***
Ламии совсем не нравилось рисковать своей шкурой. Но тут уж, хочешь — не хочешь, а приходилось. Ее наставник, Форкас, виртуозно умывал руки, оставаясь целехоньким меж двух огней. Юная медсестра вздохнула. Ей было страшно. Ведь в Демонии, ни много ни мало, назрел заговор, да похлеще всего того, что они уже видели. Вся эта беготня, с 34 дивизией, с раздором братьев, и даже шумиха с соломоновцами, это были ходы одной долгой партии, которая пока не закончена. Чья-то многоходовочка, чреватая самыми неприятными последствиями для сторонников повелителя. Повелитель, прямо скажем, у них не самый ответственный. Целыми днями напропалую он развлекается, не следит за детьми, а во что оно вылилось, все уже знают. Но все же… уже много сотен лет в стране царит порядок, пусть и относительный, бандиты и в аду есть, однако смутная эпоха осталась в далеком прошлом. Кто знает, что бы случилось, если бы Вельзевул не расставил все точки над ё? Каждый правитель и мелкий князек, не говоря уже о смертных грехах, мнит себя самым-самым. Демоны живут долго. Так же долго они способны сражаться меж собой. Ламия ускорила шаг. Несмотря ни на что, она уважала короля. Она хотела помочь своей любимой названной сестрице Хильде. А еще она хотела помочь Фуруичи, который сам ее об этом попросил. Просьба, мягко говоря, была не из простых. Шутка ли, проверить список подозреваемых! Как она сама сказала, нельзя просто взять и пригласить какого-нибудь герцога на чай и спросить его, не замышляет ли он чего против короля. Зато у нее есть одно существенное преимущество. Она, хоть и будучи дочерью генерал-лейтенанта Лэймии, еще слишком молода, чтобы быть серьезной угрозой (когда Фуруичи это говорил, она насупилась, но ничего не возразила: приходилось смотреть правде в лицо). За ней не будут присматривать так же пристально, как за другими. А кроме того, у нее как у помощницы королевского врача есть доступ ко многим закрытым документам. Архив в королевстве единый, а то, что для нее предназначается только медотдел, кого это волнует?.. Раз попав, куда нужно, она доберется до нужных материалов. — Ламия, я не прошу тебя рисковать собой, — пристально заглядывая ей в лицо, сказал Фуруичи. — Это и правда опасно, совать нос в такое дело. Просто вдруг… если у тебя появится возможность, попробуй что-то узнать. Не знаю, как у вас устроен документооборот и как регистрируются перемещения резидентов, но нас интересует вот что: передвижения демонов из списка в мир людей, их деловые связи. — Это совсем не по моей части, — сказала Ламия. Фуруичи кивнул. — Знаю, но есть такая штука, как таможенно-санитарный контроль. В мире людей практикуется. У вас наверняка тоже. Она удивленно моргнула, начиная улавливать мысль. — Да, и правда, — согласилась девочка. Подняв вверх палец, Фуруичи продолжил: — Так вот, по идее все должно регистрироваться. Таможня, это, конечно, не королевского доктора дело, но доступ-то в такой архив у него есть? Ламия не знала, но подумала, что, пожалуй, должен быть. Статус у Форкаса достаточно высокий, а с его печатью и она, Ламия, могла бы попасть за закрытые двери. — В общем, потихоньку попробуй узнай, только себя не подставляй под удар, — закончил Фуру, содрогаясь от воспоминания о разделенной душе. Шутки шутками, но было очень больно. И страшно. Шутка — это то, что тебе помогает остаться в своем уме, когда тебе вырывают сердце и душу. Пусть он показал себя идиотом, что ж, к нему и так прилипло клише клоуна и извращенца. Парадокс, но именно это порой и помогало сохранить свою человечность. — Хорошо, — кивнула Ламия. Фуруичи этим не удовлетворился и добавил: — Твоя жизнь важнее всего, Ламия. Не хотелось бы видеть тебя на больничной койке с дырой в груди. Ламия насупилась, ощущая, как начинает гореть лицо. Фуруичи ничего не замечал; он просто сказал, что думал, и, похоже, не подразумевал ничего особенного. Ну, более того, что озвучил. — Когда эта заваруха кончится, я тебя угощу вкусняшкой, — улыбнулся он на прощание. — Сходим