Путь Воина

Они наступали, разрушая порядки, что установились в последние четыре года; перекраивали реальность и широким движением руки даровали свободу. Они шли молча: не перешучивались и не затягивали военных песен. Лишь иногда из уст воинов раздавался старинный гимн. «О боги, храните жизнь арха…» — начинал один, и тут же заунывную мелодию подхватывали десятки других голосов. Им не смели противоречить, потому что они сметали всех несогласных. Их боялись, как воры боятся карающей руки правосудия, но и ждали с замиранием сердца, как невинно осужденный украдкой ждет и надеется на справедливость. Они появлялись в поселениях в сумерки, ставили лагерь, ночевали, полдня употребляли на решение местных проблем, а потом вновь пускались в свой безмолвный и величавый путь. Они уже прошли с юга на север почти всю страну и ныне держали свой путь на Веон. Первыми, рука об руку, гордо подняв головы, ехали на белых конях дети арха. Оружие и светлая коса юноши недвусмысленно указывали на то, что он был командиром кентурии. Девушка сначала носила свои волосы распущенными, будто напоминая всем о том, какую жизнь ей пришлось вести, но после Кетхеодорры все же заплела их в простую косу. Она всегда ехала левее, а чуть позади нее держался грустно ухмыляющийся молодой человек на гнедом коне. Тот почти ни с кем не говорил, но все все равно знали, кто он. Да и не трудно было догадаться, ведь каждую ночь дочь арха проводила рядом с ним. Никто не понимал, что она нашла в нем, ведь был этот юноша до странности обычным — классическое лицо атрианского дворянина, среднее сложение. Единственной неясностью в нем был необычный крой его туники, а точнее наличие у нее рукава до самого локтя длиной. Позади же сына арха гарцевала на великолепном сером в яблоках коне молодая черноволосая воительница-декурион. Она была еще одной правнучкой арха Тэриса, внучкой родной сестры Дирры ра Тэрис. Они называли себя Победоносным Легионом, хотя их было уже много больше, чем бывает солдат вместе с командирами в легионе. Всякого встреченного на дороге простолюдина, бросившегося в ноги остановившим коней предводителям, тут же поднимали на ноги, после чего девушка вопрошала, чего он хочет от арха. Никто не записывал этих ответов сразу же, но почти любой мог прочесть во взглядах дочери и сына арха, что они запомнили каждый из них. Каждая мольба о снижении налогов, об освобождении невинного сына или деньгах на вступление дочери в столичный храм Науки оставалась каленым железом выжжена в их душах. А поздним вечером брат и сестра садились вместе и записывали то, что услышали днем, чтоб о просьбах помнили и другие. К началу марта они добрались до последнего маленького городка перед Милассом; решили остановиться там на четыре дня. Большая часть Легиона осталась у городка в наспех поставленном лагере. Синяя парусина палаток промокала под дождем, высыхала на ветру, и трепет ее напоминал волны на море в летний день. Дети арха, их черноволосая троюродная сестра, несколько старых воинов — командующих сопротивления и загадочный юноша остановились в гостинице. Поначалу дети арха тоже хотели жить в лагере, но офицеры Легиона дружно их отговорили от этого. Так и получилось, что хозяевам гостиницы привалило невиданное счастье в виде множества обеспеченных постояльцев. Нельзя сказать, что они купались в роскоши, но хорошего ужина на полтора десятка человек ежедневно никто не отменял. У дочери арха и юноши, что ехал на гнедом рядом с ней, комната была одна на двоих. Они засыпали последние во всей гостинице, утомленные и счастливые, а просыпались самые первые задолго до рассвета. Ранним утром во внутреннем дворе гостиницы можно было услышать звон стали о сталь — они тренировались, сражаясь на саблях. Решение давно было принято, и Меченому оставалось лишь натренироваться с холодным оружием. Ведь насколько он был хорошим лучником, почти настолько же плохим он был фехтовальщиком. На четвертый день пребывания Легиона в Милассе на небе наконец не было облаков, и на востоке уже загорался сиреневый рассвет. — Эй, Ми, хватит! — юноша бросил саблю на землю, едва колющуюся свежей травой, и отчего-то рассмеялся. — Что, хочешь быть — как там Шамиз сказала? — неумехой с восьмым уровнем? — Не хочу спектакль устраивать, — усмехнулся Диер. — Остальные проснутся скоро. Мирра пожала плечами, но согласилась. В конце концов, вся их жизнь была в некотором роде спектаклем. Об их отношениях уже шли толки в Легионе. Когда она захотела подколоть брата по поводу того, что на него заглядываются все городские девушки и некоторые воительницы, он ответил ей другой колкостью: сказал, что на нее бы тоже заглядывались, коли она сама не придумала бы им развлечение поинтереснее. Индо вообще не слишком ладил с Диером. Мирра до сих пор не могла понять, что было тому виной. Не нравился ли брату тот факт, что у нее с кем-то отношения, или сам Меченый казался ему неподходящим человеком — она не знала. До стычек не доходило благодаря природной миролюбивости Индо и удивительному терпению Диера, но вот не заметить испепеляющих взоров Мирра не могла. От этих злых взглядов ей всегда делалось нехорошо на душе. Двое любимых ею юношей (пусть и по-разному любимых), которые терпеть друг друга не могут, были для нее тем еще испытанием. Завтрак был, как всегда, за одним общим столом. Мирру это даже радовало, ведь утро ей хотелось проводить и рядом с братом, и рядом с Диером, а присутствие остальных за столом как-то смиряло их обоих, и большую часть времени они глядели лишь в свои тарелки. На этот день было назначено посещение двух местных школ и больницы — как сказала Шамиз, «для повышения популярности среди народа». Если встретиться с детьми Мирра была не прочь — в конце концов, старшие из них были всего на два-три года младше нее, то перспектива посещения больницы ее откровенно угнетала. Дочь арха. Наследница престола. Живая легенда. Она никогда не любила преклонения, но если молодым веонским дворянам это еще можно было объяснить, то старикам и старухам из бедноты, особенно деревенской, этого было не понять. Как она ни пыталась поставить себя рядом с ними, они все равно возводили ее на пьедестал, которого она вовсе не заслужила, и это происходило снова и снова, что бы она ни делала. До первой школы, куда Мирра с Индо и несколькими воинами отправилась сразу после окончания завтрака, от гостиницы идти было всего ничего, и весь путь они преодолели за каких-то пятнадцать минут. Уже чувствовалось приближение весны, дожди шли все реже, но на улицах было еще влажно и холодно. Мирра совершенно не жалела, что не отказалась от более теплого плаща, чем ее собственный, когда еще в лагере они только собирались в поход. В детстве они с Индо несколько лет проучились в обычной веонской школе, прежде чем стали заниматься дома расширенным курсом наук. Она помнила, как в те годы с утра пораньше они вместе спешили в город в сопровождении няни, не замечая, какая погода была вокруг. Хлестал ли дождь, было ли небо обложено черными тучами — им все было нипочем, ведь они шли учиться. Вот и теперь Мирра испытывала что-то похожее. Она снова шла к школе рядом с братом, и то, что им было не семь и восемь лет, а шестнадцать и семнадцать, и что рядом вместо няни были воины из Легиона, ничуть не меняло этих ощущений. Девушка даже почти ощутила знакомый мандраж перед уроком, на котором нужно будет отвечать заученные стихи или показывать атрианские реки на карте. Здание миласской школы было выстроено в лучших традициях: высокое, белое, с устремленной вверх двускатной крышей и чем-то похожее на храм. Оно так и настраивало на то, чтоб стремиться к высотам познаний и совершенствоваться в искусствах. Внутри брата с сестрой встретил суетливый мужчина, невысокого роста и с бритой головой. Он говорил громким шепотом — шел урок — и явно благоговел перед высочайшими гостями. Из его речей Мирра поняла, что он — директор школы, и он был бы благодарен, если б они согласились на ближайшей перемене держать речь перед всей школой во внутреннем