***
Был недолгий период в жизни Цзян Чэна, когда его возмущало, что родители не отправили их с братом учиться в Академию Лань. Отец убеждал, что в Бостоне прекрасные школы, а по мнению мадам Юй, если уезжать куда-то учиться, то только в Европу. Истинной причиной был затянувшийся спор, который Цзян Чэн к несчастью подслушал: его мать отказывалась тратить деньги на обучение и содержание для Вэй Ина, в ответ на это отец возмущался, что его приёмным сыном пренебрегают. Поэтому, вместо Академии Лань им приходилось четыре года ежедневно ездить в Андовер*и обратно. Дорога уводила всё дальше и дальше от Бостона, в западный Массачусетс, и теперь он понимал, почему Лани редко покидали свой край, селясь в городах недалеко от школы и лагеря. Природа этих мест очаровывала своей красотой. Цзян Чэн любил Бостон и его удобства, но солгал бы, сказав, что не хочет жить здесь, среди раскинувшихся вокруг бескрайних просторов, здесь, где его собака могла бы свободно бегать в своё удовольствие. Он провел множество выходных в Пристани Лотоса — семейном доме Цзянов на побережье Мартас-Винъярд*, но Беркшир*… Он мог бы привыкнуть ко всему этому. Это было как сон… Мечта… Ещё ребенком, возвращаясь летом в лагерь «Облачные Глубины», он мечтал жить здесь, в этом мире, среди всей этой красоты. Цзян Чэн покачал головой, улыбнувшись собственной грёбаной глупости. Не было никаких причин совершать длительные поездки в земли Лань, кроме мероприятий по сбору средств и специальных лекций, в которых участвовал Вэй Ин. Сегодня он был здесь исключительно потому, что его мать и Лань Цижень имели слишком много свободного времени. Представители старшего влиятельного поколения семейств обожали сплетничать. Особенно Лани, даже не вспоминавшие, что это запрещено их собственными правилами. Лани говорили не меньше дерьма, чем остальные, просто делали это вдали от чужих глаз и ушей. Цзян Чэн в свое время достаточно наслушался всей этой чуши, пытаясь казаться незаметным. То, что он, благодаря положению, привлёк внимание светского общества, имело свои недостатки. Теперь нельзя было спрятаться в темном углу, чтобы отдохнуть от общения и восстановить силы. И поэтому он был от души благодарен Лань Сичэню за помощь вчера вечером. Цзян Чэн был уже на грани, особенно когда начались вопросы о его происхождении. Грёбаные ублюдки… Цзян Чэн свернул на извилистую подъездную дорожку к Академии Лань, минуя остановку перед школой, и оставил автомобиль на стоянке для персонала, положив парковочный талон, который Цинъянь любезно для него распечатала, на приборную панель. Он уже стоял одной ногой на ступеньках здания администрации, когда кто-то схватил его за предплечье. Цзян Чэн повернулся, чтобы увидеть одного из школьных охранников, осмелившегося помять его костюм. Мужчина тут же отступил, подняв руки вверх. — Простите, сэр, — сказал он неуверенно. — Прежде чем я впущу вас на территорию школы, позвольте взглянуть на ваши документы. — Разве вы не должны были это сделать у въездных ворот? — спросил Цзян Чэн. — Да-а? – растерянно протянул охранник. — Вы задаете этот вопрос мне, господин Перси? — Это не?.. — И этот вопрос тоже ко мне? Просто невероятно. Цзян Чэн скрестил руки на груди, глядя на тощего молодого человека в слишком большой для него форменной рубашке. И это служба безопасности Академии Лань? В то время, когда Лань Сичэнь был лучшим другом Не Минцзюэ, владельца одной из самых известных охранных фирм в этой части страны? — Генеральный директор Цзян, пожалуйста, не пугайте нового сотрудника службы безопасности. Лань Сичэнь стоял у него за спиной и едва заметно улыбался. — Это мой гость, Джереми. Пожалуйста, вернитесь на свой пост. — Ваш гость? — уточнил Цзян Чэн. — Если назвать свиданием, это только породит ненужные слухи, — Сичэнь протянул руку. — Ну что, пойдем? Цзян Чэн окинул оценивающим взглядом мужчину перед собой. Костюм, сшитый на заказ, сидел безупречно, более светлый и менее строгий, чем тот, что был на Сичэне вчера. Идеальный образ молодого директора школы — открытый к общению профессионал до мозга костей. — Ты поведёшь меня в школьную столовую? — спросил Цзян Чэн. Сичэнь обиженно надулся, но вовремя спохватился. — Пожалуйста, Цзян Чэн, доверься мне. Мы пойдем в ресторан, которым управляют студенты кулинарного курса Академии Лань. — Ух ты! — Цзян Чэн взял предложенную Сичэнем руку. — По понедельникам им доверяют управлять?****
