Путь Воина

Мирра много раз слышала эту песню. Она звучала, будто галлюцинация, или будто Мирра вновь вернулась в детство, когда мама или няня обязательно пели, укладывая детей спать. Тихие старинные напевы, история о воине и его запретной любви к девушке-жрице, были полны одновременно нежной привязанности и страха. Звуки чаровали, обволакивали словно шелком, уносили в чудесную страну, где боги и древние герои жили средь людей. Никто еще на памяти Мирры не понимал настроения баллады так, как этот певец. Девушка решилась открыть глаза. Сначала она увидела лишь потолок комнаты, а пение тут же прекратилось. Несколько секунд Мирра разглядывала трещинки в побелке, однако затем все же повернула голову влево. — Привет, — Меченый улыбнулся. — Ты как, птаха? Девушка улыбнулась в ответ. Три недели она не видела этих прищуренных глаз, этого лукавства в приветливом изгибе губ. В ответ ей даже не захотелось говорить правду — все тело и каждая мышца в отдельности болела. В любом случае, все это было ерундой в сравнении с тем, что он вернулся живым. — Вроде, ничего. А ты как? Диер неопределенно пожал плечами. — Ты красиво поешь, оказывается. Юноша отвел взгляд. Мирра поняла: он вообще не хотел, чтоб она знала про этот его таланте. Не так уж сложно было об этом догадаться, раз она, знавшая Диера ближе всех, ни разу не слышала его пения. Однако, когда Меченый вновь обернулся к ней, на его губах была улыбка. Он осторожно проронил, что рад, если ей нравится, и предложил спеть еще. По спине Мирры пробежали мурашки, но она лишь попросила Диера сесть рядом с ней. Он устроился на краю постели так, чтоб Мирра смогла положить голову ему на грудь. А потом… потом он вновь запел. На этот раз Диер выбрал балладу о войне. Такое в Веоне, дома у Мирры, не пели — разве только отец, но тот редко что-то затягивал, да и прошло уже четыре года… В песне говорилось о том, как командир отряда шел на смерть, спасая своих людей, а сам вспоминал дом, любимую, родителей и младших братьев. К концу песни Мирра уже почти спала. Прежде чем исчезнуть из реальности, она успела только ощутить короткий поцелуй в макушку головы да услышать: «Люблю тебя». Спустя несколько дней Мирра снова была в строю и жалела о пропущенном времени. Так глупо было упасть с лошади! Именно в тот день она поехала на прогулку с братом не на Звездочке, а на какой-то другой лошади из конюшни. Под ногами вдруг, как из ниоткуда, появилась зеленая кобра и стала раздувать свой капюшон. Лошадь Мирры испугалась. Резко встала на дыбы — и наездница слетела с нее, не ожидая такого поворота событий. Конечно, она сгруппировалась и ничего себе не сломала, но приятнее от этого не стало, и лекари, памятуя, кто она такая, заставили ее несколько дней пролежать в кровати. Возьми она в тот день Звездочку, ничего не произошло бы. Своей белой лошади Мирра доверяла безоговорочно. Самое появление змеи было той еще загадкой: взявшись как из пустоты, после падения Мирры кобра быстро уползла куда-то, и Индо не успел заметить, куда, занятый сестрой. Вопрос ее происхождения был интересным, но должен был остаться без ответа. Во всяком случае, до поры до времени. Пока Мирра еще была узницей постельного режима, Диер, Индо и даже Шамиз пересказывали ей события последнего времени. Индо в основном держал сестру в курсе того, что происходило в лагере теперь. Троюродная сестра же и Меченый в красках описали подавление мятежа: местные поддержали Легион, открыли ворота города и сами встали против солдат Кинтепа с оружием, бок о бок с воинами Легиона. Через еще неделю Легион был готов отправиться в путь. Встреча Мирры с матерью становилась все ближе, и она не знала, как