Третий закон

21 декабря 2012 года, Эдинбург, время по Гринвичу — 2:14

      Мистера Кенмора разбудил протяжный вой сирен, волна за волной прокатывавшийся по городу. Не понимая, что происходит, он немедленно включил телевизор, где в этот момент должны были непрерывно транслировать сообщение об опасности.       Предположение оправдалось: на экране был виден только огромный мигающий жёлтый знак «опасность вулканического извержения», а диктор максимально чётко зачитывал текст, который, видимо, был записан заранее на всякий случай:        — Внимание! Произошло извержение мегавулкана! Вы находитесь в зоне поражения! Возьмите с собой удостоверение личности, еду и медикаменты, затем немедленно покиньте город! Подробности сообщат сотрудники службы спасения.       После трёхсекундной паузы запись повторилась. Спешно одевшись и захватив с собой всё, что требовал диктор, а заодно и бумаги с результатами исследований, мистер Кенмор выскочил на улицу, на ходу надевая кепку и застёгивая пальто.       Многие жильцы уже были на улице, а поднятые по тревоге работники экстренных служб — от солдат и спасателей до обычных пожарных, вели население к ближайшим убежищам, построенным, по слухам, на случай ядерной войны. Однако никто из присутствующих, в том числе и мистер Кенмор, понятия не имел, где произошло извержение, какова его зона поражения и сколько времени придётся пробыть под землёй.       На его счастье, массовой паники не возникло: жители Эдинбурга организованно быстрым шагом, а иногда и бегом направлялись в убежище, следуя маршруту. Спустившись по лестнице вместе с ними, мистер Кенмор оказался в довольно просторном подземном бункере с голыми бетонными стенами, тусклым освещением и ровным каменным полом. Всюду, куда хватало глаз, уже собрались люди. Одни переговаривались, гадая, что могло случиться, другие испугано озирались по сторонам и с тревогой смотрели на потолок и стены, не уверенные, что их будет достаточно, третьи, к которым относился и Уильям Кенмор, дремали, с головой погружённые в собственные мысли. Несколько матерей с младенцами безуспешно пытались успокоить детей, однако младенческий плач был слышен практически в любом уголке подземного бункера. Прибывающие в убежище люди теснили остальных вглубь подземелья, пока наконец убежище не заполнилось до отказа, и спасатели, неизменно стоявшие у входа, не заперли плотные металлические двери.        — А что будет с остальными? Как им быть? — раздались вопросы к представителям экстренных служб.        — Их вывезут из города на общественном транспорте, — сообщил один из спасателей, доставая рупор. Необходимо было разъяснить ситуацию.        — Внимание всем! Меньше часа назад произошло извержение мегавулкана Йеллоустоун в Северной Америке, волна огня и пепла уже накрыла всё Западное побережье, добралась до Восточного, и если плотность этого облака будет снижаться с той же скоростью, пересечёт Атлантику и накроет нас тоже. Нахождение на поверхности сейчас смертельно опасно, так что сидим здесь и ждём сигнала. Припасов хватит на достаточное время, чтобы наиболее опасные последствия извержения обошли нас стороной. Располагайтесь!        — Не понял, — прозвучал чей-то удивлённый комментарий прямо за спиной мистера Кенмора. Обернувшись, он увидел знакомого студента-вулканолога с выпускного курса.        — А что здесь не так? — спросил старший лектор.        — Текст этого пояснения составлял какой-то неграмотный чиновник, — объяснил студент, — при извержении Йеллоустоуна огонь и пепел идут волнами только в самом начале, потом пепел оседает, и дальше Нью-Йорка он не должен распространиться.        — То есть, получается, мы на самом деле в безопасности?        — Вроде того, если это нормальное извержение мегавулкана. Посидим тут пару часов, и всех выпустят. Правда, на большие урожаи и ясные дни лучше в ближайшую пару лет не рассчитывать.       Вулканолог оказался прав лишь частично: спустя четыре часа спасатель объявил, что опасность миновала, и открыл двери. Однако, выбравшись на поверхность, Уильям Кенмор был не на шутку удивлён.       