Пылинка

      Хорнет давно считала — не без причин, конечно — что вид даже самых грандиозных разрушений уже не способен её потрясти или испугать. В умирающем королевстве они были делом привычным: здания за отсутствием ухода ветшали что снаружи, что внутри, тёсаный камень покрывался трещинами, напоминавшими сеть юного и неумелого ткача, а железо кованых оградок и фонарных столбов неумолимо подъедалось коррозией и хлопьями ржавчины.       В столице крошку некогда гладких кирпичиков и осколки битых стёкол смывало в стоки нескончаемым напором воды, обтачивающей блестящую от влаги брусчатку. В Дальней деревне массивные клубки отсыревшего шёлка разлагались с каждым минувшим днём всё сильнее, пылью и обрывками нитей опадая к глади озера глубоко внизу, точно изломанные фрагменты прозрачных крылышек. В Грязьмуте заколоченные двери и окна опустевших домов щерились сухими, хлипкими дощечками и невпопад торчащими кривыми гвоздями; порой слишком сильный порыв ветра срывал эти прогнившие доски, точно панцирь с жучиной плоти.       Разрушения были привычны Халлоунесту: столь же привычны, как синева холодных каменных тоннелей, как пушистые шарики зловонных спор, как нескончаемые, меланхоличные слёзы столицы, как тлетворный бледный пепел, как сочная зелень садов и как свежий мох на пути Пилигрима. Разрушения были вторым лицом этого королевства; Хорнет давно считала, что они стали истинным его лицом. Всё построенное исчезнувшим королём казалось не более, чем маской. Красивой и элегантной, покрытой блестящей кристаллической глазурью из шахт у подножья Пика… Вот только лицо под этой маской давным-давно разложилось — и сейчас Хорнет, присев на корточки у края гигантского кратера и сжимая в лапке иглу, безмолвно разглядывала зияющую пустотой глазницу этого изувеченного временем лица.       Место, прежде известное ей как Зелёная тропа, перестало существовать.       Глубокая, усыпанная щербатыми обломками и глыбами воронка разверзлась на самом дне тремя обширными, протяжёнными кольцами обрушенных пластов камня и почвы. В царящей темноте сложно было различить, осталось ли оно вообще, это дно — но даже в темноте дочь гнезда могла разглядеть очертания диковинных, смутно знакомых ей построек. Угловатые, щерящиеся шипами и оплетёнными бесцветными лианами, чем-то они напоминали руины из северных тоннелей котлована под столицей: волнообразные купола башенок и пагод огибались изогнутыми колоннами из незнакомого ей материала, похожими на пористый серпантин. Они устремлялись к покрытому люминесцентной плесенью своду, с которого из мелких тоннелей и трещин потоками лилась по их поверхности блестящая во тьме кислота. Окаменелые оболочки древних жуков изредка виделись в этих колоннах, точно вплавленные в ребристые края; кислота, стекающая по панцирям, вытекала из глазниц и застывших в бесконечном вопле распахнутых пастях, изливаясь меж раздвинутых жвал и рядов ломких клыков.       Хорнет просунула лапку под накидку, убедившись, что её инструменты на месте. В этот раз землетрясение было особенно сокрушительным, и теперь защитница прекрасно понимала, отчего же. Тропа находилась над Королевскими садами, Туманным каньоном и только затем — Гнездом, а уж если Гнездо пострадало столь ужасно… Ей даже не хотелось представлять, что творилось под всей этой насыпью. В ум закралось неприятное осознание, что ни от Садов, ни от Каньона не осталось так уж много.       Она сглотнула, напряжённо поглаживая коготками рукоять оружия. Ей нужно спуститься. Гадкое, давящее чувство в нутре подсказывало, что нужно. Дóлжно. Её ждало что-то там, на самом дне, если дно это вообще существует. Она… чувствовала, что существует. И она чувствовала, что ждало.       Каменная крошка с жалобным хрустом осыпáлась под лапками, когда часовой лёгкими и стремительными прыжками начала свой спуск, изредка помогая себе иглой. Нить она не применяла: предпочла приберечь на случай, если на дне и поджидало то, что истерзало эти места. Не менее гадкое ощущение верности догадки пульсировало в уме вкрадчивым, порыкивающим шёпотом.       