Путь Воина

Месяц в атрианском лагере промелькнул незаметно. Мирра вставала раньше всех и ложилась позже всех, тысячи раз отрабатывая разные приемы. Из-за постоянных дождей большую часть тренировок свернули, но только не строевую, и половина лагеря хлюпала носом после нескольких часов под розгами хлесткого дождя. В остальное время занимались в основном стратегической теорией; офицеры разрабатывали планы кампаний будущего лета. Ночами Мирра не видела снов. Перестав видеть выматывающие картинки будущего и настоящего, она стала высыпаться куда лучше даже за меньшее время. Поговорить с Индо ей удавалось редко, но они помирились, когда однажды брат дождался ее вечернего возвращения и объяснил все. Он хотел, чтобы Мирра увидела настоящую лагерную жизнь; попросил прощения за то, что не предупредил сестру о ее зачислении в декурию Шамиз, и Мирра с радостью его простила. Иногда девушка подолгу наблюдала за тем, как брат спит на соседней постели, пока сон не смаривал и ее. Один раз Индо предложил сестре переселиться к Шамиз, так как это было бы явно приличнее, но, увидев ее вытянувшееся лицо, махнул рукой. Мирре вполне хватало троюродной сестры в течение дня, чтобы еще спать с ней в одном помещении. Теперь в комнате Индо было две постели, и больше он к этому вопросу не возвращался. Через несколько дней после появления Мирры ра Верр в лагере был отправлен гонец с тайным сообщением к сестре Тиане в храм Великой матери. Вернулся он с материнским благословением детям и добавлением лично для Мирры: «С тобой, дочка, мы позже серьезно поговорим». Индо, услышав это, только рассмеялся, а вот Мирре было не до смеха. Впрочем, она и не надеялась на то, что мать ее простит сразу же. Вторую проверку уровня дочери Верра поручили какому-то другому кентуриону, уже явно не юных лет, но Шамиз все равно присутствовала на испытании. В итоге, казалось, осталась довольна даже она, и Мирре был присужден одиннадцатый уровень. Конечно, двенадцатый у самой Шамиз и тринадцатый у Индо все равно задевали самолюбие Мирры, но уже не настолько, насколько месяцем раньше; да и не могла она всерьез завидовать брату. В ночь, следовавшую за днем получения одиннадцатого уровня, Мирре впервые за месяц приснился сон. Наполовину пустой бокал, наполненный рубиновой жидкостью, стоял на столе; бутылка была едва початой. Тот, кто сидел за этим столом, вовсе не был пьян, да и не хотел напиться. Он просто любил хорошее вино. Она знала это лучше многих. Он изменился за прошедший месяц. Что-то новое виделось ей в этих светлых глазах, чего не было раньше. Какая-то мрачная решимость поселилась в нем и изгнала всякую надежду: он совсем коротко, почти по-рабски, остриг волосы. Она знала, что отпущенные длинные пряди были для него символом надежды однажды заплести их в воинскую косу. Занавески не были задернуты, и бледная ночная звезда мрачно светила сквозь тучи, окрашивая комнату в мертвенные цвета. На столе, как всегда, было несколько свечей, чье подрагивающее пламя едва освещало окружающую тьму. Перед юношей стояла пустая тарелка — он недавно ужинал. — И на кого ты ее променял, рыжий дурень… — юноша покачал головой и усмехнулся, продолжая гладить кота, который растянулся рядом с ним на скамье. — Или ты надеялся, что она ради тебя придет?.. Не придет… У нее своя судьба, у меня своя… Юноша протянул руку за бокалом, но, подумав, поставил его на место и так и не сделал глоток. Он не был пьян, да и не хотел напиться. На следующий день Мирра была столь задумчива, вспоминая ночное видение, что это заметила даже Шамиз. Та отлично понимала, что от троюродной сестры ей откровенностей ждать бесполезно, а потому «случайно» коснулась пальцами щеки Мирры во время строевой. Дочь Верра не успела даже поднять ладонь, чтоб отвести руку декуриона, как та уже сама отдернула пальцы и, широко распахнув глаза, уставилась на нее. Без сомнения, Шамиз увидела последний сон Мирры; но то было полбеды, если только его. Мирра куда больше боялась, что она увидела хоть малую часть из произошедшего за последний год. Этими воспоминаниями ей не хотелось делиться даже с Индо или мамой, а с сестрой-начальницей и подавно. Однако она так и не узнала, что стало известно Шамиз, ведь та ни словом не обмолвилась о произошедшем. В эту ночь, едва улегшись в кровать, Мирра тут же очнулась на мягкой постели из трав и нежных цветов, а над ее головой сияли безбрежные чистые небеса. Вокруг порхали разноцветные бабочки: прямо перед глазами девушки пролетела одна с крыльями, блестящими как сапфиры, чуть выше танцевали лимонно-желтая и красно-оранжевая с черной каймой по крыльям, похожая на маленький уголек. Где-то вдали слышались напевы старинных баллад и звонкие трели птиц, но ни одна из них не пролетела по небу. Девушка осторожно села на этом странном зеленом ковре, но они были столь высоки, что ей все равно не удалось увидеть ничего вокруг, но зато она смогла оглядеть саму себя. Она действительно находилась в своем теле, теле шестнадцатилетней Мирры ра Верр. Каждый шрамик, каждый синяк и царапина остались на своих местах, а волосы были все так же заплетены в толстую косу; однако одежда на ней была какая-то незнакомая. На ногах вовсе не оказалось никаких сандалий, как в детстве, когда они с Индо до первых ливней бегали босиком, а чисто-белая туника ей точно не принадлежала. Все ее туники были заведомо подогнаны под то, чтоб в них можно было и фехтовать, и ехать верхом, и вообще заниматься чем угодно; эта же, хоть и была воинской, относилась к парадным и доходила Мирре чуть не до середины икры. Зато на шее — шелковый платок, подарок Диера. Убедившись, что она — это она, девушка решилась подняться на ноги. Трава, недавно скрывавшая от Мирры весь окружающий мир, оказалась высотою ей по пояс. Девушка огляделась. Оказалось, что лежала в траве всего в нескольких шагах от дороги, на которую, недолго думая, Мирра и вышла. Та оказалась вымощена желтым кирпичом, что в ярком небесном свете казался почти золотым. Один конец дороги терялся в туманной дали, второй вел к сказочному городу, тоже сокрытому в легкой дымке, но даже сквозь нее сверкающему драгоценными камнями. Мирра не знала, долго ли шла, пока не оказалась перед воротами удивительного города. Они, витые из хрусталя с драгоценными каменьями, были распахнуты настежь, словно внутри ждали кого-то. За воротами простирался город, похожий на Веон, однако еще более аккуратный и богатый. Все дома, построенные из белого камня и расположенные вдоль все той же золотой дороги, прятались в тени