Едва ли небо затянутое вулканическим пеплом и урбанистический пейзаж, покрытый метровым слоем сажи вкупе с потоками лавы, угрожающе тлеющими на горизонте, вызвал бы большее удивление, чем картина, открывшаяся перед мистером Кенмором. Всё осталось по-прежнему, словно никакого извержения не было. Старший лектор не чувствовал загрязнения воздуха, а предрассветное небо ничем не отличалось от вчерашнего.        — Это что, запоздалая первоапрельская шутка? — Сразу раздался вопрос кого-то из толпы.        — Ничего ведь не изменилось! — поддержали его горожане.        — Так себе розыгрыш!        — А я думал, только самые отбитые ждали сегодня конца света…       Новость о том, что Эдинбург остался прежним, распространилась подобно пожару, и остальные жители покидали убежище воркотнёй, ропотом, а иногда и многоэтажной руганью. Им попытались объяснить, что все подробности извержения сообщат в новостях, но слова сотрудников экстренных служб неизбежно потонули в потоке всеобщего недовольства, если бы не рупоры.       Один плюс, впрочем, был: практически всё в городе прекратило работу, в том числе Эдинбургский университет: все пятничные и субботние занятия оттенили, расставив их в последнюю учебную неделю на самые разные дни. Мистер Кенмор узнал это утром из официальной новости на сайте университета, когда, придя домой и, не видя смысла пытаться наверстать упущенное время сна, сразу включил компьютер и заглянул в ленту новостей, пытаясь понять, что произошло. Не отыскав никаких сообщений об извержении Йеллоустоунского мегавулкана, кроме явно недостоверных публикаций, где говорилось, что всё живое в Северной Америке погибло, а все последствия взрыва просто исчезли. Решив, что происходящее было не более чем дорогостоящим розыгрышем, учёный устало повалился на кровать и вскоре погрузился в глубокий сон…       Проснулся он около полудня и, догадываясь, что столовые и продуктовые магазины сегодня работать не будут, заглянул в холодильник. Обед предстоял довольно скромный: мясные консервы, перемешанные с жареной картошкой, немного перца, чеснока, зелёный лук, и соль на вкус. То же самое блюдо должно было стать ужином.       Подкрепившись, мистер Кенмор решил на всякий случай позвонить родителям: они в это время путешествовали по Северной Америке, точнее, на остров Ньюфаундленд, хотели лично прогуляться по реконструированному посёлку викингов на его северной оконечности.       И отец, и мать Уилла были довольно пожилыми людьми, прежде проработавшими больше двадцати лет в Эдинбургском университете на административных должностях: это частично облегчило трудоустройство их отпрыску. Выйдя на пенсию и получая довольно неплохие деньги, они решили потратить свои накопления, чтобы повидать мир. Их тур по самым разным местам планеты продолжался уже полтора месяца — в последний раз сын виделся с родителями у входа в аэропорт, а всё общение вполне закономерно проходило только через телефонную трубку.        — Алё, это Аарон Кенмор? — спросил нейробиолог, набрав знакомый номер.        — Собственной персоной, — бодро ответил чуть хрипловатый мужской голос, — добрый день, Уилл. Ты что, звонишь мне с лекции?       Уилл ничуть не удивился: его отец всегда был очень хорош в запоминании и составлении расписаний, чем он и занимался большую часть времени в университете: проставлял занятия для математического факультета. Он до сих пор следил за графиком работы сына.        — В том-то и дело, что занятий сегодня нет, — неожиданно заявил старший лектор, — нас разбудили посреди ночи, продержали четыре часа в подземном убежище, пугая извержением супервулкана, а затем просто выпустили обратно. У вас что-нибудь произошло?        — С нами всё в порядке, хотя нас тоже прятали в убежище. Никто не пострадал, всё осталось прежним, но в столице никак не могут связаться с половиной городов. Они уже послали самолёт узнать, что случилось, вернётся только через три часа.        — Как-то это уже не очень похоже на розыгрыш, — прокомментировал ситуацию Кенмор-младший, — может, просто связь сбоит?        — Так или иначе, мы узнаем всё уже вечером, с выпуском новостей, — подытожил Аарон, — настолько масштабное событие просто не могло пройти мимо внимания репортёров, даже если это был розыгрыш стоимостью в пару миллиардов долларов.       Включив новости в 6 вечера, мистер Кенмор сразу понял: случилось что-то ужасное. Ведущие были одеты в строгие чёрные, без единого светлого пятнышка, костюмы, а свет в студии — слегка приглушён. Это означало, что в стране был объявлен национальный траур.        — Сегодня в выпуске: катаклизм Йеллоустоуна: непредвиденное извержение супервулкана привело к многомиллионным жертвам и опустошению огромной территории. ООН собирается на экстренное совещание для организации гуманитарной помощи. Финансисты всего мира обеспокоены: как изменится мировая экономика без доллара?..       Остальное превью прошло для мистера Кенмора фоном. На несколько секунд старший лектор впал в ступор — сообщение о невероятном по своим масштабам извержении оказалось не чьей-то шуткой, а ужасной правдой. Постепенно придя в себя, учёный сконцентрировался на передаче, где диктор уже перешёл к первой новости.        — Шестнадцать часов назад произошёл взрыв Йеллоустоунского супервулкана. Пепел накрыл территорию площадью более 4 с половиной миллионов квадратных миль, всё живое, находившееся на поверхности, погибло. По придварительным подсчётам, число жертв приближается к трёмстам миллионам человек, а Соединённые Штаты Америки и Канада были практически полностью уничтожены во время извержения. В память о погибших от катаклизма королева объявила трёхдневный национальный траур.       На экране под картой, где огромный кроваво-красный круг обозначал зону поражения, одна за другой появлялись числа, которые называл диктор — мрачная статистика катаклизма. Каприз природы, за считанные часы стёрший с лица земли несколько цивилизаций.       Между тем репортаж перешёл в центр вулканологии, где слегка напуганный учёный объяснял корреспонденту, что произошло:        — Магмовый… пузырь, копившийся под вулканом сотни тысяч лет, пробил кору и выпустил в атмосферу огромные облака вулканического пепла, — дальше кадр слегка дёрнулся, словно монтажёр вырезал небольшой кусок, — это облако равномерно распространялось во все стороны, покрывая пеплом всё, что было на поверхности. Оно должно было рассеяться, так и не коснувшись стран по ту сторону океана, а остатки этого пепла заволокли бы небо на несколько месяцев или лет, но этого не произошло: преодолев около 2-3 тысяч километров, пепел полностью осел на территории, уже попавшей в зону поражения. Мы сейчас работаем над этим вопросом.        — Чёрт! — выругался мистер Кенмор, не в силах сдержать эмоций. Официальная новостная служба точно не стала бы шутить про событие с многомиллионными жертвами, а это значило, что у подобного доклада было всего три объяснения: либо интервью записали ни свет ни заря, и сотрудники лаборатории просто не успели изучить явление, либо данные лаборатории неверны, либо извержение на самом деле случилось, и случилось вопреки законам физики. Старший лектор искренне надеялся, что правдой окажутся либо первый, либо второй варианты, потому как в противном случае в сфере вулканологии воцарится полнейший бардак, а журналисты, гоняющиеся за сенсациями, не дадут учёным ни минуты покоя. Утешало лишь то, что извержение не должно было погубить результаты научных исследований и культурное наследие пострадавших стран, а это давало надежду на возрождение стран, сохранность этих ценностей была важнее всего.       Старший лектор всегда с почтением относился к научным знаниям, которое люди по крупицам собирали в течение тысячелетий, небезосновательно считая науку величайшим достижением цивилизации.       «А человек… человек — явление преходящее, — мистер Кенмор сам не заметил, как начал рассуждать о бытии с чисто философской точки зрения, — рано или поздно каждому придётся встретиться со смертью. Каждую минуту сто человек расстаются с жизнью, и в том, что среди этой сотни окажусь я сам или кто-нибудь знакомый, нет ничего сверхъестественного.»       Впрочем, сказать, что ему была безразлична судьба погибших, было бы ошибкой, эти мысли были скорее попыткой убедить себя, что всё случившееся в порядке вещей.       