История одной дуэли

Жаклин пришла в себя ещё в карете, но пробуждение её было недолгим — почти сразу же она снова лишилась чувств, успев понять только, что лежит на чём-то жёстком и не может пошевелиться, а вокруг всё трясётся и качается. Во второй раз она очнулась уже в доме Франсуа-Армана — точнее, поначалу для Жаклин это был незнакомый дом, обставленный роскошно, пусть и немного вычурно. Когда туман перед глазами рассеялся, девушка поняла, что лежит на диване в просторной комнате, где-то рядом потрескивает камин и слышны голоса. Было темновато, но оглядевшись, Жаклин увидела, что из-за плотно задёрнутых штор просачивается дневной свет. Голова кружилась и едва ощутимо болела, но д’Артаньян всё же попыталась сесть. С первой попытки ей это не удалось, потому что руки были связаны за спиной и связаны прочно. Во второй раз Жаклин с трудом удержалась в вертикальном положении и в отчаянии дёрнула руками, но только усилила боль — судя по ощущениям, похитители не церемонились и связали её запястья обыкновенной грубой верёвкой.  — Где я? — собственный голос казался Жаклин охрипшим и предательски дрожал. — Что это за место?  — О, мадемуазель д’Артаньян, вижу, вы быстро очнулись! — перед её глазами появился д’Орсан в красно-чёрном с золотом костюме, сверкая ненавистной улыбкой. Возле камина Жаклин увидела четверых мужчин — одного невысокого, в чём-то сером, и троих более рослых, плотного телосложения. Там же находилась и белокурая Сюзетт, очаровательно и нагло улыбнувшаяся пленнице.  — Предательница! — возмутилась Жаклин, не оставляя попыток освободить руки. — Это она оглушила меня в моём собственном доме?  — Именно, — оскалился Франсуа-Арман, — а потом отперла дверь и впустила моих людей. Они доставили вас ко мне без лишнего шума, так что не надейтесь, мадемуазель д’Артаньян, что ваши друзья станут искать вас раньше вечера.  — Станут! — пылко воскликнула Жаклин. — Анжелика придёт ко мне, увидит, что меня нет дома, и забьёт тревогу!  — Она решит, что вы отправились прогуляться, — пожал плечами д’Орсан, и кто-то из компании у камина хрипло хохотнул.  — Она всё поймёт, — нерешительно отозвалась Жаклин, но тут же вновь воспрянула духом. — Вам это с рук не сойдёт! Я — фрейлина её величества, меня будут искать, а вас посадят в Бастилию за похищение и казнят!  — Для этого им сначала надо будет меня найти, — усмехнулся д’Орсан. — Я нынче же вечером отправлюсь в путь — и заберу вас с собой. Вам придётся смириться!  — Да я лучше умру! — от звона собственного голоса у Жаклин застучало в висках. — Брошусь за борт корабля или выкинусь на ходу из кареты! Повешусь на шнурке своего корсета, в конце концов! Вы не сможете вечно держать меня связанной, а как только развяжете, уж я постараюсь убить вас! При упоминании о корсете д’Орсан окинул хищным взглядом её фигуру, и Жаклин невольно опустила глаза. Она была в лёгком домашнем платье лавандового цвета, которое почти сползло с правого плеча, оголяя острую ключицу. Серая накидка лежала в ногах Жаклин, но дотянуться до неё не было никакой возможности. Тем временем д’Орсан присел на диван рядом с девушкой, и та отпрянула от него.  — Не трогайте меня! Я... я закричу, позову на помощь! Я выбью окно!  — Даже если вы до него и доберётесь, думаете, прохожим есть дело до криков дамочки из богатого дома? — Франсуа снова усмехнулся. — Смиритесь, Жаклин, вам никто не поможет. И потом, разве я так уж ужасен? Нескромно, знаю, но я хорош собой, даже лучше вашего графа...  — Откуда вы про него знаете? — перебила его д’Артаньян. — И откуда у вас моё письмо?  — Прошу позволения, — подал голос от камина невысокий человек, — но его выдуло ветром из окна как раз тогда, когда я следил за вашим домом. Я поднял письмо и доставил господину д’Орсану.  — Лакей, — процедила Жаклин голосом самым презрительным, на какой только была способна. — А обувь в зубах вы ему, случайно, не приносите? Компания у камина расхохоталась, даже Сюзетт рассмеялась переливчатым серебристым смехом, но невысокий нисколько не обиделся.  — Что ж, мадемуазель, каждый зарабатывает деньги как может, — он развёл руками.  — Довольно! — в глазах д’Орсана полыхнул гнев.  — Нет! — возразила Жаклин, вспомнившая ещё кое-что. — А как же Клэр Сен-Мишель? Она тоже в этом замешана? Сюзетт... эта предательница, говорящая «то есть» через каждые два слова, сказала, что Клэр велела ей передать письмо!  — Я не предательница! — кажется, Сюзетт была задета. — Я служу господину д’Орсану верой и правдой!  — Клэр Сен-Мишель? — в глазах Франсуа промелькнуло недоумение, но он тут же расхохотался. — Ах, это! Она тут не при чём, можете быть спокойны. Я всего лишь использовал имя той, кому вы с большей охотой поверите — и это должна была быть женщина, ведь вы сторонитесь мужчин.  — Интересно, почему? — съязвила Жаклин. Она бы добавила кое-что ядовитое и насчёт «службы» Сюзетт, но тут д’Орсан перешёл в наступление — рывком притянул к себе девушку и впился губами в её губы. Шею обожгло жаром чужой сухой ладони, в нос ударил едкий запах духов, Жаклин почувствовала, что задыхается, рванулась изо всех сил и, сумев-таки раскрыть рот, укусила Франсуа-Армана. Она была готова оторвать ему язык, но переоценила свои силы — в рот брызнуло солёным, и д’Орсан отшатнулся, держась за окровавленную губу, а в следующий миг на щёку Жаклин обрушился хлёсткий удар.  — Это и требовалось доказать! — в глазах потемнело, но она нашла в себе силы торжествующе рассмеяться. — Вы не мужчина, д’Орсан, вы всего лишь расфуфыренный павлин, ведь мужчина никогда не позволит себе ударить женщину!  — Вы не женщина! — взбешённый Франсуа вытирал кровь, уже успевшую закапать воротник его белоснежной рубашки. — Вы рядитесь в мужской костюм, вы дерётесь на дуэлях, вы не заслуживаете, чтобы с вами поступали, как с женщиной!  — Тогда вы не можете меня обесчестить, — поспешно заявила Жаклин, из последних сил пытавшаяся следить за нитью его рассуждений, — ведь я не женщина, а взять силой можно только женщину. То есть, конечно, не только женщину, но ведь вы, сударь, не содомит?  — Хватит! — взревел д’Орсан под громкий хохот компании у камина. — Разойдитесь, пока я кого-нибудь не убил! Мужчины и Сюзетт засобирались в соседнюю комнату, Франсуа-Арман принялся резкими движениями расшнуровывать одежду, а Жаклин, сообразив, что дело идёт к ужасающей развязке, как можно крепче сжала ноги и уже набрала воздуху, чтобы закричать, как вдруг с улицы донеслось громкое и чистое пение. Незнакомый женский голос пел на незнакомом языке, показавшемся Жаклин смутно похожим на испанский. Невысокий человечек бегом бросился к окну, раздвинул шторы, выглянул и доложил:  — Там стоит какая-то цыганка, прямо под вашими окнами, и поёт.  — Прогони её, Лефевр, — скомандовал д’Орсан, а у Жаклин всё в груди перевернулось при этих словах. Леон ведь тоже рассказывал про какую-то цыганку... не может ли это быть та самая? И не значит ли это, что её друзья близко?  — Эй, ты! — грубо крикнул человечек, вновь высовываясь в окно. — Уходи отсюда! Твои песни мешают господину!  — Ваш господин — богатый человек, — ответил звонкий весёлый голос, — а я бедная девушка, и мне нечем прокормить себя и своих братьев и сестёр. Позвольте мне спеть вашему господину и заработать пару золотых монет, иначе я так и буду стоять под окнами и плакать, проклиная жестокосердного сеньора!  — Наглая девчонка! — возмутился Лефевр, и тут Жаклин, улучив минуту, соскочила с дивана и бросилась к окну с громким криком:  — На помощь! Меня похитили и держат здесь! Но тут левую ногу пронзила острая боль, и Жаклин рухнула на ковёр. В неё тут же с двух сторон вцепились мужчины, и чья-то рука запихнула в рот скомканный кружевной платок — Жаклин попыталась укусить её, но цапнула зубами только воздух.  — У господина в доме веселье? — донёсся снизу голос цыганки, у которой, по-видимому, был очень острый слух.  — Чёрт её принёс! — д’Орсан выругался. — Лефевр, зови её сюда — надо припугнуть эту наглую девку или дать ей пару монет, а то разнесёт по всему городу то, что нам совсем не нужно... А её, — он кивнул на Жаклин, — заприте! Пусть посидит, может, образумится. Сильные руки подхватили Жаклин, протащили её, как мешок с мукой, и грубо опустили на пол в соседней комнате. Простучали каблуки, скрипнула дверь, и дочь д’Артаньяна оказалась заперта наедине с Сюзетт, с заткнутым ртом и связанными руками.

