Прекрасный белый замок

      Неделя – очень много, когда ждешь чего-то приятного, но бесконечно мало, когда знаешь, что впереди – безнадежная печаль разбитым глазом фонаря на дороге. Фран хотел, чтобы время выпускных экзаменов никогда не наступало, поэтому неделя пролетела для него мгновенно. Фран за год существенно вытянулся, рукава официальной праздничной рубашки стали ему коротки, а воротничок передавил шею. Днем Фран пошел жаловаться в хозяйственный блок, выпрашивал там новый костюм добрый час, сетовал на невыносимость бытия, угрожал являться каждое утро, сухая строгая северянка оставалась непреклонной: костюм он получит на следующий год и не раньше. Фран был так раздосадован, что не мог думать даже о завтрашних экзаменах, только о воротничке. Ведь если воротничок будет сдавливать его шею, как он сможет сосредоточиться, а еще он уже не такой белый, но если тереть его, он станет отвратительным, в траурной белой Японии на праздники носят на животе огромный белый помпон, как пучок птичьего пуха. Кому вообще такая одежда может показаться праздничной? Но если не почистить воротничок, то как он пойдет завтра на экзамены? А что если внушить экзаменаторам, что воротничок – нормальный? Или вообще не приходить, тогда его оставят на том же курсе, но какая, в сущности, разница, если номер курса – конвенциональное понятие, а правда в том, что все планеты летят на космической скорости сквозь космическую тьму, и поезда летят сквозь туннели, а птицы просто хаотично летят на воображаемый юг или к ближайшему мусорному контейнеру. За попытку рассказать эту правду Реборн без разбирательств давал Франу затрещины. Наверное, желание истины в нем давно иссякло, и он даже не понимал всего ужаса ситуации, но Фран знал совершенно точно, что никогда таким не станет и не будет бить людей за правду и поиск.       – Есть такие птицы, – начал Фран, расстроено открывая дверь в комнату. Но Мукуро не оказалось. И Франу пришлось продолжить про себя: есть такие птицы, у них на теле сильнейший яд. Они бы убили вас, если бы могли, но слишком малы для этого. Но если собрать их в стаю, обязательно убьют. Сначала вы будете кашлять, потом яд парализует ваше сознание, и вы умрете. Как муха, за которыми они охотятся.       Фран усиленно транслировал свои мысли прямо в голову Мукуро, но линия вышла из строя, железнодорожные пути казались заброшенными, и Фран шел и шел по шпалам, пока не наткнулся на поваленное дерево. Он пытался призвать бобров или что-нибудь такое, но дурацкие птицы все испортили: слетелись только дятлы. Они долбили древний ствол своими маленькими клювами, красные головки то и дело мелькали перед глазами. К сожалению, под корой оказалась целая экосистема, и дятлы все время отвлекались на мясистых толстых личинок и колонии тли. Дело затягивалось. Фран твердо решил ждать. И никуда завтра не ходить. И повесить душащую рубашку белым пугалом на ближайшие провода. Ветер сорвал его планы, рубашка улетела в траву, за ней пришлось идти, теперь на спине и груди образовались еще и пятна от пыльцы и зеленые разводы.       Ничего не происходило.       За окном поморосил и прошел неожиданный дождь. Это было странно после безоблачного июньского дня с его нестерпимым зноем, будто кто-то там, наверху, рассматривает тебя через лупу, и если не двигаться – прожжет, как обыкновенного муравья. Вечер спустился свежий, в комнате запахло мокрой травой и асфальтом. Может, Фран, конечно, придумал себе запахи. В его сознании вечер тоже принес прохладу. Фран устал ждать дятлов и пошел по шпалам до самого обрыва. Он надеялся, что сможет спуститься сам и добраться до станции. Обрыв оказался непреодолимым, рельсы уходили вниз отвесно и сразу скрывались в тумане. Наверняка по облакам можно ходить, если очень захотеть, но Фран боялся потерять веру и утонуть в облачных глубинах.       – Эй! А вы там? – он сложил руки рупором, чтобы слова полетели вниз, а не закружились у головы. Туман заглушил их мгновенно. Фран грустно лег прямо на рельсы и уставился туда, где они исчезали в дымке. – Не хотите разговаривать, так бы и сказали, – наконец Фран решил обидеться, но все же не прекратил ждать ответа.       