Жаклин уже раскрыла рот, чтобы начать речь, но тут ей пришло в голову, что Рауль мог прийти к ней с важной новостью, и надо сначала выслушать его, а уже потом говорить самой. Кроме того, нельзя же вот так, почти с порога, объявлять человеку: «Я люблю вас!». Рауль ещё, чего доброго, подумает, что Жаклин ударилась головой, или у неё жар, вот она и бредит...
Поэтому девушка выпрямилась, чинно сложила руки на коленях и, несмотря на лёгкое головокружение, посмотрела прямо в глаза собеседника.
— Граф, вы так спешили сюда... Вы хотели сообщить что-то важное?
— Нет, — Рауль выглядел смущённым. — Просто появилась свободная минута, и я решил навестить вас, ведь я дал обещание помочь вам как можно быстрее встать на ноги. Вам надо возвращаться во дворец, там безопаснее... впрочем, вы и сами это знаете.
— Благодарю вас, — Жаклин чуть склонила голову. — Вашими стараниями я встала с постели и вполне уверенно хожу по комнате. Ещё несколько дней, и я буду готова к возвращению во дворец. Правда, боюсь, мне придётся рассказать её величеству всю правду — во дворце не могут не заметить, что я хромаю... Остальным, думаю, будет довольно истории о неудачном падении с лошади, но лгать королеве я не могу.
— Как вы всё продумали! — восхитился Рауль.
— Когда целыми днями лежишь в постели, только и остаётся, что думать, — вздохнула Жаклин. — Кстати, раз уж мы заговорили об этом, то я подумала ещё кое о чём и хочу сказать вам...
И тут, в тот самый миг, когда она набралась смелости, Рауль её перебил.
— Простите, что прерываю, но надо ведь выслушать, что скажет лекарь! Вдруг он не разрешит вам выходить на улицу?
— Пусть только попробует — и отведает моей шпаги! — возмутилась Жаклин, хотя по отношению к добродушному, отвыкшему удивляться чему-либо в этой жизни старичку-доктору такое отношение было, конечно, непозволительно.
— Узнаю прежнюю Жаклин, — улыбнулся граф, и она невольно залюбовалась им. Какая же всё-таки ясная и светлая у Рауля улыбка! На некоторое время в комнате повисло молчание, но потом де Ла Фер спохватился.
— Да, вы ведь тоже хотели что-то мне сообщить?
— Что? Ах да, конечно... Видите ли, я так долго лежала в постели, и мне совершенно нечем было заняться, и я думала обо всём на свете, а рядом не было никого, кроме Анжелики и вас…
— Анри и Леон вас тоже навещали, и лекарь, — снова вставил Рауль, и Жаклин, не сдержавшись, закатила глаза. — Понимаю, они приходили реже, ведь им сложнее было найти свободное время...
— Рауль! — воскликнула она. — Я сейчас совсем не о них хочу поговорить!
— Простите, — граф опустил глаза и замолчал. Жаклин продолжала, злясь на себя за вспыльчивость и косноязычие. Она никак не могла подобрать нужные слова и продолжать говорить пустые вещи, пытаясь вспомнить, что же было в письме. Она ведь так хорошо и гладко изложила свои мысли на бумаге — а теперь, когда пытается их высказать, в голове полная неразбериха!
— Вы, Рауль, замечательный и надёжный друг. Вы были верным спутником во время погони за сокровищами, вы едва не погибли, сражаясь в таверне, я всегда могу положиться на ваш совет. В последние дни вы помогаете мне даже больше, чем раньше, — вы стали моим секундантом...
— И до сих пор жалею, что не отговорил вас, — ввернул Рауль, и Жаклин подумала, что если он перебьёт её ещё раз, она его чем-нибудь стукнет.
— ... вы отнесли меня домой на руках, — она чуть повысила голос, — вы позаботились обо мне, вы приходили ко мне чаще других, вы поддерживали меня духовно и физически, вы не давали мне упасть во время наших вечерних прогулок по комнате... — Жаклин выдохлась и замолчала, чтобы перевести дыхание, и Рауль не преминул этим воспользоваться.
