- Если честно, - женщина низко наклонилась к гостье за столом, бокал в ее руке опасно накренился, а и без того красные щеки покраснели еще сильнее. – Если серьезно, мы уже дни считаем до того, когда он уже свалит в свой универ. – Гостья глупо захихикала. Женщина выпрямилась, бокал принял устойчивое положение. – Как же он меня достал, честное слово.
До зубовного скрежета хотелось встать, перевернуть стол и снова затеять с матерью ссору. Но Никита, не поднимая глаз, потянулся за вилкой для рыбы. Мать посмотрела на него, взглядом говоря: «как же ты меня достал, ублюдок».
- Если честно, - вторил ей сын. – Я уже считаю дни до того, как ты наконец-то сдохнешь.
Елена Михайловна разъяренно хлопнула кулаком по столу. Лицо ее, в целом довольно приятное, холеное, исказилось в мерзкой гримасе.
- Ни копейки тебе не оставлю, сосунок, - прошипела она.
Парень независимо повел плечами. Гостья ошарашенно переводила взгляд с женщины на парня и глупо хлопала глазенками. Елена Михайловна молча выхватила тарелку сына и опрокинула ее на пол. Белоснежный фарфор разлетелся изящными осколками. Рыба с запечённым картофелем шмякнулась на паркет с неприятным чавканьем. Никита высокомерно откинулся на высокую спинку стула, с усмешкой наблюдая за бешенством матери. Как же его достала эта тупая драма!
«На отца похож» - стало его проклятием, озвученным над младенцем в пеленках, стоило ему перекочевать из рук акушеров к матери в роддоме. «Отцовская порода» - подливали масла все знакомые Елены Михайловны. «Вырастет, станет копией папочки» - хихикали родственники и соседи. Никита тихо злился на человеческую глупость. Неужели никто не замечает, как перекашивает женщину каждый раз, как она слышит эти «лестные» комплименты. Неужели никто не понимает, что чем больше они подчеркивают связь мальчика с папой, тем сильнее Елена мечтает удавить паршивца во сне.
Почему он виноват в том, что его отец был мудаком, бросившим жену сразу, как выяснилось, что аборт уже не возможен? Он же даже не знал его, не видел никогда. А бремя это должен нести всю жизнь.
- Неблагодарное отродье! – вопила Елена Михайловна каждый раз, как промилле этанола в ее крови достигали определенного уровня. Швырялась в сына всем, что попадало под руку. И чем старше становился бедняга, тем чаще эта ситуация происходила в их доме. В детстве он просто не понимал, почему у всех друзей мамы ласковые и добрые, а его – холодная и отстраненная. Немного повзрослев, он решил, что проблема в его личных данных. Стал упорно учиться, ходить в спортзал, закреплять полезные знакомства. Тогда еще не замечая, что это только сильнее отдаляет мать от него.
А вещи продолжали лететь в парня, становясь с годами все больше и опаснее. Все холоднее становилось ночевать в подъезде, когда взбешенная мать выгоняла его из дома за нарушение комендантского часа или прочие провинности. И только лет в семнадцать он увидел, что Елена Михайловна пытается попасть не в него, а в образ папы, нарисованный поверх его лица.
Конечно, он пытался разговаривать с матерью. И каждый раз это приводило к новым ссорам.
- Да просто свали из дома уже, - простодушно твердили его друзья. Видели, что денег у семьи Никиты предостаточно. Не думали, что поступить сам Никита не сможет – конкуренция на лучших факультетах юриспруденции слишком высока, а парень хоть был умен, но в лучших никогда не ходил. Что в колледже или на малооплачиваемой работе он просто сломается под давлением контингента, сломает себе жизнь бесперспективным существованием в однушке.
Никита не был идеалистом. Он здраво оценивал свои возможности. И возможности своей матери. Та работала в городской администрации и имела неплохие связи в столице. При желании она могла бы задушить сына ниточками, за которые дергала обычно, чтобы достать лучшие условия для себя. Откровенные конфронтации с Еленой Михайловной могли бы привести к неприятным последствиям. Можно даже сказать фатальным. Пусть лучше сор останется в избе, а Никита – дома. Вытерпеть-то, два месяца и он сможет видеть мать только на иконке контакта в телефоне. Немного потерпеть…
Но Елена Михайловна не была бы собой, если бы не умела выводить сына из себя парой простых фраз.
- В комнату. Живо. Марш! – завизжала женщина, опасно сжимая бокал в руке. Никите не нужно было повторять дважды.
Когда уже эта сука сдохнет?
- Алла, Никита? – донеслось из динамика. – Да, это Тима. Мы тут культурно отдыхаем у меня. Не хочешь присоединиться? Вчера было хуево, но это ребята с катиком облажались – столько быдла звать. Короче, буду ждать, сегодня все огонь. – И сбросил, не дожидаясь ответа. Типичный Тимка.
