Путь Воина

Женщина кричала пронзительно. Однако кричала не от боли, а звала кого-то, кто находился в полутемной зале рядом с ней. — Верр-ра! — позвала она. Эта женщина была старшей из всех, кто находился в этот час в женской тренировочной зале гвардии арха. На вид ей можно было дать тридцать лет тяжелой жизни, в то время как остальным девушкам было не больше пятнадцати лет. В косе женщины было уже два приплета. Желтого света племени факелов едва хватало на все помещение. То и дело его скрывали длинные тени девушек, оттачивающих свое мастерство в этом зале. Под высоким сводчатым потолком гулко раздавался лязг железа. Полунагие тела разгоряченных девушек блестели от пота и «атлетического» масла, которым они обязательно натирались перед тренировкой. Девушка, названная дочерью Верра, тут же прекратила поединок с другой девчонкой и подошла к наставнице, слегка поклонившись. Они поприветствовали друг друга жестами, после чего скрестили сабли. Остальные девушки прекратили свои бои и, сбившись в одну кучу, во все глаза уставились на поединок наставницы и дочери Верра. Девчонка фехтовала виртуозно, хотя ее движения и были несколько грубоватыми, над чем наставница не упустила случая поиздеваться: — Ну же, Верр-ра, ты кто: юная воительница гвардии или старый бандит? — Я — та, кто побеждает! Финт, разворот, меткий и легкий укол в бедро женщины. Отскок, парирование удара наставницы. Жаль, что подсечка здесь — запрещенный прием, ведь в настоящем бою нет запрещенных приемов. Однажды получив от девчонки укол в бедро, наставница более уж не пропустила ни одного удара, но и не издевалась больше. Как ни вертелась дочь Верра, ей не удалось еще раз достать наставницу. Ничто не нарушало тишины в зале, кроме ударов сабель, девушки завороженно смотрели на бой. Спустя пять минут фехтования женщина жестом остановила свою противницу. Они вновь отсалютовали друг другу, и только после этого девчонка решилась спросить: — Сколько, госпожа? — Шесть, — ответила наставница, и будто бы топор отсек чью-то голову. — Я победила! Как вы смеете?! — выкрикнула девчонка, отбросив саблю. Та со звоном упала на пол. — Именно поэтому шесть, — нехорошо усмехнулась наставница. — Никто не смеет ставить себя выше меня в этом зале в этот час. Выше меня только арх. Не сказав ни слова, не подобрав своего оружия, дочь Верра гордо вскинула голову и, провожаемая молчаливо-восхищенными взглядами бывших однокурсниц, пересекла зал до самой лестницы и поднялась на первый ее пролет. Там ее уже не видно было снизу. Она перестала сдерживать рыдания, рвавшиеся из груди. Ее надежды были растоптаны в грязи. Из зала раздался грозный окрик наставницы, приказавшей остальным девушкам возвратиться к занятиям, и вскоре снизу вновь послышались обычные звуки тренировочного зала. В раздевалке дочь Верра не стала принимать душ, прямо так натянула тунику и застегнула сандалии. Выгребла в свою сумку все, что лежало в ее сундучке: гребень для волос, масло для тела и второй комплект тренировочной одежды, — и закинула ее на плечо. Вот и конец всем мечтам. С шестым уровнем подготовки ей нельзя приносить присягу воина, а экзамен для будущих адептов Науки ей никогда не выдержать, не к этому она готовилась. Остается только тот вариант, о котором еще Индо она говорила во время того приключения на Тхезе, что никогда дочь Верра не изберет его. Со злости Мирра пнула сундучок ногой. — Ненавижу! Ненавижу все! Ненавижу дядю, ненавижу бабушку и мать, что не помешали ему! Ненавижу Индо, что покорился! Ненавижу весь этот мир и больше всех — себя… — прошептала девчонка, размазывая слезы по щекам. Ей нужно было уходить, пока у бывших однокурсниц не окончилось занятие. Что-то, а выставлять свое бессилие напоказ она не собиралась. С девушками у нее были хорошие, приятельские отношения. Иногда они вместе после занятия гуляли в городе. Но ни с одной из них Мирра не была настолько близка, чтобы показать свои слезы. Плачущей ее видели только бабушка, родители да Индо. Она тенью выскользнула из раздевалки на улицу, чудом миновав даже стражей арха. Дочь Верра шла по городу, по пыльным улицам, ни на что и ни на кого не обращая внимания. Она не слушала звуков родного города, не любовалась на дома и людей. Она шла и оплакивала свою судьбу. Мирре ра Верр оставалась неделя до пятнадцатилетия. Последний год в доме дяди, под неусыпным контролем тетки, с постоянными насмешками Дирры и капризами Верра-младшего был пыткой для нее. Полтора года до того, проведенные рядом с бабушкой, были немногим лучше. Мать дядя услал в храм Айи, Индо — в далекий военный лагерь. Два с половиной года не видела она брата и лишь раз получила от него несколько строк, за что его все равно наверняка потом наказали… За это время, проведенное только в мужском обществе, в лагере и на войне тот мальчик, которого она знала так хорошо, превратился во взрослого шестнадцатилетнего мужчину, совершенно ей незнакомого… Кто ей этот Индарк эр Леа, если она помнит только Индо эр Тиана? К тому моменту, как Мирра влезла через дыру в ограде в дворцовый сад, ей окончательно надоело жалеть себя. Она — не Дирра ра Кинтеп, чтобы, если что-то пошло не так, только заламывать руки и причитать. Она найдет способ, сумеет получить седьмой уровень. Ведь, по сути, подтвердить уровень может любой офицер с уровнем на два выше. Седьмой — не двенадцатый, чтоб было так тяжело найти того, кто сможет это сделать. «Все было путано, и я различила только два имени. Одно из них было твое…» Слова молнией мелькнули в мыслях. Впервые она слышала их давно, очень давно. Тогда, когда еще жив был арх Верр, когда Индо еще был рядом… А потом еще неделю назад, и снова — во сне. Эти слова произнесла больше полувека назад Дирра ра Тэрис, обращаясь к своему наставнику. Наставнику. Мирра застыла на месте посреди кустов мисвака, лихорадочно рассуждая. С тех пор прошло ровно пятьдесят три года. Если тогда Тевт эр Даонэра выглядел на тридцать лет, то он должен быть жив и, при такой-то подготовке, вполне дееспособен. И даже если нет, то она все равно должна его найти. Пророчества бабушки не лгут никогда. На Полумесяц — улицу, где пятьдесят лет назад жил Тевт эр Даонэра, — Мирра отправилась на следующий же день. Гуляя вместе с Мелией в саду, она все утро мозолила глаза Кинтепу, имевшему привычку проводить почти все время на балконе. В последний год Мирра выяснила, что старшая из ее кузин не так уж плоха и является скорее результатом воспитания бабушки Дирры, чем своей матери. Мелия ра Кинтеп была такой же неудержимой в своих мечтах, как Мирра, только мечты ее были другими. Она не видела себя иначе, как адепткой Науки. Она была влюблена в числа, зачитывалась старинными авторами и могла наизусть рассказать половину легенд. К несчастью, о младшей из сестер того же сказать было нельзя. За обедом Кинтеп недвузначно намекнул племяннице, что Мелии неплохо бы закончить какую-то таблицу, начатую днем раньше. Мирра кивнула, скрыв любые эмоции на своем лице. Правдиво говорить о том, что она чувствует, девчонка давно уже привыкла только с Рыжим. Рыжий был ее котом. Идя по Полумесяцу, Мирра будто вновь видела свой сон. Она медленно брела по пыльной улице и ей чудилось, что она слышит раскаты грома той великой бури, а впереди вот-вот мелькнет босая пятка дочери арха Тэриса. Нужную дверь она отыскала по наитию. Перед этой старой деревяшкой она застыла на миг, обдумывая слова. После глубокого вздоха девушка откинула капюшон плаща, который надела, чтоб ее не узнали, и решительно постучала. Ее Рубикон был перейден. Вне зависимости от того, как примет ее Тевт эр Даонэра, пути назад у нее не было. До этого момента она еще могла пойти к своей наставнице, упасть перед ней на колени и умолять со слезами на глазах, надеясь смягчить сердце воительницы. Теперь не только ее гордость, но и ее совесть не позволят этого сделать. Полумесяц был таким же, как пятьдесят лет назад: не слишком шумным, не слишком людным, зато невероятно пыльным. В том же домишке, что и пятьдесят лет назад, располагалась лавка тканей, успевшая, однако, сменить название с «Тканей Ирро эр Леана» на «Ткани. Ирро эр Леана и дочь». Соседняя с лавкой тканей дверь вела в «Швейную мастерскую Алии ра Ирро». Две вывески — и целая семейная драма, отец с двумя дочерями, одна из которых — наследница, а вторая — отщепенка, бросившая семейное дело… Дверь, в которую постучала Мирра, открылась достаточно быстро. За ней стоял именно тот, кого она желала увидеть. Все тот же Тевт эр Даонэра, что и пятьдесят лет назад, только