Верная подруга моя

Мидаэте — вершина лета в бесконечном круговороте эльфийского календаря, присвоенного людской расой. Здесь, на островах Скеллиге, лето мимолетно и стремительно. Как звонкий клекот парящей над отмелями скопы, как оставленная жестким оперением стрелы царапина на щеке, как дуновение холодного ветра и плеск волны. Здешнее лето обильно морским промыслом, скудно урожаем земных плодов и неудержимо, словно утекающий сквозь пальцы влажный песок. — В нынешнем году жребий праздника Мидаэте выпал нам, Ард Скеллиге, — разъяснила Керис. — Это хорошо, это к удаче. Пусть наши враги раздуются от зависти, узрев доблесть кланов ан Крайт и Тиршах, и лопнут, как гнилые бурдюки. Соберем ошметки и скормим камбалам, те привычные жрать всякую дрянь. — Угу, — взгляд Лютик невольно заскользил вниз по склону. Туда, где по бокам свежепочиненных врат Хеорота красовались два высоченных кола. На вершине правого торчала отрубленная башка Эглаика с вываленным сизым языком и вытекшими глазами. Чуть ниже приколотили крест-накрест отрубленные лапы чудища. С левого столба в навечно застывшей ярости скалилась голова Мелюзины. Блестящая чешуя потихоньку осыпалась, обнажая сморщенную рыбью кожу. Хьялмар с пеной у рта доказывал, что им удастся запихать оба крыла старой эхидны в баркас, и таки добился своего. Теперь кожистые крылья, точно парусные полотнища, слегка раскачивались под порывами ветра. — Ваш король тоже пожалует? — Бран-то? Само собой. Когда это пирушка на Мидаэете обходилась без старого пьянчуги? — Керис презрительно фыркнула. — Может, и семейку свою приволочет. Но это наврядли. Госпоже Бирне мы не нраву — слишком буйные и не выказываем ейной милости должного уважения. А ее щенок, Сванриге, лишний раз из Каэр Трольде носа не кажет. То его кашель разбирает, то кровавый понос одолел, то лихоманка приключилась. Сущий заморыш, точно не на островах родился, а так, случайной волной дерьмо к берегу прибило. — Вот только после кончины своего папаши именно это дерьмо будет править вами, — съязвила Лютик. — Ха! — островитянка лихо перепрыгнула торчащий из земли замшелый корень. — С какой такой радости, позволь узнать? — Э-э, но когда король умирает — корона достается наследнику... — То на материке, по тамошним дурным порядкам. А здесь Скеллиге. У нас свой закон. Когда Бран отдаст богам душу, кланы и друиды сойдутся под дубом Гединейт. Будет до хрена воплей, угроз, бряцания мечами, пролитой крови и брошенных к ногам золотых монет, прежде чем единым решением выкликнут достойного. Ему и разгуливать с короной на башке, ведя дружины в бой и худо-бедно пытаясь править островами. Вряд ли эдакая честь выпадет Сванриге ап Тиршеаху. Пацан слишком слаб для честного боя и недостаточно подл для удара в спину... О чем бишь я? — Грядущий пир на Мидаэте, — напомнила Лютик. — Точно! Коли добрая судьба послала нам настоящего барда из Новиграда, сложи-ка к празднику достойную песню. А лучше две. Или три. — Да хоть десяток, — с готовностью предложила маэстрина. — Десяток не надо, — подумав, затрясла головой Керис. — Десяток сразу нам не упомнить. Так что давай чего попроще. Но погромче. Чтобы всякому по сердцу пришлось — и воякам, и девицам с женами, и дряхлым старцам. Сумеешь? Щедрой наградой не обделим, обещаю, — она улыбнулась, белозубо и дразняще. Будь на месте Керис ан Крайт мужчина, Лютик бы ни мгновения не сомневалась в своем приговоре. Флирт. Неловкие по неопытности и неискушенности, грубовато-прямолинейные и старательные в своей решимости попытки произвести впечатление на заезжую гостью. Прогулки по окрестностям, милые домодельные пустячки в подарок, букеты из горечавки и ромашек на пороге. Лукавые взгляды из-под рыжей челки. Имей она дело с мужчиной, Лютик отыскала бы достойный выход из положения. Чтобы и гордость поклонника не задеть, и самой не остаться внакладе. Но поэтессу из Оксфорда с медвежьей грацией осаждала боевая дева со Скеллиге. Сама Лютик с невысказанной тоской косилась в сторону ведьмачки, а та... А Герда одним прекрасным утром запрыгнула в баркас и уплыла вместе с Хьялмаром на соседний остров. Тамошние жители прислали гонца с весточкой: мол, на берегу некоей бухты Марлинов заметили циклопа. И тот, сволота одноглазая, не просто ходил-бродил, а кидался огромными валунами в мирно шедшие с ночной путины лодки. Так прицельно швырялся, что цельный баркас с добрым уловом канул на дно морское. Команда сиганула за борт. Пятерых успели вытащить, а двое хороших парней теперь крабов кормят. Сносить эдакое безобразие нет никакой возможности. Потому как ежели циклопу втемяшится в башку каждодневно топить лодки с добычей, что зимой жрать прикажете? Сушеные водоросли вприкуску с морожеными жабами? Пришлите ведьминку. Отблагодарим по выбору, золотом, шкурами или зубом морского зверя. Герду не пришлось долго уговаривать. Лютик, впрочем, тоже. Рыжая северянка ее забавляла, а просьба сложить новые песни пришлась как нельзя кстати. Скеллиге с их диковатыми нравами и суровыми пейзажами подарили маэстрине неожиданный прилив вдохновения. Она уже записала балладу о теплом южном ветре, заплутавшем среди вековечных сосен и вересковых полей. Ночью Лютик проснулась от звенящего в ушах клича «Докрасна раскалите уключины, и вперед, к неизвестным морям!», вскочила и бросилась впотьмах записывать разрозненные строчки. Утром она еле-еле разобрала хаотически налезающие друг на друга буквы, присвистнула и сбежала из Хеорота на берег, подбирать мелодию. За этим увлекательным занятием