Они общались с Никитой не особо близко. Ник, как его предпочитал звать Тимофей, был и правда хорош во много, в том числе – в развлечениях. Ему зачастую принадлежали самые отбитые идеи, которые тут же воплощались в жизнь с легкой авторитетной руки Тимы. В последнее время Ник предпочитал домушничать. Не ради наживы, а ради ощущений. Выследить квартирку, дождаться, когда хозяева уйдут, оформить слепок в ключ – или по старинке, шпилькой – и вот ты словно вторгаешься в чужую жизнь. Ты словно сам становишься другим человеком.
Прислушиваясь к странным звукам в подъезде, Никита вскрывал дверь. Шмыгнуть в квартиру, прикрыть за собой. По странному ритуалу он всегда прислонялся спиной к обычно холодной двери, застывал на пару секунд. Прислушивался. И если все было в порядке, ни шума, ни странных запахов, он шел по комнатам. Больше всего он любил дома с детьми. Детские спальни всегда такие уютные. Он словно сам ненадолго становится этим любимым, лелеемым родителями ребенком. Ложился на расстеленные кроватки, трогал тетрадки с уроками, памятные вещички на полках или на стене. Тихо смеялся, рассматривая какие-нибудь личные записи. Иногда, если по размеру было не критично, примерял одежду. И в такие моменты был бесконечно, безотчетно счастлив.
А потом нужно было возвращаться к себе, в комнату, где только кровать, заправленная по линеечке идеально белым бельем, рабочий стол без единого сувенирчика, да шкаф без дверец – чтобы мать могла оценивать порядок, не заходя в комнату. Возвращаться было тяжело, но восторг короткой счастливой – пусть украденной – жизни был слишком велик, чтобы от него отказаться.
Быстро одевшись, Никитка выскользнул из материнского дома, держа путь к Тиме. Сегодня можно и отдохнуть после вымученного ужина с маминой коллегой.
- Эээй, - приветственно похлопал его по плечу Тимофей, стоило ему перешагнуть порог. – Ждали, ждали. Ты проходи.
Вечеринка и правда была не плоха. Ребята устроили мини-пейнтбол. Кто-то раздобыл небольшие пистолеты с краской, и теперь играли девчонки против мальчишек. Жертвами пали уже несколько ваз и, кажется, застекленная стенка на кухне, но хозяину было плевать. Базы команд не желали сдавать позиции. Пьяный пейнтбол – именно то, что каждый обязан попробовать в своей жизни.
Парни расположились в кабинете. Тот был демилитаризованной зоной, там царил стерильный порядок. Тимофей достал хрустальный фиал с коньяком, два круглых толстодонных стакана и лед. Ник кивнул, показывая свою заинтересованность. Янтарная жидкость заструилась, обнимая кубики льда. Пригубили.
- Говорят, Катеньку посадить пытались, - кинул завязку разговора Никита. Тимофей удивленно поднял бровь.
- В смысле, намеренно?
- Да черт его знает, кажется, да, - Никита сделал еще глоток и потянулся за портсигаром. Тим участливо протянул огонь. – Верится с трудом – кому это нужно? Но факт, девчонок шмонали. На улице стопанули. Катя клянется, что про вес в кармане ни сном, ни духом. В это верю легко, девчуля, конечно, не гений, но так просто носить не будет. Странно еще, что у Вали ничего не тогда не нашли. Если подстава. Ну, ты понимаешь. – Никита с намеком вытянул лицо. Тимофей задумчиво водил пальцем по корешкам книг.
- Думаю, Валька это все и устроила. Женское общество – ебаный клубок гадюк. На Катьку-то каждый первый засматривается, вот и заревновала.
Никита кивнул, соглашаясь с тем, что теория имеет место быть. Вникать особенно не хотелось. В бабских делах черт ногу сломит. Тимка сел на кресло, напротив собеседника.
- Дома как дела? – аккуратно спросил парень. Никита уставился на жидкость в стакане.
- Психует.
- А ты?
- Думаю, - протянул парень, не отрываясь от стакана. – Наследства мне не видеть. Она скорее руку себе отгрызет, чем отдаст мне все, что нажила. А мне нужна квартира в Москве. И машину пора уже покупать. Образование оплачивать. В МИГИМО опять бюджет урезали, слышал? Идея разыскать отца уже не кажется такой дурной. Кто знает, может с годами он стал меньшим мудаком, как думаешь?
- Не знаю, - ответил Тим, внимательно разглядывая парня напротив. – Но ее это выбесит, сам понимаешь. Возможно, окончательно. Рисковать не стоит. Хочешь, я тебе пару лямов выделю? Без возврата, никакого подвоха.
