***
Трава гладила лапки свежими капельками росы, пока Хорнет стремительно неслась по садам королевы, пригнувшись к земле и отставив за спину сжатую в коготках иглу. В воздухе водяной завесой висели прохлада и свежесть, играючи щекочущие бледные искры светящихся спор. …Так красиво тут: за столетия оцепеневшего времени это место, прежде окружённое вниманием и уходом, какие многим жукам и в грёзах отравленных не снились, обрело исключительную, чарующую дикость. Хорнет могла сравнить его с особой, ещё личинкой ограждённой от всего дурного и обученной лишь наукам, этикету и искусству… для того, чтобы в последствии отчаянно сражаться за свою жизнь на обломках собственного дома, отбиваясь от мертвецов, несущих лица близких. Выглядывало нечто извращённо-возвышенное под изломанным базальтом стен и грязными плитками, под бурно разросшейся сорной травой и свисающими с мозаичного потолка кистями длинных, изумрудно-лиловых вистарий: как отголосок прежней воспитанности в одичавшем отшельнике, голыми лапками разодравшем тушку им убитого и теперь когтями копошившемся в заражённых внутренностях. Нетрудно заметить, чем оно было — чем оно могло, должно было быть. Облик того, чем оно в итоге стало, казался ей завораживающим в своей гротескности, будто отражение в кривом зеркале. Хорнет вдохнула полной грудью, отогнав ненужные мысли и растерянно прислушавшись. Завораживающим, правда. В отличие от приглушённых, скрежещущих воплей богомолов вдали, со стороны пассажа к вокзалу и каньону, по пути к убежищу королевы. Вопли, хруст крошащихся панцирей, топот чего-то очень грузного и лязг металла. Хорнет застыла лишь на миг, соображая: неужели это?.. Лишь миг на размышления — когда он, этот миг, прошёл, она побежала — рванула с места так, что мышцы в задних лапках протестующе заныли. Когда Хорнет с боевым кличем выскочила из узкого прохода, в прыжке набросившись на одного из богомолов и — не успев приземлиться даже — рывком выдрала из хрустнувшего панциря иглу, опешили не только его соплеменники, но и окружённый ими жук. Пусть Хорнет и по-прежнему не знала, уместно ли называть запечатанного “жуком”. Семеро — девять, если считать того, что конвульсивно дёргался на гвозде сосуда и того, что рухнул на колени, запоздало прижав дрожащую клешню к ужасной ране на голове. Двое из этих семерых были петра — поменьше, с тонкими и прозрачными крыльями, они придерживались воздуха под потолком. Были ещё трупы, но их считать сейчас не с лапки: Хорнет атаковала следующего противника ещё до того, как смертельно раненный ею завалился на грязный пол. Один из летающих, уже готовый замахнуться лезвийным бумерангом-косой. Она метнула иглу и, отпрыгнув от набросившегося с земли, тут же дёрнула за нить, едва та пронзила панцирь на груди мишени. Рукоять нырнула в её лапку очень вовремя — богомол, что попытался на неё напасть, вновь замахнулся в резком прыжке с пронзительным стрекотом, пока его соплеменник с хрипом падал на землю, отчаянно хлопая прозрачными крыльями. Хорнет едва успела парировать и отвести удар острых клешней от своей головы. Настал тот момент, когда она пожалела о своём нежелании повозиться с инструментами: кое-что из её репертуара очень пригодилось бы сейчас. Это не значило, что у неё совсем не найдётся козырей в кармашках. Запечатанный успел сообразить и воспользоваться её отвлечением: задней лапкой спихнув со своего гвоздя затихшую тушку, оно с мокрым хрустом прорезало дугой панцирь ближайшего богомола, взмахом зацепив всю окружившую его троицу. Тот, что попал под удар первым, с хрипом рухнул ничком, брызнув кровью на прорезанную трещиной белую кость. Хорнет лишь краем взгляда следила за тем, что происходит с сосудом — успокоившись на