— Ну давай, расскажи мне, что не получаешь удовольствие, скрывшись от всего этого шума, — ухмыльнулся Цзян Чэн, когда присел за столик. Лань Сичэнь сохранил улыбку профессионала: — В Академии Лань не одобряют излишний шум. Цзян Чэн сдержался и не закатил глаза, однако правая бровь подвела его, иронически изогнувшись: — Всё так, ведь дети в возрасте от трех до восемнадцати — прекрасные маленькие ангелы, которые никогда не шумят и не нарушают правил. — Он покачал головой. — Сичэнь, это же я. Мне плевать, насколько ты благожелательный и беспристрастный директор школы. Как бы человек ни любил своё дело, ему всегда есть на что пожаловаться. Так что перестань притворяться, расслабь свои чертовы плечи и просто будь со мной искренним. — А ты за словом в карман не лезешь, Цзян Чэн, — Сичэнь наконец откинулся на спинку стула. — В отличие от некоторых членов моей семьи, я знаю, когда нужно промолчать, и чаще всего веду себя прилично. Сичэнь улыбнулся, на этот раз по-настоящему. — Вэй Ин тоже ведёт себя прилично. Правда у него свои правила приличия, и не всегда те, что одобряет мой дядя. — Я заметил, что ты не назвал его молчаливым. — Я стараюсь не лгать, — ответил Сичэнь. Этого было достаточно, чтобы заставить Цзян Чэна рассмеяться, и напряжение за столом окончательно рассеялось. Ресторан студентов-кулинаров был очаровательным, в том старомодном стиле кафе-мороженых из пятидесятых, что всегда привлекает туристов, но вместо гамбургеров и молочных коктейлей здесь предлагались вегетарианские и веганские блюда. Меню было совсем простым, поскольку ресторан предлагал комплексные завтраки и обеды. Конечно, они могли пообедать где-нибудь ещё, но, судя по всему, Лань Сичэнь хотел показать ему этот уголок своей школы, Цзян Чэн не стал сопротивляться. Кто-то должен был начать разговор о причине их встречи. И глядя на беззаботное лицо Сичэня, Цзян Чэн понял, что сделать это придется ему. Действительно, вселенная любила трахать его. — Итак, о бале Эспланады, — начал он. — О, твой брат уже позаботился об этом, — сказал Лань Сичэнь с сияющим видом. — Что-что? — уточнил Цзян Чэн. — Да, утром он подвозил моего брата из Бостона, а для меня передал это замечательное приглашение. — из кармана пиджака Сичэнь достал записку на плотной бумаге с характерными каракулями Вэй Ина и протянул её собеседнику. «Пойдёшь С Моим Братом? Да/Нет/Возможно» К счастью, «Да» было обведено. К несчастью, Вэй Ин не доживет до бала. Цзян Чэн почувствовал, как непроизвольно сжались зубы. Вместо того чтобы смять приглашение, он аккуратно вернул его Сичэню. — Лань Сичэнь, с прискорбием сообщаю, что ваш дорогой брат вот-вот овдовеет. Сичэнь широко улыбнулся и сунул записку обратно в карман пиджака. — Братоубийство — слишком большое наказание за такое небольшое вмешательство. Цзян Чэн усмехнулся. — Вэй Ин не знает, что такое небольшое вмешательство. — Если он на этот раз ничего не подожжёт — всё в порядке. — Ну да, ведь брови Вэнь Нина снова отросли. Сичэнь кивнул в знак согласия: — Возможно, нам обоим следует поблагодарить его. Этот поступок спас нас от неловкости. — Он махнул мелькающим неподалёку ученикам. — А вот и наш обед. Всё, что принесли Цзян Чэну было… Мягким. Бежевым. Белым. С редкими вкраплениями зелёного, возможно зелёного лука — это был единственный яркий цвет. И чай. Любопытно, что Сичэню ничего подобного не предложили, лишь чашку чая. — Пожалуйста, — щедро предложил Сичэнь, поощряя Цзян Чэна приступить к