в то кафе возле станции, которое тебе понравилось, ладно? Ну или куда хочешь. — Да поняла я! Ламия тряхнула головой, прогоняя воспоминание. Пришлось прижать прохладные ладони к горящим щекам. Вот ведь! Кажется, она начинала понимать эту девушку, Куниеду Аой. Когда тебя не воспринимают всерьез, и вообще не воспринимают, как девушку, это трудно. Зато каждое доброе слово будто наполнено особым значением, хотя на самом деле — нет, и все равно оно заставляет сердце биться чаще. Ну ничего, еще немного и она подрастет, станет настоящей красавицей и у нее вырастет все то, на что этот дурак при каждом удобном случае слюнки роняет. И не замечать ее станет невозможно. Юная медсестра показала печать доктора на входе в архив и, сделав лицо кирпичом, соврала не моргнув глазом о цели своего визита. Беспрепятственно проникнув внутрь, девочка отошла подальше, в дебри-лабиринты стеллажей, заполненных свитками, и повертела головой. Везде были понатыканы бестолковые указатели, вроде «пойдешь туда — придешь сюда», «налево пойдешь — ни черта не найдешь». Но у Ламии была припасена карта хранилища, и с ней она, поплутав, нашла таки нужную секцию. Объем материала заставил ее деловито подбочениться и серьезно вздохнуть. Ламия бегала по полкам глазами, пока на наткнулась на табличку с охватом нужных дат. Воровато посмотрев по сторонам, она воспользовалась очень кстати оставленной у стеллажа стремянкой и принялась рыться в свитках.***
Лето уже кончилось, но древняя земля, принадлежавшая некогда царю Соломону, не торопилась остывать. Ранняя осень вполне могла сравняться по жаре с южной Японией. Смурной Химекава, ни капли не довольный тщетностью поисков, обозрел коллекцию добытых со дна морского предметов. Античные амфоры, некоторые, судя по всему — еще с вином внутри. Химе лениво подумал, каково оно на вкус, вино, которому уже тысячи лет? Посуды вообще всякой было много, в том числе и сосудов с маслом, керамических, металлических; в одном оказалась какая-то труха, в другом — римские монеты. Поначалу Химекава приказал Акинори вскрывать всю тару, но потом ему надоело. Оставляя за собой след из черепков от античной посуды, наследник японской корпорации двигался вдоль берега Мертвого моря, где, по его данным, и стоило искать зачарованные кувшины. Мики и Акинори, тоскуя, лежали на горячем песке, прикрывая головы собственной мокрой одеждой. Химекава их не жалел: никаких поблажек, хотя им давали и еду, и воду. Но работали они за десятерых, с двумя перерывами за 12 часов. Хочешь писать? Писай в море. Хочешь пить? Пей оттуда же. Пока перерыв не настанет, никакого питья и отдыха. Минула почти неделя, как началось подобие раскопок. уже тошнило от песка, от зверски соленого моря, нырять в которое было той еще задачкой. Тошнило от солнца и жары, а больше всего — от надменной химекавиной рожи. Но деваться было некуда: личный отдел разработок Химекавы не топтался на месте да изобрел нечто вроде демонического поводка. Никакого заключения контракта, никакой лишней возни. Просто надеваете ошейник на демона и готово. С каждым днем в успех верилось все меньше, но бросать Химекава не хотел. Интуиция подсказывала ему, что стоит проявить упорство. На этом дне полно артефактов. Именно поэтому здесь и можно найти тот-самый-кувшин. Покуда подручные занимались обыском дна (помимо двух незадачливых соломоновцев, в море погружались на батискафе нанятые Химе археологи. Археологам очень хорошо заплатили, поэтому они не верещали по поводу безжалостно уничтоженных сосудов), сам Химекава тоже не терял времени даром. Во-первых, он ежедневно получал доклады о том, что творится в Ишияме. А также о том, что творится в Демонии. Валиас, тот соломоновец-ушлепок, покуда исполнял свои обязанности хорошо. И наконец, Химекава думал над тремя желаниями, которые, по легенде, сможет исполнить джинн. Хотел ли он вечной жизни, о которой мечтает столько людей?.. Химекава не был глупцом и понимал, что даже жизнь со всеми ее прелестями однажды опостылеет