постаревший… Взгляд зеленых глаз скользнул по ней. — Ну, здравствуй, Мирра ра Верр. Жилище человека, который некогда был наставником арха, было удивительно скромно. Сам дом, как и большинство зданий в городе, был построен из кирпича-сырца; окна располагались высоко под потолком, отчего в помещениях постоянно царили полумрак и прохлада. Первая комната, в которую Мирра прошла вслед за воином, была обставлена весьма скудно: несколько мягких скамеек у стен, справа от двери — запертый расписной сундук. Середину комнаты занимал круглый стол с двумя стульями, оставшийся, вероятно, еще с тех пор, когда за ним Тевт эр Даонэра учил дочку арха. Опустившись на один из стульев, воин пригласил сесть и Мирру. — Мирра ра Верр… Я знал, что ты придешь. Это она отправила тебя ко мне? — Я сама пришла к вам, господин. Я видела вас обоих во сне, в тот день, когда она предсказала, что я приду. Господин, мне нужна ваша помощь. Тевт эр Даонэра умел мастерски скрывать свои эмоции, как ему и было положено по профессии, но в этот раз Мирра заметила, как на секунду он в удивлении приподнял брови. Когда-то Тевт был привлекателен — не красив, слишком уж неправильны были черты его мужественного лица, — а его глаза и сейчас пронизывали насквозь, хотя сам он заметно постарел. В жарком и солнечном Атриане зеленые глаза были настоящей редкостью. Слишком четко прочерченные скулы при смуглой коже оставляли лишь одну возможность. Тевт, подобно Индо, был атрианцем лишь наполовину. Даже в возрасте, немногим меньшем восьмидесяти пяти лет, накачанные мышцы на его руках бугрились, а реакция была все такой же быстрой. — Говори, Мирра, — приказал он тем же тоном, каким некогда говорил с ее бабушкой Диррой. — Моя наставница по фехтованию определила мой уровень шестым, — медленно начала Мирра, тщательно подбирая слова. — Я прошу вас подтвердить ее решение или опровергнуть с положения вышестоящего по званию. На тех же условиях, что некогда вы определяли уровень подготовки Дирры ра Тэрис. Тевт эр Даонэра усмехнулся. Он не ожидал этого, но был готов. Он мог бы хоть сейчас выйти не только против пятнадцатилетней девчонки, но даже против крепкого взрослого воина. Июльская ночь накануне квиндецима Мирры была удушающей. Весь пейзаж за окном будто расплывался от зноя. Спать было невозможно из-за жары, бодрствовать — из-за темноты. Бархатное звездное небо было черно, как никогда, и только ночная звезда — луна — отбрасывала на землю причудливые блики. В порту средь кораблей на черной воде лежали серебряные дорожки света. В дворцовом саду цвели дурманящие Дети Судьбы, цветы, распускавшиеся только жаркими летними ночами. Самая земля, казалось, дышала жаром, она оставалась теплой даже в предрассветный час, а днем раскалялась не хуже железа, которое палач опустил в огонь. Девушка, которая в эту ночь шла по острию лезвия, что зовется жизнью, то проваливалась в зыбкий сон, полный непрочных образов, то просыпалась и вскакивала с постели, зажигала лампу на стене, чтобы сбросить с себя кошмар. Сны ее — сны юной пророчицы, — были кошмарны, но расплывчаты. Лишь два из них действительно были наполнены смыслом. …Зал с низким потолком был полон жаркого воздуха, еще более горячего, чем воздух за окном. В углу, у пылающей печи, крепкий мужчина колдовал над какой-то железякой, что раскалилась уже почти что добела. В противоположном углу, у двери, в единственном темном месте в комнате, притаился другой — давно не юный, скорее худой и неприятный на лицо. Тот посмеивался, обращаясь к мужчине у печи: — Ну, что же, был Меченый, а будет дважды меченый. А нам за то награду, наверно, увеличат… Вместо палача отвечал юнец, привязанный к креслу в самой середине комнаты: — Воздастся тебе по заслугам, будь уверен! А что до метки — тоже мне, важность… На груди юноши, абсолютно нагого, блестели в свете пламени печи капельки пота. Влажные волосы прилипли к его лбу, а пальцы судорожно сжали подлокотники этого дьявольского кресла. На его правом плече явно вырисовывался старый шрам — клеймо, каким прижигали государственных преступников. Он был невероятно возбужден, но пытался скрыть это от своих палачей за дерзкими словами. — Ты б заткнул его кляпом, Леан, — выплюнул палач сквозь зубы. — Знаем мы таких. Сейчас дерзит, а после с ума нас криками сведет. — Так в крике самая соль, — осклабился из тьмы своего угла тот, кого назвали Леаном. — Ты чей будешь позор, Меченый? — Твой, — усмехнулся Меченый. — Твой, потому что сбегу. Снова. — Мать твоя кто? — Довольно разговоры разговаривать! Палач со своей раскаленной железкой, клеймом с буквицей «Б», что значило — беглый — приблизился к Меченому. Юноша дышал неровно, закусил нижнюю губу, но глядел с гордым вызовом. Палач тщательно примерился и ткнул клеймом в его плечо. В ту же секунду зал наполнился криком дикой боли, который звучал еще громче, отдаваясь от стен. Когда Мирра проснулась, в ее ушах еще звенело от этого крика, который она слышала во сне. Она будто чувствовала прикосновение каленого железа к своему плечу; долго не могла успокоиться, даже когда вышла на балкон и до боли в глазах вглядывалась во тьму сада, лишь бы доказать себе, что все это — нереально, все это — лишь сон. Однако в глубине души она знала, что не бывает просто снов, случайных фантазий. Не у нее, во всяком случае. Где-то в этот час действительно клеймили во второй раз дерзкого и юного преступника. Мирра наконец вновь легла в постель, когда уже наступил день ее квиндецима. Но и в этот раз ей не удалось уснуть на долго. Этот сон был более расплывчатым, вокруг была лишь темнота, да какой-то невнятный шелест. Что-то холодное то и дело касалось рук девушки, лианы опутывали ее ноги, мешая идти. Она продолжала свой нелегкий путь, зная, что идет к чему-то очень для нее важному. «Мирра!». Девушка прислушалась, и окрик повторился. Ее звал незнакомый, чуть хрипловатый голос молодого мужчины. Она не знала его, но чувствовала, что это к нему она так стремится дойти. На секунду впереди забрезжил свет, и в нем сверкнул налобник гнедой лошади. По тропе, ведущей к малой дворцовой конюшне, где обитали личные скакуны членов Семьи, гнедую вел мужчина, почти мальчишка. На его спине лежала коса из светлых выгоревших волос. Она узнала его. Узнала и проснулась, зная, что делать. Девушка быстро влезла в тунику, перехватила волосы ленточкой и под суровым взором янтарных глаз, сверкавших в темноте, вылезла с балкона по дереву прямо в сад. Первые несколько раз ей было страшно выбираться из комнаты этим путем, но потом Мирра обнаружила, что так даже удобнее, потому что возможность встретиться с дядей или, того хуже, с теткой равняется нулю. По саду Мирра пробежала быстро — для передвижения по нему ей не нужен был свет; у самой конюшни она притаилась за одним из деревьев и приготовилась ждать. В эту самую секунду о ее ноги обтерлось что-то теплое и пушистое. — Рыжий дурак, — проворчала девчонка, осторожно отодвигая кота. Через пару минут на тропе появился юноша, на этот раз уже без своего коня. — Стоять. Кто идет, именем арха спрашиваю? Юноша остановился и тихо рассмеялся. Сколько раз Мирра слышала этот смех в былые времена… — Индо эр Тиана. Ищет свою сестру. А сестра, именем арха спрашиваю, хочет, чтоб ее нашли? Вместо ответа Мирра вышла из-за дерева и бросилась на шею брату. Индо прижал ее к груди. Он вытянулся и был теперь почти на голову выше сестры. Одежда юноши пропиталась лошадиным запахом, а волосы запылились от долгой езды по дорогам. Но это был он, пусть повзрослевший, но такой же, как и тогда. Его руки, его лицо, его шея, его смех… На шее Индо поблескивала в свете луны, вдруг разгоревшейся ярче, серебряная цепочка. Когда полутора годами ранее Дирра ра Тэрис ездила на квиндецим внука, она захватила с собой и подарок для него от его сестры — серебряную подвеску в виде дракона на серебряной же цепочке. — Ты правда носишь ее? — А как иначе, Вояка, — улыбнулся Индо. — У меня тоже есть для тебя кое-что, но придется тебе подождать до вечера. Детям такие вещи в руки не дают. Тут он чертыхнулся, почувствовав, что кто-то скребет когтями по его ноге. — Фу, Рыжий! И как тебе не стыдно! Отстранившись, девушка взяла кота на руки и показала брату. Тот осторожно погладил Рыжего по голове, почесал за ухом, но подержать отказался. Тогда Мирра опустила кота на землю, после чего тот, недовольный, скрылся в кустах. — Сколько тебе дали отпуску? — Пять дней. Два дня сюда, два дня обратно, да сегодняшний день… С пятнадцатилетием, сестра. — Спасибо, брат. Вот и мы совсем взрослые… А