***
День сегодня — мне по нраву, Лодки плавают по каналам. Змеи в воздухе летают. Чудеса нас окружают!
Разве можем пропустить? Мы не можем упустить! Но ты продолжаешь всё лежать, На мокрой на своей кровати!
Ощущение, будто после глобальной перезагрузки. Такое бывает крайне не часто. Во всяком случае, в моей памяти. Сначала всё было мутным передо мной, теперь вижу чётко. Мы втроем находимся в Мозге. Мы клетки этой зоны человека. Место похоже на человеческий клуб. На самом деле, Мозг — очень таинственное место даже для нас. Это один бесконечный тёмно-синий зал с колоннами и какой-нибудь особенностью. У нас это яркая розовая сцена, на которой мы играем. Играть… Играть?.. А! Таким методом мы вырабатываем эндорфины. Гормоны радости. Если следовать за проводами за сцену, можно увидеть большой бак, где и скапливается «радость». Его потом отсоединяют и относят в главный центр, откуда распределяют при надобности. Если пройти дальше, вглубь синего зала, туда, куда уже не доходит свет — утонешь на время в темноте, но выйдешь к другому месту. И так можно ходить бесконечно. Но лучше не ходить и оставаться у себя. Рискуешь потеряться и не вернуться. Кому нужны бесполезные клетки? Я коснулся своего лица. Мы выглядели как существо в котором жили. В данном случае, как человек. Пальцами чувствую все неровности своей физиономии. Я уродлив, потому что стар. Тринадцатая клетка человеческого мозга. Потому и старый. Бровь проколота булавкой, с другой стороны четыре бусинки пирсинга, в носу кольцо. Висок выбрит, осталась одна сторона черных волос. Они надоедливо спадали на лоб. На тело накинута шуба и леопардовые штаны. Я босиком. Почему я так себя осматриваю, будто никогда не видел себя до? Я помню всё и при этом ничего. Я не я. Или да? Что?.. Поворачиваюсь к двум моим друзьям. Один сидел за барабанами. Длинноволосый и с козлиной бородкой. Как и я, в шубе и цветастых штанах. Зовём мы его Гемо, от полного Гемоглобин. Он за барабанами сидел, качался. Нервный тип. Но это и понятно. Занимался поставкой крови в глаза, пока по его вине не лопнул сосуд, и белок залило красным. Всё из-за нервного состояния. Такого, что трясутся руки и непроизвольно происходят тики в ритм сердца. Забавно, что его перевели сюда. Но начальство посчитало, что лучшая терапия — музыкальная, а значит он должен быть тут. Как только мы заканчиваем, Гемо отвозит эндорфины в главный центр. Он единственный, кто не теряется среди множества коридоров и залов, где работали клетки. Как друг, он неплохой, хоть и нервный, немного параноидальный и молчаливый. В противоположной стороне от меня бесился мой брат — Пятая клетка человеческого мозга. Похож на меня чем-то. Круглолицый, с такими же выпученными глазами, неотёсанный, но с бородой. Уравновешенный и рассудительный. Он у нас решал, что мы сегодня играем. Мы с ним неразлучны. Он для меня старший брат. За необдуманные поступки давал мне подзатыльников. Но так-то Пятый — добрый малый. Благодаря своей разумности, всегда мог найти правильные слова для поддержки, а ещё найти логичное объяснение тем или иным вещам. Но сегодня с ним что-то не так. Часто смеялся, топтался на месте, а затем неожиданно и очень быстро начинал шевелиться, да и вообще, вёл себя странно. Будто…не он… Мы все в шубах, пятнистых штанах, босиком. Я стоял за микрофоном. Присмотревшись к нему, поправил, чтобы стоял ровно. Затем кинул обеспокоенный взгляд на брата. — Эй! — окликнул я его, призывая сосредоточиться. Пятый засмеялся, мы с Гемо лишь закатили глаза. Что с ним не так? Гемо забил ритм и мы приступили к игре. Время собраться и отработать план. В прошлый раз не справились. Пятый уже некоторое время вёл себя странно. Иногда на него нисходило прояснение, и он становился собой. В такие дни мы выполняли всё по плану. Видимо сегодня на это рассчитывать не придётся. Пятый продолжал дурить. Широко улыбался и выделывался своими навыками на гитаре. Танцевал, крутился на месте и смеялся. Это не он. Не его обычное поведение. Он начинал раздражать. В то время пока я пел, Пятый подражал моей манере. Будто передразнивал. Иногда он забывал о своей гитаре и начинал протяжно выть, желая сымитировать мой голос. Зачем ему? Забыл свои функции? Но как? Мы с Гемо бросали на него непонимающий взгляд. Я решил проверить: действительно ли Пятый повторяет за мной. Движение рукой — повторил. Движение ногой — повторил. Движение головой — не повторил, потому что начал танцевать, двигаясь от одного конца сцены, ко мне. Подошел совсем близко и заорал в микрофон. Тогда я назло ему лизнул микрофон — Пятый повторил, а потом начал смеяться надо мной, продолжая лизать невидимый предмет. Вдруг всё поплыло. Нас будто сплющило, а потом размазало по стенке, словно гнилой томат по белым обоям. Что за?..Вставай! Скорей вставай! Вставай! Скорей вставай!