— Значит, это так заметно, — он помрачнел и тяжело вздохнул. — Что ж, я не буду вам лгать. Разумеется, я бы сделал всё, названное вами, и для любого из моих друзей, и для милой Анжелики... но к вам я питаю особые чувства. Жаклин, кажется, я... влюблён в вас.
— Что?
Жаклин была так поражена, что застыла на кровати с раскрытым ртом, не отводя взгляда от Рауля, который всё больше хмурился и вздыхал. Он словно нарочно смотрел куда угодно, но только не на собеседницу, поэтому не видел её изумлённого лица.
— Да, отец предупреждал меня, что любовь может быть обманчива, что не следует доверять первому впечатлению. И я понимаю, что он имел в виду — он обжёгся однажды, и это преследовало его всю жизнь! Но вы, Жаклин... я думаю, любовь к вам не запятнает меня позором.
— Прекрасно, — Жаклин сумела-таки закрыть рот. — Приятно услышать такое, особенно когда ты никогда и не думала, что можешь кого-то покрыть позором, — в голосе её против воли прорезалась обида.
— Простите, я не то имел в виду, — смешался Рауль. — Я хотел сказать, что вы достойнейшая из женщин, и любить вас не значит...
— А теперь помолчите чуть-чуть и выслушайте меня, — скомандовала Жаклин. Неизвестно, кто был больше поражён её грозным тоном — Рауль или она сама. Не давая графу опомниться, она глотнула воздуха и продолжила, чувствуя, как сильно бьётся сердце:
— Дело в том, что я с самого начала нашего разговора пыталась сказать вам ровно то же самое. Я поняла, что люблю вас, что вы самый близкий мне человек — после отца, которого, увы, уже нет в живых! — что мне не встретить мужчину лучше вас, который понимал бы меня и мирился со всеми моими странностями. Я люблю вас, граф де Ла Фер, и это то самое, что я намеревалась сказать.
Рауль был ошарашен не меньше неё. Какое-то время он просто молча открывал и закрывал рот, но потом, наконец, обрёл дар речи.
— Жаклин... это правда? Вы не шутите?
— По-вашему, такими вещами шутят? — оскорбилась она.
— Нет, конечно же, нет... но... Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Мой прошлый горький опыт научил меня, что человек, которого ты любишь, всегда влюблён в кого-то другого — это своего рода закон мироздания.
— Рауль, не говорите глупостей! — меньше всего сейчас Жаклин хотелось выслушивать переживания графа по поводу Луизы де Лавальер. — Самый важный из законов мироздания — «Любите друг друга», — знание Библии не являлось сильной стороной дочери д’Артаньяна, в фехтовании она была куда более искусна, чем в богословии, и единственная подходящая фраза, что крутилась у неё в голове, была «Плодитесь и размножайтесь», но Жаклин постеснялась её произнести.
Тем временем Рауль справился с нахлынувшими на него чувствами и сияющими глазами посмотрел на Жаклин.
— Если это правда, то я ещё никогда не был так счастлив.
— Ах, так вы допускаете, что я могла вам солгать?
— Не солгать, но из жалости ко мне преувеличить свои дружеские чувства...
— Если бы я не была ранена, то вызвала бы вас на дуэль, — сердито заявила Жаклин. — Не верите мне, так поверьте моему письму — оно лежит возле окна! Прямо перед вашим приходом я написала письмо, в котором выразила все свои чувства, и хотела отдать вам, но всё-таки решилась поговорить лично... о чём теперь не жалею, — добавила она чуть тише.
Рауль послушно подошёл к столу и остановился в недоумении.
— Я не вижу здесь никакого письма, — проговорил он.
— Как? — Жаклин резко поднялась с кровати, едва не упала, но успела ухватиться за угол стола. Рауль помог ей выпрямиться, и вскоре они уже стояли рядом, оглядывая комнату.
— Его нет на столе, нет на полу, — Жаклин добралась до окна и выглянула наружу, но тут же закашлялась и, дрожа, отшатнулась, плотнее закутываясь в серую накидку. — На улице тоже не видно. Проклятье, неужели его унёс ветер! А если письмо попадёт не в те руки... а если кто-нибудь его прочитает? Слухи пойдут по всему Парижу!