дворе. Там, среди невысоких деревцев на мозаичном полу уже была установлена трибуна, на которую и поднялись Индо и Мирра. Воины, сопровождавшие их, остались внизу. Вскоре по школе пронесся нестройный звон колокольчиков, возвещавших конец урока, и во двор потянулись шеренги учеников — каждый из шести классов со своим учителем во главе. Школа, как оказалась, была низшей ступени: ученики были совсем юные, от семи до одиннадцати лет. Когда они все, в своих одинаковых голубых туниках с вышитой эмблемой школы на груди, выстроились ровными рядами, Индо начал свою речь. Мирра особенно не вслушивалась в то, что он говорил, ведь это все равно была какая-нибудь воодушевляюще-патриотическая ерунда. Куда больший интерес для нее представляли лица детей внизу. Она вспоминала собственных кузенов. Верру ведь должно было уже исполниться девять, Дирре-младшей — одиннадцать, а Мелии — целых тринадцать. Задумалась Мирра и о семье Диера. Он говорил, что у него есть младший брат и однажды проговорился о маленькой сестре, но сколько им лет, ни разу не упоминал. В очередной раз девушка вспомнила жуткие шрамы на его плече и рассказы о его матери. Нелегко же ей будет принять правду… В этот самый момент Индо закончил свою речь и отступил на шаг, пропуская сестру вперед. Она смело шагнула вперед, хоть и позабыла слова своей речи, а дети уже зевали от скуки. — Ребята! — начала она с неведомо откуда взявшейся энергией. — Скажу вам честно: я не хочу утомлять вас долгой речью, которая не интересна ни вам, ни мне. Я скажу вам лишь одну истину, до которой сама дошла, лишь увидев немало страданий. Будьте добры и справедливы, не давайте предубеждению завладеть вами, и тогда на вашем пути будет очень много хороших и очень мало плохих людей! После этих слов Мирра отступила и встала плечом к плечу с братом. Раздались аплодисменты, сначала жидкие, а затем все более и более задорные. Она не сумела сдержать улыбки, да и не хотела этого делать; знала она и то, что Индо точно так же улыбается рядом. Эта выходка была в чем-то глупой, ребяческой, и Мирра сама это прекрасно знала. Потому во второй школе — высшей, там ученики были старше, от одиннадцати до пятнадцати лет, то есть почти ее ровесники, — она произнесла свою речь как полагалось, спокойно и с расстановкой, как настоящий арх. В конце концов, речь ее вовсе не была плоха, но… слишком уж неживым было повторение одних и тех же слов раз за разом, а ей хотелось жить и дышать полной грудью. Посещение больницы обернулось примерно тем, чем Мирра и ожидала. Сначала они с братом прошли по всем палатам, поговорили с больными. Для одного старика Мирра прочла письмо от его сына, который сейчас был на войне, и от горьких слов юноши-воина на ее глаза навернулись слезы. Почти со стыдом она вспоминала, как в пятнадцать лет жалела о том, что ей не изведать «счастья войны». Вообще многое из того, что ей казалось хорошим и правильным вскоре после ее квиндецима, теперь перестало выглядеть таким. Да и Индо тоже изменился, в его словах и в его глазах больше не было того упоения силой и войной, какое было тогда, в Веоне на ее пятнадцатый день рождения. Мирра вдруг поняла, что они повзрослели. От этой мысли ее переполнила гордость пополам с горечью. Гордость — потому что уж теперь они точно не дети. Горечь — потому что ей не было семнадцати лет, а она уже рассуждала так, как иные не рассуждают и в тридцать лет. После посещения больных Мирра осталась в растрепанных чувствах, однако ей с братом еще предстоял визит к патрону больницы, который устраивал обед специально в честь детей арха. У его дома брат и сестра оказались лишь в пятом часу пополудни. У Мирры к тому моменту уже едва не подкашивались ноги от голода, ведь во рту с самого утра не было и маковой росинки. Конечно, к голоду ей было не привыкать. Во время каких-нибудь шпионских вылазок, которые они проворачивали с Меченым, они, бывало, не ели по целым суткам, ведь больше двух маленьких фляжек с водой на поясах с собой было не унести, если нельзя было брать сумку. Теперь она понимала, что то, чем они зарабатывали себе на хлеб, не было самым благородным занятием из всех возможных. Но, во всяком случае, это было лучше, чем бандитская жизнь вольницы Има. Теперь-то Мирра понимала, что вовсе не «мирными» городскими делами они доставали деньги. От нее просто скрывали бандитскую часть жизни — в основном, наверное, по просьбе Миа. Киртанка вообще была единственным хорошим человеком в той компании. Более того, она была уж слишком хороша для того, чтоб быть с Имоном. Диер однажды со смехом признался, что когда-то сам был влюблен в Миа, и это послужило одной из причин для их с Имом постоянных ссор. Сколько раз Мирра просыпалась утром последняя, в то время как остальные уже давно бодрствовали… Потому они и бодрствовали, что уже успели где-то побывать ночью. Уж на что шпионский промысел Меченого не был самым честным, так он хотя бы не воровал ничего, кроме информации и избегал убийств. За все время, что Мирра знала его, он убил только одного человека — наемника, который приставил нож к ее горлу. Но с тех пор, как Мирра вместе с Меченым выискивала информацию, были уже несколько месяцев сытой воинской жизни, и она успела отвыкнуть от издевательств над собственным желудком. За обедом, который оказался весьма пышным, Мирра ела столь много, сколь допускал этикет. Вяленая и соленая рыба, говяжье жаркое, множество овощей и легкое пиво были очень кстати после подобной голодовки, а за беседой поздний обед плавно перетек в ранний ужин. Начинало смеркаться. Наконец распрощавшись с патроном, Индо и Мирра отправились прямиком в гостиницу. Пора было собираться в путь. Они распрощались, лишь только вошли в помещение, обнялись по-братски. Мирра ощутила, что лишь теперь он наконец начал ей доверять по-настоящему, не просто как любимой сестре, а как будущему арху. Она и сама не понимала, откуда это чувство, но знала: брат поверил в нее. Диер вернулся еще позже, чем сама Мирра, причем страшно хмурый. Уселся за стол и долго сидел молча, позволив Мирре укладывать вещи самой. Потом, когда она уже стала раздеваться, чтобы лечь пораньше спать, он наконец заговорил: — Я сегодня слышал, что тут недавно были проездом Им с вольницей, — голос Меченого звучал необычайно глухо. — Знаешь, я ведь всегда считал себя выше, чем он… Мирра, уже стянувшая тунику и скинувшая сандалии, влезла на постель и села, завернувшись в одеяло. Она готова была слушать и была почти уверена, что знает, к чему он клонит. — А на деле мы ничем не отличаемся. Он — убийца, и я — убийца. Он — вор, и я — вор. Вся разница в том, что он привел к себе на ложе дочь купца, а я — дочь арха. Мирра не смогла удержать стона. Она знала, что однажды этот разговор будет, и боялась его, все надеясь, что он произойдет еще не скоро. И вот он настал, а она даже не знала, что ответить. На то, чтоб придумать хоть какой-то ответ, у нее ушло полминуты. — Разница уже в том, что ты об этом задумываешься, а значит, для тебя совесть и честь — не просто слова. — О птаха… — он тихо засмеялся. — Ну и демон же ты. С тобой говорить бесполезно. — Уж не знаю, но я — спать. Нам завтра рано ехать. Мирра сняла лиф и положила на стул, рядом с туникой, после чего вытянулась на постели. Натянула повыше одеяло и отвернулась к стене, чтоб свет от свечи на столе не мешал спать. Диер все не ложился — вытащил из своей сумки какой-то потрепанный том в обложке без названия и в очередной раз стал перечитывать. Эту книгу Мирра видела много раз, но не знала, что там за текст: он не говорил, а она решила не спрашивать. Через некоторое время сквозь сон Мирра почувствовала, как он лег рядом и осторожно поцеловал ее в шею. Повернулся на спину и тихо пробормотал: — Спокойной ночи, птаха. Надеюсь, ты об этом не пожалеешь. Мирра, на секунду вернувшись из сна в реальность, перевернулась на другой бок и пристроилась у него на плече. — Я никогда не пожалею. Спокойной ночи. Диер хмыкнул и прижал подругу к себе. Странный сон ей снился в эту ночь. Странный, однако не страшный. За