Когда на суд безмолвных, тайных дум Я вызываю голоса былого, — Утраты все приходят мне на ум, И старой болью я болею снова. Веду я счет потерянному мной И ужасаюсь вновь потере каждой, И вновь плачу я дорогой ценой За то, за что платил уже однажды.
Мелькают тени по коридорам, что заворачивали за угол, и было известно одно — появилась очередная жертва. Стук ботинок отдаёт громким эхом, ускоряет шаг с каждым разом. Чанель поднимается в свой кабинет без излишних препятствий, как принято экранизировать в дешевых триллерах. Здание, которое стало школой для мальчиков, никогда не было ему врагом. Положив руку на дверную ручку, он нажимает на нее и двигает дверь от себя. Перед ним открывается окно нараспашку с разбросанными документами на полу от сильного порыва ветра. Сначала не понимая сути, Чанель смотрит по сторонам, улавливая взглядом лишь разбитую статуэтку, загнутый коврик и пару капель крови на столе. Подойдя ближе, замечает как на белом листе бумаге начинают появляться буквы. — Mors, — читает и касается пальцами темного пятна. Он хмурится и не раздумывая преодолевает расстояние до окна, чтобы выглянуть наружу, вынужденно поморщившись от не самой приятной картины. На тёмном асфальте распласталось окровавленное тело подростка. Чанель тяжело вздохнул, положил локти на подоконник и подпер обеими руками голову. — Я ведь его предупреждал. Тело мы уберём, но только что произошло на торжественном приветствии? Чунмен давно стоял позади и в это время уже задумчиво собирал стаю из разбросанных по полу документов, хватая книгу по библейской истории. — Уверен, что с этим связаны последние события с новым учителем права. — Никак не могу привыкнуть, что концепт антихриста был близок людям. Перевернутые кресты, куклы, служившие сосудом для душ. Человек, говорят, разумное существо. Однако, опыт показывает, что безграмотность не является эквивалентом разумного мышления.***
Общий переполох прекратился так же быстро, как и начался. Весь остаток ужина для Сехуна канул на дно. Пару раз он попытался отлучится, но все заканчивалось тем, что кто-нибудь да утаскивал его за собой, а на вопросы об учебном заведении отмахивались, словно от надоевшей за долгие годы шутки. Если сотрудники школы отмалчиваются, значит кто-то из любопытных учеников точно расскажет. Веселье подходит к концу спустя два часа после небольшого тоста. Ни директор Пак, ни завуч так и не вернулись. Учитель права спешит покинуть банкетный зал почти из первых, еле отвязавшись от похмельных коллег. Он сбегает по лестнице вниз, но в противоположную сторону его комнаты. Тихими шагами спускается по каменным ступенькам, а спиной ощущает мерзкий холод, словно кто-то открыл навзничь двери. Тем временем на улице собирались свинцовые тучи. Чунмен прекрасно знал, что делать с телом, отправляя кровавую жертву в яму поодаль от школы, ближе к лесу. Там была уже не одна могила. Некоторые поросли травой, а какие-то были ещё только свежие. — Вторая жертва за месяц. — выдыхает как-то печально и смотрит на Чанеля, который закатывая рукава давал указания. — Добавлю в свое резюме — «профессионально избавляюсь от тел непослушных подростков», — паясничает, не столько из-за самого факта убийства, сколько из-за испачканного костюма. — Если появление Сехуна и то, что произошло с несчастным Бэкхеном связаны между собой, тогда нам придётся топить трупы в реке. Откинув лопату ближе к захоронению, Пак после подбирает бостонский пиджак, отряхнув его от свежего песка. Выходило плохо, от слова «совсем». Вещь нуждалась в качественной чистке, как и рубашка, кричащая своей яркостью благодаря остаткам свежих пятен крови. — Останься здесь, проведи все, что ты проводишь, убедись, что вот это, — Чанель указывает на могилу. — Не будет слоняться по школе ночами, иначе я точно сойду с ума. Еще один испорченный костюм, — процедил сквозь зубы. Оставалось только сменить одеяния и заняться избавлением разводов в кабинете. — О крови под окнами пусть позаботится Ифань. — он спешил развернуться и покинуть место очередного преступления, скрываясь тенью за высокими деверьями. Чунмен коротко вздыхает, последний раз проводит по земле могилы Бэкхена и достает мешок с солью, что заранее прихватил с собой. Он вытаскивает из кармана небольшой нож, рассекает себе ладонь, наблюдая за тем, как непрерывно капает отнюдь не алая кровь прямо на могилу. Заученный текст на латыни звучал спокойно и негромко, вырисовывая солью пентаграмму. Последние слова звучат шёпотом, рана перестанет кровоточить и медленно приступает затягиваться.***