том, что оттянула часть внимания на себя и целиком сосредоточившись на предателе, который сейчас в ярости пытался покрошить её на лоскутки. Разок он даже её зацепил; совсем мельком, пусть этого “мельком” едва и не хватило. Хорнет тихонько ахнула, стремительным рипостом прервав очередной удар и отскочив назад, судорожно сжимая оружие в занывшей от боли лапке. На правом плече останется трещина, несомненно, но это проблема будущей её: сейчас воительница, перехватив рукоять обеими ладонями, выжидала момент. На неё тут же набросились уже двое — с хриплыми, скрежещущими воплями, с клешнями наголо. То, что нужно. Первый удар разрезал только воздух, задев краешек накидки: Хорнет прыгнула. Нить дрогнула, запела с её боевым кличем; шёлк со свистом взвился вокруг защитницы, направляемый иглой и её же коготками. Острой кромкой вспоров воздух, он рассёк оболочки взвизгнувших богомолов, придерживая её саму чуть над землёй: не успевший даже атаковать рухнул как подкошенный, прижав изгибы клешней к глубокой, ровной ране на своём горле. О втором петра она вспомнила уже погодя — напомнил острый бумеранг, отправленный в полёт точно в её сторону. Металл зычно звякнул; прежде, чем она спрыгнула на землю, порывистым взмахом лапки оправив шёлк, Хорнет увидела огромный, надтреснутый гвоздь и бумеранг, со скорбным скрежетом отбитый сосудом в кованую оградку. Это и стало последней каплей. Петра — единственный, кто не был ещё ранен — издал высокий, щёлкающий крик, слуху Хорнет совершенно чуждый, но знакомый до неприятных мурашек на спине. Его соплеменники оказались солидарны: едва избежав очередного взмаха запечатанного, двое раненных предателей под прикрытием метнувшего бумеранг петра в спешке отступили на нижние ярусы. Скверно — очень, очень скверно. Хорнет швырнула иглу в отчаянной попытке добить второго, что набросился на неё: её оружие отыскало свою цель, глубоко царапнув оболочку на брюшке вскрикнувшего от боли дикаря, но крику этому вторил жалобный стон нити. Ей самой хотелось вскричать от досады: лишь немного — окажись её нить лишь немного длиннее, она бы успела покончить и с этим, прошив его кишки насквозь. Ей не хватило всего чуть-чуть! Игла, стыдливо извиняясь тихим звоном, покорно скользнула в стиснувшую её лапку. Взглядом проводив улепётывающего богомола, камнем нырнувшего в вертикальный коридор базальта, Хорнет ругнулась в воротник накидки, движением запястья обвив испачканный в крови шёлк вокруг предплечья. Всё затихло. — Отправились за подмогой, — она покачала головой, с нервным вздохом повернувшись к запечатанному. — Времени немного. Сосуд прихрамывающим и грузным шагом приблизился к ней, припадая на испачканный в жучиных внутренностях гвоздь. В небольшой момент передышки Хорнет смогла осмотреться как следует, и ей стоило признать, биться оно и впрямь умело: помимо тех, с которыми расправилась она, на залитых кровью плитках воительница навскидку насчитала весьма немало мёртвых или умирающих. С последними она покончит сейчас — оставлять их корчиться так в предсмертных муках жестоко и бессмысленно к тому же. Иронично. Защитница Халлоунеста не ожидала, что ей так скоро придётся убивать живых, здоровых обитателей королевства. То был лишь вопрос времени, бесспорно, но… так скоро. — Тебе стоит уходить отсюда, — Хорнет хмуро повернулась к сосуду, окинув панцирь своего… родственника… мрачным и оценивающим взглядом — стараясь не задерживаться на том, что выглядывало из-под короткой и изодранной накидки. Судя по редким чёрным точкам в воздухе вокруг, цапнуть его богомолы всё же сумели, хоть не особо сильно: пустота парила, но не сочилась лужицей под согнутые лапки. Плохо, но не слишком. — Ярусом ниже должен быть переход к туманному