поэтессу застукала возвращавшаяся с охоты на зайцев парочка, назвавшаяся Уттой и Фредегаром. У девушки оказалось низкое бархатистое контральто, она любила и умела петь. Лютик захотелось послушать и ее друга. Парень отнекивался, торопливо ища пути к бегству, но под суровым взглядом Утты покорно разинул рот и запел. Вернее, басовито заревел вошедшим в пору осеннего гона лосем — однако на удивление точно следуя за мелодией лютни. — Отлично! — возликовала Лютик, уже предвкушая, какой дивный венок она сплетет из нескольких голосов. — Вы двое, переходите под мое начало. Будем петь на празднике. Однако для полного счастья нам недостает еще одного голоса. Сыщется меж ваших знакомых парень, способный визжать, как ущипнутая за мягкую жопень девчонка? Утта и Фредегар переглянулись, хмыкнули и ответили хором: — Виги! — Не буду я скомороха из себя корчить, Цветуля, даже не проси, — попятился застигнутый врасплох островитянин. — Сперва нос расквасила, теперь новую пакость удумала! Мало надо мной смеются, что ли? — Виги, — вкрадчиво начала Лютик. Поэтесса успела всласть поболтать с Уттой, Торсхильдур и Бертрадой, поведавшим гостье о тяготах личной жизни Виги Полоумного с острова Ундвик. — Виги, дружище. Заткни свой бездонный источник жалости к себе и выслушай. Ибо только я несу спасение и покой твоей измученной душе. Загляни поглубже в себя и ответь честно: ты хочешь понравиться Лайтле с Димуна или нет? Виги подавился недовысказанным возмущением и вытаращился на маэстрину: — А ты откуда... Ясно, девки разболтали. Ясен пень, хочу, кто ж не хочет! Беда в том, что эта упрямая тюлениха никого в дружки не желает! Она даже Хьялмара отдубасила веслом и прогнала восвояси, хотя он в ни в жисть никому не признается. Но я-то видел, собственными глазами видел! — Зато мне доподлинно известно, что Лайтле весьма уважает мужчин, которые за словом в карман не лезут и способны извлечь из своей глотки нечто бОльшее, чем невразумительное хрюканье, — напирала Лютик. — Она приплывет на праздник Мидаэте, будет сидеть за одним столом с женщинами Ард Скеллиге, а ты, что будешь делать в это время ты? Страдать и напиваться? А, еще можешь притащиться на берег и уныло помахать вслед ее удаляющейся лодке. Отличный поступок, запоминающийся. — Цветуля, прекрати! — взмолился Виги. — Зачем мы только тебя с собой притащили? Гадюка ты ядовитая, что ни слово, то с подковыркой! — Я такая, — подбоченилась Лютик. — А ты — ты какой? Готовый изменить свою судьбу или согласный всю жизнь прожить Виги Полоумным? Виги аж зажмурился и обреченно затряс головой: — Ладно. Хрен с тобой. Я согласен. Только ради Лайтле, будь она неладна. Что голосить-то заставишь? Уже придумала, небось? — Тебе понравится, — заверила приунывшего нордлинга Лютик. — Вам всем понравится. Споем о вечном и непреходящем, то бишь о любви. «О любви к золоту, доблестным сражениям, пролитой крови и героической кончине», — мысленно добавила она. Насколько Лютик разобралась в нравах островитян, именно эти вещи считались краеугольным камнем их незамысловатой и трудной жизни. Все остальное было второстепенным, неважным и тем, без чего истинный уроженец Скеллиге мог с легкостью обойтись. Как визгливый, словно несмазанное колесо, пронзительный голос Виги оказался тем самым недостающим элементом, творящим истинную гармонию. ...Лютик думала, островитяне намерены праздновать Мидаэте в чертогах Хеорота. Однако, как растолковал поэтессе Фолан, хороший праздник требует истинного размаха и разгула. Никаких каменных стен и закопченного потолка, только открытое небо да вольный ветер. Длинные столы, лавки и кресла выволокли наружу и расположили на здоровенной поляне под скальным выступом. На шестах и мачтах растянули выкрашенные в багровый, зеленый и синий парусиновые полотнища, нацепили повсюду гирлянды пестрых ленточек. Из снятых с петель воротин вышли недурные площадки для танцев, из горбыля и щербатых досок сколотили возвышения для почетных гостей и помост для Лютик и ее команды. Выкатили давно припасенные бочки с местным элем и цидарисским вином, из камней выложили очаги, нанизали на вертел оленью тушу — а там и дорогие гости пожаловали. Бухта запестрела парусами. Рыбацкие баркасы и верткие лодчонки метались туда-сюда, доставляя прибывших на берег. Прогонистые, длинномерные драккары под клановыми гербами выстраивались борт о борт, воздух дрожал от хлопанья крыльев и неумолчных воплей сотен чаек. Гости орали, хохотали, перекликались, шумно приветствовали родню и знакомцев. Хьялмар с подручными метался по берегу, встречая, находя для каждого ярла или старосты крохотной деревеньки доброе слово, указывая дорогу на праздничный луг, где вовсю распоряжалась Керис и женщины Ард Скеллиге. Утта азартно колотила в потрепанный жизнью бубен. Фредегар, как выяснилось, умел залихватски бренчать на простенькой трехструнной кротте. Виги попытался дудеть в рожок-хорну, но извлекаемые им звуки больше походили на истошные вопли эхидны в агонии. С досады Утта треснула его бубном по голове и пригрозила засунуть многострадальный рожок в пасть. Или в место, ей прямо противоположное. — Хорош лаяться, — вмешалась Лютик. — Утта, милая, не бей его, он нам еще сгодится. Виги, полно валять дурака, соберись и подтягивай. Как я тебя учила, помнишь? — Может, я лучше пойду себе? — робко заикнулся Виги, норовя кривобоким крабом шмыгнуть с помоста и затеряться в толпе. — Стоять! — рявкнула маэстрина. — Бояться! — Король пожаловал, — перебил спорщиков Фредегар. — Поздно сматываться. А