Порой, чтобы сделать прыжок вперёд, необходимо оставить часть знаний, накопленных за время жизни, позади. Какой бы совершенной ни была научная концепция, всегда найдётся что-нибудь, что не будет вписываться в её рамки. Эту аномалию можно попытаться объяснить, руководствуясь уже сформированной картиной, можно отрицать, притвориться, будто этого никогда не существовало, но все эти пути так или иначе ведут в тупик, будут лишь временным пристанищем для косного и консервативного разума. Двигаться дальше по пути прогресса получится, лишь приняв событие, не вписывающееся в картину мира, изучив его наравне с остальными и сформировав новую концепцию, однако для этого необходимо обладать мудростью и смелостью, которая есть далеко не у каждого. Мистер Кенмор давно убедил себя, что это не про него, и что за время его научной карьеры никаких переворотов не произойдёт, и сейчас он пытался укрыться от этой истины за маской равнодушия. Однако в этот миг в душе Уилла словно само собой появилось ощущение пустоты и скорби о погибших, словно он сам сгорел в этот день.       Оставшийся вечер всё шло из рук вон плохо: мысли были только о катаклизме, постигшем планету, и уйти от них, погрузившись с головой в работу, не получилось. Даже сон не помог: рациональная часть нейробиолога, разбуженная этой новостью, словно решила отработать за день долгие месяцы, если не годы, своего долгого бездействия, и погрузившийся в мысли Уильям Кенмор даже не заметил, как до самого рассвета раз за разом прокручивал в голове всю известную информацию о Катаклизме, пытаясь осознать, что именно произошло, и как мир будет жить дальше.       Выходные принесли ещё больше новостей, и в понедельник университет бурлил от пересказов слухов и открытий. Ни в одном не существовало места, где можно было бы побыть в тишине. Журналисты осаждали кафедру геофизики, пытаясь взять аудиенцию у профессора Райбека, чьё высказывание о мегавулкане уже успели наречь пророческим, однако чаще всего получали только вежливые извинения лаборанта, раз за разом деревянным голосом повторявшего одну и ту же фразу: «мистер Райбек сегодня не преподаёт».        — Доброе утро, Уилл, — поприветствовал коллегу Даррен, также взявший в привычку есть на рабочем месте во время обеденного перерыва, — слыхал, кого нашли в районе извержения?        — Инопланетян? — скептически спросил мистер Кенмор, вынимая из портфеля собственный обед.        — Вроде того, — лаборант кивнул, — но они не прилетели, похоже, а из-под земли вылезли в районе Британской Колумбии и Джорджии. Сначала их заметила аэрофотосъёмка, тогда ещё не очень поверили, потом сведения подкрепили отчёты спасателей, фотографии и рассказы беженцев.        — Как-то рановато морлоки выползли, — пошутил нейробиолог, — вроде 800 тысяч лет ещё не прошло. А где, тогда, спрашивается, элои?        — Думал, тебя это хоть немного удивит, — разочарованно прокомментировал Даррен, — правда, на морлоков эти существа не очень похожи. Проверь сообщения, скинул тебе пару фотографий и короткое видео.       Сообщение Даррена еле слышно «булькнуло» спустя пару секунд. К сообщению были прикреплены четыре фотографии, которые, к слову, были сделаны на довольно хорошую камеру, нейробиолог увидел гуманоида с довольно крепким телосложением, широким лбом, длинными относительно остального тела руками и бледно-серой кожей. Волос почти не было, брови над бледными глазами отсутствовали вовсе, да и сами черты лица отдалённо напоминали человеческие, как если бы его обладатель эволюционировал из совершенно другой ветки приматов. В районе подбородка находились какие-то странные наросты, а в сложных, изобилующих изгибами и углами, структурах из хрящей сбоку от головы с трудом угадывалось что-то отдалённо напоминающее уши. Существо было одето в нечто вроде экзоскелета с накинутым поверх него сюрко, однако никаких скафандров или респираторов никто из них не носил. Фотографии, несмотря на своё довольно высокое качество, запечатлели просто стоящих или идущих куда-то «пришельцев», а вот на коротком тридцатисекундном видео какой-то беженец заснял примерно с шестидесяти ярдов, как один из «инопланетян» перетаскивал куда-то металлический ящик, останавливается, чтобы перекинуться парой слов с кем-то из своего вида, а затем скрывается за горизонтом.        — Если ты скажешь, что эти дышащие азотно-кислородной смесью гуманоиды, нормально чувствующие себя в нашем климате, летают на огромных металлических тарелках и вдобавок знают английский, Генсек ООН сможет ответственно заявить, что мы всем скопом попали в космооперу, — подытожил «экспертизу» мистер Кенмор. — А я после всего, что случилось за последние пару дней, не удивлюсь, даже если где-нибудь в Африке или Азии вдруг объявится королевство эльфов.        — Их летательных аппаратов никто не видел, — успокоил его МакРиди, — а общаются они такой тарабарщиной, что никакой переводчик не поймёт. Есть где-то десяток записей их речи, знакомый лингвист прослушал, сказал следующее: «ни с чем подобным не сталкивался, но все признаки языка у этой белиберды в наличии».        — Есть ещё что-нибудь интересное по этим гуманоидам? — спросил нейробиолог, доедая второй бутерброд, — что они вообще делают на поверхности?        — В целом, довольно мирные. Появились на следующий день после извержения, прокопав себе дорогу наверх. Строят какие-то здания неподалёку от своих убежищ как у себя дома, патрулируют территорию на каких-то гусеничных вездеходах, которые не глохнут и в вулканический пепел не проваливаются. И ещё гуманоиды вытаскивают людей из-под завалов, но практически никак не контактируют с беженцами и не позволяют им подходить к своим вещам. Им, кстати, уже название придумали: зета-пришельцы, по кодовому названию проекта контакта.        — Догадываюсь, что ООН уже настоятельно рекомендовала беженцам избегать контактов с этими «зетами» — предположил мистер Кенмор, рассматривая фотографию, — какие-то длинные у них кости получаются, наверное, привыкли к гравитации повыше. Я почти уверен, что они не с Земли.        — А откуда тогда? С Марса? — вопросил Даррен, — я, кстати, ещё кое-что нарыл, насчёт их роста: восемь с половиной футов.        — Высокие дяденьки, — старший лектор присвистнул, — но у меня такое чувство, что пока мы будем общаться с ними пластинками «Вояджера».        — В смысле, музыкой и формулами? — уточнил лаборант, — любопытно, что из этого получится, вопрос, как им передать послание.        — А чего в этом может быть сложного? Недоумённо спросил нейробиолог, — сбросить с самолёта около стройки и готово, ну, вручную передать.        — В том-то и проблема, что просто так сбросить или передать не выйдет, — осадил прямоту товарища Даррен, — я рассказал тебе почти всё, что мы знаем про этих зетов, даже простая передача предмета превращается в прогулку по минному полю. Что если они закрыли воздушное пространство над своими постройками? Что если вещи, сброшенные с самолёта, они примут за бомбу? Что если у них подарки передают не из рук в руки, а каким-нибудь другим хитроумным способом?        — По крайней мере, они разумны, а в основе любого разума лежит прагматизм, — остановил полёт фантазии лаборанта мистер Кенмор, — самые сумасшедшие варианты уже можно отметать. В конце концов, мы можем снять на камеру, как эти существа передают друг другу вещи, а потом повторить. Однако сильно проще задача не станет, согласен. Резко переключаться на актуальную тему я не планирую, всё равно пока один из этих зетов добровольно не залезет в МРТ, писать будет не о чем.        — Почему бы и нет? — Даррен пожал плечами, — кто-то всё-таки должен заниматься нормальной наукой посреди всего этого хаоса.       День прошёл без приключений, если не считать дополнительных занятий, однако едва мистер Кенмор отчитал последнюю лекцию, как ему позвонил заведующий кафедрой и потребовал срочно явиться в его кабинет. Вызывали кого-то подобным образом редко, и на аудиенции можно было ждать всего, что угодно: выговор, благодарность, лишение премиальных, поздравление с важным событием, но чаще всего зав. кафедры требовал преподавателя к себе, чтобы разобраться в непонятной ситуации или исправить бюрократическую ошибку.       Заведующий кафедры нейробиологии полный профессор Риз слыл человеком с тяжёлым характером. Говорили, что он утратил всякую связь с биологией и был больше чиновником, чем учёным. Сам он уже давно ничего не писал, а норматив выпускаемых статей заведующий выполнял благодаря тому, что становился научным руководителем почти каждого студента, решившего сделать статью по нейробиологии, а на занятиях практически без изменений копировал курс из составленной им же десять лет назад методички. Конечно, по вопросам, связанных с бумажной работой и донесением до исполнителей указаний сверху Ризу не было равных, однако его научная концепция осталась где-то в конце девяностых.        — Войдите, — раздался слегка раздражённый голос сразу как только Уильям Кенмор Кенмор осторожно постучал в дверь.       