Просто две потерянные души (Just Two Lost Souls)

      Братья Лань имели сложные отношения с понятиями любви и привязанности. В них они никогда не испытывали недостатка, по крайней мере, между собой, и не сомневались в любви дяди, даже если он был далек от её физического проявления. Нет, их проблемы, как у многих, сводились к родителям.       Лань Цинхэн влюбился в юности. Идеальным определением его чувств было — искренне, безумно и глубоко. Ещё одна жертва проклятья Лань — влюбиться слишком быстро, слишком рано и навсегда. Если бы жизнь была фильмом со счастливым концом, объект его привязанности тоже полюбил бы его после первой же встречи или за годы совместной жизни. Но, увы, нет ничего более реального, чем жизнь. Мать никогда не любила их отца и вышла замуж только потому, что её семья настаивала на том, что это прекрасная партия и большая честь. Она приняла это решение благодаря угрозам и надежде на возможную свободу от её семьи. Вместо этого получила изоляцию от мира, от той свободы, которую так хотела, целую жизнь в окружении семьи Лань, выражающей ей явное неодобрение, и одиночество. Когда она осмелилась заявить мужу, что никогда не полюбит его, в надежде на развод, как последнюю попытку получить свободу — ответом ей было его молчание и раздельное проживание. Их отец просто переехал в свой собственный дом, закрылся от мира, от своей жены и детей. Из-за этого их мать подверглась остракизму*, и теперь, когда ей некуда было идти, она не видела другого выхода, кроме как выбрать свой собственный путь.       Лань Сичэню было девять, когда умерла его мать, Лань Чжаню всего шесть, и это глубоко повлияло на каждого из них.       Они выросли, вынужденные слышать слухи о ней, окруженные сплетнями и ложью в обществе, которое, как предполагалось, должно было испытывать отвращение к подобному. Сичэнь помнил свою маму доброй. После разрыва ей было разрешено видеться с ними на выходных и раз в месяц летом. Она никогда не говорила ни слова против их семьи, когда они навещали её, всегда улыбалась, целовала их в лоб и часто-часто обнимала.       Мать была первой, кто назвал его Сичэнь, и это имя он принял в горе и гневе после её смерти. Только дядя все ещё позволял себе называть его Хуань да и то, лишь тогда, когда пытался высказать свою точку зрения.       Будучи подростком, Сичэнь был полон ярости и ужаса из-за ситуации с его родителями. Ярость от всего, что делал или не делал его отец. Ужас перед тем, что пришлось пережить его матери. И разочарование от того, что его дядя продолжал осуждать их брак даже после её смерти.       Сичэнь никому этого не показывал. Даже своему младшему брату. Он последовал примеру матери: подари приятную улыбку миру, никогда не позволяй увидеть, как ты ломаешься, не давай никому возможности узнать, как сильно голоса в твоей голове жаждут быть услышанными.       И Сичэнь пообещал себе тогда, в девятилетнем возрасте, две очень важные вещи. Во-первых, что его брат будет знать, видеть и чувствовать, как сильно его любят. В отсутствие их родителей и отчужденного характера дяди, Сичэнь даст Лань Чжаню всю любовь и заботу, в которых тот будет нуждаться. Во-вторых, что он никогда не согласится на брак по расчету. Это будет или взаимная привязанность, или ничего. Это не обязательно должна быть любовь, это может быть просто дружба, но он никогда, никогда не заставит кого-то пережить несчастье, с которым столкнулись его родители, только ради гордости и социального статуса.       Было время, когда Сичэнь думал, что встретил хорошую пару. Мэн Яо был милым, спокойным и внимательным во всех отношениях — всё, о чем мечтал Сичэнь в течение многих лет. Ещё Мэн Яо был умен и безжалостно честолюбив и, в конце концов, предпочёл одобрение собственного отца и престижность «Цзинь Холдингз» будущему с Сичэнем. Он, возможно, мог бы простить то, что его оставили как какой-то грязный маленький секрет ради родительского одобрения, но вся эта ложь обо всём остальном, в конце концов, разрушила их отношения.       