Сехун спускается по тёмной лестнице вниз и чем дальше, тем больше захватывало дух. Непонятный страх окутывал руки и ноги в свои кандалы. И только черт знает что здесь происходит, но в какой-то момент хотелось повернуть обратно и покинуть злосчастное место. Он останавливается в холле между первым и вторым этажами и собирается завернуть за арку, как слышится противный скрип входных дверей. Шаг за шагом ощущается спиной чужое присутствие. Шаг усиливается, сердце бьет по ребрам, желая выпрыгнуть. Сехун пугается и чуть не падает с лестницы через перила, как его ловко хватают за руку и тянут на себя. — Вы чего так испугались? Неужели я такой страшный, что вы решили спрыгнуть вниз? — Чонин крепко держал его за руку и заметно усмехнулся, но такое нетипичное выражение лица быстро сменилось его классическим — добрым и приветливым. — Я в порядке. — откашливается неловко в кулак и намеренно отстраняется, бросая колкий взгляд на крепкую хватку чужих бледных пальцев вокруг своего запястья, но учитель хореографии намеренно не отпускает. — Я провожу вас до комнаты. Перед ними открывается длинный коридор с картинами, что постепенно начинали менять структуры и показывать себя не в лучшем свете. Время достаточно позднее, три часа ночи, когда и вовсе не предполагается никого успеха на безопасность, если выходишь один из комнаты. После полуночи ты, словно окунался в прошлый век, где в подобных местах обитала всякая нечисть и только стальной разум мог сохранить спокойствие. По спине прошелся холод вновь, но отдалённый голос прозвучал в голове Чонина отчётливо «da mihi». Его будто переклинивает, и он резко зажимает к двери Сехуна своим телом, ставит руки по обе стороны. Оставалось всего лишь пару сантиметров между ними, но Чонин продолжал шумно дышать, рассматривая сначала губы, ниже шею, а потом заглядывая в глаза. О невозмутимо наблюдал и не один мускул не дрогнул на его лице. Ухмылка напротив хищная, как у зверя. В чужих глазах мелькает тайный омут и это в какой-то степени завораживало. Несколько долгих секунд показалось, что зрачки Чонина наполнились темнотой, но тут же вернули свой обратный облик. — Будь аккуратнее, О Сехун, — растягивая имя говорит Ким, и уходит дальше по коридору, оставляя учителя права в одиночестве со своими мыслями.***
Спину прожигало буквально огнем от ужасных царапин. Чувствовать, как когти вонзаются в кожу, оставляя на себе рваную рубашку и кровавые подтеки было не из приятных. Манжетки начинали краснеть, а это могло значить лишь о том, что рана начинала кровоточить сильнее. Нетипичная ситуация, но видимо последствия были тяжёлыми. Выдохнув недовольно, Чанель начинает раздеваться, вновь скидывая с плеч пиджак, а после и кровавую рубашку. Сейчас он находился в просторной комнате с вытянутыми большими окнами и высоким, как купол потолком. На карнизах висели тяжелые бархатные портьеры, между окон стояли напольные часы. У них был позолоченный циферблат и стеклянная дверца, за которой качался помутневший маятник. Стены были окрашены кремовым цветом, лежал паркет цвета вишневого дерева. Дверь с витражным рисунком со вставками из красного и синего стекла. Рядом стоял массивный, двухтумбовый, лакированный бордовый стол с увенчанными под золото краями. — Протри мне спину водой, я не в состоянии сделать это, — повернув голову через плечо, он позже утыкается в спинку стула лбом и сжимает своими руками. Адски горела.– Не могу контролировать себя. — Такого раньше не было, ты всегда был в форме. — Чунмен подходит со спины и касается пальцами открытых рваных раны, после чего отходит в ванную комнату. Возвращается с небольшим тазиком и полотенцем в руках. Как только все было обработано, убрано, Чанель сменил испачканную рубашку и взял в руки книгу в твёрдом переплете. — Он человек, но в нем пульсирует кровь совершенно по-другому. В противоположном углу давно уже не горел камин с кованной решеткой. На поленьях лежал пепельный лист бумаги с просматривающимся, размашистым почерком.