еде. Он зачерпнул бежевую массу ложкой и использовал все свои манеры, чтобы сохранить лицо расслабленным, когда мягкая субстанция оказалась у него во рту. Это было отвратительно. Он не осмелился дотянуться до соли, потому что не желал оскорбить Лань Сичэня или его поваров, но даже воздух, который он вдыхал, имел больше вкуса, чем то, что он ел. В глазах Лань Сичэня мелькал озорной огонек, когда он пил свой чай. Этот невозможный ублюдок… — Ты сволочь, — сказал Цзян Чэн после того как заставил себя проглотить еду. — Ну-ну, генеральный директор Цзян, я думал, вы оцените наши культурные обычаи. Всё это старинные рецепты Академии Лань, стоящие у истоков нашей кулинарной школы. — Он вытащил бумажник и оставил на столе достаточно денег, чтобы оплатить еду и чаевые. — Пошли, — сказал он. — В поселке есть киоск с тако*. Упрямая часть Цзян Чэна хотела остаться и доесть всё это из принципа. Но голодная его часть, та, что утром в последний момент сунула в рот одну жалкую вафлю, когда он приплясывал вокруг собаки и двух кошек, отчаянно хотела чего-то, что действительно напоминало еду, а не клейстер*. — Разве у Ланей нет правила не тратить еду впустую? — спросил он. — У нас есть несколько компостных куч для таких случаев, — махнул рукой Сичэнь. — И в чем же тогда смысл всего этого? — Цзян Чэн широким жестом обвёл тарелки перед собой. — Назовём это проверкой, — ответил Сичэнь. — Могу я узнать результаты? Улыбка Сичэня оставалась безмятежной. — О, мистер Цзян, для этого вам придется очень постараться. — Почему у меня такое чувство, что я пропущу все назначенные на сегодня встречи? — задумчиво протянул Цзян Чэн, вставая и задвигая свой стул на место. — Возможно, потому, что так и будет, — не задумываясь ответил Сичэнь. — Ты должен проводить больше времени вне работы, Цзян Чэн. Как можно встретить кого-то, проводя всё время в стенах своего кабинета. Цзян Чэн был не так воспитан, чтобы от удивления открыть рот, но он серьёзно?.. Сичэнь протянул руку и закрыл ему рот, задержав пальцы на подбородке: — О, ты будешь в восторге. Почему, чёрт возьми, никто никогда не говорил ему, каким злом может быть Лань Сичэнь?***
После немалого количества отличных уличных тако, возвращаясь к школе за своей машиной, Цзян Чэн с любопытством разглядывал коттеджный посёлок, который большинство Ланей называли домом. Лани, несмотря на всё свое богатство, не на словах, а на деле заботились об экологии. На каждой крыше были установлены солнечные батареи. Служащие Академии часто подвозили друг друга, по этой причине Сичэнь сегодня был без машины. Даже снабжали расположенный поблизости сад компостом. В каждом дворе можно было заметить бочки для сбора дождевой воды. Лань Сичэнь рассказал ему о планах семьи завести фермерское хозяйство, сделав поселок и школу ещё более самостоятельными. Такая преданность своим убеждениям впечатляла. Сичэнь был на удивление тихим, когда они вошли к нему в дом. Открытые пространства, пронизанные светом из огромных окон, с их южной стороны расположилась большая коллекция цветущих орхидей, запах свежих трав из кухни… Дом был новым и, судя по планировке и материалам, построен, учитывая характер и вкусы его владельца, художника в душе, даже если теперь он был руководителем школы. — Хочешь воды или чаю? — спросил Сичэнь, как гостеприимный хозяин. — Извиняюсь за небольшой беспорядок. Я отпустил домработницу на неделю. Цзян Чэн не заметил никакого беспорядка, не считая красок, карандашей и блокнотов для рисования. Несколько чашек в раковине и тарелки в сушилке — это всё, что выбивалось из идеальной картины. — Я думаю, что ты молодец, — одобрительно кивнул Цзян Чэн, честно пытаясь скрыть оценивающие ноты в своём голосе. Он слышал рассказы о том, что Лань Сичэнь вообще не умел готовить или стирать, благодаря его детству в окружении прислуги. И то, что Лани предпочитали использовать собственную марку экологически безопасных чистящих средств, только