каньону: там безопасно. Мне же… мне нужно добраться до королевы. Она обратила внимание к ещё живым дикарям, дёргающимся на залитом кровью полу. Её слабо удивило то, что племя предателей решило атаковать, едва завидев — эта черта родственна и тем из их породы, что остались верны своим лордам. Странным для Хорнет, милосердно добивающей раненных, показалось лишь их количество: часовой ожидала нападения патруля из двух, трёх богомолов, но только у неё под лапками можно насчитать добрую дюжину. Когда игла с лёгкостью обрезала ниточку жизни последнего, часовой задумчиво смахнула с лезвия капли светлой крови. Почему они отправили такой большой отряд? Вряд ли дело было в запечатанном: она подозревала, что оно едва успело прибыть-то в эти сады, которые богомолы считали своей территорией. Их будто… будто испугало что-то — и ответили они на угрозу единственным известным им образом. …и кажется, у неё были подозрения, чем могло оказаться это “что-то”. Когда Хорнет устремилась к переходу к верхней галерее садов, запечатанный неожиданно дёрнул головой, робко подавшись вперёд. Она притормозила на миг, уставившись на сосуд, последовавший за ней нетвёрдым шагом; оно хотело идти вместе? Потому что она обмолвилась, что ей нужно добраться до королевы? Оно ведь… тоже искало её. Только момент оно подыскало больно скверный. — …уходи, пока есть возможность. Я не стану повторять дважды. Оно не шелохнулось — только сгорбилось ниже, уставившись на неё зияющей чернотой глазниц. С таким огромным панцирем “полому рыцарю” приходилось сгибаться в три погибели, чтобы только поместиться во многих из этих тоннелях. И, говоря по правде, Хорнет не была уверена, что после пережитого оно хоть когда-нибудь сможет разогнуться в полный рост. И Хорнет также не была уверена, что оно готово так скоро столкнуться лицом к лицу со своим прошлым. С убийственной, чёрной сутью своей. От слова своего она не отступилась. Безмолвно отвернувшись, Хорнет маскокрылом шмыгнула в коридор на верхние уровни, огибая оболочки мёртвых богомолов и не дожидаясь сосуд, двинувшийся за ней с поразительным для ему подобных упрямством. Пусть… пусть и, вспоминая другого его сородича, не таким уж и поразительным. Оно едва ли в силах поспевать за нею, впрочем — не только из-за собственных размеров, но из-за увечий тоже. Её винить не в чем — она предупредила. Хорнет есть часовой, защитница Халлоунеста… не опекун сирых и убогих, так страстно жаждущих попасться в клешни алчущим мести богомолам. Медленнее она двигалась только из-за боли в лапке. Не имело значения то, что болела верхняя.***
Их настигли на подступах к убежищу Белой леди. Хорнет с увязавшимся за ней сосудом миновали галерею, которую прежде облюбовал своим логовом богомолий лорд с его свитой. Помня о механизме теневых врат, она решила избрать маршрут чуть длиннее, сделав небольшой крюк — и какова была досада, когда они наконец добрались и выяснилось, что врата были отключены. Ни гудения, ни отталкивающей черноты, ни капли от дымчатого потока. Ещё что-то, случившееся “само”. Наверняка, этому было какое-нибудь логичное объяснение: возможно, где-то существовал рычаг от этих врат, который прежде странствовавший по этим местам маленький призрак просто дёрнул. Хорнет бы не обеспокоило это так уж сильно — крюк был совсем коротким — если бы не одно маленькое “но”. Время играло против них. Она и запечатанный стояли перед узким, поросшим мхом тёмным лазом, в котором виднелись сияющие нежным светом острые корни, когда до них донёсся первый истошный крик — и второй, и третий, и четвёртый. Хорнет тряхнула головой, обхватив иглу обеими лапками и мрачно уставившись в рассеиваемый бледным светом мрак прохода, силясь разглядеть с того