к ней относиться. С одной стороны, ей хотелось увидеть свою маму, она скучала по ней… А с другой — она боялась. Какой прием она получит спустя полтора года без единой весточки, да еще явившись в сопровождении Диера? Не впервой дочери арха иметь любовника, и с этим Тиана ра Огерр, хоть и воспитана иначе, смирится. Но вот с тем, кто он таков… Но изменить Мирра ничего не могла — да и не хотела. Поэтому она предпочла лишь отпустить все это, решать проблемы по мере их поступления и наслаждаться жизнью. Легион шел вперед победоносно. Случались небольшие стычки да всего пара настоящих боев. Тяжело бороться приходилось за городки, коих было меньшинство в сравнении с количеством деревень. Там сторонники Кинтепа были сильны, ибо могли как-то влиять на жизнь. В деревнях же, где уклад жизни не менялся из десятилетия в десятилетие, все желали продолжения древней традиции: отцу наследует дочь, матери — сын, — а потому поддерживали не брата прошлого арха, а его дочь. После Крего следующим большим городом был Довер. Его взяли после трехдневной осады, но потери и со стороны горожан, и со стороны Легиона были ничтожны. Мирра была этому рада. Она понимала, что дорога к престолу не будет безболезненной, но оставлять за собой полосу трупов ей тоже не хотелось. Ей нравились тренировки, шуточные бои, эта усталость, счастье победы — или горе и стыд проигрыша, однако она не хотела убивать. Уж точно не атрианцев, во всяком случае. Ее любовь к боям вполне покрывали ежедневные тренировки с Диером и Индо. Последний присоединился к ним по просьбе Диера, уже побеждавшего подругу примерно в половине боев. Теперь он и сам мог сразиться с кентурионом, а помимо того любил наблюдать за тем, как фехтуют брат с сестрой. Были еще, конечно, строевые. Их Мирра не слишком любила — слишком уж выматывающими они были, но зато они позволяли ей почувствовать себя частью единого целого — общества, винтиком системы, а не избранной, каковой вынуждена быть наследница престола. Да еще иногда боялась она птиц, если была верхом, поминая свое падение несколько недель назад. В Довере Легион задержался довольно-таки надолго. Дела были примерно те же, что и обычно, с той только разницей, что город был куда больше. Там Мирра и Индо заказали себе у портного по нескольку новых, пусть и простых туник — до въезда в Веон оставалось не так много времени, а там детям арха нужно будет выглядеть презентабельно. Сам город был красивый. Наконец-то по-настоящему чувствовалось, что войско приближается к Веону. Мощеные дороги, дома из теплого белого камня, мозаичные фонтаны и статуи в качестве украшений на общественных зданиях — все это было Мирре так знакомо, хоть и отличалось от того, что она видела на родных веонских улицах. Пожалуй, она бы даже была не прочь провести побольше времени в Довере вместо со всем Легионом, чтобы последний раз насладиться этой красотой, не оглядываясь на то, что она арх. Но и Индо, и ей самой не терпелось попасть в храм Айи, повидаться со своей мамой, и Легион выдвинулся в дорогу скорей, чем мог бы, не будь у его путеводных звезд, скучавших по Тиане ра Огерр. Обитель жриц Великой матери располагалась ровно на полпути между Довером и Веоном. Всего через месяц после того, как Мирра проснулась под пение Меченого, она уже стояла у храма Великой матери. Ровным счетом ничего здесь не изменилось за истекшее время. Все те же оливковые ворота с окошечком, еще не отпертые. Час и так был ранний, да и сезон дождей не кончился, хоть уже и веяло весной, а война все еще шла, и оставлять врата открытыми на ночь сестры побивались. Индо спешился первым, постучал в ворота. Оконце отворилось, и показалось лицо одной