окнами тихо шелестел дождь, будто шептал что-то. Словно плакал об этой неудаче… или радовался, тихо баюкая малютку? Женщина — арх — сидела в кресле у постели. На колени она набросила тонкое одеяло, а на руках качала младенца, укутанного в пеленки. Дочь. Ее дочь. Пусть не сын. Пусть не наследник, вопреки всем народным приметам. Зато — дитя, которое ждали, дитя — плод любви. Глаза — отцовские, такие, что ее пронизывают насквозь. Она сама, Мирра ра Верр, родилась сразу с темными глазами. Неожиданно дочь распахнула глаза, но не заплакала, и в ее взгляде Мирре почудилось что-то неестественное. Да и свое зрение было непривычным… Она откинула плед и все так же, с дочерью на руках, подошла к зеркалу. Вместо обычных зрачков и у нее, и у дочери были кошачьи. А еще Мирра готова была поклясться, что в лице дочери видит лик своего бога — Мио — такого, каким она видела его почти год назад во сне. Легион выдвинулся в новый путь, лишь только на небе появились первые светлые полосы — вестники рассвета. Ехали в обычном порядке; молчали, как и всегда. Диер едва не засыпал в седле, но в этот день все взгляды Мирры были обращены к брату. Еще несколько дней назад она заметила в его поведении что-то необычное, он словно постоянно искал кого-то глазами, был в поразительном, несвойственном ему нетерпении. Но только этим утром все наконец встало на место. Выходя из комнаты, Мирра слышала из-за его двери два голоса: мужской — его собственный — и женский. Причем последний не был похож на голос Шамиз, а больше никто не посмел бы так нагло вскоре после подъема вломиться в комнату сына арха. Мирра пустила Звездочку поближе к белому скакуну брата, но ничего говорить не стала. За полтора года дочь арха усвоила одну простую истину: захотят — сами расскажут. Не захотят — изволь то, что истина тебе известна, держать при себе. Поначалу Индо молчал, потом завел какой-то банальный разговор о том, чем они собираются заниматься, когда приедут в следующий город. Они уже двигались к Милассу, и там ожидали встретить сопротивление гвардии Кинтепа. Правда, Мирра надеялась на то, что у них будет помощь изнутри города. Во-первых, неравнодушные горожане должны были найтись везде. Во-вторых, по словам Диера, в городе могли быть Им с компанией. Вряд ли они откажутся от хорошей драки, а если увидят ее или Меченого, то, пожалуй, будут драться на их стороне… Мирра знала, что они больше не друзья, да и не хотела такой дружбы, но все же надеялась хотя бы на остатки их благоразумия. К Милассу прибыли вечером третьего дня утомительного пути. Точнее, вечером очертания города проступили в сумерках, и тогда Легион разбил на безопасном расстоянии лагерь на одну ночь. В сторожа выбрали самых слабых воинов: от них всего-то и требовалось, что разбудить остальных, если вдруг со стороны города покажется войско. Остальные собирались поужинать и лечь спать, а наутро идти в город, где наверняка предстоит большой бой. Перед тем, как разойтись по палаткам и устроиться на ночь, перед костром в центре лагеря собрались четверо: Индо, Мирра, Шамиз и Диер. Поначалу Индо и Шамиз переговаривались о каких-то организационных вопросах, а Диер и Мирра молчали. Он возился со своим луком и стрелами, что-то еще улучшал и доделывал. Потому к разговору брата с сестрой подключилась и Мирра, они вспоминали счастливые моменты из своего детства и просто шутили. Диер все молчал, и Мирра, если б на секунду задумалась, поняла бы, почему он хмурится. Ему не хотелось вспоминать о прошлом, и больше всего — о своей матери, а этот разговор его заставлял это делать. Потом тема иссякла, но Шамиз тут же придумала новую: — Ну что, сестренка, завтра твое боевое крещение? И не смотри на меня так, я же вижу, что ты еще не запачкала совесть в крови. Мирра не успела даже открыть рта для ответа, как Диер вскинул голову и жестко сказал: — Она не будет убивать! От взгляда, который Меченый направил Шамиз, Мирра и сама бы поежилась, будь он адресован ей. Но Шамиз страх не был ведом по природе, и она лишь усмехнулась его словам. Мирра тоже сочла за лучшее не отвечать теперь, но Индо вдруг подал голос: — А я с ним согласен, между прочим. Арх, вырезающий собственный народ, — последнее, что нам нужно. Так что никакого боевого крещения не будет. После этих слов и взгляда, которым Диер наградил Индо, четверке совсем уж расхотелось говорить, и они быстро разошлись по своим палаткам. Мирра краем взгляда заметила какую-то тень у палатки брата, и про себя порадовалась, что теперь не мешает ему. Может, все это началось еще раньше? Может, в тот месяц в лагере она стесняла его личную жизнь? Она знала Индо и была уверена, что он ни слова бы ей ни сказал о своем неудобстве, если б оно было. Уже полураздетая, готовая лечь в постель, Мирра не удержалась от вопроса Диеру, когда снова увидела свежий шрам на его груди после того боя с торговцем вином. — Ты ведь имел в виду другое. Ты не о том думал, о чем Индо, когда это сказал, правда? Он встал с постели, приблизился к ней. Снова они на расстоянии одного дыхания… Огонек единственной свечки трепыхался, и неровный свет почти скрыл шрам на его скуле — тонкий, но бледный, и оттого очень заметный на смуглой коже. Совсем не видны были несколько тонких шрамиков на его руках, и другой, на горле, тот самый — символ слабости и силы одновременно. Два бледных росчерка на груди: первый еще с детства, след какой-то плохо кончившейся шалости, а второй появился после недавнего боя. Вот причудливая вязь клейма на плече, и там же — буквица «Б». Беглый. Он дважды сбегал от своих палачей, атрианских воинов, а в третий раз пришел сам. Пришел с ней, вверив свою жизнь подруге и ее брату. — Не об этом. Я не хочу, чтоб ты была убийцей, вот и все. — Тогда будь рядом со мной завтра, — умоляюще прошептала она. Завтра будет первым настоящим шагом к тому, чтобы стать архом. Не игра, не пустые слова и не приключение ради приключения. От этой мысли ее лихорадило, как иных лихорадит перед публичным выступлением. В последнее время Мирра заметила за собой удивительную чувствительность. Она не стала менее храброй, нет. Но эта храбрость больше не была безрассудной; девушка сознавала всю опасность, которой подвергается сама в том или ином случае, и боялась, что что-нибудь случится с дорогими ей людьми. Последнее однозначно появилось у нее с тех пор, как она молилась, чтоб Диер не пострадал в драке. — Хорошо. Я буду, обещаю тебе. А теперь иди ко мне, птаха. На рассвете из лагеря выезжали в обычном порядке — во главе Индо и Мирра, Диер и Шамиз — чуть позади них. Город впереди все приближался, мозолил Мирре глаза и не давал отвлечься хоть на время пути от предстоящего сражения. Ей хотелось хоть парой слов переброситься или с братом, или с Диером — они бы оба сумели ее успокоить, но нарушать всегдашнее молчание накануне боя было бы неправильно. Тяжелый щит тоже не добавлял удобства. Городская стена казалась все больше, и вместе с тем по правую руку от воинов Легиона все выше и выше поднималась звезда, и на небе не виднелось ни единого облачка. Словно сами боги благословляли этот поход тем, что послали чистое небо… Ворота города были закрыты — это Мирра приметила еще издалека. В нескольких сотнях метров от них вся процессия приостановилась, и Мирра, чуть выехав вперед и повернувшись к воинам, выкрикнула: — Вперед, воины! За правду! — За правду! — повторил Индо, и его слова, произнесенные громко и четко, разнеслись куда дальше. — Да здравствует арх! Вот они преодолели последние метры, оказались почти у самых ворот. Там всегда стоял караул, и в городе уже наверняка знали о приближении Легиона — такое воинство было бы трудно не заметить. — Именем арха, откройте ворота! — приказал Индо, когда караульные сомкнули копья, чтоб не подпустить ко входу в город воинов Легиона. — Арх в Веоне, — ответил один из них. — Уходите. — Я — арх! — выкрикнула Мирра бесстрашно. На тунику у нее была надета довольно тяжелая кожаная кираса, и она не боялась стрел. Такие же кирасы были сегодня и на Индо, и на Шамиз с Диером. Боковым