вон и головорезы с Димуна топочут. Лопни мои глаза, если это не Лайтле с ними. Загляденье, не девка, с каждым годом все краше и краше... Утта оскалилась и вскинула звякающий бубен. — Да это я так, к слову пришлось! — Хватит, кому сказано! — зашипела Лютик. — Дружненько, раз-два-три, Скеллиге смотрит на вас, не сметь тут позорить родину! — Вот наш драккар пиратский с командой панибратской, Что раз в неделю затевает бунт. Зияют дыры в парусах, ярл у руля стоит в трусах, Вонюч, могуч и непомерно крут!.. Она не прогадала, безошибочно ухватив нужную тональность. Островитяне выли, хохотали, колотили тяжелыми кружками по столам и орали с тем зверским воодушевлением, что полностью искупает отсутствие слуха. Лютик видела, как устраивается на почетном месте король буйных островов — кряжистый, грузный старик в цветах Тиршахов, лысоватый, зато с кустистой бородой, и как ослепительно сверкают звенья золотой цепи на его шее. Перебирая струны, она мазнула взглядом в поисках знакомых — вон Фолан, вон мелькает огоньком лисье-рыжая макушка Керис... а куда подевалась Герда? Опять уплыла на дальние островки спасать кого-нибудь от чудовищ и не вернулась к сроку? Они закончили лихую приветственную песнь. По кивку маэстрины Виги оглушительно дунул в рожок. Гомон слегка утих — как раз достаточно для того, чтобы король смог наконец приветствовать своих шумливых, воинственных подданных. Голос у Брана ан Тиршаха был малость надтреснутым, но все еще внятным и внушающим уважение. Однако почтенный возраст брал свое, а может король Скеллиге отродясь был не мастак произносить речи — путался, сбивался с мысли, возвращаясь к уже сказанному и теряя внимание слушателей. Наконец он смекнул поздравить всех с приходом благословенного Мидаэте, махнул рукой и грузно рухнул в огромное кресло. Лютик провела пальцами по струнам. Выхватила щепотью резкий, звенящий аккорд, подхваченный голосами Утты и Фредегара. Они пели без слов, ткали белоснежное полотно мелодии, по которому кровавыми брызгами расплескался голос маэстрины. Оплакивая корабли, которым не суждено вернуться в родную гавань, восхваляя смелых, не ведающих преград и не знающих страха. Им понравится, твердила себе Лютик. Неукротимым морским волкам и волчицам Скеллиге не может не понравиться. Это воплощенный голос их островов, шум прибоя и свист ветра в снастях. Блеск и звон чужеземных монет, пересыпаемых из рук в руки, хмель сражения, горечь утраты и то неназываемое, жгучее чувство, пылающее угольком в душе всякого морехода, что влечет навстречу неведомому. Она закончила песню в тишине, внезапно ставшей пугающей. Вокруг плыл ослепительно яркий день, через белесо-голубой небосвод стелились перистые облака. Метались по столам разноцветные пятна, искрилось золото браслетов и ожерелий. Люди в вываренной коже, холсте и клетчатой шерсти молчали и хмуро таращились на нее, чужачку с Большой Земли. Что-то белое шевельнулось высоко на краю утеса. Лютик прикрыла ладонью прищуренные глаза, всмотрелась. Вроде как человек... или даже двое. Стали на самом краю, смотрят на пестрое мельтешение внизу. Интересно, кто такие и зачем вскарабкались так высоко. Может, друиды? Или кто-то с другого конца острова только сейчас дошагал до праздничной поляны? Слышали ли они песню? Двое на высокой круче качнулись вперед и упали. Лютик оцепенелым взглядом проводила летящие тела в светлых одеждах — вниз, вниз, неумолимо вниз, навстречу каменным россыпям. Один из прыгнувших зацепился то ли за торчащий валун, то ли за ветку дерева, нелепо кувыркнувшись в воздухе. Второй так и пролетел обескрыленной птицей весь путь в три или четыре удара сердца. Лютик показалось, она расслышала влажный, хрустящий удар плоти о камень. Один, и сразу второй. Утта подалась вперед. Запела низко, протяжно и стонуще, как завыла. Женщины вразнобой поддержали, голоса окрепли, переплелись, укрепляя друг друга. Никто из пирующих не вскочил, не устремился сломя голову к подножью скалы. Мужчины поднимали окованные бронзой рога и кружки, выплескивали эль в траву, молча отхлебывали по глотку, пока женщины тянули и тянули низкую, горловую ноту. Виги осторожно дернул онемевшую Лютик за рукав. Спросил вполголоса: — Чего обомлела, Цветуля? Тебе не сказали, что ли? — О чем? — просипела маэстрина. — Испокон веков на Мидаэете старики поят землю кровью. Ольгерф Хрипатый все едино не жилец на свете был, так друиды сказали. Бестль, жена его, решила, без мужа ей свет не люб. Они разделили имущество промеж детьми и внуками, и сегодня утром ушли на скалы. — Фрейя была к ним милостива, — кивнул Фредегар. — Чистая смерть. В прошлом году прыгал Улле Моржовый Хрен. Вот кому не повезло — обе ноги сломаны, а сам живехонек, блажит и ползет куда-то. Значит, отвергают его боги. Вообще таких положено на отмелях бросать, но ярл Крах не дозволил. Из уважения к былым подвигам Улле велел прикончить быстро и без боли... А песня славно вышла. Сейчас бабы довоют и другую заводить надо. Да повеселей, чтоб Ольгерфу и Бестль дорога к небесам вышла легкой. — Боги мои, боги, — Лютик злобно прикусила нижнюю губу, чтобы не грохнуться в обморок. Она на Скеллиге. Она в краю нордлингов, и ей достанет ума не оспаривать местные обычаи. Она положит правую руку на широкий, надежный гриф лютни, а левую — на слегка подрагивающие струны, вдохнет поглубже и будет петь. Таково ее ремесло и ее жизнь. — В ночь перед бурею на мачтах горят святой Бригитты звезды, Отогревая наши души за все минувшие года... Когда воротимся в Цидарис, мы