Цветы плачут, когда небо кровоточит

Пока над пристанью лотоса цвёл всеми цветами радуги огонь, в другом месте пили лёгкий чай из лепестков магнолии и не знали о пришедшей в чужой дом беде. Легко начался и закончился день, полный таинственной тоски по неизвестному. В саду, загоревшим золотыми и серебряными цветами, не было ни печали, ни радости, только пресная скука. И бледный бутон, ещё не раскрывший свои лепестки, только больше добавлял воды в эту тихую неподвижную скуку. Роса скапливалась на листьях, на трещинах в чужой защите и легко проливалась на женскую руку, окропляя её. Забирая жизнь у одного цветка, вода дарила её другим — более прекрасным, стойким, распустившими свои нежные лепестки и не стесняющими их демонстривать. Но их корни крепко держались за кости, сдавливая их в злой радости и медленно отдавали свой ядовитый сок в кровь. Цзинь Ксиолан держала руку возле сердца, ощущая непривычную тяжесть в груди. Словно вся вода мира навалилась на неё, мешая рёбрам разойтись, впустить в лёгкие воздух. Предчувствие неприятностей только накалялось, а ведь ещё не всё звёзды зажглись на небе. Долго оставаться здесь не хотелось, было горько прогуливаться возле этих цветов, что росли в земле, а не в её теле. Сегодня женщина заметила на своем теле новые зелёные ростки, которые обещали оплести её грудную клетку в недалёком будущем. Когда-то возможно это показалось ей прекрасной картиной, достойной висеть в личном кабинете императора. Но красоты не было. Не было и любви, только тусклое ожидание чего-то плохого, неясного. Столь бледного, как и сорванный бутон, который ждала одна судьба — быть выкинутым и задохнуться в грязи, что ещё недавно питала его стебель. Из покоев виднелось дымчато-лиловое небо, а на горизонте не потух закат, горевший так ярко, что ей захотелось сделаться таких цветов. Окраситься в лиловый, красно-огненный и черный. Сжечь золотой, стать царицей небесного светила и смотреть на этот закат вечно. Далекие мечты позволили ей забыться в созерцании. Сколько раз она забывала остановиться, замедлить эту реку жизни и немного постоять? Неужели вся её жизнь протекала в таком темпе, кроме детства. Казалось, именно так. Цзинь Ксиалонг рассеяно погладила взбугрившую кожу под рукавами. Хотелось постоять ещё немного, увидеть как заснёт вечное солнце и зажгутся первые звезды-глазки. Но спустя час все было по прежнему. Тот же закат, чьи кровавые тона уже не внушали восторга. В комнате повис серый дым от зажженных ароматных свеч, он стелился по потолку облаками, но казалось, что он обжигал женщину. И пламя свеч превратилось в голодный пожар, который жадно лизал дерево пристани, не боясь воды и стали. Страшная тайна необычного заката взорвалась внутри с оглушительным грохотом. Не предусмотрела, забылась, закружилась в карусели из тревог за орден и сына. Совсем забыла про причину цветков и пожирающего их зверя. Да, сейчас, Цишань Вэнь в лице бессменного Владыки представлял собой пожирающего любовь. Чудовище из легенды, вырывающее цветы из тел людей и уничтожая любые проблески чувств. Истекая кровью, жертвы не могли понять ничего — монстр вырывал с цветами все остальное. Понятие добра и зла исчезало, оставалась только невнятная пустота там где были корни. Столкнув на пол серебряную вазу, Ксиолан судорожно втянула воздух в себя. Звон привел слуг, что вились вокруг неё как мухи, мешая сосредоточиться. Нужно собрать людей, отправиться на помощь юньмэнцам. И причина есть в лице невесты Цзысюаня. То что она явно не из-за волнения о судьбе сына отдает приказ собрать отряд адептов и адепто ок, было забыто. Не важно, звон упавшего серебра ещё тревожил слух, даже когда она столкнулась с мужем. — Дорогая, ты уезжаешь? Маслянистые глаза сверкали тем самым ядовитым блеском. В голове возникла ассоциация с беленой. Беленовые глаза. Её бестолковый муж выглядел так словно вот-вот заплачет от радости, сдерживая свои эмоции под сладкой улыбкой. Он не протянул к ней руки, оставаясь в трёх шагах. Примчался мальчик, оповестив о готовности адептов. Главе ордена нужно сообщать куда отправляются его подчинённые и зачем. Но нужно ли жене сообщать ему? Отвращение плескалось в сердце как в кувшине, едва не переливаясь через край. Если глава хочет узнать — пусть знает. Все равно ничего не сделает, слишком слаб, слишком пронырлив. Ксиолан уверена, что он найдет как получить выгоду с бедственного положения, неудивительно. Она не вчера родилась, понимает в какое положение попадет Юньмэн Цзян, если Ланьлинь Цзинь официально предоставит помощь. И это отторгается всем её существом. Она не желает, чтобы подруга чувствовала себя униженной долгом золотому ордену. Это против их негласных правил, чьи слова не произносились с самого детства. — На ночную охоту. Выдавила из себя заклинательница, сжимая