Ты знаешь, что сотворило это, “часовой”. Но где же ты была со своей иглой и хвалёной бдительностью, когда это случилось? Неужели пряталась в укромной норке и плакалась в истлевшую шаль мёртвой матери, что храбрей была в сто крат? Преследовала тени мертвецов, быть может? То наваждение исчезло, едва ты отвернулась. Не сходишь ли ты с ума, “часовой”?       Хватит. Сейчас не время.       С такими сторожами… неудивительно, что сторожишь ты мёртвое королевство.       Изломанные обелиски и идолы со спиральной резьбой усеивали верхнее, наружное кольцо воронки; пожелтевший мох и лианы с мёртвыми листьями тихо шуршали, когда она перепрыгивала через обломки того, что прежде кропотливо оттачивалось и украшалось жучиными лапками. Густой млечный туман потоками струился вниз по кольцам кратера, просачиваясь через трещины в грунте. Запрокинув голову, Хорнет невольно дёрнулась: она завидела, как похожий туман подрагивающими лентами тёк со свода. Круглые заплатки светящейся на сталактитах плесени за клубящимся каскадом казались чьими-то глазами, наблюдающими с непроницаемых небес; льющаяся кислота, точно кровь этого создания, струилась из глубоких ран.       В глазах твари была лишь ненависть.       Стряхнув наваждение, Хорнет перескочила через окаменелую оболочку какого-то древнего жука; костяная решётка его рёбер пестрила сухими листочками и прелым мхом, а тонкие лапки казались обугленными веточками. Представить трудно, как столь огромная тварь могла прежде жить в этих тоннелях. Сложнее представить лишь то, что убившее её могло быть даже больше — огромная трещина, наискось пересекавшая окаменелый панцирь на голове, чем-то напомнила ей рану запечатанного. Что бы это существо ни убило, удар был сокрушительным.       …Хорнет искренне надеялась, что запечатанный отыскал в своей пустой голове хоть искорку мысли для того, чтобы найти укромный закуток, где оно могло бы спрятаться. Хорнет надеялась, что оно не рвануло следом за той тварью и теперь не оказалось погребено под грудой камней, щебня и окаменелых трупов.       Хорнет, к сожалению, слишком умна, чтобы подпитывать свои надежды хоть крупицей веры.       Когда она проснулась, запечатанного не было — значит, либо отродье утащило его за собой, либо оно по собственной воле бросилось в погоню. Шанс, что сосуд благоразумно спрятался и теперь в безопасности, был ничтожен… но это не мешало ей надеяться, что хоть какая-нибудь родня у неё осталась. Пусть даже такая.       Беднякам не выбирать.       Она шустро сбежала к среднему кольцу, скользнув на коготках по полуразрушенной стене; придавленная глыбой, та нависла над растекающимся озером кислоты. Хорнет пришлось осторожно, бочком придвигаясь по обратной стороне карниза и помогая себе иглой, пройти подальше — так, чтобы не окунуться с головой в разъедающую жижу. Столь много той в каждом уголке Халлоунеста; порой ей было интересно, откуда же она бралась. Очевидным ответом были сами земли Тропы, откуда кислота потенциально и брала исток, но лишь запрокинув голову к потолку этой гигантской пещеры Хорнет могла убедиться, что это не так. Та текла откуда-то даже выше — откуда-то сверху.       Перспективы одна другой безрадостней. Но сейчас ей было не до того.       Второе кольцо было усеяно древними оболочками и изогнутыми клыками острых скал, пробивающихся из каменистого песка. Порой защитница чувствовала, как под лапками что-то глухо и мокро похрустывало, когда она огибала глубокие рытвины в песке — что-то живое. Воздух казался холодным и точно осязаемым: он струйками прохлады стекал по тонким зазорам между сегментов её панциря, просачивался по ободку в округлые прорези на кости, коготками взбирался по её спине. Пахло затхлой сыростью, кислотой, пыльным камнем… и чем-то невыносимо горьким.       Ты знаешь, что дóлжно, защитница. Сколько твоего оберегаемого королевства этому отродью нужно разрушить, чтобы ты вытащила голову из песка и начала действовать? Тебе нет толку прятаться — рога выдадут. Исполни свой долг или умри, пытаясь. Как умерли те, кто пал от твоей иглы. Как умерли те, кого ты покинула. Как умерли те, кто верил в тебя.       «Что ступать сквозь туман — бесконечный, тёплый, золотой туман. И чем дальше ступаешь, тем меньше… видишь перед собой. Тем меньше ощущаешь что-либо, кроме тепла и прикосновения мягкого пуха. Тем меньше слышишь что-либо, кроме переливчатого звона. Тем меньше от тебя остаётся… тебя. Возвращаться сюда — агония. Но не вернуться будет участью хуже смерти».       Она стиснула рукоять оружия, яро мотнув головой. Сжала челюсти так сильно, что те протестующе заныли.       «Пообещайте, что пресечёте это, если кто-нибудь из нас… если мы все… когда-нибудь не вернёмся».       Сейчас не время. Этот воздух, этот туман — с ними что-то не так. Хорнет бросилась по пластинам ржавого металла, под её поступью совершенно не проминающимися и лишь гудящими с тихим лязгом.       «…Прошу вас, принцесса».       С такими защитниками… неудивительно, что защищаешь ты прогнившие руины.       Когда она взбежала по длинному каменному клыку и плавно приземлилась на дрогнувший под лапками лист ржавого металла, её язык намертво прилип к нёбу. На третьем, внутреннем кольце воронки, она уже явно различала возвышающиеся в темноте древние постройки, замеченные ещё на уступе. Стены из полированного обсидиана и тусклая сталь пестрили трещинами и выбоинами, неровные, изломанные тропки чёрных плиток то возносились, то резко обрывались ямами и траншеями. Изредка, когда она настороженно проходила мимо невысоких изваяний-идолов, те вспыхивали слабым свечением меж матовых сегментов.       Всё это скрывалось в поросших мхом проходах, под толщами камня и зелени; словно нечто облило эти здания расплавленной скалой и почвой, что вскоре затвердели. Чем глубже Хорнет спускалась, тем чаще ей приходилось огибать постройки с накренившимися, точно склонившимися к центру кратера в поклоне стенами. В провалах арочных проёмов виднелись переплетённые металлическими лепестками стены, пронизанные полосами витиеватых желобков. Ни одного окаменелого жука не повстречалось ей на изгибающихся улочках, петляющих зигзагообразными, острыми углами пустеющих домов. Скрывалось ли подобное и в иных частях королевства?       Она отвесила себе мысленную пощёчину. Потом. Потом.       Туман подрагивал в воздухе над третьим кольцом, не стекая глубже вниз даже на дюйм. Млечная дымка густо стелилась по незримому барьеру, точно настоящие облака; Хорнет отсюда уже не могла различить свод пещеры. С помощью иглы запрыгнув на краешек одной из спиральных колонн-серпантинов, она согнула лапки в сочленениях коленей, пристально вглядываясь в центр кратера. По оболочке пробежались мурашки. Похоже, она ошиблась: колец воронки было не три, но четыре. Только обломки и сухой мох на первом и наружном, множество окаменевших оболочек и острых скал в песке на втором, древние сооружения на третьем, и четвёртое…       Четвёртое было кислотой.       Глубокий резервуар едкой погибели, заполнивший внутреннее кольцо от берега до берега, омывал зловещее чёрное здание в самом центре. Окружённые колоннадой блестящего обсидиана и стали, стены этого чуждого храма казались совершенно нетронутыми: ни единой трещинки на поверхности различить Хорнет не могла. Окна вспучивались округлыми стёклами витражей. По крайней мере ей показалось, что это были стёкла; обычно стёкла хоть чуть, но блестели. Острый, угловатый купол крыши стелами башенок возносился ввысь, прорезая даже клубящуюся дымку тумана — там, где в этом куполе не зиял здоровенный пролом с рваными краями.       Хорнет спустилась к резервуару, остановившись у края длинного моста. Когда она осторожно шагнула вперёд, в любой момент готовая отшатнуться и припасть на вторую лапку, чёрная поверхность вспыхнула сияющим узором незнакомых ей рун. Не печати ограждения, хоть и похожи немного. Убедившись, что мост не собирался рассыпаться под её лапками, Хорнет шустро побежала вперёд, стараясь не выглядывать за гранёные балюстрады. Там, на дне, под шипящей кислотой… что-то шевелилось.       Створки врат храма, с переплетающимися оттисками крошечных жучиных оболочек на неоднородной стали, были приглашающе распахнуты. Шлифованная плитка блестела в тусклом свечении кислотного озера снаружи, но чем дальше от двери — тем меньше Хорнет могла различить. Воздух полз по её лапкам и накидке, подбираясь к глотке; его жвалы похрустывали за её спиной.       