из сестер. Несколько минут двое о чем-то совещались, после чего Индо вернулся к остальным, то есть к сестре и нескольким сопровождающим. Войти внутрь в качестве исключения разрешено было ему, Мирре и двум девушками из их сопровождения, еще двое юношей, включая Диера, должны были разбить небольшой лагерь за стенами обители и следить за лошадьми. Остальная же часть Легиона была на привале, где все расположились еще прошлым вечером где-то в получасе конного пути от храма. Мирра спешилась и вслед за братом и жрицей вошла за стену — будто перенеслась в другой мир. Первым, что она заметила, было само здание храма, круглое, из того же белого камня, с конусообразной крышей, что поддерживалась колоннами. Внутри горел огонь, а у алтаря виднелись белые одежды нескольких сестер. За храмом располагалось еще одно здание, невысокое, лишь одноэтажное, с арочными сводами — по-видимому, там были кельи сестер. Всюду росли деревья: пальмы, оливы, яблони, виноград. Мирра представила, сколько прекрасно в знойный сезон быть под их сенью, молиться в круглом храме возле огня и приносить плоды на алтарь в качестве жертвы, и впервые поняла тех, кто добровольно выбирает путь жрицы. Это далеко не такая плохая судьба, как ей казалось еще три года назад. Где-то в глубине территории наверняка рос целый ботанический сад с множеством ароматных целебных, жертвенных и кулинарных трав. Для Мирры это воистину был маленький кусочек царства Даоны и Джерра на земле. Однако долго Мирре не было позволено размышлять и наблюдать за красотой обители служительниц Великой матери. Сестра, что ввела их внутрь храма, послала кого-то на свое место у ворот, а затем сама повела Индо и Мирру (двум девушкам было приказано оставаться здесь, во дворе) к тому зданию, что было за храмом. Двери из оливы были раскрыты настежь. Трое вошли в неосвещаемый невысокий коридор и остановились в самом его центре. Мирра огляделась: вокруг не было ничего, кроме голых стен с дверьми, которые вели в кельи сестер. Всего она насчитала двадцать пять дверей. — Сестра Тиана сейчас молится, но, думаю, вы можете ее прервать, — сказав так, сестра указала Индо и Мирре на нужную дверь и быстро удалилась, оставив их наедине. Внешне Мирра оставалась бесстрастна, но у нее откровенно сосало под ложечкой и даже немного подташнивало. Спустя столько времени наконец состоится эта встреча… Мирра знала, что легко не будет. — Не волнуйся, Вояка, — Индо похлопал сестру по плечу. — Все будет хорошо, пойдем. В полутьме почти пустой кельи Тиана стояла на коленях у алтаря Великой матери. Она, укутанная в скромные одежды жрицы, с платом, наброшенным на волосы, вознесла руки в молитве к небу. Мирра чувствовала, что мать благодарит Айю, Мио и всех ведомых ей богов за спасение ее детей. Пока Тиана заканчивала молитву, у Мирры было время осмотреться. Убранство кельи было более чем скромным: узкое ложе у стены и сундук возле него, столик с лампой, алтарь, у которого замерла мать, и два легких плетеных кресла. Сначала Тиана обняла Индо, улыбнулась сыну, поцеловала его в щеку. Он коснулся губами материнкой щеки в ответ, после чего кивнул сестре и скрылся из кельи. Наверное, так и правда было лучше, хотя в первую секунду Мирра почувствовала себя брошенной. Так или иначе, она осталась с матерью наедине. Тиана не спешила обнимать дочь, и та тоже не бросалась к ней. Две женщины замерли друг перед другом на расстоянии нескольких шагов. Одна — воин, пусть и без оружия сейчас — его приказали оставить вместе с лошадьми за воротами, — крепко сложенная и тренированная. Вторая — жрица, надломленная горем, словно пытающаяся спрятаться под своим покрывалом. Их взгляды пересеклись, и