ему. Вот если бы можно было попросить у джинна что-то типа переключателя… чтобы устраивать себе что-то вроде криогенного сна, когда надоест, и просыпаться по запрограммированному графику. Однако Химе справедливо полагал, что довольно скоро технологии людского мира и так дойдут до подобного. А если и не дойдут, то он создаст такую технологию. В его распоряжении тонны денег, и он может пригласить лучших ученых для разработки. Власть?.. Да срать он хотел на власть. Единственное место, где имеет смысл за нее бороться, это Ишияма. Конечно, скоро он покинет эту школу и тогда ситуация изменится, но что интересного в том, чтобы по щелчку пальцев получать контроль над всем, на что глаз упадет? Скучища. Пока что он подумывал о торговле между корпорацией и Демонией, но очень смутно, потому как еще не знал, чем именно можно с ними торговать. Нужно выяснить потребности рынка, покупательскую способность, спрогнозировать риски… Про деньги можно вообще не заикаться. Что же ему остается? Ну, если быть конченым прагматиком, как насчет пожелать неуязвимый иммунитет? Никогда не заболеешь. Никогда в жизни больше не чихнешь. Не то чтобы Химе вообще часто болел. Суперспособности. Заманчиво. Что-то из того набора, коим обладают супергерои из американских комиксов. Суперпрочные кости, и невероятное зрение, сила, которой можно крошить камни… постойте-ка, когда работает метка, он и так все это может. Имеет ли смысл… самому стать демоном? Химе по-всякому вертел эту мысль. С рациональной точки зрения, пожалуй, он так и так выиграл бы от превращения. Но он послушал себя и понял, что идея не вызывает в нем однозначного отклика «да, хочу». — Вот проклятье, — выругался Химе себе под нос и пнул кувшин. Солнце заходило. Темнело стремительно. Вот-вот должны появиться соломоновцы. Археологи уже отработали свою смену и свалили. Расплескивая воду и отдуваясь, на берег выползли Мики и Акинори. Химекава лично обдавал их пресной водой из шланга всякий раз, как они возвращались — и ему развлечение, и эти двое не загнутся от ядреной соленой воды. Пошатываясь, они оба доковыляли до берега и свалились в прибой. Химе немного подождал и, приблизившись, тронул голову Акинори носком туфли. — Подъем, целебное обливание. — Ууу, — простонал тот. Он дернулся раз, другой, потом встал на четвереньки и потянул за собой напарницу. Химе отступил и взял в руки шланг, обратив внимание, что Мики прижимает к груди найденный в этом погружении сосуд. Уходить с пляжа Химе не торопился. Вокруг была расставлена охрана, он получил все необходимые разрешения, а где не прошло мытьем, так проканало катаньем, то есть взятками. Закончив с обливаниями, он уселся в свой шезлонг и кивнул своим пленникам на низкий столик, где для них стояла еда и вода. Когда и с перекусом было покончено, соломоновцы принялись докладывать. Мики продемонстрировала хозяину кувшин. Высотой сантиметров тридцать, медная тара, похожая на сплюснутый шар, к которому с одного боку прилепили дудку, имел две тонкие, изящно выгнутые ручки. Узкое горлышко забилось песком. Сам кувшин местами выглядел помятым, он давно потерял всякий блеск и потускнел до трудноопределимого цвета. Химекава не рискнул ковырять песок пальцем и велел вымыть кувшин в пресной воде. Оказалось, пробка сидела в горле кувшина очень глубоко, но Химе все равно разглядел древний рисунок на ней, пусть и изъеденный временем и солью. Более-менее угадывался знак, известный ныне как звезда Давида, а остальная мелочь едва ли поддавалась опознанию. Впрочем, Химе вряд ли бы сумел понять, что это такое. Магическая гексаграмма, а больше он и не хотел знать. — Пентакли, — коротко приказал он своим слугам. Слуги, универсальные ребята из разряда три в одном (повара-помощники-бойцы), быстро расстелили на песке два черных полотна, на которых белыми нитями были вышиты знаки, напоминавшие тот, что красовался на пробке. Химекава подошел к изучению вопроса джиннов на совесть. Видите ли, не будучи обладателем печати Соломона, вы рискуете