Ты знаешь, что это место — не для тебя, обещанное дитя. Его попросту не должно быть. И если оно есть сейчас… то вскоре его неминуемо не станет. Тебя не станет тоже, если ты не уберёшься подобру-поздорову. Иные тайны лучше оставить погребёнными. Пусть гниют. Пусть их не будет. Пусть они уснут навек.       Когда она осторожно ступила внутрь, вместе с полом загорелись рунами и стены. Изнутри витражи окон различить было невозможно, потому что царил здесь кромешный мрак, озаряемый лишь всполохами белого свечения, которые и не освещали ничего. Может, это её воображение играло с ней дурные шутки, но снаружи островок со зданием казался Хорнет в разы меньше.       Тут темно… но не настолько темно для той, кто всю свою юность провела в Глубинном гнезде. В самом центре пустой залы, стены которой возносились далеко к резному кессонному потолку, она могла различить большое, идеально круглое озерцо, заполненное водой. Хорнет шагнула вперёд, пристально разглядывая ряды ступенек, с плавными щелчками выдвигавшихся из светящихся рунами стен к верхнему ярусу. Отсюда сложно сказать, что таилось там — наверняка ясно лишь то, что что-то там всё же происходило.       Потому что до неё донеслись звуки битвы.       Нить с певучим шелестом расплелась под хлопнувшей тканью накидкой, и Хорнет взлетела по сверкающим ступенькам, проигнорировав угрожающий хруст. Когда она ловко запрыгнула к основанию лестницы, перепрыгнув через три, осыпавшиеся прямо под её лапками ступеньки, у неё было мгновение на то, чтобы оценить обстановку.       Пласты тёмного камня, точно скорлупой яиц покрывающие изрезанные светом звенящие скрижали, зловеще блестели под зевом проломленной крыши, в котором кружилась целая туча мглистых спор — те были бы почти незаметны во мраке, если не крохотные, смутно напоминающие глаза точки света в каждой. Глухой звон цепей. Запечатанный, неистово бросавшийся в атаку на маленький силуэт с простой белой маской…       Наблюдай. Вспомни, что произошло, когда ты слепо бросилась в атаку.       На сей раз отродье и не пыталось атаковать. Оно неторопливо, с какой-то унизительной скукой уклонялось от стремительных ударов и выпадов: ленивый прыжок тут, отступить на шажок-другой там, чуть согнуть колени здесь… В груди Хорнет что-то сдавило в глухом гневе, когда она смотрела на это. Это не битва. Оно будто издевалось над своим противником.       Выжидай. Вспомни своё мастерство; оно пригодится тебе побольше грубой силы, которой у тебя нет.       Сосуд припал к земле, напрягшись всем телом; гвоздь в его лапке был перепачкан в разводах пустоты. Хорнет не знала, как долго эти двое уже сражались, но их враг и не пытался отбиваться — оно даже собственное оружие на изготовку не вытащило. Склонив голову набок, пустотное отродье завело заднюю лапку за спину и повернулось к лестнице, где стояла она…       Сейчас!       Натянутая нить дрогнула, звонко вскрикнула, и кончик иглы со свистом вспорол воздух. Краем зрения Хорнет увидела, как вдруг дёрнулся запечатанный; краем слуха услышала, как с вибрирующим, гулким шипением взвились споры под потолком. Но лишь краем слуха, и лишь краем зрения.       Видела Хорнет то, как её игла вонзилась в одну из прорезей чужой маски, с лёгкостью пробив вздрогнувшую тварь навылет и протяжным звоном обрушившись на вспыхнувший белыми искрами пол. Слышала Хорнет мокрый, рвущийся хруст и звук брызнувших капель. Она сжимала не ведущей лапкой нить, затаив дыхание разглядывая, как существо легонько покачнулось, сделав нетвёрдый шажок в сторону…       И с липким, ледяным ужасом уставилась на то, как оно неторопливо поднесло ничуть не дрожащие ладони к нити, обхватив белый шёлк коготками.       Когда оно с невообразимой силой дёрнуло за неё, подтягивая к себе едва не запнувшуюся о каменный обломок Хорнет, в голове последней что-то высоко и протяжно завизжало. Игла неподвижно покоилась на плитках пола, пока чудовище неумолимо тащило её к себе за её же нить, как зацепившуюся за снасти букашку из пресных вод. Она — она же не может выпустить — игла…       Запечатанный набросился в рывке. Огромный надтреснутый гвоздь, с лязгом высекая искры из чёрного камня, устремился острием к неподвижному врагу, невозмутимо притягивающему упрямившуюся, брыкающуюся защитницу, схватившуюся за нить уже обеими лапками. Этот же огромный гвоздь надсадно и глухо взвыл, когда существо лениво выпустило её нить из одной своей ладони.       