помнишь, как оба усаживались к отцу на колени? Индо с какой-то горечью в голосе подтвердил, что помнит. Когда Мирра попросила его рассказать о воинской жизни, он только отмахнулся. Тогда свой рассказ начала сама девушка. Они бродили по саду, и Мирра рассказывала историю последних двух с половиной лет своей жизни, лишь изредка прерываемая уточняющими вопросами брата. Она рассказала о своей ненавистной наставнице, о бабушке, о лживой тетке и умной Мелии, о Рыжем и о Тевте эр Даонэра, о своих снах и о том, как Тевт дал ей восьмой уровень. Он почти не прерывал ее, будучи задумчив сверх обычного… Сверх обычного в те дни, когда Мирра проводила все время с утра и до ночи рядом с братом. Она не знала, сколько они так бродили по саду, и спохватилась только тогда, когда начали блекнуть жемчужины звезд. — Я приду, как только мама и служанки отпустят, — пообещала Мирра. В свою очередь Индо кивнул, вновь прижав ненадолго сестру к себе: — А я — как только отвяжусь от Кинтепа. Когда Мирра вернулась из сада, до рассвета оставался всего час-другой. Только нырнув в постель, девушка тут же уснула глубоко и здорово, как спят только очень юные и очень счастливые люди. Рассвет окрасил нежными цветами всю комнату Мирры ра Верр, розовыми бликами зарумянил щеки ее матери, с улыбкой присевшую на краешек постели. Мирра проснулась с первым лучом, скользнувшим по ее лбу. Щурясь от светящей прямо в глаза звезды, поначалу она долго не могла понять, что происходит, где сон в ее последних воспоминаниях, а где явь. Но потом вспомнила все: и приезд Индо, и свой квиндецим, и жуткий сон о Меченом. — С пятнадцатилетием, Мирра ра Верр, — прошептала Тиана и погладила своей нежной рукой дочь по волосам. Мирра отняла ее руку от головы и прижалась к ней губами. Тиана улыбнулась дочери, а Рыжий калачиком свернулся в ногах девушки, с этого утра — совсем взрослой. Вся первая половина пятнадцатого дня рождения Мирры прошла в суете. Ее готовили к посвящению по всем традициям, что соблюдались веками. Две молчаливые старые служанки, видевшие пятнадцатилетней еще Дирру ра Тэрис, своими руками вымыли ее под струями горячей воды до скрипящей чистоты. Никогда еще Мирра не была так смущена, никогда еще она не показывала кому-либо свое тело. После этого ритуала она сбрила все волосы на теле, кроме бровей и своей пышной шевелюры, но даже это ей позволили сделать самой только после того, как она трижды пообещала матери, что не порежется. Волосы дочери Тиана сразу же, лишь только они подсохли на жаре, заплела в тугую, толстую косу, непривычно оттягивающую голову назад. Те же служанки натерли ее тело каким-то особым маслом, сделавшим кожу мягкой и шелковистой. Остригли и покрыли прозрачным лаком ногти девушки, подвыщипали брови. Только после всех этих манипуляций Мирре было позволено наконец надеть белье и облачиться в свою обычную тренировочную одежду, такую привычную и удобную: светлый лиф и короткую набедренную повязку с разрезом сбоку, чтоб было удобнее шагать. Такую одежду носили все девушки, тренировавшиеся в веонских залах. Такой чистой Мирра себя не чувствовала никогда, но вместе с тем после всех этих манипуляций в ней проснулась стыдливость. Тиана, глядя на порозовевшие щеки дочери, присевшей на кровать, поведала ей о том, что в прежние времена дочь арха о своем теле сама не заботилась никогда, но рассказ возымел совершенно обратное действие. Мирра, вместо того чтобы приободриться, смутилась еще больше. Около полудня девушка получила легкий перекус, состоящий из фруктов и нескольких постных лепешек. Запивать все это надлежало самой простой водой. Есть, однако, Мирре совсем не хотелось из-за волнения перед предстоящим обрядом, сдавившего горло и грудь железными тисками. Безо всякого аппетита она проглотила половину лепешки и немного фиников, а тарелку с оставшейся едой оставила на столе, погрузившись в чтение древних легенд из потрепанного томика, передававшегося в Семье из поколения в поколение. Тиана ра Огерр уже покинула комнату дочери, пообещав, что вскоре придет тот, кого она ждет больше всего. …И сказала Великая Мать Айя внукам своим: «Быти те, Сэлл, воином и защищати матерь свою. Ведати те, Мелиа, обо всем, что творится во сией святой земле и быти опорой отцу своему. Те, Алиа, быти матерью народа твоего. Те, Вэй, быти писчим при отце твоем, а те, Диэ, нету судьбы у мя, ты свою судьбу сам кроити должен». И Диэ сам кроил свою судьбу и младым на чужбине сгинул. Так завещала Великая Мать Айя всем детям избрать один из трех путей, служить своему народу, своему роду или же наукам отдаться, как кому судьба положит, а без Предназначения никому не оставаться… Легенду о Предназначении знал любой ребенок. А тех, кто не знал, первым же делом заставляли ее заучить в школе. Легенда о Предназначении была одним из тех столпов, на которых держалась вся жизнь в Атриане. Но судьба и Предназначение Мирры ра Верр до сих пор не открылась ни ей самой во сне, ни в шаре ее бабушке. Раздался стук в дверь. Мирра, оторвавшись от чтения, разрешила войти. — Ну как, замучили тебя, Вояка? — с улыбкой поинтересовался Индо, прикрывая за собой дверь. Мирра неопределенно пожала плечами, впиваясь взглядом в лицо брата. Ночью, в бархатной июльской тьме, не так-то просто было разглядеть, каким он стал. Индо эр Тиана вырос. Он не был больше мальчиком. Ему было всего лишь немногим больше шестнадцати лет, но он уже был совсем взрослым мужчиной. Каждая черточка его лица ожесточилась, в выражении появилась какая-то суровость. Только темные хитрые глаза остались такими же, как раньше. На левом предплечье юноши красовался тонкий белый шрам, какие бывают от порезов острым лезвием. Его первая боевая рана… Индо с улыбкой позволил сестре вволю насмотреться на себя, ведь и его глаза блуждали по ее лицу, по ее фигуре. Мирра изменилась еще сильнее, чем он. Из нескладного ребенка она стала милой юной девушкой, достойной по красоте своей матери. — Ты волнуешься, — это был не вопрос, а утверждение. Взяв с тарелки несколько виноградин, еще покрытых капельками воды, в которой их мыли, он отправил их в рот. Мирра несколько раз кивнула, отчаянно желая, чтоб брат сказал что-нибудь ободряющее. — Я тоже волновался. Знаешь, нам ведь даже фруктов не давали… Весь день надо было поститься. Не бойся, Вояка. Ничего страшного не будет. Кому ты собираешься приносить клятву? — Мирра красноречиво уставилась на брата, так что тот усмехнулся и сказал, что она может не отвечать. — Я согласен. Некоторое время оба они молчали; Индо без стеснения поедал фрукты с тарелки. Затем Мирра спросила, как проходит посвящение. Он ответил лишь то, что еще не время ей узнать это таинство, а затем начал рассказ о том, что этим утром услышал от Кинтепа — отцом юноша его не называл с завидным упорством. Ничего нового Мирра из этого рассказа не узнала. Кинтеп все так же пытался переманить сына на свою сторону, просил в последний момент отговорить Мирру от выбора этого пути, грозил и умолял… До посвящения оставалось несколько часов. Оно должно было начаться, как только стемнеет. На небе догорал последний луч заката; все собравшиеся на обряд стояли в некотором отдалении от Мирры, зная, что в этот час нельзя ей мешать. Не так уж много было этих собравшихся… Индо среди них не было. Девушка сидела на скамейке возле входа в храм, и глаза ее блуждали по лицам гостей, хоть думы ее и были далеко отсюда. Она не думала ни о чем определенном, только вспоминала всех и все, кого и что она когда-либо знала в своем детстве. Несколько раз перед ее глазами, будто живой, вставал тот молодой преступник из ее сна. Взглянув на старую няню, когда-то приглядывавшую за ней с братом, она вспомнила, какие у няни были теплые руки, и как вечером она садилась в кресло и напевно читала из старого томика атрианские легенды, пока Индо и Мирра с двух сторон прижимались к ней и понемногу засыпали, слушая истории о мудрых Джерре и Даоне, ревнивом муже Даоны, отважном Сэлле и безрассудном Диэ. Вспомнила она и своего отца, и от мыслей о нем ей захотелось плакать. Он был слишком молод, он не должен был умирать… Тьма опустилась на город, и в ту же секунду были отворены двери дворцового храма. Мирра ступила на холодные плиты пола, сделала шаг, потом еще один. Здесь было удивительно тихо, но не так, как бывает ночью в доме. Ночью в доме все равно слышится то чье-то похрапывание, то тихий мяв кота. Иногда заскулит собака. Здесь же не было ни одного звука, даже шаги не раздавались эхом под высокими сводами. Священник, служитель богов, уже был в