попасть под горячую руку освобожденному джинну. Чтобы обезопасить себя и окружающих, требовалось две пентаграммы. В одну помещалась тара, а во вторую вставал заклинатель. — Ну что ж, — изрек Химекава и капнул какой-то кислотой на пробку. Пробка зашипела и пошла дымком. Химе быстренько положил кувшин в один пентакль, а во второй встал сам. Через двадцать секунд кислота уничтожила пробку. Последний дымок от нее улетучился. Кувшин слегка качнулся, лежа на боку, сам по себе. У всех присутствующих заложило уши. Эффект был такой, словно в кувшине оказался суперпылесос, который стремительно поглощал воздух, создавая вокруг вакуум, хотя никакого колебания атмосферы никто не почувствовал. Затем кувшин лихо перекатился, с искрами встретился с границей пентакля и вдруг разразился бранью. Брань была явно заковыристая, цветистая, изрыгаемая со знанием дела. Кувшинчик аж накалился от ярости, вот только ни словечка из древнего языка, на котором изъяснялся сидящий внутри демон, никто не понимал. Хотя, может, он ругался на демоническом. Хоть обладатель голоса и сидел, грубо говоря, в жестянке, и все звуки отражались от стенок кувшина, давая смешное гундосое эхо, никто не смеялся. Говорящий на неведомом наречии, в низком и хрипловатом тембре, демон запустил волну мурашек по Химекавиной спине. Мики и Акинори сидели у стола, забыв прожевать то, что набили себе в рот, и таращили глаза, как два краба-близнеца. Наконец обитатель кувшина соизволил покинуть свою тюрьму. Из горлышка показалась струйка зеленого тумана. Струйка становилась все гуще, и вот в пентакле уже парит целое облако. Внутри него пробегали золотые искры и маленькие молнии, покуда он не собрался в фигуру. Фигура уплотнилась, нарастила себе голову, руки и ноги, а после обрела и лицо. Химекава кисло посмотрел на духа, что материализовался перед ним. «Чудесно, — подумал он. — Женщина». Демон, невысокого роста, с длинными волосами, что струились волной вдоль ее тела, облаченного в тунику, посмотрел на Химекаву золотыми глазами. Зрачки у него, то есть у нее, оказались вертикальными. Голову существа венчал золотой ободок. Демоница обнажила в ухмылке острые и длинные, словно вампирьи, клыки, и что-то произнесла. — Великолепно, — отозвался мрачно Химекава. — Но я ни хрена не понял. Женщина склонила голову набок, видимо, анализируя чужеродную речь. После она заметила Мики и Акинори и сказала им что-то. Те ответили вытаращенными глазами. — Со мной говори, — сказал Химекава. Женщина посмотрела на него. Она не знала слов, но уловила тон. Химе вздохнул и сунул себе в ухо переводчик, которым разжился у Огиной жены. Даже если джиннша говорит на демоническом, за тысячелетия даже язык демонов мог претерпеть сильные изменения. Точно такой же переводчик он бросил демонице. Она ловко поймала маленький динамик и вопросительно взглянула на Тэцую. Тот на своем примере показал ей, что делать. «Мне повезет», — подумал Химекава, а сам произнес: — Назови свое имя, джинн, тому, кто освободил тебя. Женщина хищно улыбнулась. — Лерайе. — Ты одна из тех демонов, которых царь Соломон заточил в войне между верхним и нижним царствами? — Так и есть, — пристально рассматривая его, отвечала Лерайе. Это была сколь красивая, столь и демоническая женщина. Ее к нему интерес не означал ничего хорошего. Химе не нравилось ощущать себя добычей. — Лерайе, — обратился он к ней. Демоница дрогнула. Химе улыбнулся. Он не зря перелопатил туеву хучу инфы про вызов демонов и джиннов. Оставаясь в пентакле, они вынуждены подчиняться тому, кто знает их имя. Видно, эта дамочка либо сильно недооценила его, либо после долгого заточения плохо соображала. — Значит ли то, что я снял печать с твоего кувшина, что ты исполнишь три моих желания? Она тихо зашипела, оголяя клыки, похожая на змею. — Так и ессссть. Вот и славно. — Вот тебе мое первое желание.***