зрением девушка заметила, как Диер косится куда-то наверх, в нехорошей усмешке кривя губы. Она подняла взгляд вверх, и заметила лучников на стене. Еще несколько минут назад их не было. Видимо, их спровоцировали ее слова. Индо бросил быстрый взгляд наверх — тоже заметил их. — Если вы не хотите по-хорошему — будет по-плохому! Вперед, Легион! — Вперед, Легион! — повторила Мирра. …Бой шел, вокруг кричали. Лязг стали, звуки борьбы, боевые кличи и стоны раненых смешались в один невнятный пугающий шум. Мирре хватало сил лишь на то, чтоб следить, рядом ли Диер и Индо, все ли с ними в порядке. Постепенно становилось тише, сражение становилось все менее и менее жестоким. Легион прорвался в городе и побеждал. Вдруг исчез Индо. Мирра слышала, как он что-то прокричал ей — что именно, она не разобрала, — и растворился в толпе. Она хотела броситься за братом, но Диер не пустил: Индо еще при выходе из лагеря ранним утром попросил его позаботиться о безопасности сестры. Все то время, пока еще шли последние потасовки, Мирра оставалась на месте, и лишь когда все окончательно затихло, она двинулась вперед, заметив мелькнувшие вдали светлые волосы. Когда она подъехала ближе, то сначала похолодела от страха — светловолосый лежал на земле без движения, — но всего через секунду успокоилась. Ровно в тот момент, когда она осознала, что мужчина на земле — вовсе не Индо, Диер процедил сквозь зубы: — Имон. На земле действительно раскинулся главарь вольницы, некогда приютившей их обоих. А рядом с Имом на коленях сидела девушка в голубом, и гладила безжизненное лицо мужчины, целовала холодные губы. Мирра спешилась, Диер за ней. Она на секунду представила, что было бы, будь он на месте Имона. Как бы она тогда вела себя? Что сделала? Мирра подошла ближе и остановилась в нескольких шагах от Има. Ее тень накрыла Миа, но та даже и не заметила, поглощенная своей трагедией. Диер встал рядом и приобнял свою подругу за плечо. Они молчали, отдавая долг горю киртанки. Пусть оба не слишком любили самого Имона, Миа им была дорога. Через несколько минут появились и другие члены вольницы: Сэл и Тиан. Арро с ними не было. Сэлла выглядела еще более жесткой, чем год назад, Тиан же ни капельки не изменился и был все тем же мальчишкой. — Чайка? Меченый? — они кивнули по очереди, отвечая Сэл. — Все еще вместе, да еще в Легионе? Мирра вновь кивнула. О том, что они оба были членами Легиона, было нетрудно догадаться по значкам, прикрепленным у каждого у самого ворота туники. — Не думала, что воины будут столь милосердны к тебе, — Сэл уперлась взглядом в Диера, но тот только, как обычно, неопределенно пожал плечами. После этого замолкла даже Сэлла. Они стояли вчетвером несколько минут, погруженные в молчание и словно окутанные коконом тишины, отрешенные от всего происходящего вокруг. Но вскоре за спиной Мирры раздался звонкий оклик и за секунду разрушил все то тоскливое умиротворение, в котором четверо пребывали в последние минуты. Это был голос Индо, и он звал сестру.Звал по-имени. Ей пришлось обернуться и помахать ему рукой, чтобы показать, что все в порядке. Сэл и Тиан одновременно уставились на нее, и в их глазах без труда читалось крайнее удивление. — Так ты… ты — арх? Мирра ра Верр? — вопросы задал Тиан, и Мирра уже в который раз за эту встречу кивнула. Сэл же вновь недобро перевела взгляд на Меченого, и вдруг ядовито бросила: — В таком случае неудивительно, что любовнику арха ничего не сделали. Мирра сама подивилась, сколько неприязни было в словах Сэл. Даже тогда, год назад, она не показывала такой злобы. Диер же смерил девчонку презрительным взглядом. Усмехнулся. Лишь затем наконец произнес: — Не все в мире меряется личной выгодой, Сэлла. Он не стал дожидаться ответа, развернулся и первым вновь вскочил на коня. Мирре ничего не оставалось, кроме как последовать за другом. В любом случае, говорить с Сэл ей не хотелось, а Миа общаться пока была не в состоянии. День прошел в суетных заботах, важных, но совершенно не запоминающихся и не трогающих сердце или хотя бы разум. В абсолютно каждом городе все происходило совершенно одинаково. Переговоры с местными властями. Речи перед горожанами. Отдых уставших воинов. Вечером Мирра ужинала с братом, а Диер ушел куда-то в город — гулять. С Индо было весело. Наконец-то они были лишь вдвоем, брат и сестра, без окружения из воинов и назойливого общества Шамиз. Они шутили, наслаждались едой и обсуждали планы на грядущее время. Предвкушали встречу с матерью: Индо — лишь скучая по ней, Мирра — еще и с некоторой опаской. Слишком многое ей придется объяснить за раз. Потом, уже закончив с едой, они вместе составляли речи, которые должны были вскорости произнести на городской площади. Индо рассказал несколько старых анекдотов, которые ходили среди воинов, но которые Мирре не довелось слышать. Ей было одновременно смешно и немного стыдно слушать такое, а он лишь смеялся — даже не столько над самой шуткой, сколько над реакцией сестры. Только ближе к девяти часам они наконец разошлись. Мирра в комнату, которая была предоставлена им с Диером, пришла первая. Она по-быстрому разобрала вещи, не переставая гадать, кто же та девушка, отношения с которой так тщательно скрывает Индо даже от нее. Потом дочь Верра зажгла лампу и, поставив ее на табурет у постели, села на кровать и принялась чинить одну из своих туник. Потом взялась за туники Диера. Раньше, еще до встречи с Индо в начале сезона дождей, каждый из них о своей одежде и оружии думал сам, но теперь Мирре хотелось о нем позаботиться. Вскоре появился и он сам. Едва поздоровался и, лишь сбросив плащ, сел к столу. Казалось бы, вполне обычное действие — он каждый вечер сидел за столом, вот только сегодня все действия его были как-то неаккуратны, необычны. Да и неприветливость тоже была удивительна для Мирры. Он поставил локти на стол, сцепил пальцы в замок и уперся в них лбом. — Что с тобой? — тихо поинтересовалась Мирра, когда заметила, что его руки мелко дрожат. — Ничего. Помолчи, Мирра. Слова звучали глухо, будто бы он превозмогал себя, чтобы их произнести, но девушка этого не заметила. Она пробормотала ответ себе под нос, но с учетом тишины вокруг, он наверняка его слышал: — Да пошел ты. После этого она ненадолго встала, чтобы убрать починенную одежду и сами швейные принадлежности. Их — в отдельный небольшой кармашек в своей сумке, туники — на полку у стены. Раздевалась Мирра умышленно медленно, все надеясь, что именно в эту секунду он встанет со скамьи, подойдет сзади, и прикосновение его губ к шее и будет извинением. Но этого не произошло. Ей пришлось одной забраться под холодное пока одеяло, одной устроиться поудобнее. Она загасила свою свечу, и комната погрузилась в тьму. «Помолчи, Мирра». Обида жгла. «Помолчи» — ее заткнули безо всякого уважения, пренебрежительно и почти издевательски. И кто — он, которому она доверяла, за которого была готова отдать все, что имела. Постепенно девушка все же заснула, но спала беспокойно. Нельзя сказать, чтобы ее мучили плохие сны, но и хорошие тоже не снились. Спустя всего несколько часов ее разбудил какой-то невнятный шум, и она, еще сонная, попыталась прижаться покрепче к Диеру. Но пелена сна спала, лишь только она осознала, что в постели одна. Ее бросило сначала в жар, потом — в холод. Тут Мирра заметила подрагивающую тень у стола и, как была — босая, без туники — вскочила с постели и подошла к нему. Обняла, поцеловала в макушку головы. Бледная ладонь легла поверх ее, и тут же она поняла, что его бьет дрожь. Ноги мерзли на холодном полу, грудь и спину тоже щипала прохлада после теплоты в кровати. — Что случилось, Ми? Прежде чем ответить, девушка села рядом с ним на скамью и поджала под себя озябшие ноги. Он был бледен, однако говорил свободнее, чем вечером. Возможно, вечером ему было еще хуже. — Тебе нехорошо? — Голова побаливает, — юноша пожал плечами, но и это действие выглядело неестественно. — Ложись, птаха. Ты так замерзнешь. Или хотя бы оденься. — Ложись ты тоже. Он вздохнул, но кивнул. Мирра вернулась