не стало этих полутора, да даже четырех лет. — Мама… мама, прости меня! Слишком многое дочь могла прочесть во взгляде матери. Боль, страх, надежду, обиду — и всепоглощающую, всепрощающую любовь. Мирра не смогла удержать слез. Она опустилась на колени возле матери и обхватила ее за талию, уткнувшись лицом в ткани одежд. Почувствовала, как руки матери обвили ее шею, как она стала гладить ее волосы. — Девочка моя… Мирра, доченька… В ее голосе тоже слышались слезы, а Мирра плакала лишь сильней. Давно она не позволяла себе таких горьких слез о своей судьбе и своих ошибках. Это было совсем другое, чем те слезы злости и страха, когда после очередного кошмара Меченый успокаивал ее, убеждая в нереальности виденных ею образов. — Расскажи мне все, Мирра, — попросила Тиана. До середины ночи мать и дочь сидели вместе перед небольшой свечкой, и Мирра все говорила и говорила. Она рассказала про все: про свои страхи, и про свои кошмары, и про вольницу Има, включая самые последние события с Сэллой. И про Диера, конечно, тоже. «Я люблю его, мам». Вот только одного она не назвала — настоящего имени Меченого. Это он сделает сам, когда сочтет нужным. Тиана слушала сначала, не перебивая. Потом стала задавать вопросы, и на них Мирра тоже отвечала максимально честно. Однако спустя несколько часов, когда глаза у обеих женщин уже стали слипаться от усталости, им все же пришлось прекратить беседу хотя бы на время. Тиана легла на свою постель, Мирра — на полу возле нее, укутавшись в свой плащ. Благо, пол был деревянный, а не каменный, как следовало бы ожидать. Ей не хватало лишь одного — чужого тепла рядом. Его тепла. Наутро завтракали втроем: Тиана, Индо и Мирра. Теперь уже Индо рассказывал о своей жизни, а Тиана слушала его с живым интересом. Было неважно, что почти все это она уже знала из его писем: говорил ее сын, и она слушала. После Тиана попросила сына позвать «его», как она выразилась, многозначительно взглянув на дочь. Индо еще раз обнял мать и сестру, а после вышел, пообещав выполнить просьбу. Вскоре Мирра уже стояла между двумя дорогими ей людьми и не знала, что сказать. Персонажи и сцена до странности не сочетались друг с другом, и ей вдруг показалось, что она не участник этого спектакля, а лишь досужий зритель. Тиана в своей длинном жемчужно-белом одеянии, с волосами, покрытыми белым платом, такая гордая и недоступная, со строгостью в глазах встречала посмевшего стать любовником ее дочери. Диер же, только войдя, сразу поклонился. Одет он был в голубую тунику, как всегда скрывавшую шрамы на плече. К вороту был приколот значок кентурии Индо. Прибавить к этому аккуратно причесанные волосы — и Мирра уже не сомневалась, что он хотел произвести приятное впечатление. — Позвольте представиться, — начал было Диер, но Тиана его тут же прервала: — Нет-нет, подожди. Я попробую вспомнить сама. Ты… ты сын Аиры, старший, верно? Меченый склонил голову в подтверждении. — Диер эр Аира к вашим услугами. Казалось, он хотел сказать что-то еще, но не стал. Тиана тоже молчала, хоть Мирра и видела, как она, хоть и не пристально, разглядывает ее друга. Взор матери был холоден. Тогда Мирра решила проявить немного инициативы: — Мам, если бы не Диер, меня бы уже трижды не было в живых, — Мирра обратила выразительный взгляд на мать. Ну же, вспомни, что я рассказывала вчера! — будто бы молила она. Тиана сдалась, улыбнулась довольно-таки приветливо, пригласила обоих молодых людей сесть на кресла. Критическая точка была пройдена. Однако Мирре казалось, что будет лучше дать им поговорить с глазу на глаз, честно. Она знала Диера и знала мать, и потому сочла, что ей самое время прогуляться. Покинув