Воздух затрещал, пересекаемый вспышками сконцентрированной демонической энергии. Вокруг матриарха Гремори он закружился смерчем, вздымая подол ее платья, играя ее золотыми волосами. Вместе с ним кружилась магия, заставляя ауру трепетать алым маревом. Она не собиралась размениваться на какие-либо еще разговоры, как не собиралась давать наглому пришлецу сказать что-то. Впрочем, тот и не собирался. Но и Хильда не успела предупредить его, что в своем поместье матриарх имеет власть над посторонними. Во многих знатных домах действуют чары, которые придают магии хозяина преимущество и защищают его. Если объяснять очень грубо, то они реагируют на любое пожелание главы семейства и могут выкинуть незваного гостя прочь, уронить на него светильник или ударить дверью. Длинный золотой хлыст ударил в то место, где секунду назад стояли Ога и Хильда. Он дернул ее за собой, но толкнул прочь, чтобы не задело, а сам в два прыжка оказался прямо перед герцогиней. Та шагнула назад и запнулась о ступеньку. Ога не мог ударить ее по лицу, он и сам это знал; поэтому он целился под дых. Удар вышел смазанным, потому что герцогиня отклонилась назад в падении. Но Оге было все равно, он в развороте сделал противнице подсечку. В ответ его оплела золотая змея, которая искрилась магией, но Вельзи безо всякой подсказки шарахнул током. — Аргх! Герцогиня отпрянула, и Ога тоже, чтобы выпутаться из хлыста. В воздухе вспыхнула метка, и прогремел взрыв, но Огу резко дернуло и крепко шваркнуло о кованые перила. Для него самого все выглядело так, словно картинку перед глазами стали быстро перематывать вправо. — Бля! Ух, больно… — Матриарх! Прошу, перестаньте!.. Ога!!! Какое там. До Оги, если он ввязался в драку, не достучишься. Хильда сжала кулаки. Она могла бы остановить Огу силой, но это не гарантирует, что матриарх не всечет им обоим по полной программе. Как же все это плохо, плохо, плохо. Следующий рывок в сторону врага Оге тоже не удался, потому что ступенька под его ногами вела себя странно. Он снова приложился о перила, на сей раз спиной. Что за херня? Бесить начинает. — Вот сволочь, — утираясь, проговорил он и просверлил герцогиню взглядом. Для удара не обязательно оказываться близко к противнику. Над головой матриарха возникла сияющая метка, а вот сработать она не успела: на ее создателя сверху обрушилась разлапистая люстра, плафоны в которой, выделанные из адского хрусталя, изображали головы диких демонов. — Еб же ж твою мать! Метнувшись вбок, Ога ощутил, как мелкие осколки ранят кожу. Над лестницей пронесся хохот герцогини, а в следующий миг пол с потолком поменялись местами, и затылок Тацуми встретился со ступенькой. Не будь с ним Вельзи, лежать ему с проломленной башкой, а так только звон в голове да искры в глазах. Ловко извернувшись, Ога прыгнул и ушел от удара хлыстом. Место, в которое попала плетка, треснуло и пошло дымком. — Ах ты читерша! — завопил Ога, тыча пальцем в герцогиню. — Мах-мах-мах! Дабух! — согласился с ним Вельзи. — Прекратите!!! — накрыл их вопль Хильды, и ненадолго они отвлеклись. — Матриарх, вы понимаете, что вы нападаете на принца?! Герцогиня презрительно изогнула бровь. — Я не тронула юного Вельзевула и пальцем, Хильдегарде. В моем доме нарушитель, и меня не касается, если он контрактор. Пусть знает свое место… Технически, она сказала правду: ведь дралась она с Огой. Хильда скрежетнула зубами. Даже если она ввяжется, то с матриархом ей не справиться. В одиночку. Ну раз так… Ее шпага всегда при ней. Хильда сорвала с груди брошь, которая сверкнула и материализовала рапиру. Один взмах — и подол длинного платья удобно разрезан от низа до середины бедра. Шаг, второй, третий, стук каблуков. Хильда встала с Огой плечом к плечу и наконец посмотрела матриарху в лицо. Взгляд, что прежде заставлял холодный пот бежать по позвоночнику, колени дрожать, а голову — склоняться вниз, был пропитан презрительным удивлением. Да уж, ей удалось внести свою лепту в игре «разозли Гремори». Никто в своем уме не провоцировал ее. Изумрудные глаза даже не сузились, но на их дне горело ледяное пламя, что выудило из памяти Хильды страшные минуты, часы и