в постель первая, закуталась в одеяло по самую шею и постепенно отогрелась, наблюдая, как он медленно — видимо, тоже с трудом — раздевается. Она вдруг заметила, что все лучшие моменты между ними — поздним вечером или уже ночью. Все душевные разговоры, все самые прекрасные мгновения любви и нежности — все после тяжелого дня, когда глаза уже слипаются от усталости и границы между сном и явью исчезают не только для нее, сновидицы, но и всех людей, когда опадает цепь, прочно приковывающая к бытию в этом мире, и все души становятся свободными. В эту ночь не Мирра спала на плече Диера, а он положил голову не ее, и девушка долго перебирала его волосы, пока он не уснул. Наутро все уже было в порядке. Диер был слегка бледен и определенно скромен в съеденном на завтрак, но не более того. Он не пояснил, что произошло, но Мирра была уверена — потом расскажет, а пока он не хотела лезть в то, чем он не хочет делиться. Тем более что дел было полно: договориться как-то с горожанами и с наместником дяди. Все официальные договоры, конечно, составляли именно те старики-офицеры, которых назначала еще Дирра ра Тэрис или хотя бы отец Мирры, вместе с Индо. Он же потом растолковывал сестре все ей не понятные места, да и вообще всеми возможными способами просвещал Мирру относительно дел государственных, помогал ей писать речи и учил их произносить — прошлым вечером был как раз один из таких уроков. Индо вдруг снова стал тем заботливым старшим братом, который не мог допустить, чтобы что-то случилось с его сестренкой. Мирра и сама, лишь наблюдая со стороны за тем, как вопросы решает он или кто из старших, многому научилась. Держать себя в руках, — но тут лучшим примером из всех был все-таки Диер. Не давать уступками оттяпать себе всю руку, но и не душить свой же народ. Во всем искать золотую середину и стараться понравиться людям. Он так и не рассказал Мирре, что произошло тем вечером, но на третий день все открылось само. Два дня Мирра ра Верр вместе с братом участвовала в переговорах с местными управленцами: те хоть и понимали, что проиграли, но все равно не сдавались и пытались оставить за собой как можно больше привилегий, не отдавать управление офицерам Легиона полностью и прочая, и прочая. Легион же, понятное дело, хотел контролировать Миласс как можно лучше, и в итоге к соглашению удалось прийти далеко не сразу. На третий вечер после битвы за Крего и, соответственно, гибели Имона, все, кто был в городе и некогда являлся членом его вольницы, собрались, чтобы почтить память атамана. Они сидели в отдельном зале одного из городских трактиров, в полумраке, едва освещаемом несколькими дешевыми оплавленными свечами, за полурассохшимся и на вид не слишком-то чистым столом, не имея единого мнения о погибшем. Миа была мрачнее всех, держалась отчужденно и была в трауре. Выражение лица Диера было непроницаемо — что-что, а оставаться внешне бесстрастным он умел. Тиан был сдержан ради сестры, Сэл же держалась приличий с немалым трудом Но и она во что-то да ставила горе Миа. Мирра могла понять киртанку. Более того, она понимала ее куда лучше, чем остальные трое присутствующих. Сейчас она вполне живо представляла себе, что было бы с ней, окажись на месте Имона Диер. А ведь Миа и Им, как ни удивительно, даже были повенчаны, причем еще даже до того, как Мирра — тогда еще Чайка — познакомилась с ними. Они были не просто любовниками и влюбленными, они были мужем и женой, — что куда больше. Около часа пятерка провела в беседе, полной светлых воспоминаний. Каждый из них рассказал хоть что-то хорошее из того, что помнил об Имоне. Диер пересказал историю своей первой встречи с Имом, и во время всего своего рассказа он неожиданно сделался необычайно мрачен. Да, он был благодарен Имону за свое спасение, но дальнейшие их отношения почти перекрывали события той ночи. Он сидел, нахмурившись, и — Мирра видела это, хотя для остальных его прищуренные глаза и плотно сжатый рот не говорили ничего, — вновь думал о том, а не стал ли сам вторым Имоном. Тиан рассказал какую-то байку из жизни вольницы. Мирра этого не помнила, а значит, это было либо до ее прихода, либо после ее ухода. После своей небольшой речи киртанец уже в открытую разглядывал Меченого. Они были примерно одного возраста, но у Диера жизненный опыт был куда богаче — по меньшей мере, у него не было заботливой старшей сестры, которая брала бы на себя многие тяготы бродяжничества, — и Тиан с самой первой встречи не мог воспринимать Диера иначе, как старшего в дружбе и образец для подражания. Теперь же добавилось и то, что сам киртанец так и остался безусым мальчишкой, а Меченый уже был мужчиной, которого со всем возможным пылом любила женщина. Теперь, когда все стало известно, Мирра даже не собиралась скрывать своего отношения к Диеру. Сэлла припомнила ту охоту на брианского купца, и Мирре вдруг стало нехорошо от этих воспоминаний. В последнее время ей хотелось отгородиться от своего полубандитского прошлого, оставив в памяти лишь то, что было между ней и Диером прошлой весной, летом и осенью. Ей было стыдно вспоминать, как она участвовала в охоте на невинного, и за напоминание очень хотелось сказать что-нибудь очень неласковое Сэл, но она сдерживалась — ради Миа. Сама Мирра, подобно другу, пересказала историю ее спасения так, как ее видела она. С недоверием Има и компании, одиночеством и потом наконец единением с ними. С теми, кого она называла некогда своими друзьями, хотя сейчас бы дорого дала, чтобы никогда не имела таких друзей, а лучше погибла в той степи или чтоб была спасена одним лишь Меченым… Миа говорила последней. Полушепотом, не поднимая глаз, она описала их венчанье. Им предложил сам, и она была удивлена больше всех, так как уже смирилась с ролью походной подруги и любовницы. Она запомнила, по-видимому, каждую секунду того дня, начиная от своей белой туники и цветов в волосах и заканчивая тем, как брат встретил их с Имоном рядом с уже накрытым столом, и ей против обыкновения не пришлось возиться с готовкой. Если бы Меченый предложил Мирре то же самое — она бы согласилась, не раздумывая. Диеру она бы даже, наверное, смогла подчиниться полностью, если б не избрала-таки воинского пути. Она доверяла ему, и это было главное. Проговорив целый час, они хотели помянуть атамана, и Сэлла уже собралась было откупорить бутылку с вином, когда вдруг Диер резко бросил, поднявшись: — Не смей трогать бутылку, — вот теперь в его светлых глазах полыхала ярость, и он наверняка хотел бы сказать куда больше, чем говорил. — Миа, прикажи, чтоб бокалы вымыли вновь. Девушка изумленно подняла на него глаза. Сэлла убрала руки от пробки, понимая не больше подруги, и тоже уставилась на Меченого. Тиан переглянулся с Миррой с таким же недоумением. — Позвольте, я объясню, — Диер выбрался из-за стола и отошел чуть дальше, почти в самый угол комнаты, где его сокрыла темным плащом темнота. Это со стороны странноватое действие могло значить лишь одно — он знал, что не сможет контролировать себя полностью, и при этом не хотел показывать своих эмоций. — Ми, помнишь позапрошлую ночь? — Она кивнула и кратко описала, что видела тогда: его бледность, головную боль. — Прибавьте к этому тошноту и озноб. Миа, ничего не напоминает? — Вененум Сикум, — едва слышно ответила девушка. — Яд. Тебе я готовила от него противоядие. — И я его выпил, как видишь. Но я не о том. Я встретился тем вечером с Сэллой и Тианом в городе. Мы пришли сюда, и Сэлла разливала вино. Я пил из бокала, который принадлежал Иму, — на этом месте Тиан кивнул, соглашаясь с Диером, ведь и сам помнил то же. — И, поскольку вино Сэлла наливала в нашем присутствии, я делаю вывод, что яд был в бокале. То есть Сэлла хотела отравить Имона. На секунду в зале повисло тяжкое молчание. На кого смотрел Меченый, было непонятно, остальные же четверо переглядывались между собой. Первой не выдержала Миа: — Я не могу это слушать, решайте без меня. Диер, надеюсь на твое благоразумие. Она поднялась со скамьи, но едва не упала и ухватилась своими тонкими