усложняло дело. Он смеялся до слёз, когда впервые услышал историю о том, как Сичэнь сломал свою первую посудомоечную машину, используя стиральный порошок. Эти особенности делали великого и уважаемого Лань Сичэня более человечным, но в чём Цзян Чэн не сомневался, были болезненными для его гордости. Сичэнь покачал головой: — Я знаю, ты в курсе всех этих историй. В свою защиту могу сказать, что стиральный порошок и моющее средство для посудомоечной машины в то время пахли лимонами. И на полке стояли рядом. — А уничтоженная скороварка? Легкий румянец выступил на его щеках, когда он пожал плечами: — По крайней мере, никто не пострадал. — Сичэнь, никто не идеален. Яньли может надрать всем задницы в кулинарном конкурсе, но не проси её испечь пирожные — они всегда будут как камни. Вэй Ин обязательно забудет все даты и события, если ему не напомнить об этом. А его память на имена и лица? И у нас не хватит времени вспомнить все мои недостатки. — Он подошел к незаконченной картине на мольберте. — Твои таланты в другом. Так что нахуй всё это, если ты не собираешься попасть в список лучших домохозяек страны. У тебя есть школа, полная учеников, о которых нужно беспокоиться, сеть семейных предприятий, которые нужно контролировать, и к тому же ты признанный художник. Цзян Чэн снова посмотрел на картину: буйство красок и рельефных текстур. Во всем этом было что-то неуловимое, притягивающее внимание, заставляющее вглядываться снова и снова. — Сколько руководителей школ могут сказать, что их картины выставляются в художественных галереях? — Все вырученные средства поступают в фонд школы, — ответил Сичэнь. — Эти галереи делают мне одолжение, выставляя мои работы. — У меня было несколько потенциальных инвесторов, которые пытались купить твои картины, висящие в офисе «Цзян Индастриз». Так что не надо себя недооценивать. Сичэнь прислонился спиной к кухонному острову со стаканом воды в его длинных пальцах и усмехнулся. — Похоже, я тебе нравлюсь, Цзян Чэн. Мой защитник. Цзян Чэн покачал головой, стараясь скрыть свой румянец. Весь день был наполнен подобными дразнящими словами. И прикосновениями. И взглядами. Очень бессердечно, если допустить, что Лань Сичэнь способен на шутки такого рода. Цзян Чэн хорошо знал, что такое флирт, и отвечал тем же весь день. Но здесь, в тишине этого дома, наедине с мужчиной, которого он так долго любил, и который смотрел на него с такой теплотой, он не мог этого вынести. — Почему именно сейчас? — спросил Цзян Чэн, поднимая тему, ради которой они сегодня встретились и пришли сюда, поговорить подальше от любопытных глаз, ушей и камер. — Мы знакомы много лет, так почему сейчас? — Почему бы и нет? — ответил Сичэнь. — Если только ты не увлечен кем-то другим. Цзян Чэн не мог сдержать усмешки: — О, прошу тебя… — На каждом из этих мероприятий, которые мы посещали, меня спрашивали о твоей личной жизни. Так что не надо себя недооценивать, Цзян Чэн. Цзян Чэн покачал головой на это. Он никогда не был популярным, добрым или забавным. По мнению окружающих, он всегда был слишком тихим и слишком злым ребёнком, а затем и мужчиной. Цзян Чэн знал, что у него вспыльчивый характер и острый язык, и то, и другое стало его способом выживания, хотя он делал всё возможное, чтобы обуздать свой гнев. Сдерживать свой сарказм он даже не пытался. — Ты знаешь, каково это: всегда чувствовать себя вторым? — вдруг спросил он. Ему нужно было, чтобы Сичэнь понял. — Расти, осознавая, что ты - разочарование? — Цзян Чэн, — прошептал Сичэнь с болью в голосе. Цзян Чэн отмахнулся от него: — Не волнуйся, мы с моим психотерапевтом отлично понимаем друг друга, но воспоминания об этих чувствах не исчезают. — Его пальцы, не касаясь, обводили грубые текстуры картины на мольберте. — Я вырос в семье, где отец был влюблен в призраков, а мать ожесточилась, потому что отказалась от любимой женщины и вышла замуж за человека, который никогда не сможет полюбить её так, как