конца хоть что-то. Немного у богомолов ушло времени на то, чтобы отыскать их. Следовало ожидать: не она одна в Халлоунесте могла называть себя “следопытом”. — Приготовься, — она повернулась к сосуду, приподняв голову и прислушавшись: по топоту охотница могла предположить, что предателей надвигалось не менее двух дюжин. Коготки стиснули рукоять, одёрнули в ушке нить; последней должно хватить ещё на схватку-другую. — Их орда, но справиться должны. Нужно только… Именно в этот момент ей пришлось осознать простую, прозаичную донельзя истину. Эдакий закон мироздания, если можно так сказать. Сквозь грузные шаги богомолов и их крики Хорнет сумела различить тихий, шелестящий вздох; сумела услышать, как что-то с угрожающим хрустом затрещало. Резко повернувшись, она со свистом выдохнула, отпрянув на шажок. Прорезавшие узкий лаз бледные корни дрогнули в судороге — и совсем как тогда, совсем как в храме с чумными лозами… Всё, что может пойти не так, пойдёт не так. …начали чернеть. Паника подкатила к её горлу. Богомолы уже совсем близко. Сосуд, в смятении замотав головой, догадался склониться на один уровень с оцепеневшей Хорнет — и дёрнулся всем телом, чуть не протаранив рогами свод лаза. Ему ведь, чтобы протиснуться внутрь, придётся буквально ползти, но даже так — они только загонят себя в угол. Из того места был лишь один проход, и Хорнет с запечатанным стояли перед ним. А корни Белой леди всё чернели. Защитница королевства лихорадочно соображала, изо всех сил стиснув рукоять иглы. Они оказались между молотом и наковальней: богомолы с одной стороны, и неведомое пустотное отродье с другой. Нужно делать выбор сейчас, и мир тому свидетель, как Хорнет это ненавидела — возненавидела с того момента, как добровольно позволила убить собственную мать. Выбор в Халлоунесте всегда был между плохим и худшим. — …ты сможешь их задержать? “Полый рыцарь” быстро повернулся к ней, кивнув без раздумий, но Хорнет знала — прекрасно знала, что оно не сможет. Не против того, что сейчас вот-вот хлынет сюда волной клешней и лезвий. Просто возьмут числом. Корни королевы с печальным хрустом рассыпались чёрным пеплом. Сосуд, выставив вперёд лапку с гвоздём, смотрел на Хорнет совершенно пустым, таким знакомым взглядом. «Так должно». В её груди что-то дрогнуло. — …Я вернусь. Лишь задержи их. Она знала, шмыгнув во мрак узкого лаза, что оно не сможет. Она знала, пробежав мимо бездыханных оболочек давно мёртвых богомолов, что и сама может не вернуться — поняла, как только почувствовала, как увидела и услышала. Внезапно, неожиданно резко всё объял мрак — её точно окунули в чан с дёгтем. Так темно, что ни стен, ни пола стало попросту не видно: лишь стремительно угасающие от кончиков бледные корни посмели слабо сиять в этой тьме. Никаких запахов в воздухе, но дышать мучительно больно. С каждым вздохом из её рта, из-под воротника накидки, вырывалось облачко пара. Хорнет лапками чувствовала то, что земля и мёртвая трава покрыты колючками инея, но она не видела их — ни земли, ни травы, ни инея. Почти вслепую продвинувшись вперёд, она смогла только различить очертания загрубевшей, узорчатой коры сплетённой ветвями сферы, и то лишь по свету растущих из неё корней. Из небольшой овальной норки в этом куполе тоже лился свет, но он неумолимо угасал. Здесь тихо — так тихо, что она не слышит и отголоска битвы, уже наверняка идущей буквально по другую сторону тоннеля. Но худшим были не тьма, холод или тишина. Хорнет, пошатнувшись как одурманенная, нетвёрдым шагом направилась к затухающей норке, едва не споткнувшись на ходу о грубую ветку коры или чей-то труп. Она с трудом смогла протиснуться внутрь, вцепившись в свою несчастную иглу, как тонущий в соломинку. Худшими