пальцами за край стола, чтоб не упасть. Мирре пришлось поддержать подругу, и тоже встать. Та шепотом попросила о помощи, а затем, громче, приказала, чтобы трое оставшихся дождались возвращения Мирры. Иначе, как приказ, эти слова не звучали. Мирра встала в полный рост и позволила Миа ухватиться за свой локоть, поддержала за плечи. Девушка, еще недавно сильная и крепкая, буквально в несколько дней осунулась и растеряла всю удаль. Полтора года назад, Миа была немного выше Мирры — ростом где-то с Диера, пониже Имона — и однозначно сильнее нее. Теперь же Мирре казалось, что она сама сможет поднять подругу. Когда девушки вышли из комнаты, внутри послышалось движение. Мирра готова была поклясться, что это Тиан встал у двери, чтоб не допустить никаких недоразумений. Она провела Миа по коридорам гостиницы в комнату; помогла киртанке опуститься в кресло — комнату оплачивал еще Им, и он раскошелился — и та наконец откинула с головы покрывало. Теперь, когда на ее лицо не падали наконец тени от темной ткани траурной накидки, и Мирра смогла увидеть все. Заплаканные глаза, очерченные тенями. Бледные искусанные губы. Скулы, слишком явно выделившиеся на фоне исхудалых щек. Но Миа просидела в кресле лишь с полминуты, а затем решительно встала, опустилась на колени. — Помолись со мной, Чайка. Мирра кивнула и стала рядом с подругой, так близко, что они соприкасались плечами. Дочь Верра знала, что не сможет молиться за Имона, но у нее были и другие, за кого она хотела просить богов. Мама, брат, бабушка. Диер, который сам так и не смог вновь обратиться не то, что к своему богу, но даже к Великой матери. После всего, что было, он считал себя преданным богами. Девушки молились недолго. Мирра помнила, что ее ждут внизу, и вскоре ей пришлось покинуть комнату — обитель печали, которая еще недавно была уютным гнездышком любовников, безбашенного бродяги и его возлюбленной, — как бы ей ни хотелось остаться и еще хоть немного поговорить с Великой матерью и Мио. В зале все было именно так, как Мирра и предполагала. Тиан стоял у дверей, Сэлла с обреченным видом осталась сидеть за столом. Диер стоял все там же, в тени, и она знала, почему: совсем недавно ему пришлось признать, что его отравили, а значит, и то, что он был слаб, что ему было плохо. Он ненавидел быть в слабой или зависимой позиции, ему нужна была свобода, а даже простое признание того факта, что ему нехорошо, уже здорово шатало его уверенность в себе. Для другого то, что он оправился от яда, было бы знаком силы. Для Меченого это было обыденностью, а тот факт, что он вообще был отравлен — символом слабости и непрозорливости. Тиан без вопросов пропустил Мирру, и она проскользнула мимо, а затем тоже села за стол — напротив Сэл. — Послушай меня, Меченый. Вы не понимаете… — начала Сэлла с отчаянием, но Диер ее оборвал: — Не послушаю. Не желаю слушать оправдания без пяти минут убийцы. Тиан? Тот согласился с Диером, и в голосе мальчишки явно послышались ненависть и отвращение к недавней подруге. Сэлла в ответ бросила какое-то оскорбление — в адрес Меченого, конечно; указала ему на то, что он и сам убийца, но он только презрительно хмыкнул. — Выбор за тобой, Сэлла: или ты сейчас уходишь с тем, чтобы ни один из нас четверых тебя больше не видел, или тебе придется сражаться. С Миррой. Мирра удивленно обернулась к юношам, но Тиан лишь пожал плечами. Во всяком случае, они ничего не обсуждали без нее, Диер выражал лишь свои мысли. Это уже было неплохо, хотя ее и удивило, что Меченый предложил Сэл драться именно с ней. Сэлла заносчиво вскинула голову, от пламени свечей на ее лицо легла причудливая тень, похожая на боевой раскрас. Тонкие губы девушки изогнулись в усмешке. Неизменный алый цвет ее туники в таком освещении был похож на цвет крови, словно Сэл вся была в ней перепачкана, и ей уже никогда не отмыться от той грязи, в которую она повергла сама себя. — Ты, значит, суешь подружку, а сам — трус? Да, Меченый? Я же вижу, что ты — слабак! Мирра ждала, что теперь-то он не сдержится, рявкнет на девчонку и прикажет ей замолчать. Но он сдержался — уже в который раз. Не повелся на столь глупую провокацию, ведь Сэлла наверняка ожидала той же реакции, что и Мирра. — Я убью тебя. Она может пощадить. Сэлла поднялась с места. Диер вышел вперед, на свет. Теперь уже он был в сильной позиции, и ему незачем было скрываться в тени. Он стал за спиной Мирры, положил ладони ей на плечи, и от этого теплого прикосновения девушка тут же почувствовала себя уверенней. Если уж на то пошло, она была готова сразиться с Сэллой — за Миа. Сэлла тем временем обвела их троих взглядом. Усмехнулась в лицо Мирре. Наградила Диера полным ненависти взором. Презрительно, с прищуром посмотрела на Тиана. Наконец процедила: — Я уйду. — У меня есть условие, — вдруг подал голос Тиан. — Отпей прежде из каждого бокала. Девчонка снова усмехнулась, откупорила бутылку под пристальным вниманием трех пар глаз. Плеснула в каждый из пяти бокалов буквально по глотку молодого розово-бордового вина, так не подходившего ни к поминкам, ни к нынешнему суду без следствия. Поочередно опустошила все бокалы, каждый перед тем, как пить, приподнимая так, словно пила за чье-то здоровье. Когда же эти манипуляции наконец были закончены, Тиан глухо проговорил: — А теперь выметайся. И даже не думай навредить моей сестре. Сэлла ушла, хлопнув дверью. Тиан и Диер устало сели за стол с двух сторон от Мирры. Меченый взял бутылку в руки, повертел немного. Сделал осторожный глоток, удовлетворенно кивнул и отхлебнул больше, после чего передал бутылку Мирре. Она поколебалась секунду, но тоже отпила и отдала бутыль Тиану. Вино было хорошее, в нем чувствовались ягодные нотки и даже немного ореховые. Диер больше любил полусладкое, легкое, но, судя по всему, это оценил даже он. Они просидели так втроем молча до тех пор, пока не кончилось в бутылке вино. После распрощались, и Мирра с Диером отправились к себе, а Тиан решил еще подняться к сестре. Вино было ударило в голову, но прохладной улице они несколько протрезвели: как-никак, все еще был февраль, а у них — лишь тонкие плащи, ведь теплые им взбрело в голову в этот раз оставить в гостинице. Шли тоже молча, размышляли. Когда Диер и Мирра вернулись в гостиницу, время уже близилось к полуночи. Тут же принялись раздеваться, чтобы лечь пораньше. Но Меченый, сбросив плащ и не сняв даже сандалий, прямо так сел на край постели и приглушенно проговорил: — Такое ощущение, будто я кого-то убил. Мирра вздохнула, подошла ближе и села — к нему на колени. Юноша ее обнял, легко коснулся губами ее плеча. Она обняла его в ответ — крепко, словно боялась отпустить и потерять. Она понимала. Сэл, какой бы она не была противной, все-таки просто девушка, хоть и закаленная жизнью, а вокруг идут две войны. Опасно в такое время бродить в одиночку, тем более — женщине. Даже если эта женщина — воин. — Ты ни в чем не виноват. Ты прав от и до. Только, пожалуйста, не скрывай больше от меня так много. — Я не хотел, чтоб ты волновалась, птаха. Ничего бы не изменилось, а ты бы беспокоилась. — Зато я бы на тебя не обижалась. — А ты обижалась? Она прошептала утвердительный ответ, и он тут же отозвался: — Прости. После этих слов Мирра невольно расплылась в улыбке. Капельку отстранилась и принялась покрывать его лицо поцелуями. Он сначала смеялся, а потом включился в «игру». Все дальнейшее походило скорее на сказочный сон, на чудесную мечту, чем на реальность. Она его любила. Безрассудно, нежно, исступленно. Она знала, что и он любит. Иначе он не сделал бы многого из того, что сделал. Не утешал бы и не просил прощения — не таков был Меченый, чтоб рассыпаться в словах извинения после каждого чиха перед всеми подряд. …Кони и люди неслись бурной рекой, кричащий и мельтешащий поток все сокращал расстояние. Им не было числа. Лавина приближалась, сметала все на своем пути, а Она стояла в оцепенении, будучи не в силах пошевелиться. За Ее спиной расстилался город, и Она чувствовала, что обязана стоять за него до конца. Она была одна против