Красная комната. Позади себя я слышал ритм. Это Гемо. Отбивал пульс. Ещё ближе — тепло некого тела. Кто-то дышал мне в затылок и слегка щекотал открытую часть шеи. Возможно, это мои волосы. Или ещё кто-то. Я помахал перед собой рукой, отгоняя наваждение и то помутнение. Я — Тринадцатая клетка человека. Нахожусь в вене. Работаю тут. Со мной мой друг Гемо и брат Пятый. Мы должны… Что мы должны? Чувствую себя здесь лишним. Инородным. Где Пятый, кстати? Я сделал один шаг вперёд и покрутил головой по сторонам. Огромный красный зал. Больше похоже на ангар. Впереди ещё слышался барабанный ритм. Поддавшись, я двинулся туда. Стены вырвиглазные, яркие до одури. А я одетый в белое, как пятно выгляжу. Да и чувствую себя пятном. Что такое? Я шёл всё прямо, не избавляясь от чувства, что за моей спиной кто-то есть. Не знаю, почему я не обернулся. Будто не мог. Что-то сдерживало меня от поворота головой. Я шёл и шёл, пока не увидел барабанную стойку и Гемо за ней. С ним рядом стояла прозрачная ванная с водой. А около ванны, чуть впереди стоял Пятый. В такой же белой одежде, как и у меня. Стоял и улыбался. Оковы с шеи резко спали, и я смог обернутся. Никого позади не было. Только красный коридор, ведущий в никуда. Нахмурившись от непонимания, я подошёл к Пятому. Он пошёл на меня. Я дёрнулся назад. Он за мной. Ещё назад, продолжил. И так несколько раз. Моё зеркало. Двигался один в один. То я на него, он назад. И наоборот. Неожиданно Пятый сорвался и вцепился в мою шею руками, безумно крича. Он дёрнул меня в сторону, где стояла прозрачная ванная с водой. Гемо с расширенными от удивлениями глазами продолжал бить по барабанам. Кажется, и он не понимал, что происходит. Сидел на унитазе, будто приклеенный, и не мог сойти. Только лишь кричал и хватался за голову…Перестань лежать! Ведь мне обидно! Циркачей из окна видно. Я молю, покажи мне всех животных! Угости мороженым и лимонадом.
Разве можем пропустить? Ну, вставай! Не можешь праздника лишить! Но ты продолжаешь всё лежать, Открыв глаза, и тяжело дышать…
Я не мог бороться с ним. Слишком сильный. Что происходит? Мы же равны! Мы братья! Одинаковые! Может он… — Что ты делаешь?! — орал я хриплым голосом, пытаясь не свалиться в эту ванную. В ответ был лишь смех и рычание. Пятый повалил меня. Прямо в воду. Руки его замком сомкнулись и принялись душить. Я пытался вздохнуть, в рот попадала вода. Она попадала везде. В нос, в уши, дальше в рот. Клетка, и задыхается под водой. Такое бывает. Но…вода?.. Я ни черта не понимаю! Я начал психовать. Пришла злость. Пятый давил, но я пытался выбраться. Махал руками, словно это могло помочь. Но перед глазами помутнело, расплылось и сознание пропало.Вставай! Скорей вставай! Вставай! Скорей вставай!