келью, Мирра не без удивления обнаружила, что она вольна идти, куда угодно, и никто ее не поджидает даже у выхода из здания. Она ненадолго остановилась у самого входа, огляделась по сторонам. Идти направо, к воротам и выходу из обители, ей не хотелось, и девушка свернула влево. Сначала она шла по мощенной камнями тропинке, а вокруг нее простирались невспаханные пока поля, что вскоре будут засеяны, а затем и заколосятся золотом. Все кругом дышало весной, и Мирре хотелось совсем несолидно, по-детски, броситься вперед наперегонки со свежим ветром. Отринуть все эти тяжелые, придавившие ее словно древние плиты, проблемы, и просто побыть шестнадцатилетней влюбленной девчонкой. Она заметила, что небо уже посветлело — еще один знак весны. Мирра задрала голову, чтоб посмотреть на него: такое голубое, лишь кое-где украшенное белыми росчерками перистых облаков, — и рассмеялась. А потом, забыв о всяких условностях, просто побежала вперед, раскинув руки в стороны и каждой клеточкой своего тела впитывая свежесть и свободу. Вскоре тропинка привела ее на один большой луг. Пока что он лишь кололся коротенькой нежно-зеленой травой, да несколько поразительно ранних маргариток глядели задумчивыми бело-розовыми жемчужинами. Чуть вдали снова раскинулись деревья, а под ними — алтарь. Без лишних раздумий девушка расстегнула фибулу и сбросила плащ, а затем подбежала к алтарю и без раздумий бросилась на колени. Она хотела молиться, хотела благодарить богов — ведь было, за что. У нее были мама, брат и любимый, и, судя по всему, все трое они наконец примирились. За ее спиной стоял Легион, который ее поддержит и не даст убить. Потому Мирра молилась, молилась восторженно, с пламенем, и, что важней всего, благодатно. С каждым новым словом в ней прибавлялось уверенности, что все будет хорошо, что будущее впереди такое же мирное и вольное, как небо над головою. Вскоре покой был ниспослан Мирре Великой матерью, и девушка улеглась на спину на свой расстеленный плащ. Давно она просто так не смотрела на небо, не чувствовала себя песчинкой — такой счастливой песчинкой — в огромном мире. Наверное, в последний раз она наблюдала за летящими птицами, за движением облаков, прошлым летом — с Диером, еще помня вкус его кожи на своих губах. На землю рядом с Миррой легла тень, и девушка повернула голову посмотреть, кто пришел. Она обнаружила рядом с собой маленькую фигурку в белой тунике, держащую в руках поднос с пучком разных трав и пиалой, полной воды, и заинтересованно приподнялась на локтях. Девочка-послушница, как догадалась Мирра, подошла к алтарю, поставила на него пиалу. Затем подожгла пучок трав, и вокруг потянулся сладкий запах благовоний. Мирра чувствовала его даже несмотря на то, что ветер колыхал одежды будущей жрицы. Девочка проговорила молитву, прах от веточек бросила в пиалу с водой, сказала еще несколько слов. Поклонилась до земли и наконец повернулась к Мирре. — Кто вы, ма-са? — Гостья, — просто ответила Мирра. — Как твое имя? — Никэ. Иноземная кровь и так читалась в девочке — слишком уж кудрявыми были ее волосы, да и в миндалевидных глазах угадывалось что-то не атрианское. Но сколько света было в ее маленьком образе, в кроткой улыбке, белых одеждах! Сколь чисты были помыслы, что так и читались во взгляде! Мирра даже в детстве такой не была, недаром бабушка с братом прозвали ее Воякой. — Расскажи мне что-то, Никэ, молю тебя! Исцели мою душу, девочка. Мирре показалось, что не она сама эти слова произнесла, а кто-то другой вложил их в ее уста. Может быть, так и было — недаром же всего в нескольких шагах от нее стоял алтарь Великой Матери. — У тебя будет ребеночек, — проговорила девочка