всех, и Ее крик: «За правду!» — тонул в море выкриков врага: «На Миласс!» Вот первый из всадников оказался совсем рядом. Он несся прямо на Нее, а Она не могла сделать ничего. У Нее даже не было оружия. Она смогла лишь выставить вперед руки, но всадник все не останавливался. У него было лицо, слишком похожее на лицо Кинтепа. Конь толкнул Ее копытами в грудь, повалил на землю и перелетел над Ней, все так же стремясь к городу. Она падала со сдавленным криком, чувствуя жуткую боль в сломанных ребрах, и с криком же проснулась, резко сев в постели. — Птаха? — Диер мигом сбросил сон и сел рядом. — Снова кошмар? — Орда идет на Миласс, — прохрипела девушка. Ее все еще трясло от пережитого ужаса — всадника с дядиным лицом, что несся прямо на нее, а грудь все еще было больно. — Надо рассказать Индо. — Утром, все утром. Иди сюда, — Мирра послушно подвинулась поближе, уронила голову ему на плечо и позволила себя обнять. — Все будет хорошо, Ми. Постарайся успокоиться и отдохнуть, а с утра все расскажешь брату. Что бы ни случилось, я рядом. Птаха моя… — Диер, а тебе кошмары снятся? Он на секунду задумался. Потом наконец произнес то, что — Мирра чувствовала — было правдой. — Раньше снились. В последние полгода — нет. Мирра поняла. Или, во всяком случае, посчитала, что поняла. Больше нигде, больше никогда она не найдет человека, который будет настолько нужен ей и которому настолько будет нужна она. Полгода они были вместе не просто как друзья или напарники, а как влюбленные — и любовники. — Тише, тише, птаха, — приговаривал он и прижимал подругу к себе. — Ты не одна, все в порядке. Спустя какое-то время девушка стала дышать ровнее, затем и вовсе стала засыпать. Все это время Диер обнимал ее, но, когда заметил, что девушка уснула, осторожно уложил ее на постель и закутал одеялом. Потом уже опустился рядом сам, но заснул не сразу: долго думал о чем-то своем, глядя в потолок. Следующий день они начали с очередной тренировки. С каждым днем у Диера получалось все лучше, и если вначале он Мирре был не соперник вообще, то теперь они сражались уже почти на равных. Теоретическую часть — как делать разные выпады — Меченый знал еще с детства, но ему не хватало практики, особенно практики с хорошим противником. Мирра чувствовала, что еще немного — и к тренировкам придется привлечь Индо, как бы того ни не хотелось, что Диеру, что ей. А пока они лишь решили заканчивать пораньше, чтобы после этого позаниматься стрельбой. Несмотря на то, что с декабря Мирра стала чувствовать себя с луком куда увереннее, до уровня Диера ей все еще было далеко. Во время завтрака Мирра старалась не подавать вида, что ее что-то беспокоит, хотя после встречи с Индо, отчего-то казавшегося не выспавшимся — равно как и Шамиз, между прочим — это было все трудней. Кусок едва лез в горло, когда она вспоминала несущуюся орду, сонм всадников, что приближались к Милассу. Для того, чтобы съесть хоть что-то, приходилось ежесекундно запивать еду, заставляя себя проглотить хоть немного. Как только Индо поднялся из-за стола, Мирра бросила на друга вопросительный взгляд. Диер кивнул и позволил себе едва заметную ободряющую улыбку. Девушка сделала глубокий вдох, тоже встала и вышла вслед за братом. Тот уже успел где-то скрыться, но Мирра готова была поспорить, что слышала, как хлопнула дверь — значит, он вошел в свою комнату. Возле самой двери ей потребовалось вновь собраться с духом — хотя она и знала, что Индо верит ее дару, рассказывать о том, что привиделось во сне, все равно было странно — после чего она все же постучала. Брат ответил через секунду — разрешил зайти, и Мирра смело вошла. Прикрыв дверь и повернувшись к Индо — да и всей комнате — лицом, она остолбенела. Сама комната была точная такая же, как та, в которой дочь Верра жила с Диером. Стол, кровать, полки — все было то же с самыми небольшими отличиями. И в число отличий явно не входило то, что Индо был один. На полке с одеждой рядом с его туниками слишком хорошо была заметна вторая стопка одежды — женской, причем Мирре она казалось смутно знакомой. Постель была в беспорядке, а в руках брат держал еще две туники, снова — женскую и мужскую, причем в мужской, Мирра готова была поклясться, вчера ходил он сам, и женский лиф. — Мирра? — имя сестры он скорее выдохнул, чем произнес, и на лице юноши явственно читалось смущение. — Я думал, что это не ты. — Я… я… извини. Индо еще секунду просто смотрел на нее, стараясь хоть как-то совладать с собой и ситуацией, после чего бросил одежду, которая была у него в руках, на полку, и сел на скамью возле стола. Тот был завален грудами бумаг, но на краю все же нашлось немного места для того, чтоб примостились опустошенная бутыль и два бокала. По-видимому, не только у Мирры накануне был веселый вечер. Брат приглашающе тряхнул головой, и Мирра прошла на другой конец комнаты, заставляя себя не коситься на неубранную постель и старательно отгоняя мысли о том, кто же подруга Индо. Села рядом на скамью, глядя прямо ему в темные, лукавые и почему-то странно-незнакомые глаза. Ей вдруг стало страшно, что они потеряли тот контакт, который у них был с детства, что порвалась тонкая ниточка-связь, выдержавшая даже разлуку после смерти Верра. Но потом взгляд Индо потеплел, и она увидела рядом все того же светловолосого мальчишку, который вечно выговаривал ей за нерасторопность и считал своим долгом защищать ее от каждой мелочи, а не усталого кентуриона. — Выкладывай, Вояка, — он даже чуть-чуть улыбнулся. — Что случилось? Мирра рассказала — как всегда, без утайки, и с каждым ее новым словом Индо мрачнел все больше. В конце проговорил задумчиво: — М-да… — и взял со стола листок, лежавший у самых бокалов. Протянул сестре. — Прочти. Мирра взяла, быстро пробежала глазами строчки. Агент Легиона из одного из ближайших небольших городков сообщал: зреет восстание, к нему присоединяются соседние деревни, а руководят им посланники из Веона. — Это принесли ночью. Я сначала не поверил, но после твоего рассказа… — Боги, когда все это кончится? — Когда Кинтеп перестанет занимать твое место… Или когда мы все умрем. — Предпочитаю, чтобы первое наступило раньше, — невесело хмыкнула девушка. — Вояка, ты же понимаешь, что ты по меньшей мере вначале ничего сама делать не будешь? — Мирра кивнула. Она много раз думала об этом и много раз приходила к тому же, постепенно свыкаясь с этой мыслью. — Но вчетвером, даже впятером, мы со всем разберемся. — Впятером? — Бабушка, мама, я, ты и он. И он. Индо наконец признал то, что что-то может быть между его сестрой и Меченым, что тот не исчезнет, как исчезают плохие сны у людей вскоре после пробуждения. Больше говорить было особо не о чем, а сидеть молча было бы еще более неловко, и брат с сестрой ненадолго распрощались — с тем же легким смущением, какое незримо присутствовало при всем их разговоре с самой встречи. Вскоре был собран совет. Офицеры о чем-то долго спорили, Мирре пришлось несколько раз повторять, что ей приснилось, доказывать, что в письме говорится о том же… Через два часа совещания она уже чувствовала себя, как выжатый лимон, ведь еще и понимала не все из того, о чем шла речь. Судя по чрезмерно серьезному лицу Диера прямо напротив нее — он тоже разбирался далеко не во всем. Да и не удивительно, ведь у них обоих был откровенный недостаток образования, в особенности — военного, а при них спорили офицеры. В итоге постановили: часть Легиона под командованием Шамиз ра Табит и нескольких старших офицеров отправится на следующий день подавлять восстание, а часть, с которой будут и дети арха, останется в Милассе и либо дождется возвращения остальных, либо, смотря по обстоятельствам, двинется вперед. Поначалу Мирру принятое решение более чем устроило, но после случилось непредвиденное. Вскоре после обеда у нее освободилось немного времени, и ей захотелось погулять по окрестностям и навестить Миа с Тианом, а заодно и «засветиться» в центре города — это, как известно, лишним не бывает. Девушка заскочила в комнату за плащом, после чего вышла в