И тот факт, что его брат никогда не одобрял Мэн Яо.       Но, говорят, время лечит, и Сичэнь заставил себя двигаться дальше. Он был любезен с Мэн Яо на публике, поддерживал дружеские отношения, и хотя Сичэнь больше не доверял так открыто, как когда-то, после устранения их размолвки ему стало легче дышать.       Из-за своего детства, проблем с родителями и необходимости сделать всех счастливыми, Сичэнь абсолютно ненавидел конфликты. И между часто сталкивающимися характерами его брата и дяди кто-то должен был оставаться миротворцем. Поэтому он смирился с тихой жизнью, поддерживая мир в своей семье, занимая законное место директора Академии Лань и абсолютно стараясь избегать любых попыток доброжелательных друзей и родственников устроить ему свидание вслепую. Особенно когда они ошибочно полагали, что его сердце до сих пор разбито.       Конечно, нужно было признаться самому себе, что эти светские обеды и мероприятия по сбору средств были бы намного более терпимыми с кем-то рядом. Даже он уставал от необходимости сохранять вежливое и внимательное выражение лица, час за часом беседуя с людьми, из достоинств у которых только и были, что солидная репутация и крупные банковские счета.       Впрочем, в настоящее время, всё это стало более занимательным с назначением нового генерального директора «Цзян Индастриз». Сичэнь ещё не встретился с ним на этом званом обеде, но знал, что Цзян Чэн должен быть где-то здесь.       — Мы так благодарны «Цзян Индастриз» за пожертвование части своих личных коллекций библиотеке.       — Мы рады помочь в финансировании культурного центра в Куинси*. Я слышал, что в Уолластоне* уже есть предполагаемое место, ведь так?       — Прямо на Билл-Стрит.       — Я буду держать ухо востро, когда начнутся торги по контракту.       Сичэнь улыбнулся в свой бокал с газированной водой, глядя, как Цзян Чэн действует в зале. Кто бы мог подумать, что маленький мальчик с хмурым лицом станет таким!       Сказать, что Цзян Чэн вырос в красивого мужчину, было бы преуменьшением. Он всегда высоко держал голову, возможно, слишком гордо, но сейчас это была уверенность в себе, вежливая улыбка застыла на приятном лице, свет мягко подсвечивал его скулы. Лань Сичэнь, вероятно, единственный в зале, кто мог видеть напряжение в этих плечах и судорожное сжатие сильной челюсти. Цзян Чэн, очевидно, попал в безвыходное положение благодаря своим общественным связям, и Сичэнь должен был помочь ему, помня, как тяжело было так рано занять пост директора академии и стать официальным лицом наследия своей семьи и её бизнеса на годы вперед.       Он схватил бокал шампанского у проходившего мимо официанта и направился в сторону Цзян Чэна, где группа людей, удерживающих его внимание, задавала прощупывающие вопросы о полученном им образовании, пытаясь определить, действительно ли он так хорош, как утверждает Список самых завидных холостяков Новой Англии.       — Вот ты где, — сказал Сичэнь, подходя неприлично близко и протянув бокал шампанского. — Я отхожу на мгновение, а вокруг тебя уже целая толпа, — он положил свободную руку на поясницу мужчине и повел его прочь.       — Пожалуйста, извините нас, я должен украсть его ненадолго.       Они молчали, пока не вышли на один из балконов и за ними не закрылась дверь.       — Блять. Спасибо, — пробормотал Цзян Чэн, осушая бокал шампанского. Он посмотрел на Сичэня с одной из своих искренних улыбок — изгиб губ, с которым выглядел скорее насмешливым, чем приветливым. — Я твой должник.       — Всегда рад быть полезным, — ответил Сичэнь, вежливо кивнув.       Цзян Чэн покачал головой:  — Как я мог забыть, что ты всегда был настоящим рыцарем.       — Я хочу, чтобы ты знал, что я заслужил этот титул, — парировал Сичэнь, вторгаясь в личное пространство собеседника, не в силах ничего с собой поделать.       