будем кротки как овечки, Но нам в Цидарис воротится не дозволяет Лебеда... — Что ж, раз в Цидарис нет возврата, — на удивление точно вступил Виги, — пускай дрожит купец от страха, Ничто на свете не поможет ему спасти свои суда. — Когда воротимся в Цидарис, — вкрадчиво подхватила Утта, — клянусь, я сам взбегу на плаху, Но нам в Цидарис воротиться не дозволяет Лебеда!.. Солнце катилось к закату, зависнув над колючими вершинами сосен. Они исполнили все баллады, сложенные маэстриной Лютик для этого долгого дня. Утта и Фредегар завели песни островов, их дружно поддержали, а малость осипшая Лютик украдкой спрыгнула вниз. Пользуясь толчеей и суматохой вокруг, Виги тоже куда-то улизнул. Наверное, отправился на поиски Лайтле с Димуна, чтобы рискнуть и попытать счастья. Кто-то из островитян увесисто хлопнул Лютик по плечу, поблагодарив за радость. Кто-то сунул полную кружку эля и усыпанный крупной солью крендель в виде двух слипшихся хвостами рыб. Рыбы печально таращились на Лютик глазками из смородиновых ягод. Ухал барабан, слаженно топотали по доскам и улюлюкали собравшиеся поплясать. Лютик прошла мимо развеселой компании, с шутками да прибаутками метавшей топорики в столб. Мимо внушительного вида женщины с россыпью коралловых бус на обширной груди. Дама с азартом рассказывала что-то сгрудившимся вокруг слушателям, выкладывая на столе обгрызенными корками и рыбьими скелетами план морской битвы. Маэстрина искала тихий уголок, обреченно понимая, что найти такого здесь и сейчас не суждено... ну, или в глубине души рассчитывала наткнуться на Герду. Но ведьмачки не было. Нигде не было. Похоже, она так и не явилась на праздник. — Вот ты где, — вынырнувший из толпы Хьялмар почти бережно прихватил маэстрину за локоть, так что даже эль из кружки не выплеснулся. — Ты молодец. Отличные висы. Особенно про корабль, что не сдается врагам, и про маяк негаснущей надежды. Мы их запомним. Парней аж на слезу пробило, чес-слово. Сам король восхотел тебя увидеть. — Э-э... — Лютик затормозила обеими ногами. Бесполезно, все равно что противостоять лавине. — Хьялмар, обожди. Постой. А Герда разве не с тобой? — Давеча ушла на Фаросы промышлять грифона. Сулила вернуться к вечеру, — пожал широченными плечами нордлинг. — Грифона?! И ты ее отпустил одну? — взвилась Лютик. — Это ведь лютая тварь, истинная крылатая смерть, как ты мог?! — А что я должен был делать, связать ее? — набычился Хьялмар. — Она сказала, раз настает Мидаэте, то ярл должен праздновать со своими людьми. Я ей отдал «Зоркую», лучшую из наших лодок. Она и рванула с попутным ветром. Герда такая, тебе ли не знать. Ежли к завтрему не объявится, пойду искать. Да не переживай так, что с нею станется. — Мне бы твою уверенность, — буркнула Лютик. Хьялмар раздвинул галдящих соплеменников, выведя спутницу к шатру для почетных гостей, и с явной неохотой поклонился: — Король Бран, певунья Лютик пришла. — Маэстрина Юлиана к вашим услугам, ваше величество,— Лютик не очень ловко присела в книксене. С первого взгляда Бран ан Тиршан производил куда более внушительное впечатление, чем его молодой сородич Хьялмар, но со второго Лютик без труда заметила приметы безжалостного времени. Затянувшиеся шрамы на лице и давние раны под дорогим нарядом, из-за которых Бран не мог толком повернуть голову, но грузно разворачивался к собеседнику всем корпусом. Левый глаз затянут мутной пленкой и наверняка толком не видит. Всякий шаг дается с усилием, вынуждая старого воина тяжеловесно клониться набок. Нежный голосок и свежее личико маэстрины заставили Брана ан Тиршаха немедля оживиться. Его величество всучил Лютик серебряный кубок с неплохим туссентским санкерре (маэстрина чудом удержалась от язвительного вопроса, неужто бравым мореходам не удалось спереть из княжеских погребов хотя бы ящик легендарного сангреаля?), отвесил тяжеловесный комплимент ее таланту и спросил, как ей пребывание на островах Скеллиге. — Прекрасно, — почти честно ответила Лютик. — Весьма захватывающе и волнующе. Ваши земли не идут ни в какое сравнение с городами и странами на материке. Хьялмара окликнули и он, извинившись, отошел к гостям в цветах Друммондов. К вящему облегчению Лютик, поблизости нарисовалась Керис. Для праздника она принарядилась — пришла в искусно расшитой рубахе, жилете из тисненой замши и с множеством звенящих украшений на шее и запястьях, однако с неизменным метательным топориком. Рядом с Керис маячил хмурый вояка примечательного обличья, пугающего даже для Скеллиге. Голый по пояс, в перехваченной широченным поясом юбке-килте неопрятного болотно-зеленого цвета, и без традиционного шарфа клановых цветов. Налысо обритый, густо покрытый вязью синеватых татуировок, перекатывающихся с каждым движением литых мускулов. Под мышкой лысый гигант волок здоровенный бочонок. Керис оживленно болтала с верзилой, но тот лишь преданно таращился на рыжую девицу и порой медленно, неуклюже кивал. Диковинная парочка, подумала Лютик. Хотя кто их разберет, этих островитян, преспокойно выпивающих в тот миг, когда двое стариков разбиваются о скалы. Может, громила в татуировках — прославленный на все Скеллиге воин, не нуждающийся в клане. Или суженый Керис. Зашел повидаться с невестой и заодно вручить подарочек, десяток отрубленных вражьих голов... Лютик встряхнулась, с досадой осознав, что промешкала тот миг, когда Бран ан Тиршах коварным маневром облапил ее за талию. Клочковатая борода неприятно щекотала ухо, пока король северян басовитым шепотом убеждал: — Мазель