Я очнулся с желанием убить Пятого. Убить моего брата! Потому что это не он! Я всё понял. Всё! Раковая клетка! Безумная клетка! Теперь между моими ладонями теплится его шея. Теперь это я сдавливаю её, желая не то сломать, не то утопить. Пятый очень быстро погибает от моих рук. А может, просто притворяется. Я не знаю. Плевать. Рот Пятого раскрыт как и его глаза — широко, кажется, по большей части от удивления. Я вздыхаю от облегчения и отхожу от ванны. Гемо на меня поглядывал, как на монстра. Страх. — Что ты… — проговорил он, прекращая бить ритм. — Я победил, — прозвучало как-то вопросительно. За стенами послышался гул, который быстро приближался. Нет. Только не они. Стены за секунды были разбиты конницей Лейкоцитов. На меня накинули веревку и, не сбавляя хода, пробили вторую стену, унося подальше, прочь. Я только и успел увидеть, как один из стражников организма подошёл к Гемо, грозно смотря на него. Допроса не миновать. — …не того… — донеслось совсем тихо.Почему всегда я должен ждать? Почему всегда рыдать? Почему же руки, ноги все твои В тёмных ямках, не таи!
Мама, вставай! Ну, перестань!
Я крепко держался за веревку, словно боялся, что она спадёт с меня, и лошади, что бежали сзади, затопчут меня. Но она не спадёт. Слишком крепко обязалась вокруг груди. Сдавливает также сильно, как я сдавливал горло Пятого. Я убийца теперь? Не знаю. Обычные клетки не должны убивать друг друга. Только Лейкоциты имеют такую власть. Они похожи на дикарей. В мехах, с копьями и стрелами. Будто охотники на огромного зверя. Они могут убить. А мы нет. Клетка просто не способна убить другую Клетку. Если она не Рак. Тогда как я сделал это? Я же чист. Чист! — Отпустите меня! — мои крики не слышны им. Они везли меня куда-то вдаль. Куда-то далеко. Сознание моё опять поплыло. Меня опять расплющило и размазало. Темнота медленно накрывала.Вставай! Скорей вставай! Вставай! Скорей вставай! Вставай!
***
Не знаю своё я имя, Не знаю и себя, Не помню, кто родил. И путь я весь забыл.
Я оказался в чёрной комнате. Настолько, что я не видел собственных конечностей. А может их и нет у меня? Тогда я бы не беспокоился. Но нет. Я ощущаю руки и ноги. Ощущаю холод под ногами. Я босиком. Щупаю себя. Еще и голый. ничего не помню. Как я оказался здесь? Кто я? Что я делаю в этой темноте? По коже пробежались мурашки. Решился сделать шаг вперёд. Вдруг по бокам включаются лампы. Прямо над картинами. Я в галерее? С интересом я решил подойти к левой стороне к самой первой картине. В свете я, наконец-то, увидел свои конечности. Я довольно здоровый малый. Не руки, а лапы! И член такой… Оторвавшись от разглядывания самого себя, я поднял голову на картину передо мной.Забуду полный день, забуду даже ночь. Запомнить все детали, не в силах я, невмочь. И чем я занимался? Куда же я ходил? Хотел бы помнить, что я совершил.
Она неожиданно начала двигаться. Как телевизор. На ней была изображена мать с плачущим ребенком. Он чуть ли не надрывался. Его крик эхом раздавался по галерее. Женщина пыталась его успокоить, мирно покачивая. Хоть она и старалась, тяжело было держать себя в руках. Едва ли и она сама не начнёт рыдать от того, что не в силах угомонить своё дитя. Мне стало жалко её. Женщина в конце концов сорвалась. Вскочила на ноги, держа на вытянутых руках младенца. По щекам её текли слезы. — Что я не так делаю?! Что с тобой?! Почему ты плачешь?! — кричала она. — Я знаю, что я плохая! Пожалуйста, перестань! Умоляю тебя! Я же люблю тебя, я забочусь о тебе! Почему ты продолжаешь плакать?! — женщина тяжело дышала и была почти на грани. А ребёнок на удивление прекратил плакать. Но зарыдала мать. Я отошел от этой картины и двинулся к следующей. Решил останавливаться не перед каждой, а перед той, что выглядела интересней остальных. Это место пугало своей таинственностью. Но может, из этих картин я узнаю где я и кто я?Я этого не знаю, и это я не знаю.