— Не успеют, — решительно сказал граф. — Завтра же я отправлюсь к её величеству, расскажу всю правду и попрошу вашей руки. После нашей помолвки будет уже не важно, что вы мне писали. Вы ведь не откажетесь стать моей женой?
— О, Рауль! Нет, разумеется, нет, но только... Всё произошло так быстро... Признаюсь, я вообще не собиралась становиться чьей-нибудь женой. Хотела остаться старой девой, наряжаться Жаком, учить мужчин уму-разуму на дуэлях, а на старости лет подлатать отцовское поместье, поселиться там и завести двух-трёх, а то и четырёх кошек. Люблю кошек, они очень грациозные создания.
— Я ничего против кошек не имею, — улыбнулся Рауль, — но вам придётся в придачу к кошкам взять и меня.
— Возьму, — Жаклин улыбнулась в ответ, — но пообещайте, что не будете пытаться переделать меня под себя или запрещать мне что-то. Научить меня чему-то новому — пожалуйста, я готова, — она покраснела и смущённо опустила глаза.
— Пообещаю, — серьёзно сказал Рауль. — А вы пообещайте, что больше не будете проводить столько времени перед распахнутым окном, — он потянулся и закрыл окно.
— Я открыла его после того, как написала письмо, перед самым вашим приходом, — оправдалась Жаклин. Серая накидка соскользнула с её плеч, открывая полупрозрачную белую рубашку, под которой виднелось стройное тело, но сейчас это её ничуть не смущало. Рауль сделал неловкое движение, словно хотел поднять накидку, но вместо это выпрямился и заключил девушку в объятия. Жаклин прильнула к нему, наслаждаясь долгожданным теплом, и долгий поцелуй оказался вполне закономерным продолжением этой сцены.
Возможно, поцелуй был слишком долгим. А возможно, он был не один. Или же Рауль и Жаклин чересчур увлеклись друг другом. В любом случае, они не услышали звука поворачиваемого ключа, скрипа двери, шагов и оторвались друг от друга лишь тогда, когда услышали изумлённый и в то же время восхищённый голос Анжелики:
— Вы уже придумали, как назовёте ребёнка?
***
В богатой и со вкусом обставленной квартире Франсуа-Армана д’Орсана царило уныние. Франсуа ещё не до конца вылечил правую руку, в которую его ранила Жаклин около трёх недель назад, и невозможность удержать шпагу, перо или столовый нож выводила его из себя. Слуги старались не попадаться ему на глаза и переговаривались по большей части шёпотом. Д’Орсан злился, много пил — правда, надо признать, пил отличнейшее бургундское вино, — беспрестанно сжимал и разжимал пальцы правой руки, морщась от боли, и сквозь зубы шептал проклятия, обращённые к Жаклин д’Артаньян и её друзьям.
Он уже обдумал множество планов мести, но все они были отвергнуты, как невыполнимые. Франсуа не имел таких связей при дворе, как Анри д’Эрбле — крестник королевы, или Жаклин — фрейлина Анны Австрийской. Попытка проучить высокомерного графа и его дружка с холодными глазами обернулась крахом. Один из людей д’Орсана клялся, что он был в шаге от того, чтобы заколоть проклятого дю Валлона, но ему помешало привидение, которое приставило кинжал к его горлу. Привидение с кинжалом, подумать только! Причём этот олух божился, что оно говорило женским голосом. Наверняка это была бывшая монашка, сестра дю Валлона, а может, и девчонка д’Артаньян уже выздоровела...
Франсуа знал, что во дворце девушка после дуэли не появлялась, из дома она тоже не выходила — во всяком случае, человек, которого д’Орсан поставил следить за домом, её не видел. Кажется, на дуэли она была ранена в ногу — но насколько сильно? Сможет ли она оказать сопротивление, если Франсуа со своими людьми нагрянет к ней в дом? Он боялся, что сможет, кроме того, Жаклин могла оказаться там не одна — с ней почти безвылазно сидела Анжелика дю Валлон, да и мужчины — брат Анжелики, д’Эрбле и чёртов граф — заходили по вечерам.