Юлиана, вот славно б вышло, ежли вы задержались у нас подольше. Денька через три-четыре мы возвернемся в крепость Каэр Трольде. Отчего б вам не отчалить с нами? Там куда веселей, чем в захолустье на Ард Скеллиг. Слушателей побольше сыщется, и наград прибавится, — медвежья лапа сползла пониже, недвусмысленно прихватив маэстрину за упругий задок. Лютик представила себя в одной постели с Браном ан Тиршах и едва не захлебнулась вставшей поперек горла желчью. Нужно было спешно выкручиваться, желательно не оскорбив прямым отказом местное дряхлое величество... Керис ан Крайт направлялась прямо к ним, лучезарно улыбаясь и неся поднос с высокими чарками. Громила поспешал следом. — За Мидаэте! — жизнерадостно воскликнула северянка. — За ярлов и острова! Эгей, братишка, Лугос, Эйнар! Живо сюда, когда еще перепадет удача выпить с королем! Железные пальцы, тискавшие задницу Лютик, разжались. Бран разочарованно хрюкнул, когда маэстрина резво шмыгнула в сторону, укрывшись за спиной Керис. Рыжая островитянка вручала серебряные чаши — по старшинству, сперва королю, затем откликнувшимся на зов Хьялмару и его спутникам. Переводившей дыхание Лютик показалось, что Керис на пару ударов сердца замешкалась, протягивая чашу с вином лысому воителю. — За Скеллиге! — звонко выкрикнула дева ан Крайт. — За короля, за нас, за милость Фрейи! Мужчины поддержали ее неразборчивым, но дружным ревом. Керис отобрала у верзилы бочонок и принялась разливать по-новой. Следующий тост выкрикнул уже ее брат, громко звякнули сомкнувшиеся чарки — и тут верзила в татуировках попятился. Врезался спиной в поддерживающий тенты шест, замер, сипло кашляя и раскачиваясь взад-вперед. — Ваби, ты чего? — один из приятелей Хьялмара небрежно треснул перхающего гиганта кулаком промеж сведенных лопаток. — Поперхнулся, что ль? Керис, плесни-ка ему еще эля. Прежний явно не в то горло пошел. Вабьорн, дружище, эй!.. Роковые слова стали последними в жизни островитянина. Великан по имени Вабьорн на удивление шустро извернулся, перехватив неосторожно коснувшегося его соплеменника за руку. Лютик увидела, как человеческое тело рывком взлетает в воздух... падает на выставленное колено... с хряском переламывается и замирает раздавленным червяком. Сгорбившийся Вабьорн с ненавистью пялился на людей, оскалив кривые белые клыки, более подобающие хищному зверю. Мускулы на его груди и руках ходили ходуном, выпирая в самых неожиданных местах, словно некая чародейская сила распирала человека изнутри. Кто-то заорал. Кто-то бросился наутек, вереща подстреленным зайцем. Я знала, что-нибудь непременно случится, обреченно и холодно мелькнуло в голове Лютик. Ни один здешний праздник не обходится без пролитой крови. Напрасно я сочла, что все ограничится гибелью стариков. Этого было недостаточно. Нужно чудовище. Всегда должно быть чудовище. Лютик сгребли за воротник, рванули назад. К ее спине плотно прижалось обширное, колыхающееся чрево. Она оцепенела, не в силах отвести взгляд от Вабьорна, стремительно обраставшего красновато-бурой шерстью. Его пояс лопнул, килт валялся под ногами, искаженное яростью лицо почти целиком обратилось в звериную морду. Из разинутой пасти текла желтая пузырчатая пена, он утробно ревел, мотая тяжелой башкой, и размахивал когтистыми лапами. В косматое плечо глубоко вонзилась стрела — островитяне опомнились, готовясь защищаться от любого врага. Схвативший маэстрину человек неловко пятился, увлекая Лютик следом. Скомканный воротник впился в горло петлей висельника, Лютик хрипела и барахталась в попытках вырваться. Перед глазами метались алые и ярко-синие круги. В отчаянье Лютик судорожно дернулась вперед — о счастье, верхние пуговицы на многострадальном камзольчике с треском отлетели. Маэстрина с всхлипом втянула глоток драгоценного воздуха. Вабьорн окончательно утратил человеческий облик. Меж перевернутых столов и упавшей складками парусины метался дикий зверь, огромный, обманчиво неуклюжий медведь. Вот он рывком вскинулся на дыбы, став выше любого из нордлингов, попер вперед. Кто-то в цветах Хеймеев выскочил против него, удерживая шест от навеса как копье. Увернулся от выпада огромной лапы, ткнул шестом, целя в горло. Выпад задержал зверя на целое мгновение, прежде чем он плечом сбил храбреца с ног. Мелькнула рука с растопыренными пальцами, человек исчез под косматой тушей — а когда медведь вперевалку поскакал дальше, позади него в расплывающемся черном пятне осталось лежать нечто изломанное, бесформенное, перемолотое в крошево. Лютик хотела завизжать — и не смогла. В медведя-оборотня летели метательные топоры и все, что подвернулось под руку. Бывший Вабьорн с рыком гонялся за орущими людьми, сокрушая столы и навесы. Ему удалось заломать еще двух или трех недостаточно проворных гостей, но, когда зверюга вновь поднялась на задние лапы, чья-то твердая рука метнула в него тяжелое боевое копье. Метнула на редкость удачно, глубоко угодив в брюхо. Вабьорн оглушительно заревел, запрокидывая голову. Свалился набок, бешено молотя короткими толстыми лапами, но смог подняться. Воины нескольких кланов кружили вокруг него с топорами на длинных древках, вилами и копьями. Стоило медведю наметить цель и рвануться в ее сторону, десяток человек разом нападали на зверя со спины и боков, и проворно отскакивали. Вабьорн метался, клацая пастью, лупил направо и налево, но чаще промахивался. Кто-то — Лютик показалось, что Хьялмар ан Крайт — отмахнул рукой, давая команду. В бок огромного зверя вонзилось сразу несколько