глубине храма, в таинственном полумраке, у покрытого шитым золотом покрывалом столика. На столике стояла хрустальная чаша со священной водой, а рядом с нею лежала поблескивающая сабля. Такого прекрасного оружия Мирра не видела еще никогда в своей жизни. На идеальном, сверкающем в свете факелов клинке была вытравлена какая-то небольшая надпись, эфес — будто кружевной, так и призывающий взяться за себя… Но Мирра заставила себя отвести взгляд и, приблизившись к столику и священнику, опуститься на колени. Холод пола тут же проник в колени, но девушка этого не замечала. Во тьме позади священника стоял гордый и спокойный Индо эр Тиана. Все, кто был приглашен на церемонию, тихо вошли вслед за Миррой и притворили за собой двери, так что ни один звук не проникал в храм. Прошелестели по полу чьи-то одежды, но и этот звук вскоре исчез, уступив место все той же глухой тишине. Тогда священник начал свою речь. Слова его гулко отдавались от сводчатого потолка, проникая в самые глубины душ пришедших сюда. — Мы собрались здесь сегодня, чтоб заверить под очами богов взросление еще одной славной дочери Семьи. Мирра ра Верр, подтверждаешь ли ты перед ликом Мио, что добровольно избрала воинский путь? — Священник приблизился к девушке с миниатюрой, изображающей Господина Судьба, в руках. — Я клянусь перед ликом Мио, что избрала сей путь сама и что это мое истинное желание, — чуть подрагивающим голосом произнесла девушка. — Клятва принята, — кивнул священник и, смочив два пальцы в хрустальной чаше, прочертил на лбу Мирры полумесяц. Индо сделал шаг вперед, взял со столика саблю. Священник отошел, уступив ему место. Мирра подняла голову, заговорила, и слова ее, слова давно выученной клятвы, будто рекою полились, сказанные спокойным и уверенным голосом. Куда девалось ее волнение, ее боязнь? Она не ведала того, но была благодарна Мио, что в главный момент он лишил ее ненужной робости и даровал силу. — Во имя Джерра и Даоны, Великой Матери Айи, Бога моего Мио и первого воина Сэлла. Я, Мирра, дочь Верра, сына Дирры, добровольно присоединяюсь ко святому обществу воинов и, давая сию клятву, обещаю хранить данные мною обеты. Первое: всегда служить на благо Атриана. Второе: никогда не поднимать в бою оружия на честных товарищей моих, других атрианских воинов. Третье: не помогать врагу Атриана и не сдаваться ему под страхом смерти. Четвертое: блюсти законы чести, не нападать на лежачего, безоружного, убогого, юного или дряхлого. Пятое: не оказывать пособничества преступникам предыдущих клятв и поступать с ними со всею строгостию. — В таком случае, — Индо начал речь торжественно, улыбаясь лишь краешками губ. Он будто бы весь светился от гордости за нее и от того, что столь важная роль досталась именно ему. — В таком случае, я, Индарк, сын Леа, сын Тианы, от лица святого общества атрианских воинов принимаю тебя, Мирра, дочь Верра, сына Дирры, в сие общество, — он опустил кончик сабли на ее правое плечо. — Да будет рука твоя сильной и ловкой, сердце — чистым, а голова — холодной. Поднимись, Мирра, дочь Верра, сына Дирры. Мирра поднялась с колен легко и быстро, словно бы и не стояла так долго на холодных плитах пола. — Отныне и навеки эта сабля принадлежит тебе, Мирра, — Индо передал ей оружие. Девушка взяла саблю, и она будто бы стала продолжением ее руки. Настолько хорошо сбалансированного оружия Мирра не держала в руках никогда. Улыбнувшись, она развернулась к остальным гостям и со свистом рассекла воздух перед собой. Мирра ра Верр перестала быть ребенком. Отныне она была одним из членом святого общества атрианских воинов. На пиру, проходившем на огромной террасе дворца, Мирра не выпила ни глотка вина, но все равно чувствовала головокружение. Ее опьянили события последнего дня, слишком необычные и слишком выделяющиеся из серой череды ее будней. Индо был рядом; не говоря друг другу ни слова, они наблюдали за праздником чуть издали, ели с одной тарелки. В самом начале праздника Мирре пришлось принимать поздравления от всех гостей, частью — искренние, частью — такие же фальшивые, как улыбка Кинтепа. Девушка уже было отчаялась получить от праздника хоть какое-то удовольствие, но Дирра ра Тэрис не была бы собой, если б не заметила этого и не увлекла большую часть гостей в сторону, оставив лишь несколько преданнейших их друзей для сына и невестки. Мелия и Дирра танцевали; Мелия приглашала и Мирру, но она отказалась. Тогда та на несколько танцев утащила с собой брата. Мирра, прищурившись, взглянула на костер, где догорали ее игрушки и детские туники. Традиция есть традиция, и не ей решать, глупая она, или нет. В жаркой июльской ночи зажглись звезды. Задрав голову, девушка долго глядела на них, будто слыша холодный шепот. День пятнадцатилетия девушки подходил к концу. Все вокруг веселились так, будто это был их праздник, а не ее, сама же Мирра ра Верр была задумчива и погружена в какую-то тихую, светлую печаль. Запахи курений щекотали ее обоняние, напоминая что-то давным-давно забытое. Мирра снова вспомнила отца. Что сказал бы Верр эр Дирра, погляди он на нее теперь? Заметив одиночество и отрешенность дочери от всего происходящего, неслышно подошла и присела на скамейку рядом Тиана. Мирра склонила голову матери на плечо и позволила гладить себя по волосам, — она и сама знала, что на ощупь ее коса будто шелковая, — но все равно не проронила ни слова. Перед ее глазами, будто живые, вставали образы людей, которых она никогда не знала. Сабля висела на поясе приятной тяжестью. Уже наверняка минула полночь, а праздник все продолжался. Но Мирра, краем глаза заметившая мелькнувшие у входа во дворец светлые волосы, сбросила с себя оцепенение и, извинившись, бросилась вслед за братом. Еще многое было не сказано, о многом было не спрошено и не рассказано, а время, отведенное Индо на поездку домой, неумолимо утекало водой сквозь пальцы. Во дворце в этот час и эту ночь не было почти никого из прислуги, и никто не остановил Мирру, бегущую по лестницам и коридорам. Шаги раздавались в тишине. Идущий впереди, тот, за кем она следовала, то ли не замечал этого, то ли давно поджидал ее в коридоре второго этажа, где были обе их комнаты, все также разделенные учебной, как и в былые времена. На одном дыхании влетев по лестнице на второй этаж, она увидела именно то, что ожидала: брат, привалившись к стене плечом и чуть склонив голову набок, поджидал ее. Мирра, недолго думая, снова бросилась ему на шею. — Ну, чего ты, Вояка? — он улыбнулся, взъерошив короткие, не собирающиеся в косу волосы у ее лба. Улыбался он теперь чаще, чем в детстве… Быть может, потому что не чувствовал гнета ответственности за младшую сестру и наследницу престола? — Ты так и не рассказал, что было с тобой в эти годы. Ни слова не сказал ни о лагере, ни о войне. — Ты уверена, что хочешь знать об этом? Мирра сделала шаг назад и, вскинув голову, уставилась брату в глаза с весьма красноречивым выражением лица. Индо кивнул: понял, мол, твою мысль. Девушка тихо следовала за ним в комнату. Здесь все осталось точно таким же, как и тогда. Она не заходила в комнату брата все время, что его не было в Веоне, — это казалось ей неправильным, — а потому теперь казалось, что в этих нескольких комнатах застыло время. Словно не было всех тех ужасов, словно не умирал Верр, словно не разлучились они, а снова стали детьми, неудержимыми в своих мечтах и безрассудными в выходках. Пока Индо переодевался в несколько менее притязательный наряд, чем тот, в котором он был сначала на церемонии, а потом и на пиру, Мирра вышла на балкон и наблюдала за происходящим на террасе, расположенной точно под балконом. Гости расходились. Больше всех суетилась Тиана ра Огерр, вновь почувствовавшая себя хозяйкой во дворце: с этого дня он должен был принадлежать ее дочери, а значит, находиться и распоряжаться в нем у нее было явно больше прав, чем у ее невестки. Несмотря на все треволнения последних лет, Тиана будто и не постарела ни капли. Все то же молодое лицо и голос, журчащий подобно ручью живительной воды, все такой же яркий наряд… В день совершеннолетия дочери Тиана оделась пышно, по-царски: поверх узкого платья кораллового шелка на талии пояском была застегнута пышная тюлевая юбка. Голову, как всегда окруженную ореолом из пушистых волос, венчала диадема с какими-то сверкающими в свете факелов драгоценными камнями. В честь этого события жена и мать арха даже сбросила повязку, которую носила наравне с другими женщинами в храме Айи, скрывая под нею волосы. Годы были не властны над Тианой ра Огерр, она