Д’Орсан пришёл в отчаяние и почти отказался от плана мести — в конце концов, мало ли на свете хорошеньких женщин! — но тут на исходе недели к нему заглянул посетитель — тот самый, что должен был следить за домом Жаклин. Невысокий и неприметный, он мог легко затеряться в толпе, и даже имя его постоянно исчезало из памяти Франсуа (Леруа? Лефевр?). В этот день он был особенно оживлён и на ленивое предложение д’Орсана отобедать с ним согласился с радостью.
— Кажется, мне улыбнулась удача, — проговорил вроде-бы-Лефевр, с жадностью принимаясь за грудку цыплёнка. — Впрочем, вы, господин д’Орсан, боюсь, будете разочарованы.
— Вряд ли я могу быть разочарован ещё больше, — буркнул Франсуа, делая глоток вина. — Фортуна в последнее время меня не баловала.
— Я подошёл близко к окну, — продолжал собеседник, уплетая цыплёнка. — Но уверен, меня не заметили. Анжелика вышла из дома и куда-то направилась — по всей видимости, в лавку. Через какое-то время Жаклин открыла окно в своей комнате — я видел её мельком, но могу сказать, что она очень бледна и худа.
— Ещё бы! — д’Орсан мрачно усмехнулся.
— Почти сразу в дом вошёл граф де Ла Фер. Я пытался подобраться поближе к окну, но не услышал ничего из их разговора. Впрочем, почти сразу после прихода графа в окно вылетел какой-то листок — думаю, его никто не выбрасывал нарочно, он был выкинут ветром.
— Что было на этом листке? — Франсуа-Арман вытянулся в струнку, как гончая, почуявшая след.
— Судите сами, — Лефевр вынул из кармана аккуратно сложенный листок бумаги и передал ему. — Писано не мне, но я, как человек, не обременённый честностью, прочитал его...
Но д’Орсан его уже не слушал — он склонился над листком, вчитываясь так яростно, словно впитывал в себя каждую букву. Закончив чтение, он перевернул листок, убедился, что на обратной стороне ничего нет, и со злостью отшвырнул письмо от себя.
— Проклятье! Она любит чёртова графа! Мне она никогда... да мне никто не писал таких писем! Хочет держать его за руку всю жизнь, скажите пожалуйста!
— Рискну предположить, что Жаклин д’Артаньян, лишившись этого письма, высказала всё графу самолично, — заметил Лефевр, отпив из бокала. — Сейчас, возможно, он на седьмом небе от счастья.
— Проклятье! — рука д’Орсана скомкала письмо, но он тут же вновь разгладил его, потом вскочил и принялся ходить по комнате. — Мне её никогда не добиться, это ясно. Убить графа... уже пытались, не вышло. О, Жаклин д’Артаньян, почему ты не такая, как другие девушки? И ведь любит... глупо, смешно, но и правда любит! О, почему только графа не прикончили в той таверне!
— В таверне? Я чего-то не знаю? — осмелился прервать поток мыслей Лефевр, оторвавшись от еды.
— Вам и не нужно, — бросил Франсуа-Арман, не прекращая ходьбы. — Впрочем... Она сама вынудила меня так действовать. Если бы она не вызвала меня на дуэль, переодевшись мальчишкой, ничего бы не было. Она сама виновата, — повторил он, словно пытаясь убедить себя. — Жаклин любит графа... вот и посмотрим, насколько крепка её любовь. Лефевр, вы когда-нибудь охотились? — бросил д’Орсан через плечо, глядя в окно.
— Не приходилось, я человек городской. А что?
— А я люблю охотиться. И умею ставить ловушки. Что ж, посмотрим, сбежишь ли ты на этот раз, Жаклин д’Артаньян, — и Франсуа-Арман улыбнулся мрачной улыбкой человека, которому уже нечего терять.
***
Леон дю Валлон давно не чувствовал себя так паршиво.
Нет, после нескольких бутылок бургундского, и в юности, когда капитан ещё не умел пить и не был капитаном, наутро ему бывало и хуже. Но ведь сейчас он был трезв! У него ни капли не было во рту почти сутки — и ни крошки съестного тоже. Леон весь день провёл во дворце, а вечером он и ещё несколько мушкетёров столкнулись на улице с нарушителями порядка, которых пришлось арестовать. Последовала небольшая стычка, потом долгое разбирательство, и домой капитан возвращался лишь под утро.