множества известных и неведомых деревьев. Она вела куда-то вглубь города, где на небольшом холме воздымался светлокаменный дворец. По прямой, как стрела, главной улице девушка шла медленно. Она оглядывалась вокруг, с восторгом подмечая ухоженность и необычный вид этого удивительного города. На улицах не было ни одного человека, кроме нее. Дворец, к которому наконец вышла Мирра, поражал воображение еще больше, чем весь остальной город. Казалось, он был выстроен из простого светлого камня, но веонский дворец, где дочь Верра провела свое детство, все равно мерк в сравнении с этим сооружением. Множество барельефов на сюжеты старинных легенд покрывали стены, будто переплетались между собой в удивительную паутину бытия, соединенные невидимыми нитями судеб. Высокие двери дворца оказались распахнуты так же, как и ворота города, и Мирра легкой поступью вошла в первый зал. Здесь было очень много людей, но они не создавали ни единого шороха — все молились, опустившись на колени. Внимание Мирры привлек юноша с ярко-рыжей шевелюрой, стоявший на коленях в самом первом ряду, ближе других к сверкающему золотом и сотнями драгоценных камней алтарю с жертвоприношением. Он единственный заметил появление дочери Верра, приподнял голову и ободряюще ей улыбнулся. Затем он кивнул в сторону следующих дверей, прямо против тех, через которые вошла девушка. Что-то в его янтарных глазах показалось Мирре нечеловеческим; они и излучали неземное спокойствие и благодать. Девушка постаралась улыбнуться в ответ и вдоль невинно-белой стены, чтоб не потревожить молящихся, стала пробираться к следующим дверям. За вторыми дверьми, изначально прикрытыми, скрывался куда более праздничный зал с расписными стенами. За какой-то игрой перед маленьким стеклянным столиком на плетеных креслах расположились двое: бритоголовый мужчина в одной простой тунике и женщина в прекрасных одеждах и со сложной высокой прической. Возле них толпилось множество народа, и лики этих двоих показались Мирре до странности знакомыми. Но она не успела узнать их и вволю наглядеться, как к ней уже подскочил какой-то воин в белых одеждах и шепнул: «Кланяйся!» Мирра поспешила исполнить приказанное, тем более что и мужчина, и женщина оторвались от своей игры и теперь смотрели на нее. Увидев поклон, оба благожелательно кивнули и вернулись к своей игре, а девушка наконец перевела взгляд на воина рядом с собой. Рядом с Миррой стоял Верр эр Дирра, помолодевший лет на десять и совершенно здоровый. Она уже хотела задать ему один из множества вопросов, теснившихся у нее в голове, но отец предостерег ее от слов и лишь велел идти за собой. Через потайной ход в конце зала Верр и Мирра попали в дворцовый сад. Притворив за собой дверь, Верр в первую очередь обнял дочь, а затем, отстранившись, с улыбкой произнес: — Ты красавица, дочь моя. Мирра смутилась, но так ничего и не ответила, хотя и хотела сказать очень многое. Верр пригласил ее сесть на резную деревянную скамейку, так кстати оказавшуюся рядом. Над головой шумели кроны множества толстостволых деревьев, а вдалеке Мирре слышалось журчание фонтана. Цветы в этом саду росли в удивительном беспорядке, однако все вместе создавали ту неповторимую гармонию, какую может образовать лишь природа, но не рука человеческая. — Позволь прояснить перед тобою кое-что, Мирра. Я знаю, о чем ты подумала. Но ты не мертва, ты лишь спишь и видишь сон. В качестве исключения великие Джерр и Даона позволили мне привести тебя сюда, чтоб мы могли переговорить с тобой. Что-то в речах отца, таких знакомых и близких, было необычное; простые люди так не говорили, да и он сам при жизни изъяснялся менее пышно. Неожиданно Мирра осознала, что было не так с глазами того рыжеволосого юноши. У него были кошачьи зрачки. Тем временем Верр продолжал: — За прошедшие четыре года ты сделала много глупостей, Мирра, но не совершила ни одного поступка, недостойного дочери арха. Я хотел тебе сказать: следуй за своим сердцем, и будешь права. Оно тебя не обманет, дочь моя. Мирра наконец обрела способность говорить и произнесла самое важное из того, что имела на душе: — Я тебя очень люблю, пап… И мы по тебе очень скучаем; мы все: мама, Индо, я и бабушка. Верр ничего не ответил, только улыбнулся. Минуту-другую отец с дочерью смотрели друг на друга молча, наслаждаясь встречей и ненавязчивой «живой» тишиной сада, в котором не слышалось человеческих голосов. Мирра гадала, на что именно намекал отец, говоря, что ей следует следовать за своим сердцем. Однако потом Верр все же заговорил снова, будто подслушав мечущиеся от одной теории к другой мысли дочери: — Ты знала, что я женился на Тиане вопреки воле матери? — Мирра только покачала головой. Она вообще мало что знала о родне матери; та не называла имен в своих рассказах, ограничиваясь лишь почти безликими «моя сестра», «моя мать». — Она была недостаточно знатной, никто из ее семьи не состоял на государственной службе… Мы вообще не должны были встретиться. За нашу встречу мне надо благодарить своего коня, который очень вовремя подвернул ногу. Я упал на дорогу прямо перед окнами ее дома, и она выбежала помочь. Мы с ней пошли против воли всего света, когда венчались. Но для меня твоя мать — святая, посланница богов. Знаешь, Мирра, когда речь идет о любви, тем паче небезответной, нет правильного и нет неправильного. Есть только «люблю» и «не люблю», а дальше сердце само подсказывает, что делать. — Спасибо, пап, — Мирра улыбнулась, слегка смутившись. По-видимому, ее отцу были ведомы вещи, о которых она ни слова не сказала брату. Но намек был более чем прозрачным, и теперь девушка знала, что ее собственные желания соответствуют желаниям богов. Не случайно же она обнаружила у себя на шее знакомый платок, когда только проснулась на траве возле этого странного города. Отец с дочерью встали со скамьи, еще раз обнялись. Оба понимали, что ей пора возвращаться в свой мир. Уже чувствуя, что просыпается в своей постели, Мирра успела спросить у отца о том рыжем юноше с кошачьим взглядом. Верр усмехнулся и ответил: — То был твой бог, Мирра ра Верр, господин Судьба. Индо еще спал, а Мирра, хоть и видела странный сон, чувствовала себя бодрой, как никогда. Черное небо, обложенное тучами, и ночной холод ее не пугали. Перед ней ярким маяком зажглась новая цель. Она знала, что обязательно вернется, что совсем скоро вновь будет рядом с братом. Мирра даже не допускала мыслей об ином, она не смогла бы потерять его снова. Но она не готова была и жертвовать своими отношениями с Диером