с улыбкой. Мирра обмерла. Нет, конечно, она знала, что однажды это произойдет — при их-то неосторожности. Но чтобы теперь, так, в этой ситуации? — Когда? — только и смогла спросить она. — В январе. Мирра судорожно пересчитала про себя месяцы. Отнять девять месяцев от января — это будет май или, как максимум, апрель. А сейчас всего конец февраля, а значит, она еще не в положении. Придя к этому выводу, девушка выдохнула спокойней. Однако то, что нужно будет обсудить этот вопрос с Диером, она про себя отметила; вновь попросила Никэ рассказать ей что-нибудь, и девочка рассказала — старую легенду, историю о появлении на свет великих Джерра и Даоны. Великая мать, а тогда еще лишь прекрасная дева, Айя была среди первых людей, которыми Создатель населил наш мир. Люди жили без горестей на земле, а Создатель заботился о них и был всем им отцом. Случилось так, что Айя и один из юношей полюбили друг друга, а вскоре она почувствовала в своем чреве новую жизнь. Другие люди разгневались на Айю и ее возлюбленного, его убили, а ее привели к Создателю на суд. Но Создатель защитил Айю от злости других людей и сказал, указав на нее: «Вот самый чудесный дар из тех, что я дал вам, о люди — быть матерью или отцом». Затем Создатель коснулся чрева Айи со словами: «Быть тебе, о Айя, Великой матерью — матерью богов». Через девять месяцев Создатель ушел, сказав, что у людей теперь есть свои боги, но другим народам без него не прожить. С тех пор люди почитают Великую мать Айю и ее детей-богов, Даону и Джерра. Вечером к ужину с Тианой собралась большая компания. Настоятельница обители поначалу была не в восторге от затеи, но, когда ее стали просить сразу втроем Тиана, Мирра и Индо, она сдалась. Она и сама была матерью и пришла в обитель сестер лишь после гибели мужа и двух дочерей. Те погибли во время последней повальной эпидемии двадцать пять лет назад. За пусть и скромной, но приготовленной с душой и с умением едой вокруг большого стола, специально сюда перенесенного, сидели сама Тиана ра Огерр, Мирра с Диером и Индо с Шамиз. С Шамиз Тиана уже тоже успела познакомиться, если даже не была знакома когда-то раньше. Все-таки Шами тоже входила в Семью, хоть и происходила вовсе не из Веона и была довольно-таки дальней родственницей что Мирре, что Индо, отчего последнего связь с нею и не смущала. О том, понравилась ли Шамиз ее матери, Мирра судить не решалась. Единственной оценкой подруги брата, какую она услышала от Тианы, была фраза, брошенная до трапезы, пока мать и дочь вместе накрывали на стол: — Подруга твоего брата поразительно похожа на тебя. Трапеза по привычному с детства Мирре и Индо порядку началась с молитвы. В ней не участвовал лишь Диер, однако Тиана, слава богам, не видела этого, ведь она закрыла глаза, вознося мысли к богам. Сам ужин проходил подозрительно мирно. Индо и Диер не буравили друг друга взглядами, как это бывало обычно, стоило им оказаться по разные стороны стола — а в этот раз именно так и было, так как во главе стола сидела Тиана. Беседа шла теплая, несколько раз даже припудренная искрами шутки. Ели вареную рыбу, нутовые фалафели и латук, запивая легким пивом. Воинам и бродягами, каковыми были все четверо гостей сестры Тианы, привычным либо к более крепкому пиву и вину, либо к пустой воде, оно казалось непривычным — и оттого поразительнее был этот вечер. О грядущем в течении всего ужина не было сказано ни слова, причем не поминалась ни будущность всего Атриана, ни двух пар влюбленных. Разошлись сотрапезники рано, или, во всяком случае, раньше, чем привыкли это делать во время похода. Мирра вновь осталась с матерью, остальные же покинули обитель. Назавтра Тиана