Он не был ранен во время схватки, но ему достался неслабый удар по голове. Тогда, в пылу битвы, Леон быстро пришёл в себя и снова ринулся в бой, но теперь, после бессонной ночи и возмущений его величества — Людовик XIV был не то что недоволен мушкетёрами, но решил для порядка выказать строгость, — голова потяжелела, болела и кружилась. В груди возникло странное тянущее чувство, и Леон всерьёз опасался, что его вырвет прямо на глазах у прохожих — их было немного, но всё же позора хотелось избежать. Капитан и так пошатывался, и мимо проходящие люди, верно, думали, что он пьян.
Скупое зимнее солнце выглянуло из-за облаков и осветило улицу. Леон огляделся и сквозь зубы помянул дьявола. Место, куда он забрёл, было явно далеко от его дома — причудливые переплетения узких улочек, ветхие покосившиеся лачуги, несколько слабо теплившихся костров и люди возле них — мужчины и женщины, взрослые и дети, пёстро, но бедно одетые, многие в тряпье и лохмотьях, некоторые с явными следами болезни на лицах, другие чумазые, похожие на цыган. Леон смутно вспомнил, что именно этой дорогой он следовал за Мари, провожая её с площади. Как странно — он хотел вернуться домой, но ноги сами привели его к убежищу Мари!
Капитан свернул в одну улочку, другую, но все они были похожи друг на друга. Обитатели трущоб смотрели на незнакомца враждебно, но близко не подходили, очевидно, опасаясь висящей на боку шпаги. Впрочем, Леон понимал, что в таком состоянии вряд ли сможет дать отпор нескольким взрослым мужчинам, пусть даже и бродягам. Он прислонился к стене одного из домов, пытаясь сообразить, что делать дальше, и в то же время борясь с желанием сползти на землю, закрыть глаза — и будь что будет.
Неподалёку послышались шаги, и Леон заставил себя поднять потяжелевшие веки. В глаза ударило солнце, но его тут же заслонила стройная фигурка, и уже знакомые чёрно-карие глаза пытливо взглянули на капитана.
— Леон? Что вы здесь делаете? Вам плохо?
— Я ранен, — прохрипел Леон, не особо удивлённый внезапным появлением той, о ком он думал. — Ночь, стычка, удар по голове... Сюда забрёл случайно.
Он ещё хотел добавить, что заблудился в лабиринте улиц и не знает, как вернуться домой, но тут силы оставили его, и Леон замолчал. Мари кивнула, словно поняла его сбивчивое объяснение, затем взяла капитана за руку и потянула за собой.
— Пойдёмте, тут недалеко.
— Куда? — спросил Леон, с опаской огляделся, но всё же последовал за цыганкой.
— Ко мне домой.
— А твои тебе ничего не сделают? — остатки разума требовали остановиться, но капитан так устал, что ему было уже всё равно.
— Пусть попробуют, — Мари коротко и зло усмехнулась. — Они знают, что со мной шутки плохи.
Она провела капитана через узкие улочки — Леон шёл, как во сне, спиной ощущая взгляды бродяг, прожигавшие их насквозь, свернула куда-то в проулок, и вскоре они оба оказались в небольшой и даже тесноватой, но вполне уютной каморке с одним-единственным окошком. Мари заперла дверь, и тут силы окончательно покинули Леона. Он едва успел избавиться от шляпы, плаща и шпаги, как ноги подкосились, и капитан, прислонившись к двери, съехал по ней на пол.
Мари, поглядев на растянувшегося на полу гостя, недовольно цокнула языком, бросила несколько непонятных слов и принялась за уборку — отложила в укромное место шпагу, туда же спрятала шляпу и плащ, перед этим аккуратно сложив его. Потом она присела рядом с Леоном и взволнованно заглянула ему в лицо, но ровное дыхание капитана убедило её, что он спит.
— Мужчины, — вздохнула Мари, усаживаясь на пол возле Леона. Она уложила его голову к себе на колени и осторожно погладила по волосам. — Права была Хосефа, всегда их нужно спасать.