оставалась такой же, какой была раньше. Глядя на ее энергию и обаяние, Мирра иногда невольно задумывалась, почему она столь мало походит на столь замечательную мать. Индо пригласил сестру сесть. Она устроилась по-турецки в ногах его постели, в то время как сам он, вытянув ноги, прислонился к изголовью и начал свой нелегкий рассказ. В его истории вряд ли было меньше боли, чем в истории его сестры, и лишь одно отличало их: она терпела все неприятности одна, способная жаловаться лишь коту, в то время как в лагере точно так же доставалось еще нескольким десяткам мальчиков-подростков. Он говорил долго, расписывая свою жизнь в подробностях, но еще дольше, захлебываясь словами и живо жестикулируя, рассказывал о войне с южным соседом — Брианом, своей десятке, конях, оружии, полководцах, дезертирах и приказах. Война была его жизнью. Мирра знала, что ей никогда не испробовать этого счастья теперь, когда нет отца, когда она сама вскоре должна стать архом. — Знаешь, Вояка, я не сказал еще об одном… — словно смутившись, тише продолжал Индо. — Есть среди нас некое общество, обозначающее себя как твои преданнейшие слуги. Мы считаем, что ты должна опасться возможных убийц. Никто не знает, что теперь выкинет Кинтеп, когда ты стала совершеннолетней и принесла воинскую присягу. Возможно, он просто решит от тебя избавиться несмотря на то, что ты его племянница. Берегись, Вояка. — Бойся шагов короля, — мрачно процитировала Мирра, вспомнив пророчицу со схеибского рынка. Индо знал эту историю давно: заливаясь слезами, девушка пересказала ее брату ночью после смерти отца, когда стало ясно, что Кинтепу быть регентом. Предсказанное случилось на третью ночь после отъезда Индо из Веона. Эта ночь была не такой уж душной, и Мирра спала, не видя изматывающих снов. В ногах ее постели, как и всегда, свернулся калачиком Рыжий. Обычно он спал куда крепче хозяйки, но в эту ночь было наоборот. Заслышав какой-то случайный шум на другом конце коридора, он тут же проснулся и навострил уши. Шорох повторился, и в темноте комнаты сверкнули янтарные глаза-плошки. Потянувшись, кот бесцеремонно прошел прямо по телу хозяйки и ткнул ее лапой в нос. Мирра очнулась, щелкнула Рыжего по носу, но прислушалась, ведь знала, что просто так ее кот не проснется ночью. Теперь шаги слышала и она. Вскочив с постели, девушка схватила из шкафа две сумки, в одной из которых теперь постоянно хранила кое-какие предметы первой необходимости, а во вторую она засунула отчаянно упирающегося Рыжего. Подпоясалась саблей и, повесив сумки через два плеча крест-накрест, сиганула своим обычным путем в сад. Времени было слишком мало, тот, кто крался по коридору, уже возился с дверью в комнату. Она слышала, как он едва не сломал ручку двери. По саду к конюшням она пронеслась на одном дыхании, придерживая сумку с котом. Там Мирра быстро оседлала свою белую кобылу, вывела ее на дорогу и пустила во весь опор. Кот, вылезший из сумки, пока она возилась с седлом, теперь сидел у хозяйки на шее, вцепившись в ее плечи когтями. Равновесие он удерживал разве что чудом. Иногда Мирре казалось, что Рыжий послан ей самим Мио. Раньше она никогда не видела таких умных и преданных котов. Решив, что она оторвалась достаточно далеко, Мирра придержала свою Звездочку и пустила шагом. У нее был план. Сначала она поедет прямо по дороге, которой уехала из Веона, по ней доберется до храма Великой Матери Айи, где и теперь должна быть Тиана ра Огерр. А там… Или останется в храме, или поедет дальше, искать Индо. В этот ночной час на дороге не было никого. Мирра была этому рада, ведь теперь она могла спокойно собраться с мыслями, оставшись наедине с собой. Права была Эина из Схеиба… Ничто не навредило Мирре, но только Кинтеп вечно пытался вплести ее в сеть своих интриг. Сейчас она должна была уйти, чтоб не погибнуть. Но она твердо знала, что спустя месяцы — или годы? — она вернется в Веон; чеканя шаг, войдет во дворец, который вновь станет принадлежать ей, и никакой дядя не помешает ей тогда. О, нет, он не помешает, он будет умолять о пощаде! Мирра усмехнулась собственным мыслям, представив, как отомстит Кинтепу за все. Ему одному — она не тронет даже его противную жену или младшую из кузин, — но Кинтеп эр Дирра заплатит за все сполна! До сих пор Мирра не знала, был ли дядя виновен в смерти отца. Верр с братом, несколькими друзьями детства и союзниками молодости уехал тогда на охоту веселым и конным, а вернулся бледным, истекающим кровью, на спешно изготовленных носилках. Верр эр Дирра умер спустя несколько часов после этого, успев только благословить детей и жену. Все прочие участники охоты хранили тяжкое молчание, да никто их и не спрашивал о произошедшем. Тиане было не до того; Мирра и даже Индо были еще слишком малы, чтоб серьезно думать, что произошедшее могло не быть несчастным случаем… Мирра добралась до храма Великой матери, когда уже начало светать. Розовые лучи падали на белые плиты стены, окружавшей территорию храма, на песок под ногами… Мирра спешилась и нерешительно подошла к воротам. В дневные часы они обыкновенно бывали открыты для всех, но ночью запирались. С тех пор, как началась Брианская война, на дорогах развелось слишком уж много бродяг, в том числе и таких, для которых величие Матери и ее служительниц было пустым звуком. Мирра протянула руку и все пятерней прикоснулась к древесине. Эти ворота были сделаны из оливы, баснословно дорогого заморского дерева, и играли в солнечном свете фисташковой зеленью. Мирра приняла решение. Если за воротами будет мать, то она расскажет все и будет просить помощи и защиты. Если иная из сестер, то только попросит передать, что с ней все хорошо, и будет искать Индо. Она постучала, за воротами тут же раздался шорох одежд, а через несколько секунд отворилось зарешеченное окошечко, и из-за него выглянула одна из сестер, пухленькая и заспанная. — Прошу вас, сестра, не откажите в услуге! — Ну, чего тебе нужно? — Вы знаете сестру Тиану? — Да кто же не знает ее величества! Чего только не спросят утром, диву только даюсь, ма-са! — Прошу вас, сестра, передайте ей с глазу на глаз, что я скажу. Только точно передавайте, ма-са, а то иначе она не поймет! Слушайте: Вояка в добром здравии и отправляется в путь. Так и никак иначе! А это… — Мирра сунула к окошечку ладонь, на которой лежали несколько золотых, — это пожертвование. Да хранит вас Великая мать! — Передам ей, славная воительница, как не передать… Вояка в добром здравии и отправляется в путь, так и скажу. Да хранит тебя Великая мать, добрая девушка, иди себе спокойно. Мирра натянуто улыбнулась. Она совсем забыла о своей косе. Когда ворота храма закрылись, а сама девушка вновь взобралась на свою Звездочку, она сорвала ленточку со своей косы и несколько раз тряхнула головой так, что волосы свободно рассыпались по плечам. Мирра ра Верр знала, от чего отказывается, но знала также, что обретает, решившись больше не заплетать волосы. Издревле в Атриане прическа могла многое рассказать о своем хозяине. Совсем маленькие дети и рабы носили волосы короткими, остриженными примерно по середину шеи. Дети постарше до самого совершеннолетия вне зависимости от пола собирали волосы в хвост на затылке, за который некоторые особо усердные учителя в храмовых школах, бывало, таскали особо нерадивых учеников. После квиндецима все изменялось. Воины носили косы, тем более сложные, чем выше был чин. Адепты и адептки Науки, жрецы стриглись совсем коротко, оставляя волосы длиной всего в несколько дюймов. Жены любого положения и возраста носили высокие прически (разумеется, более сложные у богачек, чем у крестьянок); Мужи брились налысо. Только те, у кого не было Предназначения или кто потерял его, носили волосы распущенными. Таких, бродяг, — сыновей и дочерей Диэ, как их называли, — узнавали всюду именно по свободно падающим на плечи и спину, нередко засаленным длинным космам. Благодаря им же детей Диэ боялись и старались обходить стороной, если была такая возможность. Первая развилка на дороге, ведущей из Веона, была расположена в полудне пути от храма Великой Матери. Добравшись до распутья без происшествий, Мирра остановилась, чтобы сверить маршрут с картой, на которой всего несколько дней назад Индо сам прочертил маршрут до того места, где сейчас стоял их лагерь. Просто засунув руку в сумку, она не нащупала карту. Червь сомнения зародился в сердце Мирры, противно зашевелился страх. Девушка спешилась, сняла сумку и еще раз перерыла все в сумке. Карты не было. Отчаяние сдавило грудь; перехватило