Часовой не сразу поняла, что произошло. Только когда оно её подтянуло ещё ближе, Хорнет с нотками истерики в мятущемся рассудке разглядела, что гвоздь рухнувшего на колени сосуда эта тварь остановила одним-единственным коготком. Металл подрагивал вдоль всего лезвия, остриём врезаясь в белый, светящийся панцирь на кончике — точно оно обмакнуло первые фаланги своих ладоней в сжиженную душу из Святилища. Когда оно неожиданно заговорило, Хорнет только забрыкалась отчаянней, упираясь задними лапками и царапая коготками свой же шёлк.       — Это начинает меня злить, — хриплым, мягким, таким участливо-вкрадчивым голосом произнесло отродье, спокойно уставившись на неё пустыми прорезями маски. По той, из которой мучительно сильно была натянута её нить, что-то чёрное стекло по белой поверхности жидкими подтёками, и пустотные споры заструились с потолка облачком бескрылых мошек, закружившись вокруг монстра в хаотичном танце. Хорнет готова поклясться, что они продолжали шипеть… но расслышать за звоном в голове было сложно.       Нельзя обрывать нить — ей без конца, без конца твердили то, что нельзя обрывать свою нить. Но если… если она не оборвёт…       Запечатанный дёрнулся вновь; навалившись всем телом, оно рывком отняло гвоздь от остановившей его лапки. Занеся оружие над своей головой, оно обрушило его на маленькое существо, до колена-то её ослабшему родственнику не достающее.       Лапку чудовище праздно подняло над головой ещё до того, как сосуд занёс гвоздь. И когда оно со всей силой опустило своё оружие, вместо острия взвыло уже лезвие — вновь с замогильным стоном столкнувшись со светящимся когтём на ладони. Они не светились прежде. Отродье продолжало её подтягивать к себе, пусть медленнее, одной-то ладонью: наматывая её шёлк на своё запястье, оно со скукой согнуло свой проклятый коготь на второй лапке так, чтобы вырывающийся запечатанный не смог освободить собственное же оружие. Нить врезалась в ладони до крови. Хорнет вспомнила, отчаянно сопротивляясь и упираясь задними лапками, стирая на них панцирь в мясо: тогда, в тоннеле, она следила за движениями его коготков, выжидая удар и готовясь парировать. Они не светились прежде.       — И это, — оно медленно повернулось к сосуду; её нить врéзалась в краешек прорези, — тоже начинает меня злить.       Хорнет чуть не подавилась. Когда оно отвернулось от неё, с этого бока часовой увидела зияющий скол на маске — небольшой, но до безумия заметный. Короткие шипы на голове с этой стороны отличались теперь — как минимум стали не столь короткими — но Хорнет не это заботило сейчас. Она не могла отвести взгляд от этого скола — скола, обнажившего…       «…так устала. Если прилягу в этом пепле… ничего же не случится?..»       Не панцирь. Это не панцирь.       «…на голове… треснула. Найти убежище — найти, пока не…»       В панцире не может быть столько глаз.       «…ест — оно ест меня заживо! Кто-нибудь, пожалуйста…»       В панцире не может быть столько когтей, столько жвал.       «…голод. Такой голод… Придётся… но я же не смогу уйти без…»       Панцирь не может так извиваться.       «…жжётся — так жжётся. Больно… Когда, ну когда это закончится…»       Панцирь не может так кричать.       Это не панцирь. Её рассудок с визгом забился о костяную оболочку её головы, пока Хорнет уставилась в этот воплощённый ужас, не в силах не смотреть. Это не панцирь. Её воля вытекала из объятых пламенем глаз, сочилась воем и гноем из ран от прорезавшего ладони шёлка, пропитавшегося чем-то слишком чёрным. Это не панцирь. Её нить вилась и дрожала; запечатанный едва не согнулся пополам, силясь выдрать своё оружие из хватки единственного крошечного коготка.       Её глаза не лопнули лишь из-за прикосновения чего-то прохладного и почти невесомого, бережно накрывшего глазницы в кости.