уличную прохладу и направилась к конюшне. Погода была великолепная: в меру прохладно, в меру влажно, и только и хотелось, что бродить по улицам и дышать запахами приближающейся юной весны. Хоть вечера еще соответствовали сезону дождей, днем легко можно было поверить, что давно середина марта. Однако едва подойдя к конюшне, Мирра остановилась — ей почудился разговор где-то рядом. Вслушавшись, девушка поняла, что ей вовсе не показалось. Рядом действительно звучали приглушенно голоса, причем оба — невероятно знакомые, а от того, что они сбивчиво говорили друг другу, было не по себе. — Я должен остаться здесь, но его я уговорил поехать. Он поможет тебе, а я послежу, чтоб с сестрой беды не приключилось, хорошо? — Да мне не нужен какой-то преступник в помощники, Индо! Или ты настолько в меня не веришь? — Шами, я тебя умоляю! Не надо опять злиться! Я не могу ехать с тобой, но одну тебя не пущу! Прозвище он произносил с ударением на «а». Интересно, это тоже было ее домашнее, детское имя, или его придумал сам Индо так же, как Диер придумал называть подругу «Ми»? Отчего-то Мирру даже не задело то, что подругой ее брата оказалась несносная Шамиз, хотя до этого одно подозрение, что у него есть хоть кто-то, доводило ее до белого каления. В конце концов, это его жизнь, и раз он не лезет в ее — с чего она должна лезть в его? Впрочем, ехать Мирре куда-либо расхотелось. Она не стала даже заходить в конюшню, так как не желала во второй раз за день ставить Индо в неловкое положение. Однажды разговор о Шамиз все равно состоится — с матерью, но не теперь и не так. Единственным, что не давало ей покоя, была фраза троюродной сестры о «каком-то преступнике», так как, она готова была поспорить, речь шла о Диере. Но, поскольку она еще не знала точно, то предпочитала не волноваться лишний раз. Если это неправда, то лучше не тратить нервов, а если правда, то времени побеспокоиться у нее еще будет довольно. Вместо прогулки девушка вернулась в свою комнату и несколько часов просидела там с книгой. Она читала описание государственности в других странах. Про ближайших соседей, брианцев, например, Мирра прочитала уже давно, и теперь размышляла о государствах за морем. Оттуда, из-за моря, были родом мать Индо и бабушка с дедом Меченого — отец его родился уже в Атриане, однако родители у того оба были неместные. С Диером они встретились только на строевой, однако по понятным причинам смогли обменяться лишь едва заметными кивками. Мирра все так же принадлежала к декурии Шамиз, однако все же должна была оставаться в Милассе, а не ехать с остальными; он же был записан в одну из запасных кентурий, которую составили люди, умеющие обращаться с оружием, но по тем или иным причинам не носящие звания воинов по предназначению. После очередной утомительной муштры, которая выбивала из головы всякие мысли, равно ценные и бесполезные, и оставляла лишь тупую усталость, был ужин. Все вокруг походило на какую-то жуткую рутину, которой нет конца. Иногда Мирра безотчетно, сама не желая, начинала скучать по тем дням, когда они, Меченый и Чайка, были сами себе хозяева, над ними не стояли декурион и кентурион и не приходилось оглядываться ни на что, кроме своих желаний. Но поймав себя на таких крамольных мыслях, она тут же гнала их прочь. Ей не на что было жаловаться, таков был ее путь и ее судьба. Даже более того, ей было, за что благодарить брата и богов: никто ее не заставил разойтись с Диером, никто не отнял их друг у друга и даже не посягал на их отношения. А совсем скоро она увидит мать и бабушку, Мелию… И, если все пойдет по плану, то еще и окажется на месте дяди ко всеобщему облегчению. Именно в таких размышлениях — от мечтаний о новой свободе до благодарности за то, что имеет сейчас, и что будет иметь вскорости, — прошел весь ужин. Из-за того, что выход части Легиона в поход был назначен уже на следующий день, после ужина тех, кто оставался в городе, привлекли к подготовке похода: распределению провианта, раздаче необходимого нового обмундирования и тому подобным, важным и суетливым, но не особенно интересным вещам. Мирра работал наравне с остальными: вместе с двумя девушками из своей же декурии она выдавала хлеб. Диера во время работы она не видела. Уже совсем уставшая, в десятом часу вечера Мирра наконец смогла вернуться к себе в комнату. Огромным облегчением было просто умыться, однако облегчение тут же сменилось новой тревогой, стоило ей увидеть лицо друга, который оторвался от книги (к слову той же самой, которую она сама читала днем). — Что случилось? — все же спросила девушка, вытирая лицо полотенцем, хотя она уже сама знала, что. — Твой брат уговорил меня ехать завтра с Шамиз, вот что, — он невесело хмыкнул. — Прости, птаха. Не хотелось мне с ним ссориться, но вышло хуже. Девушка глубоко вздохнула. Что ж, она это подозревала… Но приятнее новость от этого не стала. Однако раскаяние в его голубых глазах грело душу, и она ответила спокойно: — Ничего. С Шамиз у него отношения особые, так что я не удивлена. — Особые? — несколько секунд юноша, казалось, не понимал, о чем она говорит, но потом до него дошло: — Ну ничего себе, — задумчиво проговорил он. — Вот уж на кого не подумал бы. Мирра вздохнула. — Давай не будем об этом сейчас? Я просто хочу спать. Юноша кивнул и отложил книгу. Вскоре она уже обнимала его, привычно положив голову на его плечо. — Я тебя люблю. — А я — тебя. Диер погладил ее по руке, и Мирре вдруг показалось, что все вокруг вот-вот окажется зыбким сном, рассыплется на части, и она снова проснется одна, в отчаянии — еще до встречи с Имом и его компанией. Она боялась потерять его даже ненадолго, на каких-то пару недель, а мысли о том, что что-то может случиться во время похода, вовсе приводили ее в отчаяние. Однако она уснула довольно быстро, ведь сейчас Диер был рядом, а когда они были вместе, ее не терзала долго ни одна тревога. Утро началось почти как всегда, с той только разницей, что тренировку они решили не устраивать — иначе не успели бы к тому моменту, как войско Шамиз. Завтракать надлежало из тех запасов провианта, что легионеры получили прошлым вечером, и поэтому Мирра сначала лишь смотрела, как ест Диер, но в итоге все же согласилась съесть небольшой кусочек хлеба. Затем он стал одеваться. Вскоре пора было спускаться вниз. До поры до времени Мирра старалась не показывать своего волнения, усевшись по-турецки на постели, но больше не смогла сдерживаться, когда заметила, что руки Диера немного подрагивают. Он в это время стоял у зеркала и силился ровно прикрепить значок к вороту свежевыстиранной туники. Девушка слезла с кровати, приблизилась, обняла его на секунду и торопливо прижалась губами к его шее. — Береги себя, пожалуйста, — ее голос звенел. — Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне живым и здоровым. Не лезь на рожон и не поддавайся на провокации, прошу тебя. — Я буду стараться, — он поцеловал ее, как целуют своих жен мужья, уходя на войну — жадно и нежно одновременно. — Я люблю тебя, птаха. Будь осторожна ты тоже. Постарайся хоть некоторое время не влезать в передряги. Я не хочу тебя потерять, Ми. И я не знаю, что сделаю, если потеряю. — А я знаю? — тихо поинтересовалась девушка, взяла из его рук значок и прикрепила к вороту. Он кивком головы поблагодарил. Больше они не проронили ни слова. Молча спустились вниз вместе, молча же дошли до конюшни. Вскоре появился Индо, а за ним и Шамиз через минуту-другую; подтягивались и офицеры из тех, что ехали или желали проводить остальных. К намеченному времени все были в сборе — подошли из лагеря и остальные воины, жившие не в гостинице. Индо приобнял сестру за плечо, а его темные глаза неотрывно следили за действиями изящной Шамиз. Мирра не могла отвести взгляда от Диера, ведь желала наглядеться на него как можно больше в счет скорой разлуки. Построение двинулось вперед, все дальше и дальше уходили воины Легиона. Мирра и Индо наблюдали за ними, пока не стал совсем неразличим самый последний из воинов. Потом Индо тихо проронил: — Пойдем, Вояка.