***

Цыганка Мари мучилась сомнениями с того самого мига, как каким-то чудом сумела забраться на задок кареты, а потом и перелезть на крышу. Она распласталась там, натянув на голову плащ и до боли в пальцах вцепившись в край. Карету трясло и шатало из стороны в сторону так, что Мари боялась свалиться с крыши прямо под копыта лошадям. Ей казалось, что прохожие, которых она успевала рассмотреть в бешеной круговерти, ахают и показывают на карету пальцами, но ни кучер, ни люди, находившиеся внутри, этого, к счастью, не замечали. К тому времени, когда карета остановилась у богатого дома, Мари была вымотана настолько, что с трудом соскользнула с крыши и спряталась в какую-то щель между домами. Её мутило, перед глазами всё плыло, но бесчувственной Жаклин д’Артаньян — Мари не сомневалась, что в руках похитителей находится именно она — было, по-видимому, ещё хуже. Мари на какое-то время прижалась к стене, чтобы восстановить дыхание и обдумать, что делать дальше. Немного придя в себя, она кинулась в паутину улиц, выискивая кого-нибудь из своих. Поиски довольно быстро увенчались успехом — на глаза Мари попался Хуан — бойкий мальчишка из испанских цыган, который лез всегда и во всё — впрочем, сейчас это его качество было ей на руку. Мари кратко объяснила мальчику, куда надо бежать и кого найти, и пусть при слове «Лувр» его чёрные глаза расширились, а при перечислении фамилий, в правильности произнесения которых сама Мари была не уверена, он зашевелил губами, пытаясь запомнить их, но Хуан согласился исполнить поручение, и вскоре уже нёсся прочь, задорно подпрыгивая. Мари вернулась к дому и некоторое время стояла в тени, обдумывая дальнейшие действия. Самым разумным сейчас казалось дождаться Леона и его друзей, а уже потом что-то решать, но неизвестно ещё, когда они появятся, сможет ли Хуан вообще их найти, а с Жаклин д’Артаньян за это время может произойти что угодно. Окажись на её месте Мари, безродная цыганка, с ней бы точно не стали церемониться... хотя д’Орсан, судя по тому, что Мари о нём уже узнала, вообще ни с кем не церемонится. Поёжившись, она вспомнила гнавшегося за ней стражника — но тогда она могла быстро бегать, и при ней был кинжал, а Жаклин д’Артаньян всё ещё не до конца оправилась от раны, да и верной шпаги при ней нет... Подумав об этом, Мари глубоко вздохнула, медленным шагом вышла на середину улицы, торжественно повернулась лицом к окнам дома, где скрывался шевалье д’Орсан, и запела. Долго ждать не пришлось — окно распахнулось, и какой-то плюгавый мужчина велел ей убираться. У Мари были наготове слова, которыми ей не раз удавалось разжалобить знатных господ. Стоя под окном, она прислушивалась, готовая чуть что метнуться в спасительную тень, и приглушённый женский крик не ускользнул от её ушей. Почти сразу за этим от плюгавого последовало приглашение зайти в дом, и вскоре Мари уже шагнула в чёрный проём двери с таким чувством, будто идёт в раскрытую пасть зверя. Ей иногда приходилось бывать в домах богачей и петь для них, поэтому красота комнат, в которых жил д’Орсан, не удивила её. Мари смело прошла по мягкому ковру, в котором утопали любые шаги, и встала перед нарядно одетым и, надо признать, весьма красивым господином, который, без сомнения, и носил фамилию д’Орсан. Незаметно оглядев комнату, цыганка увидела четверых мужчин у камина — они пожирали её бесстыдными взглядами. Впрочем, Мари было не привыкать, поэтому она повернулась к хозяину, стараясь не замечать их.  — Семью, значит, прокормить не можешь? — д’Орсан окинул её столь же наглым взглядом, что и его люди. — Ну что ж, посмотрим, как ты поёшь, и можно ли оценить твоё пение парой золотых монет. Мари коротко поклонилась, глубоко вздохнула и затянула не без умысла выбранную песню о пташке, запертой в клетке и мечтающей вернуться на волю. Конечно же, она не надеялась разжалобить сердца д’Орсана и его подчинённых — просто это была самая длинная песня из всех, что она могла вспомнить. Мари пела с чувством, то прижимая руки к груди, то протягивая их к надменно усмехавшимся слушателям, встряхивала чёрными косами, растрепавшимися от поездки на крыше, возводила глаза к небу и то и дело бросала быстрые взгляды в углы комнаты. Ни пленницы, ни давешней блондинки здесь не было; впрочем, Мари заметила серую накидку, лежащую на диване. Также она заметила в углу рта д’Орсана красноватое пятно, похожее на кровь, и это почему-то вызвало у неё ехидную улыбку. «Видимо, Жаклин д’Артаньян так просто не сдастся», — подумала Мари, косясь в сторону компании у камина. Невзрачный человечек был ей уже знаком — это он разговаривал с ней у окна, и именно его она видела сегодня утром возле дома Жаклин. Двое других мужчин тоже там были... и Мари видела их раньше — именно они были среди нападавших на Леона и графа. Она перевела взгляд на последнего мужчину, и кровь застыла у неё в жилах. Это был тот самый, кто едва не заколол Леона, тот самый, к чьему горлу она приставила нож и велела бросить шпагу. И, что самое ужасное, он тоже её узнал. Голос Мари задрожал на последних нотах песни, и тут же давний знакомец закричал, показывая на неё пальцем (Мари разглядела на его загорелой шее белую полоску шрама, оставленного ею):  — Это же она! Та ведьма, которая напала на меня той ночью! Цыганка не стала ждать, когда её схватят, — она выхватила из-за пояса кинжал и метнулась к двери, но путь ей преградил д’Орсан, и она отскочила назад, держа оружие перед собой.  — Так-так, — промурлыкал хозяин дома. — Храбрые господа мушкетёры шлют вперёд себя женщин?  — Отойдите! — прокричала Мари, и тут из-за запертой двери в соседнюю комнату послышался грохот.

***

Жаклин д’Артаньян лишилась своей накидки, но вместо этого её прикрыли пледом — то ли из жалости, то ли из нежелания застудить дорогую игрушку Франсуа-Армана на холодном полу, а вероятнее всего, чтобы скрыть от глаз любого, кто внезапно вошёл бы в комнату. За стеной разливался чистый голос цыганки, а Жаклин изнывала от невозможности позвать на помощь. Сюзетт сидела в кресле, вытянув ноги и хмуро глядя в стену — очевидно, д’Орсан оставил присматривать за пленницей именно её, боясь, что мужчины станут домогаться Жаклин.  — И что он в вас нашёл? — Сюзетт пожала плечами и нахмурилась ещё больше. — Я ничем не хуже вас, то есть, даже, может быть, красивее, и ломаться не стану, а он всё на вас смотрит. Ох уж эти мужчины... «Иди и скажи это ему», — со злобой подумала Жаклин, пытаясь незаметно подтянуть согнутые ноги к рукам. Отец как-то рассказывал ей, что можно освободиться, просунув ноги сквозь кольцо связанных рук — верёвка, конечно, не развяжется, но руки хотя будут спереди. Теперь, вспоминая слова отца, Жаклин извивалась под пледом, дёргала кистями, пытаясь если не развязать узлы, то хотя бы ослабить их, изо всех сил сжимала бёдра, пытаясь провести руки под ними. Сюзетт, к счастью, не обращала особого внимания на её действия, решив, что пленница просто барахтается в тщетных попытках высвободиться. Голос певицы пошёл наверх, Сюзетт покосилась в сторону двери, и Жаклин рванулась изо всех сил. На миг ей показалось, что она сейчас вывихнет запястье, а то и оба, всё тело застыло в ужасном напряжении, руки заломило… а потом они вдруг легко скользнули вперёд, и Жаклин впервые за долгое время порадовалась тому, что исхудала за время болезни.  — Эй, что вы делаете? — Сюзетт вдруг соскочила с кресла, метнулась к ней, и Жаклин изо всех сил выпрямила согнутые ноги, целясь ими в колени служанки. Сюзетт с громким визгом упала, а Жаклин навалилась сверху, успев ещё и вытащить кляп. Последовала небольшая потасовка, но на стороне Сюзетт был испуг, а на стороне Жаклин — внезапность и ярость. Вырвав несколько клочьев светлых волос и оставив в пальцах служанки несколько своих, она отвоевала ключ, бросилась к двери, дрожащими пальцами вставила его в замок и повернула. Дверь скрипнула и распахнулась именно в тот миг, когда Сюзетт налетела на Жаклин сзади, и обе они полетели на пол. Мужчины обступили полукругом незнакомую черноволосую девушку, но Жаклин было не до разглядывания происходящего — она метнулась к камину, схватила ещё ранее замеченную кочергу и кинулась к окну, на время запретив себе думать о жгучей боли в левой ноге. Д’Орсан и его люди оглянулись, и этого времени незнакомке хватило, чтобы перебежать к Жаклин.  — Только попробуйте нас тронуть! — она воинственно выставила перед собой кинжал.  — Мне нечего терять! — вторила ей Жаклин, сжимая связанными руками кочергу. Франсуа-Арман расхохотался и легко подхватил шпагу, лежавшую неподалёку, явно намереваясь взять реванш за поражение на Королевской площади. Трое его прислужников медленно подступали к девушкам, а вот Лефевр попятился, и Сюзетт, всхлипнув, отбежала в сторону, держась за расцарапанное лицо. Внезапно в глубине дома послышался какой-то шум, за дверью мелькнуло перепуганное лицо кого-то из слуг, а потом в комнату ворвались со шпагами наголо Рауль, Леон и Анри, а за ними следовала Анжелика, безоружная, но полная решимости. Они не стали тратить время на слова, а молча ринулись в бой. На долю Рауля пришлось два противника — д’Орсан и один из его людей, на долю Леона и Анри по одному. Лефевр невовремя решил проявить храбрость и ринулся на, по его мнению, самую слабую добычу — Анжелику, за что и поплатился несколько мгновений спустя, получив неслабый удар по голове. От любви Сюзетт к своему господину не осталось ничего — ойкая и попискивая, она бросилась прочь и исчезла за дверью. В великолепной квартире д’Орсана звенела разбитая посуда, шпаги оставляли глубокие шрамы на дорогой мебели, грубые ботфорты топтали ковёр, повсюду что-то брякало, падало, трещало, раздавались ругательства и крики боли, и у Жаклин снова застучало в висках. Черноволосая незнакомка, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении весьма хорошенькой, утянула её под стол, и Жаклин, у которой не осталось сил на сопротивление, последовала за ней.  — Вы целы? — участливо поинтересовалась цыганка, разрезая её путы. Жаклин только кивнула и выглянула из-под стола — хотя сидеть вот так, наблюдая за ходом сражения и ничего не делая, казалось ей позорным, она понимала, что сейчас мало что сможет сделать и будет только путаться под ногами. Схватка была краткой и яростной, и вскоре противники Леона и Анри и один из противников Рауля лежали на ковре с ранами куда более серьёзными, чем полученные ими во время ночной стычки, Лефевр осел возле стены, а д’Орсан отступал к окну, явно намереваясь выпрыгнуть в него и спастись бегством.  — Вы! Похитили! Мою! Невесту! — граф де Ла Фер надвигался на него, чеканя каждое слово и сопровождая его новым выпадом. Лицо Рауля раскраснелось, глаза его горели, мокрая от пота прядь волос прилипла ко лбу, и никогда он ещё не казался Жаклин более прекрасным. Она выбралась из-под стола, не обращая внимания на шёпот цыганки, дёргавшей её за подол платья.  — Вы разнесли мой дом! — нагло отозвался Франсуа-Арман, отбивая выпады. — А эта девчонка, которую вы называете своей невестой, опозорила меня на дуэли!  — Никто не может опозорить вас больше, чем вы сами! — выкрикнул Рауль, делая выпад, но д’Орсан уклонился, и граф едва устоял на ногах. «Да он держится из последних сил!» — пришло в голову Жаклин, и это заставило её воспрянуть духом.  — Вы ничего не знаете о женщинах, шевалье, — процедила она, заставив Франсуа вздрогнуть и бросить на неё быстрый взгляд. — Если прежняя стычка со мной ничему вас не научила, то может, научит эта!  — Вас никто не спрашивал! — зло бросил д’Орсан. — Как вы вообще выбрались? Это мужские дела, и не стоит женщине в них лезть! «Ах, так значит, я всё-таки женщина?» — это было последней связной мыслью Жаклин перед тем, как её разум затопила ярость, а руки плотнее сжали кочергу. Д’Орсан одним изящным прыжком взлетел на подоконник, распахнул окно ногой и уже готовился выпрыгнуть на улицу... ... но неуклюже свалился и, шатаясь, припустил прочь, после того как совершенный в своей точности удар кочерги, направленной рукой Жаклин, пришёлся ему прямо в лицо.