ради того, чтоб снова быть дочерью Верра и Тианы и сестрой Индо. Не смела и не желала она притвориться теперь, что ничего не было; он-то всегда был рядом, когда был нужен ей. А сейчас настала ее очередь. Девушка поднялась и оделась настолько тихо, насколько могла, стараясь не разбудить брата. Она хорошо помнила его привычки, и, в частности, его нелюбовь к неожиданным ночным подъемам. Однако Мирра не сразу выскользнула из комнаты: сначала она опустилась на колени и долго молилась, наконец найдя спустя полтора года слова, которые могла бы сказать своему богу. Но она не стала дожидаться, когда на небе начнет загораться бледный рассвет сезона дождей, и ушла раньше. Она знала, что ее декурион встает очень рано, ведь в последний месяц имела возможность наблюдать за всем лагерем, пока тренировалась по целым дням. На улице было прохладно, и Мирре пришлось закутаться в плащ, чтобы не замерзнуть. Совершенно некстати ей вспомнилось, как в прошлом году в это время она жила в теплой таверне вместе с друзьями, а не собиралась в одиночку ехать в неизвестность. Девушка легко миновала всех дозорных, чьи маршруты также давно изучила, и сразу же направилась к тренировочной площадке. Она была совершенно уверена, что найдет Шамиз там. Девушка-декурион действительно была на площадке и тренировалась в стрельбе. Видимо, недавний выигрыш троюродной сестры так и не давал ей покоя. Черная коса Шамиз растрепалась, а сама она давно сбросила плащ, разогревшись. Ее движения были идеальны и отточены до автоматизма, но ей никто никогда не давал такого совета, какой был дан Мирре. На секунду дочери Верра захотелось забыть о их с сестрой напряженных отношениях и просто показать Шамиз то, что было показано ей, но потом она вспомнила, что это не ее секрет. Она не имела права раскрывать сказанное ей Меченым… А Шамиз все так же продолжала всаживать стрелы в мишень на удачу. Небо понемногу начинало сереть, степь вокруг наполнялась предутренним туманом. Сырость проникала в суставы и мягкие запахи щекотали нос; больше медлить было нельзя. Но Шамиз опустила лук и опередила Мирру, уже приготовившуюся говорить: — Ты что-то хотела? Дочь Верра вздрогнула от неожиданности, но больше ничем своего смятения не показала: — Да, декурион. Мне нужен отпуск. Сейчас. Шамиз после этих слов усмехнулась и наконец обернулась к сестре. Мирра уже знала, что у нее спросят и что она ответит. Поэтому она просто вспомнила свой сон и протянула Шамиз ладонь. Та со своим обычным скепсисом взяла руку сестры, а Мирра ощутила: она видит. Дочь Верра показала Шамиз не только свой последний сон, но и кое-что еще. Она нуждалась в том, чтоб Шамиз согласилась, и потому дала ей увидеть еще и одну из июньских ночей. В ту ночь Мирре приснился страшный сон, оставивший девушке после пробуждения не память о каком-то конкретном ужасе, а только невнятное ожидание чего-то плохого, наполнившее ее душу страхом. Она проснулась с криком, но больше не должна была сама заставлять себя снова уснуть, несмотря ни на что. Криком Мирра разбудила и Диера тоже. Он не сказал ей ни слова в упрек, а просто выбрался из своей постели и сел на краешек ее, позволив подруге прижаться к нему. Меченого самого клонило в сон, но он заставил себя бодрствовать, пока не уснет Мирра, и только шептал какую-то успокаивающую ерунду да крепко обнимал подругу. На следующий вечер Мирра уже просто не смогла уснуть, не чувствуя рядом его тепла. Конечно, Мирра не стала все это раскрывать Шамиз. Она показала лишь один момент, свои чувства, когда, еще глядя закрывающимися глазами на Диера, она уже проваливалась в уютный сон, и каждое его новое слово все сильнее отдаляло ее от ее кошмара. Взглянув после этого в глаза Шамиз, неожиданно переставшей ухмыляться, Мирра поняла все. Когда-то ее сестра тоже полюбила, но та любовь оказалась «неправильной»: безответной, направленной на человека, бесконечно далекого от нее, причем не только по положению. Шамиз заставила себя заглушить то чувство, а после уже не пускала в свое сердце никого. — Это он, да? — свой вопрос Шамиз задала так тихо, что Мирра скорее прочла его по губам, чем услышала. Она горячо закивала, понимая, что сестра уже связала этот краткий образ с тем образом Диера, который увидела в мыслях Мирры еще в самую первую их встречу, на том тайном собрании месяц назад. — Иди, Мирра, не теряй времени… Я разберусь с бумагами. Сколько тебе надо? — Пятнадцать дней. Обещаю, через пятнадцать дней я вернусь, скажи Индо… — повинуясь зову сердца, Мирра вдруг обняла остолбеневшую Шамиз, но не стала дожидаться, что та скажет, а бросилась к конюшням. Не прошло и десяти минут, как Мирра ра Верр уже выезжала из лагеря на белой Звездочке, готовая ко всему. День прошел как в тумане. Серая степь вокруг и свинцовое небо над головой отступили куда-то далеко, став лишь невнятным фоном для мыслей Мирры. По дороге мимо нее несколько раз проезжали другие воины, в основном гонцы, но никто не спрашивал ее ни о чем, а сама она даже не замечала их присутствия. Она вспоминала летние дни и даже под ледяным дождем, который пошел вскоре после полудня, ей было тепло, как если б она вновь нежилась в летних лучах звезды рядом с Диером. Обеда у Мирры в тот день не было: с собой никакой еды она не взяла, а если бы даже и взяла, есть под дождем все равно было удовольствие ниже среднего. Ранним вечером девушка остановилась в первой же деревне, которая попалась ей на пути. Там не было гостиницы или трактира, зато в доме старосты нашлась свободная комната. Она и была предоставлена Мирре на ночь в полное распоряжение за символическую плату. После ужина со старостой и членами его семьи девушка осторожно спросила, не встречали ли они с месяц назад здесь путника, сына Диэ, но получила отрицательный ответ. Впрочем, она и не ждала, что Диер стал бы останавливаться в маленькой деревеньке, где даже нет трактира. Он слишком ценил то, что никто не знал его по-настоящему. Даже она не знала, хотя была с ним куда ближе других. Он всегда был полон тайн. Устав за день в седле, в этот день Мирра уснула сразу же, как только положила голову на подушку и укуталась одеялом. …Свет звезды без труда прорвался сквозь тонкие занавеси на окне; лучики, подобные нежным и легким пальцам юной девушки, пробежали по телам двоих, спящих рядом в постели. Они защекотали грудь девушки, коснулись изуродованного шрамами плеча юноши и поднялись выше. Погладив шеи, побежали по лицам, лаская губы и чуть румяные щеки, пока наконец не заставили девушку и юношу открыть глаза. Они