…всё…

      Это —

…ради…

      — …не —

...неё.

      — …панцирь.       Она услышала, как что-то хрустнуло и раскололось.       Её голова рухнула на грудь, резко отворачиваясь от смазанного силуэта врага. Глаза её слезились; Хорнет смутно видела, как запечатанный отшатнулся, по-прежнему сжимая своё оружие — но она и видела, что чудовище продолжало сжимать что-то в когтях. Она не смотрела на место скола.       Она не будет смотреть на место скола.       Нельзя смотреть на место скола.       Огромный гвоздь с глухим лязгом упал на вспыхнувшие плитки. Сосуд не пытался атаковать: Хорнет могла лишь различить, как оно медленно и затравленно подалось вперёд, протянув безоружную ладонь. Чужие крики и горестные хрипы ещё не затихли в её раскалывающейся голове, шёпотом кромсая дрожащее под панцирем мясо изломанными когтями. Она не различила, что оно сделало, но хотя бы пустотная тварь перестала тянуть её к себе за нить. Лапки подкашивались.       Хорнет не упадёт на колени. Она быстрее умрёт, чем позволит этому монстру увидеть её на коленях.       Натянутая нить с шелестом ослабла, обвиснув в стиснувших её ладонях защитницы. Отдаляющийся звук шажков маленьких лапок эхом отскакивал от стен этого гиблого места. Вздох. Вибрирующий, хриплый — и такой ненавистно горький.       — Уходите.       Земля задрожала, но не так, как в прошлый раз. Гораздо слабее, гораздо… глубже. Часовой, сквозь звон в голове и клокотавшую в глотке омерзительную тошноту почувствовала, как нечто огромное с грузным топотом подошло поближе; запечатанный склонился над ней, протягивая сжимающую рукоять гвоздя лапку. Один из коготков слегка сдвинулся: Хорнет в ту же секунду рывком подалась вперёд, отчаянно схватившись за протянутую ей иглу и проигнорировав, как сосуд дёрнулся от оставленной ею царапины.       — И если пожелаете реванш…       Как только Хорнет заставила себя поднять взгляд, одна из стен с оглушительным грохотом обрушилась. Что-то движущееся, что-то живое проломило её внутрь, сдавив чёрными, шипастыми пластинами — длинными, сегментированными, похрустывающими, светящимися белым светом на кончиках…       — …я буду ждать в Городе слёз.       Вторая стена проломилась вслед за первой, окатив их волной искр от потухших рун и прохладного воздуха. Она почувствовала, как сосуд головой подтолкнул её к выходу, заставляя бежать. Земля содрогалась точно в судороге, камень под лапками стонал и выл. Точки с белыми глазами кружились вокруг отвернувшегося отродья пустоты, поспешно ныряя в обмякшие ворсинки длинной накидки. Хорнет стискивала рукоять своей иглы, от кончика до ушка покрытой в чём-то чёрном, шепчущем и жидком.       Третья стена пала следом — и Хорнет наконец увидела три ужасающе огромных когтя, крошащих гладкий обсидиан так, словно тот был хлипкими дощечками. Только когда сосуд подтолкнул её вновь, она заставила себя развернуться на ноющих от боли лапках и побежать без оглядки.       Она не обращала внимания на то, что оставляет за спиной окровавленный след из-за ран в стёршемся панцире; не обращала на хриплый, надсадный смех за спиной — хохот, от которого плавились глаза. Игла покоилась в её лапке, переливаясь разрезанной нитью, накидка хлопала алыми крыльями. Запечатанный несся следом — она надеялась, что оно неслось следом. Она не могла заставить себя обернуться, чтобы проверить.       Они выбежали из визжащего и содрогающегося храма. Врата захлопнулись за их спинами, как челюсти чудовища, мост угрожающе хрустел под лапками — осыпаясь на ходу, если судить по шипению падающих в кислоту обломков. Она слышала грузный топот — этого достаточно. Она слышала собственные мысли — этого достаточно. Она слышала собственное судорожное дыхание.       