За окном зажглись фонари, а вечер вдруг помутнел – видимо, назавтра погода обещала испортиться, и с холмов медленно наползали влажные облака, стелились по земле, собираясь в туманные комья, которые сливались между собой и все густели и густели, пока не превратились в вязкий молочный коктейль. Фран не знал, сколько времени, но четко ощущал, что ужин давно прошел. Мукуро безмолвствовал. Интересно, если попросить немного гриссини, может, кто-нибудь сжалится?       У Франа вдруг заколотилось сердце: а вдруг Мукуро заблудился в туманной хляби и не может вернуться? Вдруг он промок, и теперь одежда не дает ему идти? Вдруг туман пришел за ним, и поэтому Мукуро прячется в зловещих темных руинах старых корпусов? Вдруг он не вернется никогда? Это осознание накрыло Франа ледяным ужасом, пальцы мгновенно промерзли и перестали слушаться. Где-то внутри распахнулась клетка и разлетелись запретные мысли: он неожиданно ощутил во всей полноте, что им с Мукуро осталась неделя, максимум полторы, а потом он выпустится, а Фран – останется. Он понимал это и раньше, но всегда успевал найти другие темы для разговора. Сидеть в темной комнате дальше было невозможно. Фран вышел и немедленно пропал в мутном мареве. Он шел сквозь туман, прощупывая пространство вокруг телепатически, и держался гравиевой дорожки. Сознание услужливо находило в каждом дереве – застывшую ледяную фигуру с мертвыми глазами, совсем рядом шумел прибой и выплескивал пузырящуюся пену, и плыли уродливые рыбы, и капала вода с мокрой тряпки, намотанной на батарею, и мутноглазая Хром, такая же чудовищная, стояла прямо на дороге, опустив окровавленный меч. Фран наконец сбросил (под восторженный вздох толпы) со столба человеческую голову и толкнул к ней, чтобы прилетела прямо под ноги. Но голову поглотил разлитый вокруг молочный суп. Фран пошел быстрее, но чем больше он старался, тем больше тускнела Хром, принимала в себя туман смертельными дозами, пока сама не превратилась в него. А затем перед Франом вдруг возникли двери обеденного зала, и все кончилось. Двери оказались закрыты, пришлось плестись к кухне, там еще мог кто-то оставаться.       Фран завернул за угол и наткнулся на монстров. Они стягивались к медблоку, уродливые темные сгустки с панцирем на спине. С опозданием Фран разглядел в них держащихся за живот скрюченных учеников.       – Тебе плохо? – из белого марева выплыл белый халат взъерошенного помятого доктора Шамала. Фран испуганно уставился на него и помотал головой. – Посмотри на меня! – строго сказал Шамал, но Фран и так смотрел, стеклянными жуткими глазами. – Пойдешь со мной, – заключил Шамал, подтолкнув Франа вперед.       – Сколько? – отрывисто спросил Реборн, выходя из тумана у самых дверей медблока.       – Уже тридцать восемь, – холодно ответил Шамал.       – Прогноз?       – Выживут.       – Диагноз?       – Интоксикация. Все отравлены одинаковой субстанцией.       – Отравлены… – повторил Реборн, круто развернулся, шагнул в сторону, и туман немедленно поглотил его.       Фран воспользовался случаем и тоже шагнул в туман, подальше от доктора Шамала и панцирных монстров. Что-то закопошилось справа, Фран дернулся, пробежал несколько шагов, замер, чтобы не привлекать внимания шумом. Воздух был мертв, туман погрузил академию в тишину – ни пения цикад, ни шума крыльев, ни веселой надоедливой мошкары. Грузный ночной мотылек, потерявший луну, врезался прямо в щеку и пополз к губе. Фран взвизгнул, как девчонка, мазнул по лицу рукой, с ужасом почувствовал, как пальцы раздавили нежное толстое тельце, и бросился бежать, не разбирая дороги. Пока не споткнулся о корень или камень и не растянулся, проехав носом и животом по траве добрый метр. Из носа тут же пошла кровь, Фран сел, обхватил колени и собирался заныть от жалости к себе, но из тумана послышалось:       – Тебе пора. Уходи.       Этот голос Фран знал лучше всех остальных. И пошел на него, как крысы идут за зачарованной флейтой.       