Что-то было в Цзян Чэне с тех пор, как он вступил в свои права… Некоторое облегчение собственного бремени Сичэня, и что-то ещё, что притягивало к нему внимание всякий раз, когда они находились в одном помещении. За эти годы его глаза часто останавливались на этом лице, всегда, когда Цзян Чэн улыбался одной из своих редких улыбок. Но что-то изменилось в нём за последние пару лет, что-то, что сделало невозможным отвести взгляд.       Его смех был мягким и низким, звук, который заставил Сичэня придвинуться ещё ближе.       — На этот раз я определенно выиграл от этого, — Цзян Чэн отставил бокал в сторону и прислонился спиной к стене. — Как, чёрт возьми, ты умудряешься всё ещё улыбаться?       — Удовлетворение от спасения девиц, попавших в беду, — легко рассмеялся Сичэнь.       Цзян Чэн закатил глаза. Он достал из кармана костюма фиолетовый нагрудный платок и помахал им:  — Тогда сделай одолжение за свои хлопоты. Кроме того, у тебя пятно коктейльного соуса на лице. Что бы сказал твой дядя?       — Он был слишком занят, набивая рот креветками, чтобы обратить на это внимание, — пальцы скользнули по руке Цзян Чэна, когда Сичэнь взял предложенный платок, — это единственный дядин порок.       Глаза собеседника загорелись:  — Ах, грязные тайны семьи Лань, наконец-то, раскрыты, — он поднял палец вверх, — позволь мне намекнуть Бостонскому глобусу*, уж они покопаются во всём этом дерьме.       — Не забывай, генеральный директор Цзян, что посеешь, то и пожнешь. — Он аккуратно положил платок обратно в карман пиджака Цзян Чэна и похлопал его по груди. — Думаю, что пришло время вновь сделать обход.       — Я буду там через минуту.       Сичэнь внимательно посмотрел на него, заметил, как проступает легкий румянец на щеках и не смог удержаться:  — Такой чувствительный? — прошептал он, наклоняясь к шее другого.       — Отвали, Сичэнь, — процедил Цзян Чэн сквозь сжатые зубы.       — Нужна помощь?       — Я сломаю тебе обе ноги, — пригрозил собеседник, оттолкнулся от стены, поправив одежду, и прошел мимо Ланя, дразня ароматом чего-то сладкого, что он не смог определить.       Они были уже на полпути в зал, когда знакомое тело врезалось прямо в Цзян Чэна. Сичэнь быстро схватил его, прежде чем тот успел упасть, и крепко прижал. Оба застыли на мгновение и, если бы старший не был так уверен в том, что все смотрят на них, он бы непременно позволил себе сделать то, чего желал весь вечер. Гораздо дольше, чем в этот вечер, если быть честным.       — Мне так жаль, — промолвил Не Хуайсан, высунув голову из-за плеча Цзян Чэна. — Я был безумно рад встрече.       — Я почти уверен, что ты можешь уже отпустить его, Сичэнь.       Он повернулся и встретил веселый взгляд своего лучшего друга, Не Минцзюэ, который даже не потрудился скрыть свой смех.       — Я думал, ты сегодня не придёшь.       — Моя встреча закончилась раньше, чем я ожидал, а Хуайсан скучал и хотел оценить работу своего конкурента, — взгляд Минцзюэ опустился туда, где руки Лань Сичэня все ещё сжимали чужую талию, — Сичэнь, ты оставишь синяки бедному мальчику.       — Я в порядке, — Цзян Чэн медленно высвободился из захвата. — просто пойду выпью чего-нибудь.       Не Хуайсан последовал за ним, схватив за плечо и говоря так быстро, что Сичэнь не знал, как кто-то вообще мог следить за разговором.       — Они просто друзья, — улыбнулся Минцзюэ. — Мой младший брат тебе не соперник.       — В этом нет ничего…       — О, пожалуйста, — Минцзюэ похлопал его по плечу. — Я знаю тебя, Сичэнь. И знаю, как долго твой взгляд направлен в его сторону, — он смотрел, как двое молодых людей смеются в баре. — Я надеюсь, что время для вас двоих наконец-то пришло.       Не прошло семи лет с тех пор, как Сичэнь впервые ощутил это желание. Единственное, что остановило его, был неудачный период. Цзян Чэн недавно уехал, чтобы начать программу аспирантуры в Бельгии, Вэй Усянь бесследно исчез для всех на три месяца, и обе их семьи были брошены в хаос на годы, когда Вэнь начали сливать личную информацию обо всех известных семьях их круга.       