На следующей опять оказалась та женщина. Красивая. Кажется, она пьяна. Взгляд её стеклянный, движения замедленны. Рядом сидел паренёк лет шести. Черноволосый, с грубыми чертами для ребёнка. Пытался читать книгу. Челка ему мешалась, и он сдувал её. Милая семейная идиллия, если бы не пьяная мать. А где отец? Но было не до размышлений о пропавшем отце. — Мама, а разве Принц и Принцесса могут влюбиться с первого взгляда? — спросил мальчишка, посмотрев на маму. Та разлеглась на диване и прикрыла глаза. — Могут. Любовь она же… Она же приходит. И не уходит. А если соберётся уйти — ударь её хорошенько, тогда тут же прибежит облизывать тебе ноги. — Зачем её бить? — Только так ты можешь быть уверен, что она не уйдет, — женщина говорила это с ощутимым сарказмом, но мальчишка не понимал этого. — Да и со всем так. Проще побить, чем говорить. А нахуя? Правда? — Но ты же меня не бьёшь. — Верно. Но как же подзатыльники? Или ремнем по жопке, а? — женщина подпёрла голову рукой и улыбнулась. — Но иногда можно и обнимать, и целовать. Сахарок, так скажем. Редко. Чтобы ощущения были приятней. Чтобы ты к нему тянулась и забывала про синяки… — её голос стал грустным. — За любовь нужно бороться. Вот и всё. Я отошёл от картины со смешанными чувствами. Женщина была в корне не права. Но под этими словами скрывалось что-то. У неё явно был печальным опыт. Возможно, поэтому она так отзывалась и учила неправильному. Чёрт. Если я не знаю кто я и где, почему у меня есть мнение? Почему я что-то считаю правильным, а что-то нет? Я забыл, кто я, но не забыл свои мысли. Ничего не понимаю. Я побрёл на правую сторону к другим картинам.Стремлюсь сбежать один я вдали, вдали. И дождик, и только дождик помогает мне уйти. А облака летят, летят вперёд, вперёд. И в итоге, на ливни мне везет.
Я оказался у картины с двумя дерущимися мальчишками во дворе домов. Один тот черноволосый, а второго я ещё не видел. Он до ужаса худой. Тронь его — развалится. Но нет. Парнишка отбивался пакетом с чем-то и скалил жёлтые зубёхи. Орал как резанный, пытаясь напугать соперника, который был в два раза выше и крепче слаженней. Я решил дать им имена. Ведь в картинах я не слышал пока ни одного. Тилль и Петер. Сильный Тилль двигался напролом в сторону Петера, желая ударить того. Кулаки его сжимались до белых костяшек. Мальчишкам было на вид по двенадцать — тринадцать лет. — Чо приперся к нам?! — зарычал Тилль. — Смелый дофига? — Я срезать хотел! — завизжал Петер. — Так и поверил, дохляк! — Тилль сплюнул на землю и быстрым движением схватил одной рукой Петера за грязную футболку. — Отпусти! — Признавайся! — Я признался! Дубина, отпусти! — Петер паниковал и тряс пакетом. — Как назвал меня?! — воскликнул Тилль. — Ну, я тебе, — парень замахнулся, чтобы ударить. — Смотрите, мамкин сынок бьёт мелюзгу. Не мечтай попасть к нам в банду с таким списком уделанных, чмошник! — закричал кто-то сбоку. Толпа каких-то подростков. Здесь были как старшие, так и на голову младшие. Тилль обернулся на них и выпустил из рук футболку Петера. Глаза его мгновенно из ярости приобрели обиженный оттенок. — Чмошник! Мамкин сынок! — хохотала банда. — Смелости бить своего веса не хватает! — продолжали они гоготать. Петер, которого отпустили, почему-то не убежал. Он стоял рядом и наблюдал за всем действием. Вдруг его брови нахмурились, взгляд стал решительным. — Он в моём весе! — раздался его высокий голос. Петер сорвался и быстро укусил Тилля за руку. Вцепился, как собака. Тот, кого укусил, заорал благим матом. Все замерли. Высвободив свою руку из зубов, мальчик с ужасом обнаружил хороший такой, до крови и, может, мяса укус. Банды, как и не бывало во дворе. — Ты чо?! Совсем?! — Тилль не знал, как реагировать. — Не знаю, — пожал плечами Петер, который выглядел теперь равнодушным, будто ничего не было. Он вытер губы от крови. — В моём дворе тоже такие есть. И убедить их, что ты чего-то стоишь можно только так. Теперь у тебя есть боевой шрам. Хвастайся на здоровье. Тилль был глубоко поражен этой ситуацией. Я хохотнул. Понимаю его. Сначала гнобить, а потом получить защиту от гнобящего в виде укуса. Забавно. — Я тебе обязан, — сказал Тилль, задрав подбородок. — Зуб за зуб. — Пофиг. Идёт. Будешь защищать меня от таких же дубин, как ты, — Петер походил на деда ворчуна. — Чего?! — возмутился было Тилль. — Пошли ко мне. Матушка перевяжет руку. — Пошли, — легко согласился Петер.Не знаю, какой сегодня час, И день я помню через раз, Я не знаю, что и говорил, И что не так сказал.