одновременно улыбнулись друг другу, он — просто с нежностью, она — еще и удивленно. Она помнила, что засыпала одна в совсем другом месте, а вот проснулась почему-то рядом с ним в своей комнате в Веоне. Потом юноша осторожно прикоснулся губами ко лбу девушки, прошептал: «Я первый», — и, быстро выбравшись из-под одеяла, исчез за дверью, что вела в ванную. Девушка улыбнулась снова, услышав плеск воды, так как вспомнила, что накануне засыпала под тихий шелест дождя. Она позволила себе нежиться в постели, пока слышала шум воды, но когда она услышала скрип давно не смазанных петель двери в ванную, ей все же пришлось подняться. Юноша стал одеваться, а она в свою очередь проскользнула в ванную. Пол под душем был ледяным — он любил сбросить с себя сон с утра, окатившись холодной водой. Сама девушка не относилась к любителям таких суровых способов проснуться и включила теплую, почти горячую воду, под которой могла бы простоять целую вечность, если бы не оклик, через несколько минут раздавшийся из-за двери: — У нас проблемы, Ми! Давай скорее! Она тут же отключила воду и, наскоро обтершись полотенцем, выскочила из ванной и принялась быстро одеваться. В смысле безопасности она доверяла ему гораздо больше, чем себе. — Дверь заперта снаружи. И балкон тоже. Мы в западне! Юноша лихорадочно метался по комнате, пытаясь найти хоть какое-то оружие. Но девушка прекрасно знала, что оружия здесь нет и никогда не было, так как ее отец еще десять лет назад запретил, чтобы во дворце оружие находилось в где-либо, кроме оружейной. Она нарушила это правило лишь тогда, когда опасалась за свою жизнь вскоре после своего пятнадцатилетия, но во всех остальных случаях оно соблюдалось неукоснительно. За дверью раздались шаги, послышался скрежет ключа, и в комнату вошел не кто иной, как Кинтеп эр Дирра. — Не надо было оставлять его во дворце, — пробормотал юноша и тут же выступил вперед — закрыл собой подругу так, что, если б Кинтеп вздумал на них напасть, то ему пришлось бы сначала убить его, чтоб добраться до девушки. — Голубки уже проснулись. Великолепно! — Кинтеп ухмыльнулся. — Знаете, у меня к вам есть одно деловое предложение. Если вы откажетесь, то я найду куда менее приятный способ. А если согласитесь, то сможете еще побыть вместе. Если вы оба сейчас же при мне выпьете яд, который через несколько часов убьет всех троих, то мы с моими друзьями оставим вас наедине… пока у вас еще будет время. Юноша хотел уже сказать, что навредить его подруге они смогут только через его труп, но не успел, ведь тихий вопрос: «Трое?» — сорвался с губ девушки раньше. — Да, дорогая моя племянница. Не скрою, еще вчерашним вечером было двое; но сегодня уже трое. Знаете, мне никогда не понять вашей изощренной логики. В особенности твоей, Диер эр Аира, — юноша сжал кулаки, готовый ответить, но девушка перехватила его руки. — Ты отказался соблазнить ее за награду, но все равно сделал это, прежде испортив жизнь себе и своей семье. За спиной Кинтепа показалась женщина, довольно представительная черноглазая смуглянка с идеальной фигурой, которую девушка столько раз видела рядом со своей бабушкой — фрейлину и наперсницу Дирры ра Тэрис. — Ты разочаровал нас с отцом, и ты мне больше не сын! Ты покрыл несмываемым позором своих брата и сестру! Ты сам — позор нашего рода! Следующий голос, слишком знакомый девушке, раздался у нее за спиной: — Да и ты, сестра, хороша! Дочь арха отдалась первому встречному, опозорила всю Династию! Над Атрианом теперь уж смеются! Мама из-за тебя чуть не умерла! Юноша быстро прижал к себе девушку, у которой что-то внутри перевернулось после этих слов. Она обняла его в ответ и попыталась укрыться от окружающего безумия, уткнувшись носом в его шею, попытавшись раствориться в прохладе его кожи. Он почувствовала, что и он наклонил голову ниже, словно хотел спрятать свой взгляд от творящего вокруг. Ребенок вбежал в комнату, и раздался его звонкий голос: — Брат, называется! Ты мне всю жизнь испортил! Где-то сбоку что-то выкрикивали мать и бабушка девушки, вторя другим голосам, но она не слушала и не слышала. Для нее существовал только тот, кто прижимал ее к груди и кого она обняла, не желая отпустить. Но постепенно растворялся и он, мир вокруг становился все более хлипким, будто все твердые тела вдруг стали жидкими и понемногу меняли свои формы или сама она проваливалась в зыбучих песках. Вскоре не осталось ничего, кроме серого потолка в доме старосты, на который девушка в ужасе глядела невидящим взором. Индо бы никогда так не сказал, и мама с бабушкой тоже… Это был просто еще один кошмар. Вот если бы Диер сейчас был рядом… Она бы не стала его будить — ей всегда было очень жаль, что из-за ее кошмаров он не высыпался. Она пыталась изобразить усталость и лечь в постель раньше, но Диер каждый раз с легкостью разгадывал ее умысел и заводил какой-нибудь долгий разговор, оканчивавшийся лишь тогда, когда Мирра уже начинала засыпать по-настоящему. В ее силах было лишь утром дать ему поспать, пока сам не проснется. Обычно она поднималась совсем тихо и куда-нибудь ускользала на час-полтора, чтоб Диер смог поспать в тишине. Нет, она не стала бы его будить. Она бы только неуловимо прикоснулась губами к его плечу, изорванному шрамами, прижалась поближе и тут же уснула, счастливая просто потому, что они вместе. Следующий день прошел точно так же, как и предыдущий. Снова вокруг была бесконечная степь, на дороге изредка — всего дважды за день — появлялся какой-нибудь другой всадник, которого, впрочем, не заботило ничто вокруг. Правда, теперь у Мирры было немного своей еды и довольно воды, но на сердце от этого легче не стало. Две ночи пришлось провести на земле, пока наконец на четвертый день своего пути Мирра не добралась к вечеру до еще одной неприметной деревеньки. В этой, однако, нашлась гостиница — небольшой опрятный домик на несколько комнат. Ею заведовала милая женщина чуть постарше, чем Тиана ра Огерр, с невероятным радушием принявшая свою единственную постоялицу. Она подготовила ванну, и Мирра почти целый час провела, нежась в воде, сначала обжигающе-горячей, а под конец едва теплой. Затем она вытерлась большим полотенцем, которое приятно пахло лавандой, оделась в чистую тунику и, распустив мокрые волосы по плечам, снова спустилась вниз. Там хозяйка гостиницы уже подготовила ужин на двоих. Они сели за стол, ближе всех расположенный к очагу, и один бок Мирры пригревало приятное тепло огня, весело горевшего всего на расстоянии вытянутой руки. Девушка набросилась на горячую