ей было нужно. Это был ад, когда Вэни взбаламутили всю эту грязь. Сейчас мать и отец пришли к мирному соглашению. Но знаешь, настоящий ад — это расти среди всего этого. Моя сестра была их первой попыткой примирения. После её рождения родители думали, что, возможно, у них ещё может быть благополучная семья. Они воспитывали её с надеждой и любовью, стараясь дать ей всё самое лучшее. Я был результатом отчаяния — попыткой оживить то, чего никогда между ними не было и не будет. В глазах моего отца я слишком похож на мою мать, но в глазах матери я слишком мягок, как мой отец. А потом отец усыновил ребёнка тех двух призраков, которыми был так одержим. И этот ребёнок стал тем, на кого можно было наконец излить всю любовь, которая столько лет копилась в нём, не находя выхода. Поэтому Вэй Ин был любим, разбалован и обласкан. Моим отцом. Мою мать он раздражал всегда, даже когда был испуганным маленьким мальчиком, вырванным из привычной обстановки, в окружении незнакомцев, чью речь он почти не понимал. Несмотря на всё это, Вэй Ин всегда был добросердечным, возможно, слишком озорным мудаком. Конечно, чересчур упрямым, как все в нашей семье. Но он есть и будет человеком с харизмой, тем, кто привлекает других. Яньли была доброй. Вэй Ин популярным. А я должен был делать всё возможное, чтобы не отставать от них. Чтобы не разочаровать ещё и в этом. Он снова повернулся к Сичэню, видя его широко раскрытые глаза, полные отчаяния, и напряжение тела, словно тот заставлял себя не двигаться. Цзян Чэн продолжал, вынужденный высказать всё, выложить все карты на стол, прежде чем между ними возникнет что-то — эмоции и чувства, с которыми уже не повернуть назад. — Так что видишь ли, Сичэнь, когда ты вдруг начинаешь шутя флиртовать со мной, всё, что я слышу в своей голове, это — запасной вариант, сгодишься за неимением лучшего. Потому что я знаю, мы все знаем — ты был влюблён. И уж точно не в меня. Ты должен меня простить, если я рассматриваю это свидание, как простое и удобное решение неудобного вопроса, в то время как ты ведёшь себя так, как будто это нечто большее. Я не могу по-другому. Я не могу играть в эти игры. Поэтому, пожалуйста, не заставляй меня верить в то, чего нет. Сичэнь выпрямился, улыбка исчезла с его лица. Он осторожно поставил стакан на стол и скрестил руки на груди. — Я не люблю спорить, но и не собираюсь соглашаться с тобой, Цзян Чэн. Прошу тебя, пожалуйста, не нужно истолковывать мои мысли и чувства по-своему, и тем более приписывать моим действиям смысл, который я в них не вкладывал. Это моя вина и я приношу свои извинения, поскольку полагал, что мы чувствуем одно и то же и потому говорим на одном языке. Я был уверен, что во время наших последних встреч ясно выразил своё влечение к тебе и намерения. — внезапно лицо Сичэня сделалось жёстким, а улыбка натянутой. — В любых отношениях не обойтись без откровенности. — Цитируешь книги по самопомощи? — спросил Цзян Чэн, — Это хороший знак? — Скорее это — хороший совет, который я принял близко к сердцу, глядя на брак моих родителей и его разрушение. Цзян Чэн замолчал, опустив глаза в пол. Какими бы эгоистичными не были его родители, у Сичэня всё было гораздо трагичнее. — Что касается твоих опасений, я действительно любил Мэн Яо. Мы были друзьями задолго до того, как легли в постель, но я уже никогда не смогу простить его. Я не хочу быть грязным маленьким секретом и жалею о годах, наполненных ложью. Как всем, мне хотелось, чтобы рядом был близкий человек, тот, кому я могу доверять, но не такой, который использует моё доверие против меня, против наших отношений. Цзян Чэн поднял глаза, услышав как Лань Сичэнь тяжело вздохнул. — Я всегда был неравнодушен к тебе, Цзян Чэн. Но между теми, кем мы были и теми, кто мы сейчас лежат годы. Нам обоим нужно было повзрослеть и найти своё место в жизни. Я убежден, что раньше мы были не готовы к серьёзным отношениям, но сейчас обстоятельства сложились