были не тьма, холод или тишина. Худшим был шёпот. Голоса. Голоса, что не были ни голосами, ни даже звуком — целый их сонм, в котором Хорнет не могла различить ни слова. Они недоверчиво шептали, слабо просили о чём-то, тихо и горько плакали… Мириад этих голосов ввинчивался в костяной панцирь на голове раскалёнными осколками, пока Хорнет с усилием ползла по тёмным тоннелям, пригнувшись, дабы не царапать рогами… камень? Кору? Твёрдый мрак? Она брела, спрыгивая в вертикальные шахты и петляя в этих коридорах, не видя перед собой ничего, кроме затухающих бледных корней. Наконец, она услышала что-то за вуалью чуждых шепотков: голос. Мягкий, женственный, красивый. И такой слабый. — …так оно решило отомстить. Если так оно обретёт покой… противиться тому не стану я. Да и не в силах. Море шёпота крикнуло от её слов в глухой и униженной тоске; Хорнет сглотнула, судорожно и через силу. Она попыталась идти быстрее, но от любого резкого движения перед глазами начинало плыть, смазываться радужными бликами бледного света во мраке. Ей нужно… поспешить. Она должна… ей должно… Хлопья чёрного пепла в её мыслях сложились словами. Не было ни звука, ни дрожи земли — лишь слова, от которых в её голове по спирали закружилось тошнотворное чувство вертиго. Слова, сочащиеся горькой, испепеляющей злобой, ржавым гвоздём вырезаемые на кровящей изнанке её панциря: — Мы не “оно”. Совсем близко. Она совсем близко, она чувствует это. Это всё, что она сейчас чувствует. Слишком темно, слишком холодно, слишком мёртво. Тот мягкий женственный голос тихонько, грустно рассмеялся: — Так… вот, что за чувство то было тогда. Не триумф всё же — значит, ненависть? — …Ненависть?.. Почти. Её голова вот-вот лопнет, как переспелая ягода. Всего немного — она видит что-то в конце тоннеля. Готова поклясться, что видит. — Ты была права в первый раз, Корень. “Триумф”, “ненависть”… к тебе? Она видела. Силуэт во мраке — маленький, немногим меньше её — окружённый мириадами чёрных пятен с белыми глазами, сжимающий что-то в поднятой лапке. Она чуть не запнулась, когда различила: оно удерживало пепельными коготками тонкую, сияющую нить, тянувшуюся от печати-оберега. Хорнет даже смогла разглядеть переплетающиеся линии, узором напоминавшие древо c ветвями и очертаниями лица. Под узором этим она увидела её. Белую леди, королеву Халлоунеста, склонившую голову к силуэту перед ней. Всё её тело слабо сияло затухающим бледным светом: блестящие голубые глаза невидяще смотрели перед собой на создание, неумолимо вытягивающее нить расплетающейся на глазах печати. Эта нить опадала на пол с тихим, скорбным шелестом. Хорнет сжала рукоять иглы, завела её за плечо… — Мы не испытываем ничего к тебе. …и метнула. Время замедлилось. Оно не текло непрерывным потоком, не неслось с умопомрачительной скоростью — но ползло маленьким топтуном, которому жестокая личинка оторвала все лапки. Хорнет видела свою иглу, застывшую в воздухе и блестящими гранями сверкавшую в тусклом, умирающем свете, кружащуюся вокруг собственной оси в дюйме от цели. Видела, как стоящий перед Белой леди маленький жучок выпустил из коготков нить, быстро прикоснувшись к чему-то на своей голове и надвинув это на лицо. Услышала, как что-то тихо щёлкнуло — и всё исчезло. Холод, темнота, давящая на стенки её костяного панциря тишина и мучительные шепотки — всё прекратилось, оглушив её теплом, светом и звуками. Её игла с жалобным звоном обрушилась на пол, словно её не метнули, а просто из лапки выронили; Хорнет пошатнулась, в дезориентации тряхнув головой и вялым рывком подтянув к себе за нить звякнувшее оружие. А стоящий перед ослабевшей королевой Халлоунеста жук быстро обернулся через плечо. Это… существо… отдалённо напомнило