дыхание. Для верности Мирра высыпала содержимое сумки на жухлую траву у дороги. Одежда, лежавшая в сумке, перепачкалась в пыли. Едва не разбились два флакона граненого стекла, наполненные особым зельем, которое готовили только в храме Великой Матери. Это зелье заживляло почти любые раны, останавливало кровь в почти безвыходных ситуациях. Два флакона, одни из последних существующих, подарила Мирре мать на квиндецим. Карты не было. Мирра ра Верр не знала, куда ей ехать. Она могла бы вернуться в храм Айи… Но как бы это выглядело? Она дорого ценила свою жизнь, но еще дороже была ее гордость — гордость арха. Подумав немного, собрав вещи обратно в сумку и подавив отчаянное желание плакать и кричать, Мирра избрала правую дорогу. В сторону правой дороги пошел Рыжий, выбравшийся из сумки, пока хозяйка искала карту. Девушка остановилась на ночлег в одной из деревень, попавшихся ее на пути. Когда она завидела огни светлых окон в домах, ночь давно окутала мир. Звездочка вместе со своей всадницей не сбились с дороги одним только чудом. Но Мирра не замечала, сколько чудес уберегли ее от опасности, беды или даже смерти. Она все еще была подавлена из-за того, как глупо она забыла карту. За день ей попался навстречу лишь один гонец, но тот ехал так быстро, что дочь Верра даже не успела разглядеть его и не знала, какого он чина и рода. У нее было предостаточно времени, чтобы сотню раз прокрутить в голове события последних суток. Не сразу, но она вспомнила, что случилось с ее главной ценностью. Теперь девушка не могла избавиться от угрызений совести и осознания собственной глупой рассеянности. Прошлой ночью она прежде, чем легла, долго сидела в постели, изучая свою карту. Когда глаза начали слипаться от усталости, Мирра положила карту на тумбочку у изголовья кровати, где та благополучно и осталась, забытая в спешке. Сняв на ночь комнатку в деревенском трактире и заплатив за ужин для себя и своей Звездочки, Мирра заметила, что деньги начинают убывать. После смерти отца с личными финансами у нее были постоянные проблемы: даже на подарок Индо в честь его квиндецима она копила больше полугода… Долго она жить на остатки денег в парчовом мешочке не сможет. Она не знала, что делать, и решила поступить самым разумным образом: лечь спать и пока не думать об этом. Все равно решения не было. Он могла бы наняться, например, писцом, но это бы привязало ее к месту и быстро вернуло в дядюшкины лапы. Этого Мирра ра Верр допустить никак не могла. Девушка проспала как убитая всю ночь на жесткой постели и проснулась с первыми лучами звезды, проникшими в окно без занавесей и защекотавшими ее лицо. Рыжий уже умывался, устроившись под косым лучом света, лежащем на полу. Сбросив с себя сон, Мирра долго сидела, завернувшись в одеяло и судорожно размышляя. Кот нежился в свете звезды. Она перебрала десятки вариантов: дерзкие и отчаянные, практичные и рассудительные, но все, как один — нереальные. Единственным правильным путем было продолжать свой бег, чтобы скрыться, а потом когда-нибудь, если Мио будет благосклонен, найти Индо и вместе с ним отвоевать то, что их по праву. Нелегкое решение было принято. Мирра заставила себя скинуть одеяло и встать с постели. Волосы, запыленные и несколько дней не мытые, со сна перепутались окончательно. Кое-как отбросив их назад, девушка умылась из кувшина и остановилась перед зеркалом. Она поворачивала голову, разглядывая себя: тонкий нос, потрескавшиеся губы, темные глаза. И волосы, главное богатство Мирры ра Верр — еще позавчера вечером похожие на темный шелк, струящиеся сквозь пальцы, а теперь грязные, спутанные и будто даже липкие. Она впервые смотрела на себя и видела не дочь арха, наследницу престола, а только лишь пятнадцатилетнюю девушку, довольно симпатичную, но не более того. Не думая долго, Мирра вытащила из шкафчика под умывальником заржавелые ножницы и срезала первую прядь, оставив длиной до плеча. Затем, скривив губы в усмешке, снова оттянула ее и отсекла до самой мочки уха. Так же Мирра обстригла все волосы, после чего изрядно укоротившуюся шевелюру промыла водой из того же кувшина. Капельки с сырых волос стекали по шее, мочили тунику. Мирра встряхнула головой, кончики волос защекотали шею. Пусть кое-где пряди были обрезаны не очень-то ровно, девушка все равно осталась довольна проделанной работой. Доедая оставшиеся с ужина хлеб и сыр, Мирра долго думала, как будет называться теперь, когда свое настоящее имя следует забыть хотя бы на время. Перебрав все известные ей имена, она не сумела придумать ничего хорошего. Они либо вовсе ее не подходили, — ну, какая из нее Вэйя? — либо были не менее красноречивы, чем прозвание Дочери Мио, либо вовсе звучали очень глупо. Так и не найдя подходящего, девушка стала вместо этого придумывать прозвище. Короткое слово пришло на ум быстро. Она всегда хотела попробовать: каково это, парить в небесах над волнами, вселяя смятение в души людей; каково это — быть белокрылой птицей, свободной и независимой. Так почему бы ей не стать Чайкой? Чайка. Ей однозначно нравилось. Не забыв наполнить флягу чистой холодной водой, Мирра выехала из деревни в восьмом часу утра. Рыжий предусмотрительно спрятался от нее, не желая еще день проводить в сумке, но девушка за него не волновалась. Прошлым вечером, задолго до того, как она остановилась на ночлег, он сбежал, но уже утром был рядом с хозяйкой. Пейзажи кругом радовали глаз своей пустынностью. Мирра-Чайка еще не доехала до той границы, за которой на юго-западе исчезает всякая растительность и остаются только пески, да и не собиралась к нее приближаться. Как ни вынослива была ее Звездочка, такое приключение ей вряд ли будет под силу. Мирра побывала в тех песках только один раз. Ей тогда было всего-то пять лет, и она мало что понимала из происходящего вокруг, а потому куда больше внимания обращала на пейзажи, чем на разворачивавшиеся вокруг события. Тогда, в честь трехсотлетия династии, состоялось большое паломничество к затерянной в песках гробнице первого арха, давнего предка Мирры, Индо и всех, кто принадлежал к Семье по крови. Она помнила бескрайние раскаленные пески, душный воздух и горящий круг звезды в небе. Караван двигался медленно, неспешные шаги верблюдов нагоняли дремоту. Верр, Дирра-старшая, Кинтеп и Тиана ехали впереди. Индо и Мирра оказались где-то в арьергарде под присмотром няни и нескольких слуг. Жена Кинтепа не поехала тогда — вновь беременная, она к тому же имела на руках двухгодовлую Мелию. Когда бесконечная, как казалось тогда детям, поездка наконец завершилась, они остановились перед большой пирамидой. То и была гробница первого арха. Самая верхушка пирамиды, покрытая листами золота, сияла в свете заходящего солнца. Внутри пирамиды детей ненадолго подвели к огромному саркофагу, приказав поцеловать позолоченный жезл, лежавший в каменных руках изваяния. Мирра до сих пор помнила вкус железа на губах. Обряды, на которых присутствовали только взрослые, длились всю ночь в самом сердце пирамиды, а внешние залы остались в распоряжении пятилетней девочки и шестилетнего мальчика. Няня сначала пыталась их утихомирить, но потом махнула рукой. Мирра и Индо обошли все залы, держась за руки, чтобы не бояться, и разглядывали диковинные росписи на стенах, старинное оружие и посуду. Прикоснуться к чему-либо у них не хватило духа. Наутро начался изнурительный путь обратно в Веон. Между песками и плодородными землями у самой столицы, приморскими районами, протянулась длинная полоса раскаленной степи. Деревья тут были лишь в одном месте: в лесу, посаженном по приказу арха Тэриса больше пятидесяти лет назад, вокруг же него на многие мили протянулось царство выжженной травы, кочевников-скотоводов и вольных бродяг. Именно среди этой пожухлой травы теперь ехала девушка, не знавшая, к чему стремится. У нее была одна надежда — доехать до границы, там воины, а у воинов приграничья Кинтеп вряд ли пользуется особенным почетом. День прошел, она все дальше уезжала от Веона, и ее все еще не нагнали. Либо погоня бросила затею поймать дочь Верра, либо Кинтеп с самого начала никого не посылал, удовольствовавшись тем, что может рассказать о побеге племянницы и властвовать еще три года до совершеннолетия Мелии. Наткнувшись около полудня на еще одну деревню возле ручья, вытекавшего из скалы, Мирра купила хлеба, орехов, фиников и фиг, заново наполнила опустевшую флягу, и сама напилась из источника. Темнота застала ее на дороге, и девушка после недолгих колебаний устроилась на ночлег чуть в стороне от дороги. Рыжий