копий. Кто-то, кружась в безумном танце, проскочил рядом с оскаленной мордой, наискось рубанув зверя топором по глазам. Вабьорн завыл, бросился за обидчиком, расплескивая кровь и пену. Глубоко ушедшие в его плоть копья раскачивались, но пока держались. Нордлинги дружно ударили медведя в другой бок, используя один из перевернутых столов как таран и укрытие. Оборотень упал, снова поднялся, шатаясь и приседая на задние лапы. Грозный рык теперь больше походил на надсадный хрип. Часть копий сломалась, часть вывалилась, но северяне встретили зверя новым залпом, нацеленным со всех сторон и превратившим оборотня в живую подушечку для булавок. Вабьорн пятился, зыркая налитыми кровью маленькими глазами, уже не пытаясь нападать, но ища путей к бегству. Отступать было некуда. Слишком много людей вокруг. Крики, грохот, мельтешение, боль. Озлобленное безумие, неотступно преследующее детей Свальблода. Он не должен был приходить сюда. Ему не место здесь. Он должен вырваться из круга — или умереть, сражаясь. Вабьорн заревел, давясь собственной кровью. Напрягая внезапно ставшие дряблыми мышцы, вскинулся во весь рост. Вон там, если он сможет прорваться, там начало тропы к берегу... Что-то стремительное, сверкающее на заходящем солнце, вонзилось точнехонько промеж звериных ребер. Медведь качнулся, уронил морду, словно в недоумении принюхиваясь к непонятно откуда взявшейся штуковине. Неловко осел на подкосившиеся задние лапы. Отрыгнул скопившуюся в пасти кровь и медленно завалился набок. Он не превратился обратно в человека. Испустил дух зверем, темным и бешеным. — Вильдкаарлы, — с отвращением бормотал Фолан ан Тиршах, выдергивая копье из косматой туши. — Охренеть, одному из чокнутых ублюдков взбрело в башку хлебнуть пивка на Мидаэте. Отлично погуляли, чтоб мне сдохнуть и переродиться камбалой. В дальнем конце поляны ведьмачка Герда оперлась на подставленные руки островитян и спрыгнула со стола. Меч, конечно, никоим образом не метательное оружие, но порой мы вынуждены не размышлять, а действовать. Хорошо, что после тяжелой охоты и путешествия на тошнотворно вертлявой лодчонке ей достало сил метнуть клинок точно в цель. Плохо, что из-за отчаянного рывка лопнули швы под мышками на почти новенькой куртке. И еще очень хотелось бы получить от Хьялмара ан Крайта внятное объяснение тому, как на мирный праздник Середины Лета затесался медведь-оборотень! — Э-э... — робко подала голос Лютик. Удерживавшая ее рука обмякла. Маэстрина на дрожащих ногах шагнула в сторону и обернулась. Оказавшись лицом к лицу с Браном ан Тиршахом, правителем островов Скеллиге. Бран уставился прямо на нее — и одновременно сквозь нее, нелепо и беззвучно шлепая губами. Нордлинги сходились вокруг, непривычно тихие и молчаливые. Лютик видела на лицах недоумение и разочарование, горечь и едва сдерживаемую ярость, готовую вот-вот вырваться наружу, захлестнув острова клокочущей волной. — В сторону, люди, ну-ка в сторону, — Керис протолкалась вперед. Встала напротив Брана — Лютик увидела, как злобно раздуваются крылья носа северянки и дергается угол яркого рта. Толпа зашумела — покамест не в полную силу, ожидая первого обвинения,брошенного камня или свиста вынутого из ножен меча. — Я... — с трудом вытолкнул Бран ан Тиршах, — я не... Я должен был... Понимаешь, я не... Керис смачно харкнула ему под ноги. Сгребла Лютик за руку и потащила за собой. ------------------------------------------------------------------------- Два или три следующих дня маэстрина провела, наглухо заперевшись в отведенной ей крохотной комнатушке под самой кровлей Хеорота. Она страшилась выйти наружу, к обманчиво дружелюбным и жутковатым по глубинной натуре своей островитянам. Людям со Скеллиге, как уверилась Лютик, не было свойственно ни одно из привычных человеческих чувств. Ни страха, ни жалости, ни горечи, ни разочарования... ни любви. Только безудержная отвага, приправленная врожденным слабоумием. Вечером после праздника Хьялмар долго колотил в дверь. Убеждал, что кошмары наяву побеждены и она в полной безопасности. Лютик не ответила, не открыла, и ярл ушел, несолоно хлебавши. Утром постучалась Бертрада, позвала к общему столу. Лютик отказалась. Прижав ухо к щели между створками, услышала шорканье удаляющихся шагов. Чуть позже Бертрада вернулась, крикнув, что гостей, даже дурных, не положено морить голодом, а потому она оставит на пороге чугунок со снедью. Дождавшись тишины, Лютик осторожно приоткрыла дверь и втянула котелок внутрь. Днем ее навестила Утта. Села в коридоре и принялась рассказывать новости. Бран и его люди спешно попрыгали на корабли и ушли на Ан Скеллиге. Нет, короля не убили. Только лучше б ему было сдохнуть от ненароком прилетевшего в голову топорика. Слишком много людей стало свидетелями его трусости. Вернувшись к родным очагам, они разнесут эту весть дальше. Ставлю полноценный золотой талер против рваного сапога, к Йолю Брану придется распрощаться с короной. Если ему достанет ума и силенок, он сделает это добровольно. Если не достанет — что ж, Бран ан Тиршах будет не первым и не последним из королей Скеллиге, нашедшим смерть от рук былых союзников. Будет собран новый совет... и выкликнут новый король. Кто знает, он вполне может оказаться из рода ан Крайтов. Не хочешь высунуться? Нет, отозвалась Лютик. Спасибо за беседу и за участие, но — нет. — Я тебе угощений принесла, — крикнула из-за толстой створки Утта. — Ты всем нашим очень понравилась. Еще петь будешь? Да, у нас частенько случается тарарам и дым коромыслом, но