еще видела своих детей, долго гуляла с Миррой по садам обители, но через день Легион вновь выдвинулся в путь. Все потянулось ровно так, как было прежде. Размеренный путь: кони, фураж, оружие, привалы… Разве что тут не было гостиниц, и приходилось ночевать в палатках. Мирра спала вместе с другими девушками своей декурии, однако ранним утром она, проснувшись раньше других, встречалась с Диером где-нибудь в укромном месте близ лагеря. Дни проходили. Мирра не решалась поговорить с Диером о том, что ее волновало с того самого дня, как она беседовала с девочкой Никэ в храме Великой Матери. Каждый раз она видела ласку в его глазах, таких близких, чувствовала трепетно-нежные прикосновения его пальцев к своей коже, но отвечала на все это через силу, через нежелание, лишь чтобы не обидеть друга. Пока они говорили о делах насущных или отвлеченных предметах — все было хорошо, совсем как прежде. Однако, как только дело начинало переходить в иную плоскость, Мирра словно замирала. Она представляла все возможные его реакции на будущие новости, и заранее боялась, сама не зная, чего. Сначала Диер не понимал, что происходило. Потом, спустя два дня, не то обидевшись, не то решив дать ей время и словно вернувшись в прошлый март, просто перестал добиваться близости с нею, стал по-дружески холоден. Утренние встречи прекратились сами собой, когда однажды он лишь сухо поприветствовал подругу рукопожатием. Мирре в каком-то смысле стало легче от этого, однако в месте с тем и до ужаса больно. Впрочем, она все равно продолжала вставать рано — просто чтоб побродить в одиночку по лагерю. В это же время к ней вернулся Рыжий. Когда Мирра наконец пришла в Легион вместе с Диером, кот на некоторое время вовсе пропал из виду. Затем она увидела, что он прибился к полевой кухне, к бывшей хозяйке же больше не захаживал. И вот теперь, когда ей вновь было очень плохо, Рыжий возвратился к ней, чтоб ночами сворачиваться возле нее калачиком и сидеть на руках, пока она плачет в непонимании, что делать. Да, ей было легче, потому что больше не приходилось бороться с собой и делать вид, что все в порядке, но чувство, что она теряет Диера, приводило ее в отчаяние. Так продолжалось весь путь, и лишь у самого Веона в одно утро Диер вдруг подошел к подруге, взял ее за плечи — от прикосновения по телу девушки словно прошла молния — и вгляделся в ее глаза. — Расскажи мне, что случилось, пока еще не слишком поздно. Я сделал что-то не то? Взгляд — что игла, больно колющая Мирру в самое сердце. — Диер… А что… что бы ты сказал, если бы я… ждала ребенка? Теоретически. Светлые глаза наполнились страхом. — Я бы сказал, что это моя вина. Птаха, это правда теоретически? — Мне были знамения. Не раз. Но пока да, это теоретически. Ты… ты разве не рад? — Я волнуюсь за тебя, Ми, вот и все. Одна фраза — и все вернулось к тому, что было раньше. Мирра первая прижалась губами к его губам, соединила руки у него за шеей. Диер не без труда он приподнял подругу в воздух и закружил ее, а она едва удержалась от радостного визга. — Я буду с тобой, что бы ни случилось, птаха. Ему достаточно было сказать — и Мирра поверила, потому что хотела поверить. Она жалела только о том, что не рассказала всего сразу, что не доверилась ему без раздумий. Тем же вечером состоялся совет: решали, как брать Веон. Присутствовало, как обычно, все командование: старые офицеры, Индо, Шамиз. Мирра и Диер тоже были тут, но скорее как молчаливые наблюдатели, ведь им было особенно нечего высказать. На столе расстелили карту города и укреплений, на ней расставили и постоянно передвигали туда-сюда обозначавшие войска фишки. — Нужен жидкий огонь! — яростно заявлял