ей сосуды. Собратьев запечатанного, собратьев маленького призрака. Накидка и рожки, чёрные прорези на белой кости — но всё было иным. На лице была не белая оболочка, но простая маска: две округлых прорези для глаз зияли на поверхности, непроницаемо чёрные и пустые. Рога у сосудов белые, как и кость панцирей на голове — не чёрные и блестящие, как у этого. Две пары недлинных чёрных шипов по краям, прямиком за маской, и пара же обычных чёрных рожек на голове, ветвящихся к кончикам. Оно действительно выглядело почти как обычный жучок, нацепивший на лицо чудную маску. Только вот накидки у “обычных жучков” не шевелились так. Они стояли, безмолвно уставившись друг на друга: Хорнет, подслеповато силившаяся просчитать кое-что в уме, и это существо, неподвижное за исключением исступлённо извивающихся ворсинок накидки. Здесь уж не темно, но глаза не желали прекращать издеваться над нею: защитница была готова поклясться, что в воздухе за спиной создания туповато моргали пронзительно заметные на фоне сгорбившейся Белой леди пустотные “споры”. Когда эти споры, переглянувшись друг с другом, синхронно втянулись в маленькое тело не-жука, оно даже и не дёрнулось. Пусть с ним, со зрением. Она просчитала наконец. Хорнет с криком рванула вперёд. Выставив перед собой кончик оружия, она наметилась точно между прорезей маски — намереваясь одним ударом насадить его на свою иглу. Предсказуемо, что существо ожидало этого — напрягшись, оно подпрыгнуло в самый последний момент, позволив ей по инерции пробежать под ним. Хорнет быстро развернулась на коготках, швырнув в приземлившегося противника иглу, которую тот спешно отбил взмахом собственного гвоздя. Этот не-сосуд не пытался пойти на сближение; когда она раздражённо дёрнула за нить и схватила рукоять, защитница внезапно поняла две вещи. Первое — когда она набросилась и он прыжком избежал удара, они фактически поменялись местами: теперь это создание маячило у выхода, в то время как Хорнет стояла спиной к угасающей королеве. Второе, косвенно вытекавшее из первого — оно развернулось и стремительно побежало вниз по тоннелю. А бежало оно просто смехотворно быстро. Да только и Хорнет не собиралась стоять истуканом. Игла со свистом прорезала воздух в одном коготке от головы бегущего, с хрустом вонзившись в стену в конце тоннеля. То было бы просто вопиющей неловкостью и промахом, но Хорнет и не целилась в него — вместо этого защитница резко дёрнула за шёлк, подтянувшись на нём и оттолкнувшись от земли, алым всполохом пролетев по коридору вслед за противником. Не успей тот шустро отскочить с траектории нити, она бы врезалась в его спину и сбила бы с лапок, если повезло. Притормозив и вырвав из стены свою иглу, Хорнет быстрыми прыжками вскарабкалась по вертикальной шахте, отпрыгивая от стен. Она неслась, слыша за спиной шуршание и топот маленьких лапок, неслась вплоть до норки, ведущей наружу. Там уже не темно: она видела в конце свет. Не бледный, но свет. Крутанувшись вокруг своей оси, Хорнет выставила иглу кончиком вперёд, приготовившись и ожидая, когда оно подберётся поближе. Здесь слишком тесно для манёвров, но колющее оружие в такой тесноте играло новыми красками, она-то уж знала. Гвоздь существа был крохотным, но даже таким размахивать будет несладко — у противницы игла куда длиннее, и орудовать ею не в пример легче. Когда оно вынырнуло из шахты, при виде её стойки порывисто взмахнув гвоздём, её решимость лишь окрепла. Готовилось прорубить себе путь на свободу, значит? Пусть попробует. Игла певуче звякнула: существо рывком сблизилось, ударив с неожиданной для такого крохи силой. Ей пришлось завести заднюю лапку за спину, чтобы парировать; направив лезвие вдоль кисти, Хорнет быстро