Брови Никиты удивленно поползли на лоб.
- А взамен?
- Зришь в корень, - усмехнулся Тимка. – Батя свою политику гнет, ему позарез нужен материал. У твоей мамы есть одна папочка, важная папочка. Желтая, с красной завязочкой. На ней написано «учет». Не вдаваясь в подробности, за эту папочку ей грозит неплохой срок. Откупится, конечно, но позиции свои сильно потеряет. Твоя задача – принести ее мне. Оплата сразу, ты же знаешь, я не наебываю. Если тебе моего слова не достаточно, можно оформить расписку. Только между нами.
***
Темные улицы не освещались старыми фонарями, администрация никак не могла решить вопрос с этим районом. Никита брел по улочке, сжимая в кармане бумагу с тремя подписями. Чинуша, что заверял бумагу, был человеком надежным. Не болтливым. Решимость, что плескалась через край еще пару часов назад, куда-то иссякла. Изнутри подъедало мерзкое чувство, объяснить которое парень никак не мог. Он… Жалел ее?
Мать спала, по всей видимости, снова перебрав вина. В квартире стояла удивительная тишина. Никита прошел, не включая света. Он ощущал себя как тогда, когда забирался в чужие дома. Наверно, потому что сейчас у него в руках была связка отмычек, которые он сам сделал пару месяцев назад.
Замок на двери кабинета Елены Михайловны нельзя было назвать замысловатым. Он поддался почти сразу.
В мамином кабинете не было того порядка, что дома у Тимы. Пахло здесь сладко – мать умела подбирать ароматы. Никита встряхнулся и прошел к рабочему столу. Запертый отсек стола сопротивлялся немного дольше, чем замок на двери – но парень имел неплохой опыт с разными механизмами. В отсеке была всего пара стопок. Папки с красными завязочками не наблюдалось. Никита взял одну из стопок, случайно зацепился краем глаза за текст на бумаге, да так и застыл. Это были выписки из частной клиники, услугами которой их семья пользовалась, сколько парень себя помнил. Страшный диагноз заставил его окаменеть.
У Елены Михайловны обнаружили рак мозга. Парень зашелестел справками. Неоперабельный. Отказ от химии. Рецепты на таблетки, в большинстве – обезболивающее.
С ужасом он потянулся ко второй стопке, и тут уж земля совсем ушла у него из-под ног. Парень осел на пол, держа в руках нотариально заверенное завещание Елены Михайловны, где черным по белому было указано, что все, что у нее есть, она желает оставить единственному сыну. Квартиру, дом на окраине Москвы, две машины, все накопления. Никита почувствовал, что плачет, не в силах контролировать эмоции.
Она все-таки любила его. В своей странной манере, она смогла привязаться даже к своему личному кошмару.
Желтую папку под ложным дном отсека Никита листать не стал, аккуратно сложил бумаги, что прочел только что. Он смотрел, но не видел ничего перед глазами. Его мир перевернулся, да так, что ничего уже никогда не встанет на свои места.
***
Тимофей грустно покачивался на покосившихся качелях. Аню звать не стал. Никита отказался от его предложения, позвонив едва ли не в три ночи. Лепетал что-то неразборчивое про вину и раскаяние, Тима слушать не стал. Кажется, его друг сошел с ума. Это был даже не совсем опыт, папка отцу была не особо нужна, но в теории могла заинтересовать. Урядов просто хотел помочь деньгами человеку, которого с натяжкой мог бы назвать другом. Просто надумал причину. А вышло вот как.
Неужели вот оно, то, чего он так искал? Смотрите-ка. Не продается. Склочная, ненавидимая всей душой мать, способная разрушить сыну жизнь. И все равно не продается. Забавно.
***
Утром Елена Михайловна, держась за голову, долго недоумевала, как она могла забыть запереть кабинет. Она села за рабочий стол, разбирая рабочие документы. Женщина как раз читала условия какого-то из условий патента, когда в дверь постучали. В комнату протиснулась полноватая женщина, что работала у них, по мелочи разбирая домашние дела, моя полы, готовя и стирая. Вид у нее был до крайности взволнованный и виноватый. «Опять что-то разбила», - устала подумала Елена и взглядом пригласила женщину присесть.
Но та нерешительно подошла к столу и протянула хозяйке сложенный вчетверо листок. Елена Михайловна развернула бумагу, пробежалась глазами по тексту.
- О как, - хмыкнула она, рывком распахнула запертый отсек, совершенно не заметив, что тот уже открыт, достала лист с завещанием и с наслаждением изорвала его вклочья. – Ублюдок. Совсем как отец.