объявился только тогда, когда она уже покончила со скромным ужином и легла, завернувшись в плащ. Ночь была страшна. Были сны — отрывочные, расплывчатые и выматывающие образы. …Сначала она была мухой. Хоть и стояла глубокая ночь, лагерь вокруг суетился, кричал, стонал и метался, и все это отражалось в ее фасеточных глазах. Куда-то бежали солдаты, лекари суетились над ранеными, а командиры препирались между собою. Звенела броня. Откуда-то издалека слышалось лошадиное ржание и наносило запахом трупов. Она почувствовала это и на своих лапках, она знала, что и сама сидит на одном из них. Но она знала, что у нее есть какая-то особая цель, что она не просто так заперта в этом ужасном тельце с фасеточными глазами, так искажающими мир, дробящими его на сотни частей. Ее товарки-мухи вились возле раны одного солдата, чей крик рвал ночь. Ему ампутировали ногу. Пот заливал глаза врачей, они устали, но ни на секунду не бросали своего дела. Они причиняли боль во имя блага, и нужно было иметь сильные нервы, чтоб вызваться лекарем на войну. Трепетала синяя мешковина палаток. Сквозь лагерь, сквозь всю суету пробирался, тихо ругая толчею себе под нос, легат. Она вдруг поняла, кто ей нужен, и поднялась в воздух. Легат подобрался к тесному кружку воинов, что-то сказал. Воинов было четверо: трое мужчин и одна женщина. Один из мужчин, светловолосый, отделился от группки и вместе с легатом вошел в палатку. Она следовала за ними, зацепившись внутри за грубую ткань. Легат вытащил короткое письмо, передал воину. Тот оказался декурионом — командиром десятки. Отослав легата, он развернул письмо и быстро, не скрывая волнения, от которого едва не дрожали его руки, пробежал глазами по строчкам. Хмыкнул себе под нос, и по его губам она прочла: — Молодец, Вояка, только доберись теперь сюда… Он не был похож ни на того, кого она знала в детстве, ни на того, кого встретила меньше недели назад. Он был серьезным, уверенным профессионалом. Командиром. Она хотела еще немного на него посмотреть, но тут же оказалась в другом месте. Она больше не была мухой, не была и птицей. Она оказалась в чужой голове, чувствовала вместе с этим человеком. Боль разрывала ее плечо, пульсировала жаром, с трудом давая сосредоточиться на мишени. Но без дела было б еще хуже, она это знала точно. То единственное, что она умела делать хорошо, отвлекало ее от боли. Мягкое оперение стрелы щекотало губы, тетива, скрученная пальцами, готова была вырваться. Кто-то говорил, что стрелять нужно как можно скорей. Она так не думала. Во всяком случае, не считала, что скорость превыше всего. Главное — почувствовать тетиву, понять свое оружие, а потом уже можно и над скоростью работать. Этому учил отец, а он, он лучник был хоть куда. Стащить бы тунику, чтобы прохладный ветер, что принесла ночь, немного поуспокоил боль… Но она не одна. Это было бы слишком неприлично. Она выпустила стрелу, и та попала прямо в центр мишени. Позади раздались шаги. — Тебе еще рано хвататься за лук, тем более ночью. Иди лучше, ляг, — сказала заботливо девушка за спиной. — Я тебе приказываю как лекарь. — Сейчас, — буркнула она, или, верней, истинный обладатель тела. — Еще минуту. Голос его был смутно знаком. Девушка — хозяйка таких тихих шагов — удалилась, снова оставив ее одну в темноте с луком в руках. Трава щекотала босые ноги, а волосы, взлохмаченные свежим ветерком, лезли в глаза. Полминуты она стояла, ничего не делая, а потом настоящий обладатель тела прошептал: — Вон. Кто бы ты ни был, вон из моей головы сейчас же, — и она снова перенеслась в другое место. Теперь она наконец вернулась к своей любимой ипостаси. Она снова кружила по небу вместе с другими, такими же легкими и свободными птицами. В этот день чайки плакали без повода, ведь этот день был счастливейшим для народа за долгие пять лет. Белокрылые птицы парили над спокойным морем, покрытым барашками волн, но она летела к городу. Она стремилась к главной площади славного Веона. Там на специально установленной трибуне стояла крепкая с виду девушка с длинной косой темных шелковых волос, и зачитывала текст с длинного свитка у нее в руках. Люди, столпившиеся вокруг трибуны, молча внимали. Даже младенцы перестали кричать. Лучи звезды отражались в камне, что сверкал в центре обруча у нее на голове, и разбегались сотней бликов по всей площади, озаряя пришедших на нее высшим светом. Лица: светлые и смуглые, юные и старые, — улыбались ей. Когда она закончила, то подняла голову и тоже улыбнулась этим лицам, которые любила всей душой. Это был ее народ. Люди подняли ладони повыше, и площадь наполнилась громом оваций. А она стояла и просто улыбалась, в ее груди билось готовое к великим свершениям сердце. Она искала в толпе кого-то определенного, а потом, похоже, нашла и кивнула ему; в глазах ее засверкало что-то новое, чего не было до этого. Девушка сморгнула предательские слезы счастья и облегчения, не зная, что от глаз той, что парила в небесах, не укрылось ничто… Проснувшись после этого сна, Мирра, давно отбросившая плащ и раскинувшаяся просто на траве, долго смотрела в бесконечность неба. Она выискивала ту звезду, что горела для нее и могла бы провести ее через все то, что приготовил ей господин Судьба. Мирра давно уже удалилась от великой реки, бравшей начало еще до Брианских гор и текшей через весь Атриан с юга на север. На следующий день ей пришлось об этом горько пожалеть. Она ехала к Киртану — там ныне горел пожар войны, там была граница с Брианом, а потому именно там она собиралась искать себе союзников. Чтоб добраться до Киртана от Веона, нужны было пересечь страну почти полностью. Она могла бы ехать вдоль Аинемора — таково было наименование великой реки, — но тогда пришлось бы сделать большой крюк, а девушка вовсе не желала тратить больше времени, тем необходимо. Вот только об одном она позабыла: в жаркой степи нет источников воды, а наткнуться на деревню, как она это сделала вчера — настоящая удача. День выдался знойный, и Мирре удавалось экономить воду с большим трудом. К жаре она была привычная — летом с братом она все дни проводила под солнцем, заходя в помещение только ради ужина и сна, но воды у них всегда было вдоволь. Мучиться от жажды дочь арха не привыкла, и теперь проклинала все кругом, что не догадалась взять с собой флягу побольше или хотя бы еще одну маленькую. Без воды не лез и кусок в горло. А Рыжий снова куда-то исчез… За день она высосала сок из всех фруктов, а воды во фляге ни осталось даже самой маленькой капельки. Потом была еще одна беспокойная ночь, но на этот раз она не вспомнила своих снов, когда проснулась. Ее разбудило сухое жжение в горле. Звездочку тоже было поить нечем, и шла лошадь только чудом. Мирра вела ее за поводья, не решившись залезать в седло. Уже почти отчаявшуюся и сдавшуюся без боя девушку поддерживала одна мысль: если она остановится здесь, прекратит бороться, то никто даже не похоронит ее костей, и они так и останутся под жарким солнцем. Должна же была где-то кончаться эта безводная степь, где-то должны были быть деревня, источник, берег моря — что угодно, кроме колючих кустарников, бурой травы и нескончаемого жара. Воображение страдающего от жажды человека дорисовывало недостающие детали, и вместо сухих кустарников Мирра видела злых карликов, тянущих к ней свои костлявые руки со скрюченными пальцами. Несколько раз девушка заметила тушканчиков, которые в иное время могли бы ее здорово позабавить, а теперь не вызывали в мутнеющих глазах ни одной искры интереса. Она шла, тянулись часы, наваливалась усталость. Воды не было. Когда звезда стала клониться к западу, Мирра вдруг поняла: это конец. Слова вспыхнули огнем в ее подсознании, такие же жаркие и сухие, как все вокруг. Оставалось совсем немного сил, и девушка шла, с трудом переставляя ноги. Она уже не думала о том, куда идет, хотя до этого старалась держаться южного направления. Перед собой ей виделось большое-пребольшое озеро, полное прохладной пресной воды. Ночь принесла немного свежести, но и только. Здесь даже не бывало по утрам росы, в чем Мирра давно успела убедиться. Без сил ложась на землю, чтобы уснуть, она точно знала одно. Еще одного дня ее было не пережить, если только боги не пошлют ей спасения или хотя бы немного воды. Она хотела помолиться Мио, но у нее не было больше слов, которые она могла бы сказать своему богу. Что же, эта смерть хотя бы не была унизительна. Она была юна, невинна, а в эту авантюру полезла не из прихоти. С раннего детства каждая атрианская девушка знала, что нет ничего