контратаковала колющим выпадом. Кончик прошил ворсинки накидки, к её досаде даже не зацепив панциря под ним; она резко кольнула вновь, но на сей раз оно догадалось отступить, рывком отшатнувшись назад. Пустотное исчадие напружинилось, согнув лапки в коленях и уставившись на неё зияющими прорезями белой маски. У Хорнет засосало под ложечкой. Этот взгляд. Такой похожий взгляд. — …я знаю, что ты такое. Оно замерло, озадаченно склонив голову. Её коготки судорожно стиснули рукоять иглы, когда часовой услышала низкую вибрацию, искажённым и ритмичным шумом вырвавшуюся из тщедушной оболочки. Внутри заклокотало от злости, когда она поняла: это смех. Оно смеялось над ней. — Правда? — мягко спросило оно грудным, бархатистым голосом: голосом взрослого жука, не личинки. С затихающим смехом оно завело лапку с гвоздём за спину. Остриё царапнуло твёрдую стену. — Забавно. Я вот не знаю. Отродье побежало на неё с безрассудством глупца из колизея: гвоздь, который оно напрочь не хотело жалеть, со звоном высек из стены бледные искры. Хорнет напряглась, заслонившись лезвием иглы и приготовившись колющим тычком ответить на удар. В каком-то футе оно резко ускорилось, рванув вплотную к опешившей воительнице. Металл гвоздя и иглы схлестнулись с визгливым лязгом. Хруст. Хруст крошащегося камня. Хруст в лапках, отчаянно сжимающих рукоять. Хруст позади, когда её взвывший от боли панцирь спиной проломил кору и сухие ветви. Хруст в голове, когда Хорнет после краткого мгновения полёта тряпичной куколкой обрушилась на холодную, бесцветную траву, чуть не пропахав рожками землю. Хруст в груди, рвущийся и хлюпающий, когда она приподнялась на локтях, упрямо сжимая в трясущихся коготках своё оружие. Перед её глазами плыло по нескончаемой спирали, от которой кружилась голова; внутренности точно сжались в упругий и пульсирующий комок. Сила — сила этой твари оказалась абсурдна. Но не силой единой оно её оболочкой проход расширило: тот взмах после рывка… Хорнет закашлялась, опершись всем телом на иглу. Она заметила. Конечно же заметила, пусть и в полёте и с звоном в голове. Тот взмах — техника закалённого в сражениях мастера. Как же оно?.. До неё донёсся шорох шагов маленьких лапок. Хорнет забилась и рывком заставила себя подняться, резко повернув шею в сторону оплетённого корой купола. Это… существо… спрыгнуло на мёртвую траву и приблизилось к ней неспешным, ровным шагом. Защитница отшатнулась, стиснув своё оружие; её нити осталось совсем чуть, но она может попытаться. Она должна попытаться. Кончик иглы устремился к панцирю маленького жучка, точно в грудь. Так должно. — Я не желаю зла. Хорнет захотелось рассмеяться. А потом загнать ему иглу точно в прорезь маски. — После того, что ты сотворило с королевой? Не обессудь, что я не верю. Оно издало чудной, вибрирующий и низкий звук: не то рык, не то лишь недовольное урчание. — Сотворил. А это… — существо пасмурно покачало головой и повернулось к оплетённому корой кокону, будто и не ожидая от неё удара. Хорнет затаила дыхание и напряглась, стиснув иглу. — …это справедливость. В глазах потемнело. Хорнет глухо закашлялась, мотнув головой и не опуская кончика иглы; нутро от резкого движения протестующе скрутило. Её потряхивало, мелко и омерзительно, но сжимающая оружие лапка была тверда, как и должно. Изящные, нежные корни Белой леди полностью почернели. “Справедливость”? Хороша шутка. Это и близко не стояло со “справедливостью”. — Я даю тебе один шанс вернуться обратно в ту дыру, из которой ты выполз. В ответ тот лишь со смехотворной грустью покачал головой. — Не хочу. Хорнет чуть не поперхнулась воздухом от злобы. “Не хочет”? Оно возомнило, что это просьба? Её подкашивающиеся лапки смяли в ярости бесцветную