даже дни, когда она оставалась со своим страхом один на один; когда она должна была убить — или умереть самой; когда чужеродная магия жгла ее, вызывая адскую боль, по чужой же прихоти; когда никто не пришел бы на помощь, даже если б она позвала. Хильда до боли сжала челюсти. Такого больше не повторится. Даже если она вновь останется одна, то она лучше примет свою смерть. — Я не позволю, — твердо произнесла она, глядя матриарху в глаза, — никому, даже вам, навредить моему господину. И его контрактору. Ога же демонстративно поковырялся в ухе. — Ты что-то там говорила про место, старая кошелка? — лицо герцогини едва дрогнуло от сдерживаемого гнева. — Так вот ее место, — он ткнул в Хильду большим пальцем, — рядом с этим мальцом. — Он указал на Вельзи. Вокруг его согнутой в локте руки заискрила магия. — Ну, а мое, — прорычал он, занося руку для удара, — МЕЖДУ НЕЙ И ТОБОЙ, ТУПАЯ ЗМЕЮКА! БАБАХ! Герцогине пришлось отступить. Лестница, исходя каменной крошкой, большей своей частью осыпалась. Хильда только брови подняла. Если бы Ога хотел, он бы снес весь флигель. — Никчемный мерзавец! Золотая змея ужом прочертила пространство, но хлестнула вхолостую. Ога подпрыгнул, вспыхнула метка, и прогремел второй взрыв. Герцогиню отшвырнуло прочь, а там ее уже встречала Хильда. — Ты не посме… — начала матриарх. Свистнула рапира. Золотой хлыст, раскромсанный на мелкие обрывки, еще оседал в воздухе, когда сверху с новым ударом обрушился Ога. Герцогиня выбросила руку, чтобы схватить Хильду за волосы, но та пригнулась и сделала укол рапирой. Герцогиня Гремори ушла поворотом от обоих атак и тут оказалось, что хлыст был не единственным ее оружием. Хильда не смогла бы облечь в слова, зачем она так глупо сражается с матриархом дома Гремори. Но она знала, что ей это нужно. Чтобы понять, где ее настоящий предел, а не та граница, что для нее очертила женщина, которая звалась ее матерью. Чтобы обрести уверенность твердо стоять на ногах и говорить за себя, а не только покорно кивать в ответ. Сейчас, делая выпады шпагой, она уничтожала и ту часть себя, которая выучила свою беспомощность, как азбуку. Ога точно знал, зачем дерется он. Во-первых, он ловил от этого кайф. Кроме Куниеды, ему еще не попадалось сильных противников-женщин. Во-вторых, дамочка перед ним явно не понимала слов, а потому требовалось вколотить в нее немного здравого смысла. И в-третьих, она выводит его из себя. Со своими детьми не играют в шахматную партию — и вообще, ими не играют. Ога ударил в пол, и по мрамору со звуком пушечного выстрела пробежала большая трещина. Но в последний момент она вильнула: ведь пол, как и все в доме, подчинялся воле матриарха. Сама герцогиня вмиг очутилась у контрактора принца за спиной и замахнулась. В руке у нее блеснула герцогская корона. Ога только успел обернуться, но тут подоспела Хильда. Один точный взмах шпаги, и цепь, на которую крепилась корона, захлестнулась вокруг клинка. Хильда дернула на себя что было силы. Огу тем временем бросило через окно наружу. Со звоном стекла он вывалился на клумбу под стеной. Герцогиня не растерялась и ударила Хильду по лицу, а потом добавила и в живот. — Гха! Золотая цепь распустилась, и герцогиня вернула себе оружие. Хильда увидела замах, но поняла, что не успевает: золотая корона своей кромкой встретится с ее виском раньше, чем она заблокирует ее. «Все же, — поймала себя на мысли демоническая горничная, — я не могу по-настоящему ударить ее». Этого и не потребовалось. Часть стены вместе с окном и одной створкой дверей разлетелись на куски, многие из которых пролетели в опасной близости. Золотая корона неслась навстречу хильдиной голове. А затем Хильду ослепила вспышка. Гигантская молния прочертила зал и прошила герцогиню насквозь. Та вскрикнула и потеряла равновесие. Золотая корона мазнула Хильду по макушке. Герцогиня яростно развернулась, чтобы контратаковать наглеца. Взметнулись ее волосы и платье, мелькнули сверкающие глаза, а корона описала в воздухе полудугу. Ога не