постыдного в любви, но та, что умирает молодой и чистой, не успев еще испробовать плотского наслаждения — всегда более других любима Даоной. Ранним утром на дороге с севера показались всадники. Во главе всех был мужчина с выгоревшими под солнцем рыжевато-русыми волосами, безбородый, но явно не мальчишка. В том, как он держался, было что-то солдатское, хотя на первый взгляд он не казался особенно сильным. По правую руку от него ехала девушка — типичная атрианская горожанка. На одном из ее точеных пальчиков, что держали поводья, было кольцо. Наконец, ее туника была по-женски длинной, только с разрезом от бедра до самого низа, чтоб ехать верхом. По левую руку от главаря был лучник. Этот, горделиво поднявший голову, скорее походил на дворянина. У его туники рукава были до самых локтей; его губы были бледны, и под глазами пролегли глубокие тени, словно совсем недавно он перенес тяжелую болезнь. Позади этих троих держались еще трое. Лохматая смеющаяся во весь рот девица в ярко-алой тунике. Ее глаза были полны задора и молодой энергии. Второй лучник — коренастый хмурый паренек с гривой иссиня-черных волос, потерянный и отрешенный от происходящего вокруг. Последний из всадников, тоже юнец, весь казался каким-то потрепанным: много раз зашитая туника, руки в шрамах, длинная, еще не успевшая зажить царапина на щеке… Весь его облик будто кричал о том, что он — один из славных и страшных сыновей Диэ. Они смеялись, балагурили, говорили глупости. Не успевший пока что совсем раскалиться воздух вокруг них звенел от их веселья. Первый лучник, казалось, что-то заметил. Он смотрел туда, где чуть в стороне от дороги растянулась на земле девушка. Возле нее сидел рыжий кот, а чуть вдалеке понуро застыла белая кобыла. — Им, глянь-ка туда! — он махнул рукой туда, где на земле растянулась Мирра. Вот только он не знал ее имени. — О боги, — прошептала растрепанная девица, и вторая девушка то ли попросила, то ли приказала: — Им, тормози! Мирра проснулась через несколько часов. С жадностью облизнула губы, на которых осталось несколько капелек воды. Девушку все еще мучила жажда, но больше не было ощущения, что в ней нет ни капельки жидкости. Она лежала все там же на земле, но под головой ясно ощущала что-то мягкое, вроде свернутого одеяла. А рядом кто-то разговаривал полушепотом… Около четверти часа она лежала, не двигаясь и даже не вслушивалась в разговор. Потом Мирра наконец решилась приоткрыть глаза. Огляделась. Совсем рядом со своей вытянутой в сторону рукой девушка увидела рыжую шерсть кота. На небольшом расстоянии от нее прямо на земле свободно и даже лениво расположились несколько молодых людей. С трудом сосчитав, она нашла, что их четверо. Две девушки, два юноши. Одна девчонка лежала на сухой траве и глядела в небо. Ее алая туника было такой яркой, что хотелось отвести глаза. Вторая, в голубом, укладывала волосы в хитроумную высокую прическу. Мрачный паренек возился со стрелами. Светловолосый мужчина, отчаянно жестикулируя, пытался что-то доказать остальным: — Нет, вы только подумайте! Этот дьявол взял и уехал. Ничего не сказал, подгадал момент и сбежал! Да чтобы я ему еще хоть раз помогал! — Ты пересказываешь нам то, что мы видели своими глазами, уже в пятый раз! Ты или влюблен в него, или считаешь нас идиотами! — девчонка в яркой тунике села, обхватив коленки руками. Светловолосый задохнулся от возмущения, но рука второй девушки тут же предостерегающе легла ему на плечо, и он не двинулся с места. — Не надо. Не ссорьтесь, — примирительно проговорила она. — Вы оба хороши. Им, таков уж он, да и ты сам к тому руку приложил. Сэл, научись наконец думать прежде, чем что-то говоришь. Девчонка, названная Сэл, надулась от обиды. Юноша — Им — шумно вздохнул, но тоже ничего не сказал. — Там твоя новая забота проснулась, — заметил мальчишка со стрелами, ни на секунду не отрываясь от работы. Девушка в голубом тут же встала с места и, схватив фляжку с водой, подошла к Мирре; помогла ей приподняться и отдала флягу. Дочь Верра пила жадно, с наслаждением ощущая, как вода оживляет ее, прекращает першение в пересохшем горле. Она пила, пока не выпила всю воду, а затем проговорила: — Спасибо, ма-са. Девушка в голубом мягко улыбнулась ей. На ней была легкая длинная туника с разрезом от бедра, подобная той, какую мать Мирры надевала всякий раз, когда отправлялась на прогулку с детьми. Как же давно это было, будто бы даже не с Миррой, а с кем-то другим!.. Остальные трое выжидающе-настороженно смотрели на двух девушек: сидящую на земле и присевшую возле нее на корточки. — Меня зовут Миа. Ты в безопасности. Твоего коня увел напоить мой брат. Мы не причиним тебе вреда, обещаю, — проворковала девушка, а троица за ее спиной дружно фыркнула. Девушка обернулась и грозно глянула на светловолосого. Тот только развел руками. — Ты можешь встать? Мирра нерешительно кивнула и попыталась подняться. К ее удивлению, ноги держали ее куда крепче, чем она рассчитывала. Она даже смогла дойти до троих остальных и сесть рядом с ними без посторонней помощи. Миа порылась в седельной сумке одного из гнедых, как на подбор, коней, и что-то из нее вынула. Только теперь Мирра заметила, что коней было на одного больше, чем ее спасителей, но ее собственной Звездочки в их числе не оказалось. В одну руку девушке вновь оказавшаяся рядом Миа вложила толстый ломоть ржаного хлеба, в другую — большое красное яблоко, а затем села рядом со светловолосым. Мирра тут же набросилась на еду. Напившись вволю, она поняла, что есть хочет ничуть не меньше. Остальные молча смотрели на ее трапезу, и только черноволосый паренек так и не отвлекся от своего занятия. Вскоре появился и пятый — юнец в истертой тунике, довольно-таки похожий на Миа. Он оставил Звездочку и сел рядом с остальными. Разговор не начался и тогда, когда Мирра покончила с едой и поблагодарила за нее. Светловолосый, которого, как вспомнила Мирра, назвали Имом, смотрел девушке прямо в глаза. Взгляд его темно-серых глаз не предвещал ничего хорошего. Он красноречивее всяких слов говорил, что именно светловолосый здесь командует. Но дочь Верра не отвернулась, а отвечала таким же долгим, хотя менее нахальным взглядом. — Ну? — наконец не выдержал он. — Кто ты такова? Как зовешься? Откуда и куда едешь? Мирра не ответила сразу. Она не могла открыть первым встречным своей правды. Заранее у нее не было заготовлено никакой истории, а импровизировать правдоподобно она не умела. Это слишком хорошо показала та история на Тхезе. — Отвечай же, — поторопил светловолосый. В его голосе прозвучали угрожающие нотки. — Я не для того тебя поил и кормил, чтобы молча любоваться на твою грязную физиономию. Взгляды пяти пар глаз были прикованы к Мирре. Ее голые ноги колола жесткая трава, и она не знала, что ей сказать. Ладонью стерла прилипший к щеке песок, попыталась отряхнуть ноги: земля, смешанная с песком, кусочками травы и мелкими камешками, забилась ей в сандалии. — Им, может, не стоит сейчас… — попыталась начать Миа, но светловолосый ее прервал: — Стоит. Если ты сейчас же не ответишь, девчонка, то я не гарантирую твою безопасность. — Я… Я называю себя Чайкой. Еду с севера. Ищу моего брата, он служит под началом Индарка, — Мирра знала, что играет с огнем, но это было самым близким к правде, что она могла сказать, не раскрыв себя, а лгать девушке в голубом ей не хотелось. — Кроме брата у меня никого нет. — А я вам говорил: давайте заберем саблю, коня и сбежим, — мрачно процедил брат Миа. — Нет, нарвались на сестрицу воина. Светловолосый его не слушал. — Сабля для страху или умеешь пользоваться? Мирра ответила, что умеет. Девица в алом спросила у Мирры о ее уровне, а та честно назвала восьмой. Остроскулое лицо светловолосого немного прояснилось, когда он услышал это заветное для дочери Верра число. — Приветствуем тебя, дочь Диэ. Мы едем на юг, к Крейму. Я не знаю, там ли Индарк, но ты можешь ехать с нами. Мирра после полуминуты размышлений решительно кивнула, и тогда светловолосый продолжил: — Миа ты уже знаешь. Я Имон. Парень со стрелами — Арро. Он не особенно разговорчив, знаешь ли. — Сэлла, — кивнула девчонка, спросившая у Мирры про ее уровень, и широко улыбнулась. Ее клыки, чуть более длинные, чем обычно у людей, оказались подпилены в вытянутые треугольники. — Тиан, — последним буркнул брат Миа, явно не будучи в восторге от новой спутницы. Мирра вдруг почувствовала, что может им доверять. Если ее предал собственный дядя, дворянин и ее родная кровь, то разношерстная компания детей Диэ точно ей уже ничего не сделает.