похлебку так, будто не ела целую неделю. Аромат от миски был божественный, и хлеб явно выпекли только этим утром. Хозяйка гостиницы, на чьем лице горело беспокойство и на чьем лбу в последние два года пролегло слишком много морщин, рассказала своей гостье между тем, что ее муж умер в начале войны, старший сын на войне, а младший учится в Кетхеодорре, и что ей приходится со всем справляться самой. Мирре нравилась эта тихая, спокойная и задумчиво-печальная женщина, и девушка искренне сочувствовала ее горю. В ответ она сказала, что ищет одного человека, а до этого была в большом лагере. — В лагере? А не знала ли ты Джеррера эр Амара? Мирре пришлось сказать, что не знала. В десятке Шамиз такого не было, а больше в лагере она ни с кем, кроме Индо и прочего высшего руководства не была знакома. Однако, пусть Амаре — хозяйке гостиницы и не повезло в этот раз, Мирре наконец улыбнулась удача. На ее вопрос о Меченом женщина подтвердила, что он был здесь с месяц назад, и прибавила недовольно: — Испортил белое полотенце и перепачкал умывальник и пол. Сказал, что порезался, пока брился; доплатил за все, конечно, но что мне его деньги в войну? Полотенце мне бы больше пригодилось. Мирра похолодела. Она знала, что это значит. Он никогда — никогда! — не обрезался случайно, не мог и на этот раз. Правда, он остановился. Но то — в этот раз, как знать, что будет потом… — Я найду тебя, глупец! — прошептала девушка и почувствовала, как ее охватывает страх. Ни разу в жизни она не боялась за кого-нибудь, кроме самой себя… Да, волновалась за Индо, но в нем она всегда была абсолютно уверена. Индо вообще не в счет, ведь он ее брат. А вот в Диере он уверена не была. Не в этом смысле, во всяком случае. Она была уверена в том, что он не замышляет ничего бесчестного; в том, что дорога ему; в том, что не знает никого более заботливого, чем он. Меченый трижды спасал ее. В первый раз — еще тогда, когда они были детьми, когда он отказался исполнить волю Кинтепа и тем самым спас ее судьбу и честь. Во второй — когда указал Имону на растянувшуюся на жесткой степной траве девчонку. И наконец, в последний раз он спас ее совесть и душу. Не дал убить ту девчонку — стрела была его, — помог пережить все кошмары. Мирре иногда казалось, что не будь с ней рядом Диера в этот год, она бы уже сошла с ума. Но в одном она не была уверена. Что он станет делать теперь? Диер, внешне всегда спокойный и сдержанный, в душе был не меньшим демоном, чем она сама. Он научился не выходить из себя и даже в бешенстве, когда иные бы уже швыряли вещи, умудрялся держать себя в руках. Однако для того, чтоб наговорить кому-нибудь дерзостей, долго ему думать не пришлось бы. Что теперь заставит его делать внутренний дьявол? Ночью дочери Верра не снился ни один сон, и она спокойно проспала почти девять часов в мягкой постели. Возможно, месяц назад на этой самой кровати спал он… Наутро, наспех позавтракав, Мирра снова отправилась в путь. Хозяйка гостиницы долго глядела вслед девушке-воину, которая так ей понравилась, но чье присутствие в обычно пустых комнатах дома промелькнуло, как чудесный легкий сон, слишком быстро. В следующие два дня снова не происходило ничего, однако то туманное, пыльное оцепенение больше не нападало на Мирру, и она подмечала все детали. Она несколько раз вымокла под дождем и прочувствовала каждую капельку на своей коже, больше не блуждая в своих воспоминаниях, а подчинившись правилам суровой реальности. У нее была цель, и она к ней стремилась. Он заметила каждую из почти тысячи минут, прошедших с того момента, как она вывела Звездочку из конюшни при гостинице до того, как ранним вечером шестого дня своего пути оказалась перед городскими воротами. В этом городе она уже однажды побывала с Диером и знала, какая гостиница самая лучшая. Городишко был маленький, безликий. У Эстейна или Крейма была душа, этот же городок был просто серым множеством одинаковых домиков. На бледно-серых улицах играли дети, все будто на одно лицо, и единственным ярким пятном во всем городе был храм богов, богато украшенный и расписанный воистину дивными по сравнению с окружающей серостью цветами. В богов и их заветы жители города верили фанатично, некоторые законы истолковывая еще более сурово, чем об этом говорится в классических трактатах. Хозяин гостиницы, где останавливались Диер и Мирра в прошлом августе, постоянно на них косился, а поначалу даже пытался вручить ключи от двух комнат. Когда же они отказались, он каждый вечер придирчиво, хоть и не в открытую, разглядывал их руки: не появятся ли кольца? А они не замечали ничего этого, поглощенные лишь друг другом… На сером фоне лишь ярче сверкали его голубые глаза, средь пыли лишь приятнее было трогать ее шелковистые волосы. Закутавшись в плащ, Мирра пришла по неприветливым улицам в ту же самую гостиницу, в которой они жили пятью месяцами раньше. Она накинула капюшон на голову, и хозяин, судя по всему, не узнал ее. Комнату ей отвели совсем маленькую, на первом этаже. Когда Мирра услышала, что лучшая комната в мансарде уже давно занята, в ее груди расцвела новая надежда. — Скажите, а не тот ли юноша, что был здесь в августе, занял ту комнату? — осторожно спросила она, и хозяин кивнул, но сказал, что сейчас его нет в гостинице. Она нашла его… Нашла! Он снова был близко, в том же самом городе, жил в той же гостинице… Пусть не в одном номере, пусть не в одной постели, но совсем рядом. И Мирра знала, что совсем скоро они встретятся. Комнатка ей досталась совсем маленькая, можно даже сказать — каморка. Маленькое окошко лишь под самым потолком, под ним — постель с плоским-плоским матрацем. Когда они ночевали вдвоем, то всегда просили дополнительное одеяло, что положить его поверх матраца и сделать жесткое ложе хоть немного уютнее. Помимо кровати, в комнату вмещались еще простой умывальник и маленькая тумбочка, ширины которой едва хватило, чтоб поставить на нее сумку. Между этими предметами мебели и дверью можно было сделать всего несколько шагов, но Мирру это даже не расстраивало. Она умылась, переплела косу и прилегла на кровать, задумавшись. Через всего несколько минут дверь приоткрылась, и из-за нее показалась огненно-рыжая шерсть. Кот запрыгнул на кровать, потерся об ноги хозяйки и лизнул ее руку. Девушка тут же погладила его, ласково приговаривая: «Эх ты, предатель рыжий…» Вскоре кот уже свернулся под боком у Мирры, а сама она, утомленная волнениями и уже ставшим хроническим недосыпом, провалилась в сон. Ей привиделись Индо и Шамиз. Они сидели в его