один из офицеров, и ему возражал Индо: — Зачем сжигать собственную столицу? Нужны были и катапульты, вот только пока что их было недостаточно. Мирре, зная ее идеальный почерк, поручили записывать постановления, и необходимость постройки большего количества катапульт в самое краткое время в этом списке стояла первой. Мирра все еще не знала, каково будет ее участие в сражении. С одной стороны, ей хотелось стать частью боя, который решит ее — да и не только ее — дальнейшую судьбу. Пленницей или пленительницей ей быть, узницей подземелья или архом, невестой любимого человека или сестрой какой-нибудь захолустной обители — все зависит только от исхода этого сражения. Если Легион проиграет, погибнет и Диер, ведь дядя повесит на него еще парочку обвинений, запытает и в конце концов казнит как первейшую причину своих бед. При неудаче наверняка погибнет и Индо. Второго шанса пойти против Кинтепа уже не будет, а безропотно глядеть на несчастья сестры и матери он не станет. Когда только умер Верр, он был мальчиком, что не мог ничего поделать, но теперь он взрослый мужчина, воин поопытнее многих, и он будет бороться невзирая на то, что это будет бесполезно. Теперь Мирра знала, что снилось ей в ночь накануне встречи с братом в декабре. Она видела, что случится, если из Веонской битвы победителем выйдет Кинтеп эр Дирра. Все дорогие ей люди будут мертвы, если только она поддастся дяде. Мирра вдруг задумалась, что будет, если Кинтеп ускользнет. Она уже не слушала брата и офицеров, лишь представляла себе, как он смоется, а затем вернется — и разрушит все то, что она успеет построить. А главное, он обязательно погубит ее дитя как плод любви его двух злейших врагов. В том, что вскоре она станет матерью, Мирра уже не сомневалась, но отчего-то эта мысль не вызывала у нее ни отторжения, как в детстве, ни страха и мандража, как еще совсем недавно. Да, у нее будет ребенок — дочь. Да, довольно скоро, и тут ничего не попишешь. Но зато это уже хоть какая-то гарантия для Атриана, ведь бывали прецеденты, когда престол передавался внукам за неимением более близких подходящих наследников. — Что, если Кинтеп сбежит через порт? — как можно громче спросила она, и все остальные тут же замолкли, обдумывая вопрос и ответ на него. Мирра оглядывала лица поочередно. Вот брат, хмурится, сидя прямо напротив нее. Сложное плетение светлых волос поблескивает в свете свечи, юноша вертит в руках одну из фишек, означающую лагерь. Он знает ответ на этот вопрос. Рядом с ним сидит старый кентурион. На его лице, с плоским носом и шрамом, рвущим губу и острый подбородок, нельзя прочесть ничего. Руки лежат на столе спокойно, даже не задевая карты. Однако в темных глазах Мирра читает то же, что в выражении Индо. Следующий моложе, довольно приятной наружности, а думает о том же. И так — один за одним, каждый, и она сама в том числе, знает ответ на вопрос. По эту сторону стола, где сидит сама Мирра, все то же. Молодые декурионы, ветераны — командиры манипул, суровые кентурионы… На каждом лице одна и та же эмоция. Диер отводит взгляд — он тоже все понимает, но не хочет говорить этого подруге. За окном были бархатная тишь и темнота позднего вечера. Свечи стояли на столе, освещая карту с фишками, листы перед Миррой и лица собеседников. Еще несколько ламп на стенах, но они больше отбрасывали тени, чем делали светлее. Все думали об одном и том же. Что будет, если Кинтеп сбежит через порт? Ничего не будет. У них нет и не будет достаточно кораблей, чтобы преследовать беглеца. Останется только надеяться, что он однажды не вернется с большей армией и не отнимет вновь то, что Мирра и Индо по праву собираются забрать у него.