сейчас выполняю заказ здесь, в Торки. Я недавно приехал. Твое сообщение застало меня в отеле, я взял такси и примчался. Адрес твой я помню.
Джонни помедлил и сказал тише:
— Ты собрался покончить с собой, я ведь не мог тебя оставить. Я испугался, если честно.
У Эллиса пересохло в горле. Он вглядывался в эти синие глаза и не видел в них ни капли фальши. Джонни не врал, ему действительно было не наплевать на судьбу друга. Бесполезный Эллис нужен кому-то, ради него кидаются в ночь. Он сглотнул комок в горле и пригласил гостя сесть. Тот расположился в кресле и выжидательно посмотрел на хозяина. Эллис начал рассказывать о том, что побудило его принять решение и что он не должен пережить эту ночь. Джонни выслушал, не перебивая, а потом сказал:
— И все равно, я не понимаю, почему ты решил, что никому не нужен. Ты нужен мне. Твои родители могут быть заморочены повседневной суетой, но, я уверен, они тебя любят, и ты причинил бы им много боли, покончив с собой.
Эллис начал рассказывать ему о проблемах со здоровьем, о своих родителях, их новых семьях, брате с сестрами, отцовском бизнесе, благотворительной деятельности матери. Джонни внимательно слушал, задавал наводящие вопросы. Увлёкшийся Эллис начал рассказывать о том, как понимал его дед, каким замечательным человеком он был, где и как он воевал, показал даже фотографии деда из старого семейного альбома. Погрузившись в приятные воспоминания о детстве, Эллис отвлёкся, даже робко заулыбался. Джонни аккуратно поощрял собеседника, а потом намекнул на то, что в горле у него пересохло.
Парни не стали беспокоить Камалу, а перешли на кухню, поставили чайник. Эллис вытащил из буфета печенье и джем, заварил чай. Джонни наделал тостов. Хозяин с гостем выпили чаю, загрузили посуду в посудомойку и вернулись в гостиную. Пока пили чай, Джонни рассказывал о лондонских новостях, о том, как приятно ему вырваться оттуда в тихую провинцию, расспрашивал о достопримечательностях Торки и окрестностей. Эллис отвечал, а через полчаса с некоторым удивлением обнаружил, что пообещал Джонни поехать вместе с ним в окрестности города, в парк Кокингтон с его замечательной исторической деревушкой со старинными зданиями.
Потом Джонни показывал приятелю в телефоне фото новых солдатиков, пополнивших его коллекцию, жаловался, что хотел бы раскрасить парочку венгерских гусар, а руки не доходят найти достоверные источники сведений о том, как выглядела форма этих воинов. Эллис и сам не заметил, как пообещал найти для Джонни эту информацию. Гитара в чехле стояла в гостиной у кресла, и искоса поглядывающий на нее Эллис не мог не спросить:
— Играешь?
Джонни охотно вызвался продемонстрировать свои навыки — бережно вытащил гитару из чехла и начал играть песни из репертуара битлов. Оказалось, что им с Эллисом нравится одна и та же музыка. Эллис уже не удивлялся, это было маленьким, но таким приятным чудом.
Он слушал музыку и чувствовал, что холодный ком в груди рассасывается, уходит напряжение, он даже начал подпевать. Записку на столе в спальне и нож нужно будет отложить, убрать подальше с глаз. Он умудрился надавать другу столько обещаний, что делом чести было их выполнить, раз уж от него ждут помощи. Эллис серьёзно относился к своим обещаниям и не собирался уходить из жизни с долгами в виде обманутых ожиданий Джонни.
За окнами гостиной забрезжил рассвет, когда Джонни бросил взгляд на часы и вскочил, как ошпаренный.
— Боже мой, я опаздываю! — вырвалось у него. Он засуетился, засовывая гитару в чехол.
— Куда ты торопишься? — удивился Эллис.
— Мой работодатель должен отвезти меня в свое поместье, и он скоро будет меня ждать. Мне ещё надо заскочить в отель и привести себя в порядок перед поездкой. Так что, Эллис, будь добр, дождись меня, я вернусь через три дня, и мы обговорим в деталях поездку в Кокингтон парк. Договорились?
— Договорились, — согласился Эллис.
Он разрешил оставить у себя в гостиной гитару, и парни попрощались. Озабоченный Джонни быстро пошёл по улице, все ускоряя шаг. К сожалению, на этой улочке нет укромных мест, где он мог бы спрятаться. Надо поторопиться, и Джонни помчался к скверу неподалеку от дома Эллиса. Вот он скрылся в тени деревьев, и если кто-нибудь в это время наблюдал за ним, то увидел бы, как бегущий Джонни исчез прямо у живой изгороди, словно провалился в нору под ней.