как нельзя лучше. Неужели ты действительно мог подумать, что я хотел встретиться с тобой только для развлечения? Неужели мы стали настолько чужими друг другу? — Конечно, нет, — мягко ответил Цзян Чэн, изо всех сил стараясь стереть боль, которую видел в глазах Сичэня. — Ты всегда был доброжелательным и честным. Вот почему… — Почему что? — насторожился Сичэнь. — Ничего, — покачал головой Цзян Чэн. Независимо от того, насколько понимающим был Сичэнь, Цзян Чэн был не готов раскрыть всю глубину своих чувств. Ещё нет… Возможно, всё изменится. Чем больше времени он будет проводить с ним, тем лучше узнает, кто скрывается за этой чистой и светлой маской. — В любом случае, — Сичэнь решительно выпрямился, — хочу, чтобы ты знал, я не стою перед тобой, мечтая о ком-то ещё. Я хотел видеть здесь только тебя. — Сичэнь… — Цзян Чэн замолчал. Он так много лет мечтал услышать эти слова из его уст. Но теперь, когда они прозвучали, он понятия не имел, что делать дальше. — Чего ты вообще от меня хочешь? — Искренность. Дружеское общение. Шутки. Ленивые утра и ночи, наполненные смехом. А потом посмотрим, куда всё это нас заведёт… Я хотел бы пригласить тебя на бал Эспланады. И я хотел бы быть твоим спутником на всех встречах, которые состоятся в это время. Если ты позволишь. Он осторожно приблизился к Цзян Чэну. Похоже, Сичэнь обдумал и взвесил каждый свой шаг. — Но это твой выбор, Цзян Чэн. Чего хочешь ты? Искренность. Дружеское общение. Шутки. Ленивые утра и ночи, наполненные смехом… Цзян Чэн судорожно вздохнул и протянул руку, обхватив чужое запястье. Пульс под его пальцами был постоянным и ровным, но он заметил, как у Сичэня перехватило дыхание. — Что ужасного может случиться? — он взглянул в лучистые глаза Сичэня, на его мягкую понимающую улыбку. — Давай сделаем это. Сичэнь наклонился, словно собирался поцеловать его в щёку, но Цзян Чэн остановил его: — Подожди, нужно решить важный вопрос: у тебя ведь нет аллергии на собак или кошек? — Нет, — Сичэнь покачал головой. Что ж, Цзян Чэн так сразу не мог решить, благословение это или проклятие, но теперь он не мог использовать своих питомцев в качестве предлога для отказа. — Может быть ты боишься их? — Нет, мне очень нравятся и собаки, и кошки, — улыбнулся Сичэнь. Конечно, блять, кто бы сомневался… — Я всегда хотел завести, но дядя запрещал, — продолжил Сичэнь. — а теперь я слишком редко бываю дома, чтобы заботиться о животном. Я даже не знаю, с чего начать. — Ты всегда можешь нанять кого-то из легиона своих младших кузенов, чтобы присмотреть за питомцем, пока тебя нет. И знаешь, приюты для бездомных животных тоже проводят мероприятия по сбору средств, конечно, они не из тех, что попадают в газеты, но я стараюсь их не пропускать. Сичэнь кивнул: — Ты всегда любил животных. Помню, однажды в Облачных Глубинах… — Нет, только не история с птицей, — взмолился Цзян Чэн. — Но это было так мило. Не многие тринадцатилетние мальчики настаивают на торжественном захоронении маленькой птички. — Она влетела в дверь прямо передо мной, — воскликнул Цзян Чэн, — это была моральная травма. Она не должна была так умереть. — Нет, — согласился Сичэнь. — так умереть не должна была. — Он прикоснулся ладонью к щеке Цзян Чэна, большим пальцем поглаживая его скулу. — Возможно, у тебя нет бесконечной доброты твоей сестры, но ты добр, Цзян Чэн. Возможно, тебе не хватает популярности брата, но тебя высоко ценят. И если, блять, ты ещё раз при мне назовёшь себя разочарованием, я заставлю тебя сидеть и слушать, как я перечисляю всё важное и замечательное, что есть в тебе, а затем приглашу твоих сестру и брата, чтобы они дополнили тем, что я забыл или не знал. Сичэнь говорил приятные вещи, слишком много, чтобы Цзян Чэн мог так легко принять это. Тем более всё на чем он сосредоточился прямо сейчас, было одно: — Я и не знал, что ты умеешь ругаться! Сичэнь засмеялся, прикоснувшись лбом ко лбу Цзян Чэна. — О, Цзян Чэн, ты прелесть.