как еще доподлинно вызнать, чего ты стоишь в этой жизни? Кстати, тебе Виги кланяться велел. Ему новое прозвание дали, Медвежье Брюхо. Это он, оказывается, первым метнул копье. И Лайтле при всех согласилась будущей весной пойти за него. — Совет молодым да любовь, — буркнула Лютик. Поколебалась и спросила: — А... а ведьминка здесь? — Ушла с Хьялмаром и Фоланом дознаваться, заради чего вильдкаарл вылез из своей проклятой берлоги и учинил переполох, — Утта замешкалась, смекнув, что гостья ровным счетом ничего не поняла. — Видьдкаарлы — они... ну, они зовут себя отпрысками Свальблода, великого бога-медведя. Ему прежде поклонялись на островах. Потом перестали, Фрейя явилась и запретила. Жрецов и последователей изгнали. Уцелела только Форнхала, единственное поселение со жрецами и теми, кто следует пути Кровавого медведя. Ярлы не раз твердили, надо бы вырезать Форнхалу под корень, а потом сжечь все, что останется... но уж очень вильдкаарлы славные воины. Ну, когда не впадают в звериное безумие — а оно их накрывает, стоит им хлебнуть своей отравы. То ли порченой медвежьей крови, то ли отвара грибов каких-то, никто толком не знает. Из тамошней стаи Вабьорн был самый разумный. Никогда в собрании не буянил. Потому его хорошо принимали и на праздники звали. Ему Керис сильно нравилась, хотя вильдкаарлам с женщинами сношаться не положено. Только с медведицами или друг с другом. — Меня вот-вот стошнит, — сквозь зубы процедила Лютик. — Понимаю. Обычаи, — грустно вздохнула Утта, — не мы их завели, деды и прадеды заповедовали. Значит, не нам их менять. Ладно, сиди там. Как наскучит прятаться — вылезай да спускайся вниз. Следующий день протек для Лютик в гнетущем одиночестве. Сквозь крохотное окно долетали мирные, обыденные звуки — смех детей, перекличка взрослых, лай собак. Никаких ревущих чудовищ, никаких истошных воплей и призывов к оружию. Хеорот вернулся к обычной жизни, а она торчала тут, всеми позабытая, голодная и никому не нужная... Ближе к сумеркам в дверь вежливо стукнули. Лютик скорчилась на набитом водорослями матрасе, завернувшись в драный плед, и готовилась зарыдать. Маэстрина неосмотрительно спалила в печурке оставленный ей невеликий запас дров и угля, и теперь потихоньку обращалась в ледяную глыбу. — Это я, Керис, — до отвращения бодро прокричали снаружи. — Отопри, а? Эй, Лютик, ты меня слышишь вообще? Ты там? Хлюпая носом и стуча зубами, Лютик доковыляла до двери и вытащила из скоб тяжелый засов. Керис ввалилась внутрь, грохнув на пол две тяжеленные корзины. — Ну и Хельхейм тут у тебя. Как ты еще не околела, соловушка? На, держи, — Керис набросила ей на плечи широченный мягкий плащ с овечьим подкладом. — Сядь куда-нибудь. Сейчас я все устрою. Маэстрина послушно плюхнулась на матрас, следя за тем, как споро и ловко Керис преображает мир вокруг себя. В печурке защелкал сгорающий уголь, наполняя комнатушку мягким теплом. На столе возникли свечи, пара оплетенных соломой бутылок и закуска к ним — по местным традициям, разложенная не по тарелкам, а в хлебных ломтях с вырезанной мякотью. Не дожидаясь приглашения, Лютик устроилась за столом, принюхалась, взглянула на бутылки. Туссентский Туфо, ну надо же. — Торговец в Кераке сказал, это отличное вино. И добавил: вряд ли на островах сыщется кто-нибудь, способный оценить его по достоинству, — Керис ловко поддела ножом пробку, плеснула в чарки. — Надо выпить за что-нибудь хорошее... Чего трясешься? Мы настолько тебя перепугали? — Как-то не привыкла я всякий день то убегать от чудовищ, то пьянствовать с ними, — мрачно сказала Лютик. Вино из Туфо в самом деле было прекрасным. Бархатно ласкающим язык и оставляющим медовое послевкусие. — Я тоже. Но дерьмо случается. Тогда хватаешь лопату и убираешь его. Лютик отмолчалась и решительно вгрызлась в жареную перепелку. Отделенная от нее узким столом Керис по глоточку отхлебывала из чарки, заедая свернутыми в колечки копчеными колбасками. — Я сулила тебе щедрую награду за песни, — после третьей колбаски Керис полезла в поясную суму и выставила перед маэстриной кожаный кошель. Его распираемое изнутри ребрами монет чрево ласкало взгляд, обещая новые стальные струны для лютни, отличные козловые сапоги, новые наряды и, может статься, даже выносливого мула для странствий. — Я не забываю своих слов и всегда выполняю обещания, так что вот она. — Спасибо, — Лютик подтянула кошель поближе и бережно погладила, точно спящую кошку. — Еще я принесла подарок. Лично от меня. На столе появилась обтянутая чуть потрепанным назаирским шелком шкатулка. Продолговатая, размером чуть больше мужской ладони. — Открой, — попросила не то потребовала Керис. Мечущиеся отсветы из печурки окрасили ее волосы в пунцовый и золотистый. — Открой не потом, а прямо сейчас. Лютик аккуратно подцепила ногтями плотно пригнанную крышку, откинула. В гнездах зеленого бархата лежали, тускло поблескивая, два серебряных предмета, овальной формой схожих с невеликим птичьим яйцом. Тонкой работы, возможно, даже эльфийской, из густо переплетенных ветвей и небывалых соцветий. Предметы соединяла крепкая на вид цепочка изящнейшего плоского плетения, длиной около трех или четырех пядей. Когда Лютик бережно приподняла одно из серебряных яиц, внутри что-то перекатилось и нежно звякнуло. Керис ан Крайт в упор смотрела на маэстрину и едва заметно ухмылялась. В широко распахнутом вырезе кожаной рубахи Лютик видела грудь островитянки — высокую, наверняка такую тяжелую, теплую и упругую на ощупь. — Бьюсь о любой