Эта картина мне понравилась. Ощущение, что я видел зарождение дружбы. Но это всё ещё не объясняло, кто я. Пришлось идти дальше. Дальше мне стали попадаться отрывки уже из взрослой жизни Тилля. В детстве он уже выглядел бугаем, а став взрослым так вообще, превратился в кошмар ночной улицы. Мне немного казалось, что мы похожи с ним телосложением. А вот Петер так и остался тощим парнем. Отрастил копну длинных волос и тухлую бородку. Занятный дуэт из них вышел. Я ходил от картины к картине, и везде парни были «плохишами». Ограбление, запугивание людей, заказ на того или иного человека, выпытывание долга и просто неприятные какие-то вещи. Как их ещё совесть не замучила? Однако я прекрасно понимал, где они росли. Тилль с одной матерью, которой есть дело до сына только, когда она пьяна. Петер с жестоким обращением к себе от своей семьи, в частности от отца. Окружение, что вынуждало стать такими. Но как бы то не было. Не обязательно становится таким же, как те, кто скалит на тебя зубы. Я успел насмотреться в картинах на их жизнь. Брошенные и ненужные, они стали угрозой для всех. А парни, должно быть, мечтали о банальной любви. И не получили её. Ведь ещё с детства учили иному.И просто двигаюсь куда-то, В цель свою я верю свято. Я что-то всё ищу Без устали, без устали иду.
Со временем я стал находить странную деталь. В некоторых моментах в картинах я будто знал чем закончится диалог, или на чём вообще закончится отрывок из жизни Тилля. Некоторые лица мне казались знакомыми. Да и к Петеру, которого позже Тилль стал именовать Бексом, не называя при этом его настоящего имени, я испытываю странное тепло в душе. Из них никто не называл друг друга по имени. Бекс и Мессер. Я начинал чувствовать родство с Мессером-Тиллем. В каких-то взглядах мы сходились, а в каких-то нет. Где-то я его поддерживал, а где-то порицал. В частности все его тёмные дела. Мне не нравилось это. Я понимал, что так нельзя. И в тоже время у меня создавалось впечатление, будто я занимался этим сам. Может быть, в прошлой жизни. Наверное, поэтому мне иногда, неосознанно, нравились некоторые вещи. Я ничего не понимаю. Не понимаю себя. Я не знаю кто я. Я дошёл до самого конца. Последняя картина висела посередине. Она была подсвечена красным. На ней были сильные помехи. Образы мелькали, я не мог разобрать, кто находится там. Голова начала жутко ныть и гудеть. Стало тяжело дышать. Что за?.. Боль отпустила так же быстро, как и пришла. Вдруг свет поменялся на белый, и вместо помех оказалось зеркало. Я смог увидеть себя. Своё лицо. Я ужаснулся, хоть и начинал понимать в конце, к чему всё вело. Но я боялся принять. Я Тилль. Я Мессер. Вот кто я. Зеркало треснуло и посыпалось. Картина снова включилась. Она показывала от моих глаз. Я на машине. Рядом Бекс. Шёл дождь. Он мерно стучал по корпусу авто. Всего секунда помутнения перед глазами. Мы съехали с нашей полосы и врезались в другую машину. Всё завертелось, закрутилось. Мы выпали с дороги в кювет. Последний поворот машины и… ...темнота...Я этого не знаю, Я просто этого не знаю.