Профессор Риз ждал посетителя, развалившись в дорогом кресле и лениво пробегая глазами по очередному заявлению. Довольно простой стул для посетителей, лишённый каких-либо декоративных элементов, при этом сильно контрастировал с широким письменным столом, где красовались дорогие канцелярские приборы и стопка наиболее выдающихся работ нынешнего заведующего кафедры. Шкафы по бокам хоть и были забиты книгами, судя по всему, довольно долго оставались закрыты, в то время как другой шкаф, где хранились личные дела, курсовые и внутренняя деловая переписка, сразу бросался в глаза отполированными до блеска медными ручками.        — Вызывали, сэр? — спокойным голосом спросил старший лектор. В разговорах с Ризом лучше было избегать лишних эмоций, говорить как можно яснее и по делу, чтобы случайно не нарваться на неприятности.        — Садитесь, мистер Кенмор. Сегодня на кафедру пришли бланки заявок на участие в проекте «Зета», — кратко сообщил заведующий кафедры, — весь персонал их заполнил, кроме вас.        — Я не получал никакого бланка, сэр, — ровным голосом ответил Уилл.        — Потому что вы едите на кафедре, а не в столовой, как все нормальные люди, — пояснил начальник, передавая бумагу, — вот вам бланк, чтобы завтра в восемь ноль-ноль он был у меня на столе в заполненном виде.        — Сделаю, сэр, — старший лектор был лаконичен.        — Вы ведь понимаете, что если бы не ваша специализация на ноотропах и не рекомендации ваших родителей, вам вряд ли бы дали возможность работать в одном из самых престижных университетов Великобритании, тем более в таком возрасте, — напомнил профессор Риз своему подопечному. — На вашем месте я бы воспользовался шансом изучить этих инопланетян и выпустить что-нибудь сенсационное, чтобы столь стремительная карьера не выглядела слишком… подозрительно.       На обратном пути мистер Кенмор позвонил родителям, спросил, как у них идут дела, и много ли людей выжило после Катаклизма — именно так загадочное Йеллоустоунское извержение нарекли в СМИ. Узнал также, что местная газета, пользующаяся сомнительной репутацией, напечатала странную статью, где утверждала, будто бы этот самый Катаклизм был подстроен зетами.        — Может быть всё что угодно, — прокомментировал эту публикацию Уилл, — пока мы знаем о зетах слишком мало и можем говорить только о корреляции.        — Главное, чтобы подобная подозрительность не превратилась в тренд, — подтвердила мать его слова, — иначе войны нам не избежать.        — Кстати, какая у вас следующая остановка после Ньюфаундленда?        — Планировали посетить Бостон, но сейчас, похоже, придётся менять курс. Скорее всего, отправимся в Перу, посмотрим на памятники цивилизации инков.        — Надеюсь, хотя бы там никаких инопланетян не обнаружат, — пошутил отец, беря трубку.        — Вроде и не должны, если только эти зеты не просеяли решетом земную кору и не накопали туннелей под всей планетой, — добавил Уилл.       Вернувшись домой, мистер Кенмор обнаружил, что бланк содержал около полусотни вопросов, причём большинство из них было связано не с наукой, а с репутацией респондента. Необходимо было вписать в специальную таблицу всех близких родственников с датами рождения и степенью родства, указать, употребляет ли опрашиваемый алкоголь или наркотики, был ли когда-нибудь судим, есть ли у него семья, каких политических взглядов придерживается, поддерживает ли национальные и иные меньшинства, верит ли в Бога, а если да, то в какого, обладает ли лицензией на ношение оружия и так далее. Оформляя этот список, нейробиолог наткнулся всего на одиннадцать вопросов, которые были хоть как-то связаны с наукой. Требовались ещё отпечатки пальцев и фотография, однако всё это персонал университета заботливо приложил к документу.        — Чувствую себя так, словно оформляю визу, — прокомментировал бланк мистер Кенмор. Впрочем, несмотря на абсурдность самой анкеты, на все вопросы он ответил честно.       На следующий день шум вокруг обнаружения пришельцев слегка утих, и рабочий день старшего лектора прошёл как обычно, если не считать дополнительных занятий, пропущенных в субботу, и оравы студентов с курсовыми, которые вновь отобрали пальму первенства по количеству посетителей кафедр…