Он был там. Все они были. Хмурый молчаливый Ланчия, очкастый телекинетик Чикуса, диковатый берсерк, имени которого Фран так и не запомнил. И, конечно, Мукуро. Кто-то проскользнул мимо Франа неясной тенью, но Франу было плевать. Он вдруг понял все: и эти странные встречи, и исчезновения Мукуро по ночам, и безысходность собственного положения. Из тумана прорастала стена, росла из небытия и уходила в небытие, Фран видел только ее фрагмент с зияющей на уровне глаз дырой. Берсерк подсадил Чикусу с садовыми ножницами в руках, и он в несколько щелчков избавился от колючей проволоки, а затем проворно спрыгнул вниз. На ту сторону.       – Почему ты в таком виде? – голос Мукуро прозвучал ровно и тихо. Мукуро сделал знак Ланчии, чтобы шли без него, а сам оказался рядом с Франом в два стремительных шага, будто перелетел по воздуху.       – Я упал, – ответил Фран, не узнавая свой голос, и вытер нос рукавом. – Вы… – горло сжалось, так что не выдавить ни звука, словно Мукуро решил придушить его своим туманом. Фран никак не мог понять, что здесь можно сказать. Вы… уходите? Ничего мне не сказали? Как вы могли? Возьмите меня с собой? Вы бросаете меня? Вы… бросаете меня? Бросаете. Меня. Бросаете.       – Очень жаль, – произнес Мукуро ответом на все вопросы в мире.       – Но… – Фран снова замолчал. И это «но» повисло между ними черным блокирующим экраном, дырой, поглощающей любые излучения, волшебной сферой, снова и снова отвечающей «нет».       – Я должен идти, – произнес Мукуро, но смысл этих слов доходил до Франа с опозданием, тяжело просачивался сквозь плотную белую пелену, пока Фран смотрел и смотрел Мукуро в лицо, в совершенно темные матовые глаза – туман все делал матовым, – на спадающую челку, на тонкую линию плотно сжатых губ. Мукуро развернулся и пошел к стене, только тогда Фран ожил. Побежал за ним, потому что разве можно верить волшебным сферам, разве можно прощаться на «но». Он обхватил Мукуро сзади, как панцирь, и Мукуро остановился. Фран слышал и чувствовал руками, как вздымается его грудь, а потом Мукуро накрыл его руку ладонью в шероховатой перчатке и мягко отстранился, выскользнул из объятия, словно воздух. Коротко произнес: – Не бойся, – и легким черным вороном перемахнул через стену.       Фран остался один.       Несколько минут он еще слышал удаляющиеся голоса, затем замолкли и они. Фран сел. И осталось молочное траурное молчание, мокрая трава и пустота.       Фран сидел на траве, пока штаны полностью не пропитались влагой, а потом поднялся и апатично поплелся в комнату, которая немедленно стала чужой и унылой.       Сквозь туманную дымку едва горели фонари, просвечивали тусклыми желтыми пятнами, подчеркивая наставшую жизненную неопределенность. Фран то и дело спотыкался, в голове настала такая же пустота, как снаружи, дятлы справились со стволом, но рельсы проржавели насквозь и заросли травой, словно никто не ездил там вот уже много лет. Франу было все равно. Нос мерзко болел и штаны мокро облепили ноги, хотелось пожаловаться на это хотя бы дереву у дороги. Или панцирному монстру.       – Нарушитель.       Хибари Кея вынырнул бесшумно и цепко схватил Франа за плечо. Почему-то стало смешно. Так глупо, что Хибари патрулирует прямо сейчас как ни в чем не бывало, что завтра – экзамены, что оракул всегда лидер и выбирает себе команду сам, особенно подходящего телепата, что Бьякуран никогда не взял бы к себе Франа, и они с Мукуро все равно расстались бы через неделю навсегда, что вся Академия спокойно спит, кроме отравившихся монстров, что у Франа больше ничего нет. Наверное, улыбающийся, мокрый, с разбитым носом и отчаянием во всем виде Фран смотрелся умалишенным и жалким. Бить его Хибари не стал.       – Ученикам запрещено ходить после отбоя, – произнес Хибари заученной формулой, безэмоционально, как робот. – Ты идешь в корпус, – и он поволок Франа к самому безрадостному зданию во всей Академии. Ни одно окно в корпусе телепатов не горело.       – Я заблудился, – неожиданно объяснил Фран уже на крыльце.       – Умойся, – глаза Хибари сузились, он повернулся и пошел прочь. Его тут же поглотил белый печальный туман, а Франа поглотила тьма.