заставлял себя ждать в драке. В один мощный прыжок он приблизился к противнице. — А вот и твое место! — ухмыляясь лучшей из набора своих хищных ухмылок, провозгласил он и обрушил на герцогиню щедрую порцию их с Вельзи силушки. Однако та не то чтобы не дрогнула, но устояла: для защиты она воспользовалась герцогской короной. Герцогиня до крови прикусила губу, ее волосы разметались в беспорядке, руки брызнули кровью от множества порезов, а ноги вошли в пол по лодыжку. От них во все стороны зазмеились ломаные трещины. Красивое ее платье знатно подпалило, и от всей ее фигуры пошел пар — ну или дымок. С другой стороны ей в спину смотрел клинок Хильды, поэтому она не успела уйти от атаки. — Очень недурно, — произнесла она с ухмылкой. — Но что же вам это дает? Ога потряс запястьем, избавляясь от мелкого сора. — Так и не дошло? — отозвался он. — Повторю для альтернативно одаренных. Хильда остается с Вельзи, а вы сворачиваете свадебную лавочку и больше не отсвечиваете. Герцогиня ухмыльнулась еще шире. — Не получится. Для начала, юноша, ты имеешь представление о помолвке знатных демонов? — Нахрен надо. — Я так и думала. Позволь растолковать, что происходит. По достижению определенного возраста, дочери нашей семьи заключают брачный договор с кем-то из других знатных родов ада. Это древняя и непрерывная традиция, и не тебе ее прерывать. На Огу ее речь не произвела ни малейшего впечатления. Чхать он хотел на традиции. — Значит, мне, — упрямо заявил он. Хильда молчала. Герцогиня продолжила: — Договор уже заключен и он не имеет обратной силы. Возможен лишь один исход: бракоразводный процесс, но в нашем обществе он не одобряется и чреват серьезными материальными и репутационными потерями. Я такого не потерплю и не позволю. Хильда моя дочь, и я выбрала для нее лучшую партию. «Твоя дочь, да, — начиная закипать, подумал Ога. — Так с какого ли рожна ты с ней обращаешься как со своей собственностью?». — Не думаешь ли ты, — с издевкой закончила герцогиня, — что ты лучше одного из принцев ада? Она издала глумливый смешок. — Чевоо? — отозвался Ога; на лбу у него вздулась жилка. — Ты глаза-то разуй, матрешка. Вашими принцами я пол подотру, потому что я — бог! Обескураженная, герцогиня нахмурилась. То ли интеллект собеседника не был способен осилить всю смысловую палитру сказанного, то ли он сейчас простебал ее в ответ. Ну или его действительно бесит, что его сравнивают с аристократией Демонии. Хильда качнула клинком. — Матриарх, — сказала она, — вы забыли упомянуть, что начальным договором подразумевается конкурсный отбор претендентов. Герцогиня поджала губы. Хильда никогда не смела сказать ей слова поперек, а тут гляди-ка, объявился какой-то нахальный смертный, без статуса и без мозгов, и девчонку как будто подменили. Она потратила годы, чтобы взрастить идеальную наследницу Гремори, а этот смертный!.. — Че? — не врубился «этот смертный». — Какой еще конкурс? Только без волейбола, ладно? — Отбор, — неохотно пояснила герцогиня. — Желающие взять в жены девушку подают заявки после объявления невесты. После они соревнуются друг с другом за право быть ее женихом. В разработке испытаний участвует семья девушки и несколько знатных родов Демонии. «Пиздец, — подумал Ога, — это что, такой вид спорта?». — Объясняю доступно. Расторгнуть все эти сложные договоренности не представляется возможным. Я же сказала, что не допущу падения нашей репутации. Мы можем продолжить нашу схватку, но она ни к чему не приведет. Так что убирайся, откуда пришел. Ога молчал, мрачно глядя на нее. Герцогиня же еще не закончила. Ее глаза коварно сверкнули. — И в конце концов, я все еще могу подать на тебя, контрактор, в демонический суд за вторжение в частную собственность и нападение на меня. У меня прекрасные адвокаты. Тебе голову с плеч снимут в считанные недели. Она победоносно ухмыльнулась, любуясь растерянностью на лице оппонента. — А если тебя что-то не устраивает, я позволю тебе вступить в состязание. Победишь — тогда будь по-твоему.