комнате, за тем же самым столом, за которым Мирра обедала с братом в день своего приезда. Пили что-то из больших кружек; зная Индо, скорее всего, простую воду или, самое большее, легкое пиво. Шамиз рассказывала троюродному брату об отпуске Мирры, а он… Он вовсе не злился, даже наоборот. Шамиз, глядя на его странную реакцию, потупила взор и чуть слышно пояснила: «Она любит его». А Индо в ответ снова улыбнулся и сказал: «Я знаю. Но она скоро вернется. Это же Вояка». Утром Мирра проснулась поздно, отдохнувшая и оттого похорошевшая. Ей еще не говорили, что она красавица, но, увидь ее в этот день кто-нибудь из знакомых, то обязательно сказал бы. Рыжего рядом с ней уже не было. Поднявшись, девушка снова проделала тот же ритуал, что и прошлым вечером: умылась и заново заплела косу. Насколько она могла понять в сумраке комнаты, обращенной единственным оконцем к западу, получилось довольно неплохо. Затем Мирра переменила тунику на «парадную», ту самую, которую нашла в товарах купца-брианца, убитого Сэл; подумав немного, повязала на шею голубой шелковый платок. Под платком спрятала значок кентурии Индо, так как чувствовала, что он еще может пригодиться. В животе нехорошо урчало от голода. Вечер без ужина даром не прошел. Хозяин уже ждал свою постоялицу в главном зале, где перед ней тут же оказалась тарелка с горячим омлетом и несколько маленьких круглых булочек, сверху присыпанных мукой. Разломив их напополам, было очень здорово собирать ими оставшееся в тарелке масло или растекшийся желток. После сытного завтрака девушка осторожно поинтересовалась о постояльце, занявшем самую большую комнату, на что получила совершенно неожиданный ответ. Он вернулся поздним вечером; услышав о ее расспросах, лишь усмехнулся, а рано утром снова ушел в город. Делать было нечего, и Мирра тоже покинула гостиницу. Улицы были такими же серыми, как накануне, а сверху давило небо цветом, как помутневшее серебро. В иные дни даже серость неба могла быть красивой, когда оно оказывалось полно разных оттенков от светло-пепельного до почти черного, наполняющего душу странным беспокойством в предчувствии бури. Улицы были пустынны. Лишь кое-где спешил по делам слуга или бежал по приказу хозяина раб, а больше никого и не было. Даже одинаковых детей, летом вносивших хоть какое-то оживление в однообразный городской пейзаж, не было: старшие учились, а младших в такую погоду ни одна порядочная мать или нянька не выпустит на улицу. Однако же девушку не покидало ощущение, что вместе с ней движется какая-то тень. Но каждый раз, когда она резко оборачивалась, то не видела никого. Люди наконец нашлись только на рыночной площади, где даже в этот день все-таки шла торговля, пусть и очень вялая. Товары тоже были какие-то серые: невзрачные овощи и сухофрукты, затертые ткани и плешивые псы, — и ведь люди еще умудрялись торговаться из-за этой ерунды, площадь была полна приглушенного гула полутора десятков человеческих голосов. Лишь один прилавок привлек внимание Мирры. Какой-то торговец, на вид неместный — слишком уж ярким, даже вычурным был его внешний вид — силился продать хоть что-нибудь из своего оружия. Взгляд Мирры приковал к себе один из его луков: аккуратный, небольшого размера, великолепно выточенный из заморской древесины. Диеру бы он наверняка понравился… Дальнейшие события развивались слишком стремительно. Заглядевшись на оружие, Мирра не заметила, как столкнулась с пареньком-посыльным, спешившим со всех ног от продавца вина к заказчику. Бутылка вырвалась из его рук, тонкое стекло разбилось, наткнувшись на острый камень средь гравия, которым была засыпана вся площадь. Вино разлилось вокруг, стало просачиваться сквозь камни, и будто кровью обагрилась земля. Мирра замерла на месте, у нее словно отняли способность говорить и двигаться. Паренек, которому всего-то лет одиннадцать было, одеревенел рядом. Тут же подбежал торговец вином, начал что-то орать, но мальчик не отвечал, а Мирра не слышала. Она «отмерла» лишь тогда, когда торговец замахнулся плеткой и огрел паренька со всей силы по спине. — Не смейте его трогать! — закричала она и одновременно попыталась оттащить в сторону мальчишку, сжавшегося и старавшегося казаться как можно меньше. Вокруг уже начали собираться люди — все, кто был на площади, поспешили поближе поглядеть на такое невиданное зрелище. — Он не виноват! Бородатый торговец гнусно оскалился. — А кто же виноват? Ты, что ли, соплячка? Ей бы остановиться, задуматься о том, что она делает… Но границы отошли куда-то далеко, был лишь мальчик, которого собирались избить за то, что она с ним столкнулась. Мирра вдруг отчетливо осознала, что она — дочь арха и будущий арх. — Я, что ли! Ухмылка бородача стала только более гнусной. — Тогда придется платить, милая. Раз у тебя ничего нет при себе, — а у Мирры и правда даже ломаного гроша не нашлось бы, — то я согласен на то, чтобы ты расплатилась натурой. Сначала девушка не поняла, чего он хочет. А когда поняла, то у нее перехватило дыхание, а в животе запорхали нервные бабочки. Мирра представила торговца, эту гору жира с его ухмылочкой, желтыми зубами и всем остальным, рядом с собой, и ее передернуло от отвращения. Она огляделась по сторонам, ища поддержки у обступивших ее кругом горожан, но они оставались глухи, их интересовало лишь продолжение спектакля, и им было совершенно все равно, насколько пристойным он будет. Самые святоши оказались самыми терпимыми к нарушению заветов богов… — Я… я… — запинаясь, начала она, но так и не закончила. Неожиданно среди толпы началось волнение, словно кто-то силился пробраться поближе к центру, а затем Мирра услышала голос: — Отстаньте от нее! Этот голос она знала слишком хорошо. Из толпы вышел Диер. Мирре захотелось сразу броситься к нему, но она сдержалась. Пока его считают лишь защитником девичьей чести. Но если поймут, что у него свои резоны ее защищать, то будут в три раза более жестоки. Бородатый торговец скептически оглядел юношу, после чего переспросил: — Что-что ты сказал? Меченый повторил, вскинув голову. В его голосе звенела сталь. А бородач снова лишь ухмылялся в ответ: — Может, еще подеремся за эту тощую девчонку? — Подеремся, — Диер лишь пожал плечами. Меченый расстегнул плащ и кинул в руки Мирре. Она с трудом поймала его, едва не изваляв по земле, пропитанной вином. Противник Меченого стащил тунику, обнажив пусть и довольно жирный, но вполне мускулистый торс. Тогда Диеру пришлось, чтоб его не обвинили в нечестном бою, тоже снять тунику. По толпе пронесся вдох, когда люди