Никто не удивился, узнав, что Цзян Фэнмянь на самом деле имел связь с Цзансэ Саньжэнь. Однако новость о том, что он был любовником и Вэй Чанцзэ, вызвала скандал, который вынудил его уйти из своей собственной компании, подтолкнув Цзян Чэна к вступлению в должность почти на десять лет раньше намеченного срока.       А Сичэнь? Во время всего этого? Открыв для себя ещё более жестокие истины о браке своих собственных родителей обратился к щедро предложенному другом утешению, которое превратилось в отношения, окончившиеся катастрофой.       Так что нет, выбор времени не был идеальным.       — У него всегда будет вспыльчивый характер и острый язык, — заметил Минцзюэ. — Уж я в этом неплохо разбираюсь. Но он глубоко заботится о тех, кого любит.       — То, в чем ты тоже хорошо разбираешься, — улыбнулся Сичэнь. — И у вас обоих есть способность прощать, о которой вы жалеете.       — Сичэнь, — Минцзюэ вздохнул. — Давай не будем сегодня об этом говорить.       — Как пожелаешь, но мы должны обсудить это в ближайшее время. И знай, что я не осуждаю никого из вас.       — Я знаю, ты самый счастливый, когда все вокруг тебя счастливы, — проворчал Минцзюэ.

***

      Воскресное утро должно быть неторопливым, по крайней мере, по мнению Сичэня. Эти утренние мгновения он всегда старался оставить для себя, приходя к дяде только на завтрак или обед. Воскресенье было днём, когда он мог подзарядиться перед началом рабочей недели. Сичэнь часто проводил часы, сидя на крыльце, глядя на лес, который начинался на его заднем дворе, рисуя или делая наброски, вспоминая свою юность, когда у него было больше времени для занятий живописью.       Сегодня он отложил краски в сторону и взял свой альбом для рисования. Его мысли все ещё были заняты событиями прошлой ночи, и этот сладкий аромат, который цеплялся за волосы Цзян Чэна, все ещё дразнил его чувства.       Сичэнь знал, что находится на краю чего-то, на распутье, но не был уверен, готов ли он двигаться дальше. Поэтому рисовал до тех пор, пока его руки не покрылись чернильными пятнами, а разум не успокоился.       Он изучал свой набросок. Где-то ему нужен был цвет. Фиолетовый. На Цзян Чэне всегда было что-то фиолетовое. Когда они встретились, Сичэнь придумал свою собственную маленькую игру — найди фиолетовый предмет. Иногда это была заколка для волос, или галстук, или нагрудный платок. Иногда — аметистовый гвоздик в ухе или запонки. В более повседневной одежде он видел фиолетовый, спрятанный в шнурках ботинок или в цветном веревочном браслете на запястье, в сплетении чёрных, белых, серых и неизбежных фиолетовых нитей.       — Лань Хуань.       Сичэнь старался не морщиться от голоса дяди, нарушающего тишину и покой его воскресного дня, но, поскольку Сичэнь не появился ни утром, ни в обед, этого стоило ожидать.       — Дядя, — поприветствовал он, закрывая альбом для рисования. — Для меня большая честь, что вы посетили мой дом.       Лань Цижэнь кивнул и занял своё обычное место за столом во внутреннем дворике. Сичэнь поспешил внутрь дома, чтобы приготовить им обоим по чашке чая. Он также захватил коробку любимого дядей имбирного печенья, редкое удовольствие, которое тот позволял себе только по выходным.       Было тихо, пока они оба потягивали свой чай. Сичэнь терпеливо ждал, когда Лань Цижэнь заговорит. Дядя покончил со вторым имбирным печеньем и нарушил молчание.       — Вчера вечером ты вернулся поздно.       Сичэнь удивленно поднял глаза от своего чая:  — Я и не знал, что для меня все ещё действует комендантский час, — пошутил он.       — Тебе доверяют принимать собственные решения, — заметил дядя. — Но это не похоже на тебя — остаться так поздно в городе и не позвонить.       — Неожиданно появился Минцзюэ, — объяснил Сичэнь. — В итоге я задержался дольше, чем планировал.       — И это всё? — спросил Лань Цижэнь таким тоном, что явно означало: он знает, в этой истории есть что-то ещё, и готов ждать правды.       Сичэнь не был уверен, что именно ожидал другой и, честно говоря, не хотел, чтобы его приятный день был испорчен ненужной конфронтацией.       — Ты считаешь, что я должен за что-то извиняться? — спросил он.       Дядя достал свой iPad, что-то набрал и подвинул к нему через стол.       В одном из светских блогов с городскими сплетнями кто-то выложил множество фотографий, изображающих его и Цзян Чэна. В этом не было ничего скандального, просто двое мужчин стояли, пожалуй, слишком близко друг к другу, чем обычно считается приличным. Фотографии были размытыми, и они не запечатлели тот оттенок розового, который начал появляться на шее Цзян Чэна или заминку в дыхании Сичэня, когда он увидел это.       — Да, Цзян Чэн тоже присутствовал вчера вечером, — Сичэнь вернул планшет. — Я проводил его на балкон. Ему нужна была передышка от всех этих людей.       Дядя нахмурился.        — Сичэнь, ты можешь сказать мне, если встречаешься с Цзян Чэном. Я бы не возражал против такого брака. Он хороший молодой человек.       — Дядя, — поперхнувшись слюной, ответил Сичэнь, — мы не встречаемся.       — Возможно, я переоценил порядочность Цзян Чэна, если он будет спать с тобой, но не станет встречаться.       — И мы не спим вместе, — быстро объяснил Сичэнь, прежде чем вспомнил тот единственный раз, когда дядя говорил с ним о сексе. Он не хотел проходить через это снова. Тем более, что ему было уже за тридцать. — Мы просто делили мгновения покоя вдали от толпы.       — Сичэнь, — сказал дядя с упреком в голосе. — Ты умнее, чем это, — он откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. — Мадам Юй связалась со мной сегодня утром. Она пришлёт сюда Цзян Чэна, чтобы пригласить тебя завтра на обед. Я уже распорядился, чтобы мисс Лопес освободила для этого время в вашем дневном расписании.       Сичэнь встряхнул головой:  — Прости, но что происходит?       — Бал Эспланады. Ты нуждаешься в спутнике. Как и Цзян Чэн. Все уже устроено.       Сичэнь потер пространство между бровями:  — И какое мнение по этому поводу высказал Цзян Чэн?       — Я думаю, ты узнаешь об этом в понедельник.       Как это часто случалось в его жизни, когда Сичэнь стоял на распутье, взвешивая все за и против, кто-то подходил и подталкивал на одну из дорог. Это не так, как ему хотелось, чтобы всё шло, он представлял, что они начнут встречаться по-другому, но Сичэнь был экспертом в работе с тем, что у него было.       — Ты недоволен?       Сичэнь поднял голову и встретился взглядом с обеспокоенными глазами Лань Цижэня. Несмотря на всю его суровость, резкую критику и строгие правила, он всегда любил сыновей своего брата, нежно заботился о них и был полон решимости дать мальчикам всё самое лучшее. Его уроки пошли им на пользу. Он любил их, даже если не выражал эту любовь тёплыми поступками или добрыми словами.       Сичэнь не сомневался, что у дяди, должно быть, тоже были свои мечты, которые он отодвинул в сторону, чтобы взять на себя ответственность, когда его брат подвел свою семью. Лань Цижэнь посвятил свою жизнь клану Лань, Академии, Облачным глубинам и долгу. Он никогда не жаловался. И никогда не мешал своим племянникам следовать за их собственными мечтами.       — Конечно, в идеале, я начал бы ухаживать за Цзян Чэном совсем не так, но, полагаю, что мы должны с чего-то начинать.       Лань Цижэнь одобрительно кивнул и взял ещё одно печенье:  — Цзян честный человек. Некоторые могут сказать — резкий, но он не будет лгать тебе, Сичэнь.       Вероятно, это было единственное, что дядя когда-либо произнес против его отношений с Мэн Яо.       — Ты заслуживаешь кого-то, кто всегда будет говорить тебе правду.       Сичэнь кивнул в ответ на слова Лань Цижэня, не в силах больше ничего произнести, чувствуя, как что-то трепещет в сердце, которое слишком долго спало.