заклад, тебе отлично известно, для чего служит эта игрушка, — Керис облизнула губы. — Не знаю, как их называют на материке, я прозвала их Колоколами Иса. Был рядом с Бремервоордом город, чьи жители прогневали своей жадностью и непочтительностью морских богов. Поднялась большая волна, города не стало. Мореходы иногда слышат на закате звон его колоколов. Звон, долетающий из бездонных, неведомых глубин. Я бы тоже хотела его послушать. Вместе с тобой. — Я... — маэстрина перевела дух, осознав, что неудержимо краснеет, — я... а я сперва хотела бы задать вопрос. — Валяй, — Керис водрузила локти на стол, — спрашивай. Если знаю ответ, скажу. — Вабьорн, — отчетливо выговорила Лютик, — человек, одержимый способностью превращаться в медведя. Это ведь ты опоила его на празднике? Лютик не знала в точности, чего ждет от женщины напротив — возмущения, негодования, яростного отрицания. Керис ан Крайт лишь дрогнула плечами: — Неужто заметила? Глазастая, молодец. Да, я это сделала. — Он сошел с ума и начал убивать людей! — вскинулась маэстрина. — Всего-то шесть человек. Брат позаботится об их родне и близких. Слушай, я понимаю, это кажется странным для человека с большой земли — но здесь мы рождаемся и живем бок о бок со смертью. Мы готовы встретить ее, в любом обличье, в любой миг. Мы готовы умереть в бою и на охоте... но не готовы год за годом жить под рукой дряхлого старикана! — Керис сердито пристукнула чаркой по столу. — Бран ан Тиршах был велик, да, но те годы давно миновали. Он врос в Каэр Трольде, как замшелый пень, и не делает ничего, что надлежит королю Скеллиге. Бран не может усмирить грызню кланов, не может вести дружины в поход. Целыми днями он беспробудно пьет, таскается на охоты и собачится с женой. Еще годик-другой такого правления, и кланы взбесятся. Островам ни к чему междоусобная война и выживший из ума правитель, прячущийся в миг опасности за женскую юбку. — Мне сказали, Герда затеяла дознание, — осторожно проговорила Лютик. — Она... Она ведь непременно докопается до истины. Что тогда? — Ведьминка умная, упорная и прет по следу, что твоя ищейка, — не стала спорить Керис. — Но ее ремесло — убивать чудовищ. Которых она с избытком отыщет в пещерах Форнхалы. С ними давно было пора покончить. Мой дорогой братец позаботится о том, чтобы ей на глаза попались нужные улики. Которые приведут ведьминку не в Хеорот, а прямиком в Каэр Трольде. К госпоже Бирне ан Тиршах и ее... как правильно говорить — клоаке? — Клике. — В общем, к Бирне и ее дружкам из Нильфгаарда, с которыми эта злобная сука давным-давно спелась за спиной своего тупого и слепого муженька. Клянусь Фрейей, соловушка, здесь я ни лгу ни единым словом. Бирна и кучка мерзавцев рядом с ней действительно умышляли измену и переворот. Мы готовы терпеть власть никчемного одряхлевшего короля, в конце концов, он один из нас, нашего крови и нашего корня. Но якшаться с нильфами — никогда! Ни за что, хельд виль эк дэйа эн бера нидингсорд! Про себя Лютик порадовалась тому, что Керис пожаловала к ней без оружия. С бешеной — и как выяснилось, крайне расчетливой и весьма патриотичной — островитянки вполне сталось бы под горячую руку разрубить стол топором, причем без замаха. Маэстрина торопливо подсунула Керис полную чарку, та выпила и сурово крякнула. — Извини. Когда речь заходит о нильфах, меня малость заносит. По нашим расчетам, к концу лета у семейства Тиршах земля начнет гореть под ногами, а там как раз вернутся из похода Морской Вепрь и его флот. — Морской Вепрь — это?.. — Лютик перебрала ворох мысленных заметок о Скеллиге. Она точно слышала это грозное прозвище, причем не здесь, а в Новиграде. И в Кераке, и в Цидарисе... — Ярл Крах ан Крайт, наш отец, — Керис фыркнула в ладонь. — Будь папаша здесь, он вряд ли поддержал бы наши замыслы. Но его нет, он с дружиной грабит купеческие города на берегах Эббинга. А когда он ступит на пристань, ему предъявят крайне убедительные и полностью неполживые доказательства, какую херню творит в его отсутствие королевское семейство. И говорить с ним будет воин безупречной репутации, совершенно не замешанный в дрязги кланов Скеллиге. Как там говорят на материке: хочешь справедливости — найми ведьмачку? — Да, — кивнула Лютик, пытаясь справиться с душевным смятением. — Именно так у нас и говорят. — Ты выпила со мной, разгадала мой секрет и не отвергла мой подарок, — напомнила Керис. Целеустремленная, как летящая стрела. — Ты получила ответ на свой вопрос, зато на мой толком не ответила. Слушай, я враз поняла — ты сохнешь по ведьминке. Пустое дело. Она не из тех, кто любит женщин, и ей пришелся по душе мой братец. Сразу после костров Мидаэте она рванула по следу Вабьорна. Ни разу не спросила о тебе, как ты да что с тобой. Ты ей не нужна, соловушка. А мне — очень даже. Лютик думала оправдаться тем, что чрезмерно выпила, но ее разум был чист, ясен и кристально прозрачен, как солнечный день над островами. — Если тебе не нравится здесь, можем пойти ко мне, — вкрадчиво предложила Керис. — У меня лучшая в Хеороте кровать. Настоящая, как в ваших городах. С периной, столбиками и этим, как его, балдахином. Мы ее сняли с барки жирного новиградского хрыча. Чуть не свихнулись, пока перетаскивали с борта на борт, а потом волокли сюда. — Ладно, — маэстрина на миг зажмурилась, ощутив сухость своих губ и разгорающееся промеж бедер нутряное, влажное тепло, — хорошо, Керис ан Крайт. Твое умение убеждать может сравниться только с твоей красотой. Я хочу узнать, как звенят колокола города Ис.