увидели шрамы на плече юноши. Кто-то за спиной Мирры предложил позвать стражу, но она сорвала с шеи платок и выкрикнула, показывая на значок кентурии Индо, приколотый почти у самого выреза туники: — Этот человек находится под протекцией Индарка эр Тиана! И его кентурии! Разные общества воинов, особенно во время войны, нередко брали кого-нибудь из преступников, фактически обреченных на казнь, под протекцию. Они тайно защищали своих агентов от других воинов, взамен получали от них все слухи и все новости, что передавались из уст в уста в разных сомнительных обществах, а иногда — и наводки на отдельных особенно опасных лиц. Мирра посчитала, что самым безопасным сейчас будет назвать Меченого агентом кентурии брата, потому как это никто хотя бы не сможет опровергнуть без присутствия самого Индо или кого-то из его декурионов. А Диер как ни в чем не бывало разминался перед боем. Он словно и не заметил, что противник в три раза превосходит его весом и на две головы выше. Тот между тем где-то нашел нож, и теперь вертел его в руках. Меченый заметил это, и не он один: по толпе пошло волнение, и спустя всего минуту он тоже крепко сжал в руке рукоять какого-то ножичка. Это, конечно, не кинжал, заказанный точно под его ладонь за баснословную сумму, но уже что-то. Мирра следила за всеми его движениями и не могла оторваться. Она прижимала к груди плащ и тунику, брошенные ей в руки. Про себя девушка горячо молилась, сбивалась со слов и начинала снова, прося лишь об одном. Только бы он не пострадал. Только бы не погиб… Она притягивала неприятности, но он своим безрассудством только ухудшал положение. Поначалу противники лишь кружили друг против друга, не делая выпадов. Потом вдруг одновременно бросились друг на друга, и два тела словно переплелись вместе. Мирра глядела, но не видела, как торговец вином и Меченый пытались всадить друг в друга ножи, как сверкала сталь и как они то отскакивали в сторону, то снова бросались друг на друга. На гравий пролилась кровь — кто-то из них попал в цель, но раненый не издал ни звука. Борьба продолжалась, и вот уже на обоих клинках заалела кровь. А потом эта дикая пляска вдруг прекратилась: один из противников был почти повержен. Меченый стоял на коленях на гравии, а руками пытался освободиться от железного захвата торговца, который уже приставил лезвие к его горлу. Нож Диера валялся всего в нескольких шагах от него, но ему до оружия было не дотянуться. — Мне убить мальчишку? В эту самую секунду Мирра снова смогла думать и принимать решения. Под пальцами она ощутила мягкий шелк платка, сорванного с шеи, и вдруг вспомнила, сколько он стоил. Подарок не был спонтанным. Перед своим днем рождения Мирра долго с тоской во взгляде рассматривала великолепные шелковые платки, которые продавались на рынке в том городке, где тогда жили Меченый и Чайка. Один такой платок стоил баснословную сумму, о которой Мирра даже заикнуться не смела, хоть и не могла оторвать взгляда от этих нежных цветов, прекрасных переливов оттенков. Он заметил. Заметил и вместо того, чтоб купить кинжал, на который копил деньги несколько месяцев, сделал ей подарок. В ту ночь она впервые была с ним. Была его. Он спросил: «Ты уверена, что хочешь?»; она сказала: «Да. А ты?» Его ответ она запомнила навсегда. После этих слов, произнесенных жарким шепотом, она уже не смогла бы даже взглянуть на кого-то другого. Это не была ложь ради сиюминутной прихоти, это была его правда. «Больше всего на свете», — ответил он. — Подождите! — девушка выскочила вперед, оказавшись совсем близко от торговца. Она была готова уже на все, но все-таки протянула платок, надеясь на лучшее. Он был теперь последней соломинкой для утопающего. — Он очень дорогой. Столько же, сколько стоит охотничий нож от Эргерра! Дороже, чем та бутылка! Эргерр был одним из известнейших оружейников Атриана. Торговец с недоверчивым прищуром покосился на платок в руках девушки, а затем вдруг спросил, обращаясь к Диеру, которого так и не отпустил: — Она твоя? — Да, — тихо, так, чтоб услышал лишь торговец и, возможно, Мирра, ответил Диер. — Да, — повторила она. Торговец усмехнулся и убрал нож от горла Диера, хотя и «случайно» задел его лезвием по скуле, оставив неглубокий порез, на котором тут же выступила кровь. Кое-как торговец вытер окровавленные руки лезвие ножа о свои бриджи, после чего требовательно протянул руку к Мирре: — Ну? Отдавай платок. Шелк последний раз скользнул сквозь ее пальцы и лег на грязную, в бурых разводах ладонь торговца. Он обернулся к Меченому и проговорил: — Теперь ты знаешь, сколько стоит твоя жизнь для нее, — а затем махнул рукой, подзывая своего мальчишку-посыльного, и направился к своему лотку так, будто ничего и не произошло. Диер тем временем уже поднялся на ноги и стоял теперь совсем близко, глядя немного в сторону. Из разбитой губы по его подбородку текла кровь, кровь перепачкала щеку под раной. Еще несколько порезов на руках. Один — на груди, вздымавшейся слишком часто, словно Диер все еще не мог отдышаться. Царапин и мелких ссадин было вовсе несчетное количество. Мирра сделала шаг ближе к нему. Он перевел взгляд на нее, но ничего не сказал. Стер тыльной стороной ладони кровь с губ. — Все нормально? — Порядок, — юноша неловко улыбнулся, и на губе снова выступила кровь. Он тут же слизнул ее. — Ты вернулась… — Да. Повисло неловкое молчание. Мирра не стала пытаться разрушить его словами, что стали вдруг удивительно неудобными. Она просто-напросто сделала еще один шаг, а затем крепко обняла его; щекой прильнула к прохладной коже и носом уткнулась ему в шею. Он в ответ прижал девушку к себе и склонил голову так, что подбородком коснулся ее плеча. Ей многое хотелось у него спросить. Но она не стала ничего выяснять и сказала только то, что давно следовало сказать: — Я люблю тебя. — Я тебя тоже, птаха, я тоже… Не делай больше глупостей, пожалуйста. Тебе вообще небезопасно одной бродить по дорогам. Тебя могли убить! А здесь? Обязательно, что ли, было лезть на рожон? Мирра ответила просто: — Пойдем. Тебе надо согреться, вымыться и обработать раны. Вдвоем Диер и Мирра вернулись в гостиницу, в его номер. Хозяин гостиницы, увидев обоих вместе, похоже, наконец признал в них ту парочку, на которую косился еще летом. В этот раз его взгляды более сочувственными не стали, но им снова было все равно. В первую очередь Меченый вымылся, то и дело шипя от боли, когда мыльная вода попадала на раны. Мирра тем временем оглядела одежду: ее собственная парадная туника была измазана кровью, а