траву, ковырнув холодную почву. В Халлоунесте никто не просил. В этом королевстве желания и грёзы были гнилостной отравой. Ей плевать на то, что оно “хочет”! Она напружинилась, приготовилась напасть — но увы, попросту не успела. Всё произошло так быстро. До её слуха донёсся звук чего-то очень грузного, с силой пробирающегося вперёд и царапающего землю. Лязгнул металл. Исчадие пустоты быстро повернулось к лазу, ведущему наружу из этого тупичка — туда, где сейчас… По панцирю Хорнет пробежались ледяные мурашки. Маленький жук же резко отшатнулся, попятившись назад и неверяще мотнув головой. Она хотела повернуться, узнать, что же — но ответ пришёл сам собой. В виде грязной, изодранной накидки с рыжей изнанкой; в виде изувеченной чёрной оболочки, истекающей пустотой из великого множества ран. В виде костяного панциря с глубокой, страшной трещиной меж массивных рогов. В виде огромного гвоздя, пронзившего её противника насквозь. Запечатанный одним рывком пронёсся мимо, обдав Хорнет стойким запахом жучиной крови, пыли и чего-то тошнотворно-сладкого; остриё его гвоздя с хрустом проломило панцирь маленького жучка, даже не попытавшегося уклониться, и вонзилось в покрытую потемневшего плющом и засохшим мхом землистую скалу. Сосуд пришпилил его к стене — пришпилил собственным же оружием, уставившись на оцепеневшее исчадие чёрными провалами глазниц. На какой-то миг в воздухе повисла гробовая тишина. Хорнет с хриплым вздохом привалилась на иглу; она рада, правда рада, что запечатанный каким-то чудом сумел выжить, но ей не нужна была помощь. Она могла сама — она должна сама. Она защитница этого королевства, проклятье! — Ты… …Что? Она резко повернулась к запечатанному и заговорившей пустотной твари. Жучок в маске обхватил трясущимися лапками клинок оружия, на которое его же и нанизали, как жужжалку на шпажку; мягкий голос понизился до хриплого, срывающегося шёпота, и в голосе этом сочилась такая сырая и исключительная эмоция, что у Хорнет в груди что-то зашевелилось в тоске и ужасе. — …я помню, как родился мир. С влажным, рвущимся звуком оно подтянуло собственное обмякшее тельце вниз по лезвию гвоздя. К её глотке мерзким комком подкатила тошнота; сосуд отступил на шажок, склонив голову и по-прежнему сжимая своё оружие единственной лапкой. — …я помню, как возникло это королевство. Я видел, как оно обратилось в прах, — существо выдохнуло, неровно и рвано: из его спины уже торчала половина треснутого гвоздя, и на половине этой вяло извивались тонкие чёрные отростки. — Я помню те, что были до него — бесчисленное их множество. Я помню первые искры. Я помню столь многое. Когда оно рассмеялось — хрипло и вибрирующе, с невыразимой, душераздирающей агонией в каждом смешке, запечатанный не выдержал: выпустил гвоздь и отшатнулся, попятился, неловко запнувшись и рухнув на спину. Её родственник изо всех сил попытался отползти подальше, царапая задними лапками безжизненные травинки, а существо всё продолжало говорить, подтягивая свой маленький панцирь вдоль застрявшего в скале клинка: — Но я забыл. Я просто… просто забыл про тебя. Её мутило. Пахло чем-то до боли горьким. По скале, по земле медленно расползались гибкие чёрные щупальца, отчаянно кромсающие камень и траву острыми зазубринами. — Мне жаль… Оно подняло трясущуюся лапку. Прикоснувшись к нижнему краешку своей маски и неровно выдохнув, оно резко отняло её от лица. Хорнет в ступоре смотрела, как из-под неё густым каскадом потёк клубящийся чёрный дым, хлынул бесконечным потоком, огромной волной. Когда эта чернота захлестнула её с головой, и Хорнет рухнула на траву марионеткой с подрезанными ниточками, лишь три слова звучали горьким эхо в её теряющем сознание рассудке. Мне так жаль.