Этого достаточно.       Уже на краю внутреннего кольца кратера, в прыжке приземлившись на неровный камень, Хорнет не выдержала. Обессиленно рухнув на колени, защитница обхватила голову обеими лапками, едва не вжимаясь лицом в грязь. Земля дрожала, и что-то за её спиной содрогалось и ревело в агонии. Рядом с дребезгом упал гвоздь из ослабшей лапки сосуда, привалившегося на колени вслед за нею и устало прижавшего единственную ладонь к груди. Она не удивится, если у него там, под накидкой, всё стало даже хуже. Хотя казалось — куда хуже…       То, что она увидела на месте скола… Хорнет едва сдержала подкатившую к горлу тошноту. В каждый из глаз словно вонзили по раскалённой спице.       Радуйся, дочь Херры. У иного — у зверя обычного, к примеру — без божьей крови в жилах…       Она упёрлась лапкой в камень. Что-то капало из глазниц её оболочки, стекая по белой кости. Что-то не её.       …лопнула бы голова.       Взгляд темнел и затухал. Мир вертелся по спирали, закручиваясь калейдоскопом чёрного и черней. Не сейчас. Проклятье, не сейчас! Не снова!..       «Отдать всё…»       Хорнет почувствовала, как сосуд склонился к ней, неуверенно протянув подрагивающую ладонь, но слишком поздно. Когда оно испуганно вздрогнуло, безуспешно пытаясь поддержать единственной лапкой, Хорнет уже обмякла, тряпичной куколкой распластавшись по земле.       «…Ради неё».

***

      Когда она пришла в себя, первым инстинктом было подтянуть поближе иглу. Ладони слепо, лихорадочно зашарили вокруг себя — и с нарастающими яростью и страхом Хорнет осознала, что оружия её-то рядом и не было.       Защитница рывком вскочила на лапки с подстилки пожухлых и жёлтых, мягких листьев, свирепо замотав головой: какая-то незнакомая ей пещерка с невысоким, узким проходом. На неотёсанных стенах, украшенных росписью пёстрой краски, плясали отсветы пламени костра, мягко потрескивающего в углублении в центре. Взамен на предложенные щепочки панцирного древа огонь радушно кипятил котелок с булькающей похлёбкой; на мутной поверхности густой жижи плавали маленькие букашки. Пол пещерки был усыпан листьями, подобными тем, на которых проснулась она; листья для её подстилки, однако, были не в пример мясистее и мягче.       — Проснулась, значит?       Пластинки оболочки на её шее звонко хрустнули, когда Хорнет рывком повернулась на звук голоса — и от увиденного часовой почувствовала, как клокочущий в груди гнев распалился тем пуще. Коренастый жук с иссиня-серым панцирем и тяжёлым, массивным рогом на лбу склонился над гвоздём запечатанного, нервно поглаживая пух бороды на лице. Сам сосуд сидел рядышком, сгорбившись в три погибели — и всё равно каким-то чудом царапая кончиками рогов свод пещерки. Вопросы “зачем оно сюда вообще полезло” и “как ему постоянно удаётся пробираться через такие узкие лазы” мелькнули в её голове мимолётными гостями — куда сильнее Хорнет сейчас интересовало собственное оружие, преспокойно покоившееся на земле рядом с бородатым жуком.       Припав к земле, она подползла на всех лапках своих так стремительно, что жук с кратким воплем отшатнулся — да так неловко, что завалился на округлую, выпуклую спину своего панциря. Хорнет в мгновение ока схватилась за своё оружие, едва удержавшись, чтобы не зашипеть на наглеца.       — Тише, тише! Не враг! — успел гаркнуть жук, едва кончик иглы устремился к его глотке.       Защитница напружинилась, исподлобья уставившись на него. Тот выглядел… немного знакомо. Кажется, она видела его прежде где-то в столице. Бросив многозначительный взгляд на сосуд, неуверенно склонивший в ответ голову, часовой медленно опустила иглу. Подозрительности её, впрочем, не убавилось ни на йоту.       — Назовись. Немедленно, — жёстко бросила Хорнет, быстрым взглядом пробежавшись по лезвию и рукояти. Она старалась не смотреть на обрезанную нить — на неё смотреть было немногим приятнее, чем на тот участок на теле пустотного отродья.       …в Городе слёз будет ждать, значит. Ну что же.       — Кузнец! Кузнец гвоздей! — немолодой жук завозился, безуспешно пытаясь перевернуться со спины. Только когда сосуд неуверенно подтолкнул его тыльной стороной ладони, тот наконец сумел завалиться набок. С угрюмым вздохом отряхнувшись от пожухлых листьев, Кузнец медленно сел на задние лапки, насупившись и подняв на неё обиженный взгляд. — Мы с моим спутником отыскали вас среди обломков…       Он вдруг замялся, потерев лапкой шею.       — Когда сами из-под завалов выкопались.       Её коготки растерянно поглаживали лезвие иглы, нащупывая возможные сколы. Убедившись, что оружие цело не только на первый взгляд, Хорнет косо взглянула на Кузнеца. Так вот, откуда тот был ей знаком — пускай ей и не было нужды пользоваться его услугами. Её иглу создали только для неё одной, и в смертоносности той не было равных и без чужой, грубой заточки. Она, впрочем, знала о лачужке этого мастерового на окраине столицы, близ Грибных пустошей. Что тот делал здесь, оставалось вопросом открытым.       — Из-под завалов, значит… Прежде жили на Зелёной тропе?       Жук с невесёлым смехом покачал головой, вновь подтягивая к себе чужое оружие. Не её, конечно. Дотронься он вновь её иглы, лишился бы лапок.       — “Прежде”, а? Верно, прежде жили — когда от Тропы ещё оставалось что-то. Мне, правда, довелось пожить всего ничего… но и сам не думал, что так недолго.       Он вздохнул с каким-то нелепым, удовлетворённым самодовольством.       — Сказать по правде, я чуть не ошалел, когда первым делом увидал оружие твоего друга. Подумал грешно, что ещё один чистый гвоздь просто… валялся на земле. К счастью, то лишь реплика, да и скверная в придачу. Чистый гвоздь бы не покрылся такими трещинами…       Хорнет слушала вполуха, тем временем закрепляя нить в ушке — убеждалась, что та держалась прочно.       — Вы отыскали нас близ тёмного храма, верно? Как вы смогли добраться до самого дна кратера? И кто твой спутник?       Кузнец вдруг странно, потешно замолк. Склонив голову, он исподлобья поднял взгляд сначала на угрюмо ожидавшую ответа защитницу, и затем — на вмиг отвернувшегося запечатанного, принявшегося с интересом разглядывать кучку листьев перед собой. Если этот пустой взгляд мог выражать интерес.       — Храм? Кратер? — наконец неуверенно переспросил жук, моргнув тёмными глазами-бусинками. — Мы отыскали вас среди завалов, воительница. В обломках, сухих листьях и земле. Никаких кратеров иль тёмных храмов поблизости не было. Я даже не помню, чтобы на Тропе подобные были… Я недолго здесь живу, конечно, но…       Он растерянно пожал плечами. И от его ответа что-то медленно поползло по спине Хорнет: тонкими, едва ощутимыми коготками сотен крошечных букашек подбиралось к её загривку. Она сглотнула кислый, горьковатый ком в горле.       Кажется, это была её кровь.       — Что до моего спутника… — Кузнец осёкся, повернувшись к проходу. Сквозь тихий шорох раздались звуки мерных, уверенных шагов. — О, а вот и он.       Едва его “спутник”, пригнувшись, не без усилия протиснулся в пещерку, Хорнет с силой сжала рукоять иглы — так, что оболочка на коготках хрустнула. Сосуд продолжал неловко разглядывать кучку листьев. Рогатый жук радушно помахал лапкой.       В проходе вырос Мастер гвоздя.