его бриджи после того, как Диер упал на гравий, порвались на коленях. Штопать придется полутра, а тунику уже не отстирать… Но какой ерундой все это было в сравнении с тем, что они оба были живы и снова рядом друг с другом! После Мирра усадила Диера на скамью и осторожно обработала все его порезы, ссадины и царапины. На тот порез, что был на скуле, даже капнула заживляющего зелья. Диер заметил с ноткой грусти, что останется шрам — будто ему так шрамов было мало. — Тебя шрамы только красят, — улыбнулась Мирра в ответ, а по его лицу, хоть он и хмыкнул скептически, все-таки промелькнул призрак улыбки. На его горле она заметила еще один, уже заживающий порез. Сколько девушка помнила, щеки и подбородок Меченого всегда имели чуть синеватый оттенок от частого бритья, но никогда она не замечала, чтобы он случайно обрезался лезвием. Диер был идеально точен во всем, и в бритье в том числе. Этот порез был, по-видимому, тем самым, из которого хлестала кровь ручьем так, что все белое полотенце оказалось в крови, на что жаловалась трактирщица из той деревни. Но вопросов девушка задавать не стала. Захочет — сам расскажет. Диер и Мирра несколько часов просто просидели рядом, обнявшись и ничего не говоря: оба и так все понимали, и каждый думал о своем. К ужину друзья спустились вниз, в общий зал, и там сели у самого очага, где варилась похлебка. Поели тихо и не очень много, а потом Диер по обыкновению долго глядел в огонь. Мирра в это время любовалась на него самого, на стройную и подтянутую фигуру. Прежде чем они вернулись обратно в комнату в мансарде, Диер перенес туда сумку с вещами подруги, а сама она расплатилась за сутки и отказалась от каморки на первом этаже. Промолчав большую часть дня, ближе к ночи друзья наконец разговорились. Диер полулежал в постели, опершись о стену, а Мирра пристроилась рядом, положив голову ему на грудь. Он ласково перебирал ее волосы, и от каждого прикосновения его пальцев по коже Мирры бежали приятные мурашки. Они не сказали друг другу ничего важного, но беседа все текла и текла неспешно даже тогда, когда уже стих шум в таверне и везде воцарилась тишина. — Диер, пообещай мне, пожалуйста, одну вещь, — он нетерпеливо спросил: «Ну?», — и Мирра заставила его сесть, после чего попыталась заплести его короткие волосы в косу. Красноречивее намека и быть не могло — она говорила о посвящении. — Обещаешь? Просто посвящение, не обязательно воинское. Ты слишком хорош, чтоб быть только сыном Диэ. — Обещаю, — без колебаний ответил юноша. — А ты обещай, что не потеряешь во всем этом себя, птаха. — Обещаю. — И прости меня, Ми. За тот побег… Мирра с трудом нашла в себе силы, чтоб сказать то, что нужно: — Все нормально. В эту ночь, впервые за долгие недели, Мирра вновь спала на плече Диера. Это было такое простое счастье: чувствовать тепло дорогого человека, прижиматься к нему и искать защиты от всего мира. Такое простое, и так редко доступное арху, ведь правители, как известно, могут располагать всем, кроме своего времени и своего сердца. Но пока она не была архом и могла себе позволить раствориться в своей скромной радости и видеть свои сны рядом с тем, кого любила. …Оловянное зеркало, такое же старое, как сам мир, искажало отражение стоящего перед ним с бритвой в руках юноши. На столике был медный таз, полный чуть мыльной воды; кусок мыла валялся рядом на умывальнике в лужице. Юноша несколько раз провел бритвой по заросшей щетиной левой щеке. Затем остановился, прислушавшись. В весьма скромной комнате старой гостиницы не было ни души, царила тишина. Даже птицы не пели под окном. Он был в полном печальном одиночестве. Кроме его сумки, брошенной на пол возле узкой постели, граненого флакона из зеленого стекла на маленькой тумбочке и всего того, что лежало на умывальнике, не было даже никаких вещей. Тогда юноша решился. Подняв руку, он полоснул себя по шее. Он знал, где нужно резать… Или, во всяком случае, думал, что знал. Миг острой боли, перерастающей понемногу в тупую, саднящую — и из раны быстрым ручьем потекла кровь, окрасившая воду в тазу алым. Полминуты юноша глядел на свое отражение взглядом, полным решимости, а потом у него закружилась голова и потемнело в глазах. Одной рукой опершись о стену, чтоб не упасть, другой он схватил со столика полотенце и прижал к ране. Белая ткань быстро пропитывалась красным. Осторожно, по стенке, юноша добрался до тумбочки и схватил флакон. Он чудом не уронил его, пока вынимал заранее подвытащенную пробку, ведь руки его тряслись. Этот флакон был путем отхода, возможностью повернуть назад, если не хватит сил. Потом юноша вернулся к зеркалу, отнял окровавленное полотенце от шеи и, наклонив голову вбок, вылил на рану половину содержимого флакона. Бледная жидкость с легким голубоватым оттенком тут же зашипела и запенилась, лишь только первые капли коснулись раны. Кровь почти остановилась, но лицо юноши искривила гримаса боли, и он закусил губу. Он осторожно поставил флакон на столик и уперся в доску руками, так крепко ухватившись за ее край, что побелели костяшки пальцев. Его била дрожь… Вынырнув из сна, Мирра успокоилась с трудом: она долго пыталась унять бешеный ритм сердца и до боли в глазах вглядывалась в потолок. Полтора года назад она вот так же не могла расслабиться после сна, в котором видела, как его — тогда еще совершенно незнакомого ей человека — пытали, клеймили во второй раз. Приподнявшись на локте, она взглянула в лицо Диера. Он спал спокойно, едва заметно улыбаясь. Мирра осторожно коснулась губами его лба. Юноша заворочался, после короткого сонного стона приоткрыл глаза. Темные глаза девушки встретились с его голубыми, еще не прояснившимися со сна. — Ми?.. Ты… ты в порядке? Девушка улыбнулась, и в ее глазах вдруг встали слезы. Даже теперь он помнил лишь о ней… — Все хорошо, Диер, спи. Прости, что разбудила. Юноша притянул подругу к себе, и, прежде чем снова уснул, прошептал: — Я люблю тебя, Мирра ра Верр. Девушка хотела ответить, но Меченый уже спал. Она свернулась калачиком у его бока и с улыбкой растворилась в тепле и тишине. В этот час между ними не было ничего, кроме нежности и крепкой дружбы, но Мирра была уверена: не пройдет и дня, как вспыхнет новая страсть, и они снова будут близки, как она почувствует его губы на своей шее, плечах… Она хотела этого, хотела быть с ним и принадлежать ему. Но это — потом. Пока ей было довольно того, что они живы и вместе, и, успокоенная ровным дыханием друга и его теплом, она засыпала сладким сном, чтоб видеть лишь приятные видения.