в руке свой меч. Как же давно она не ходила на охоту, поверит ли в это старый лис? Если и нет, плевать. Слишком громко стучит сердце, разрывая шелковые корни в клочья. Она чувствует как сильнее сжимаются растения вокруг облитого тревожной кровью сердца. И совсем не хочется всматриваться в чужое лицо, дабы увидеть там доверие её словам. Никакого доверия никогда не было в их взаимоотношениях, пусть он считает что хочет. А она улетает. В коридоре продолжал стоять мужчина с беленовыми глазами, смотрящий в ажурные окна, откуда было видно стройный ряд людей в белом небе. Как же отреагирует его дражайшая жена, когда прилетит обратно и увидит очередное доказательство грехов? Цзинь Гуаншань прячет улыбку за золоченым веером. Какая жалость, что она не успеет.       Юй Цзыюань не понимала своих чувств. Внутри все кричало о подставе, но глаза и уши говорили об обратном. Разве может эта нежная девушка, которая и меч поднять не в силах, с солнечной улыбкой солгать матери? О, да, все существо было согласно с тем что Цзян Яньли её дочь. Но все остальное женщина отвергала, даже если стараясь не поддаваться гневу. А именно это чувства вызывали в ней её «сыновья». В Цзян Чэне ещё виделись её черты, но в старшем сыне ничего не было. Все было не таким: его смущенная улыбка, серые кварцевые глаза, его подрагивающие руки, когда тянулся обнять Юй Цзыюань. Все не так. И это не объяснить похищением в раннем детстве, как рассказала дочь. Но эти дети были единственными, кто правили бал в её смутном сознании, кто лечили и помогали встать на ноги. Мальчишка с серыми глазами тренировался с нею, возвращая былую силу. Он много рассказывал о том как она наказывала своих сыновей, запинаясь перед словом мама и дёргая себя за волосы. Но руки помнили это ощущение и она верила ему. Верила каждому слову, старательно не замечая все его огрехи. Детей нужно любить, помнила юная Цзыюань и она любила. Всех троих. Когда женщина уже могла идти, дети решили идти. Оставаться больше было нельзя, слишком велик риск что Вэни вернуться. Юй Цзыюань была согласна. Она не обернулась на царство пепла, храня в своем юном сердце родные горы, где в вышине парили орлы, а дети загадывали желания на них, мечтая завладеть жизнью гордой птицы. Наверное, её дети бывали в её доме, видели эти величественные горы, полные неясного света. Короны из снега и вечные леса. На лодках решили не плыть, рассудив, что люди быстро заметят лодку из сгоревшей пристани и поднимут тревогу. Вэй Ин показал листовки с их лицами (там не было только Юй Цзыюань, как мертвой по мнению Вэней) и рассказал что их ищут. Цзян Яньли где-то откопала рваную одежду и соломенную шляпу с широкими полями, велев всем без вопросов переодеться. Юй Цзыюань даже переодеваться не пришлось — она и так выглядела как нищенка. Лес не выглядел хоть сколько-то способным скрыть их, со своим прозрачным пологом. Листья только наметили свои границы, не решаясь раскрыться окончательно. И этот зеленоватый туман наводил тоску. Сгрызало волнение, слишком яркое для неё. Они перемещались в ночи, когда все погружалось в черную тишину, накрываясь звездным пологом. Каждый звук лишний для этой тихой ночи встречался поднятыми мечами. Цзыдянь Цзыюань не доставала, боясь что сверкание молнии и треск заметят их местонахождение. Они молили о дожде, способном укрыть их от любопытных глаз и помочь добраться до Илина. А там можно отправиться в Мэйшань Юй, предупредить бабушку. В городе, черном от миазмов мыслей и духа горы мертвецов, Яньли купила лекарств, одежду и поговорила с людьми. Остальные ждали в доме, принадлежащем раньше какой-то семье, ныне сгинувшей без вести, слишком приметные для подобных дел. Юй Цзыюань не знала кого благодарить что по мнению общества её дочь была слишком скучной. И эта серая скука спасла их от обнаружения. Цветы вечны, им безразлична война. С равнодушием напьются они крови, словно воды, отринув саму свою воздушную суть. Тогда пышные головки наклонятся к земле, ощетинившись рядом острых зубов. Источающая жар земля не даст еды. Влажные комки оседают неприятной коркой на коже, рисуют невнятные детские воспоминания. Давит, но Яньли смотрит так ласково желтыми звериными глазами и никак не стряхнуть грязь со своих рук. Нужно, твердят дети. И они кажутся куда старше её, не заполучившей свой Цзыдянь, потерявшей память в результате боя. А она вместе с А-Лан такая маленькая в этом странном мире. Где же её А-Лан, где же её верные подруги? Где же её память, в каких камерах держат её? И отчего хочется замереть на месте статуей, сложить руки вместе и извиниться перед детьми, столь храбрыми и сильными? Она не хочет знать, боится лжи, написанной белой тушью на белой бумаге. Эта ложь отражалась в глазах мужа, ныне пепла. Эта же ложь отражается и в глазах его дочери.