***
Здесь было по-своему спокойно. Сахарок тёплой грелкой устроилась в ногах. Перчинка свернулась калачиком у головы. И хотя Мускатный Орешек всё ещё обходила его стороной, этим утром она позволила погладить себя, прежде чем взобраться на одно из своих кошачьих деревьев. Он обнаружил, что здесь, в тихой уютной квартире Цзян Чэна, ему гораздо легче, чем в гостиничном номере, сформулировать и записать свои выводы о проведенной в Бостоне работе. Ужин прошёл весело. Кроме них двоих, в нём участвовали ещё несколько самых доверенных сотрудников Цзян Чэна, все расслабленные, в удобных шортах, юбках и спортивных штанах. Сверху — пиджаки, рубашки и галстуки для проведения видеоконференций с зарубежными партнерами. Сичэнь сам не помнил, как заснул ночью на роскошном удобном диване в кабинете Цзян Чэна. Ему бы следовало раньше вернуться в гостиницу, но их время вместе было так ограничено. И признаться, он с удовольствием наблюдал за Цзян Чэном в его родной стихии. Ум Цзян Чэна работал фантастически быстро, получая информацию и переключаясь между четырьмя языками в круговороте собеседников из разных точек земного шара. Английский здесь, японский там, французский, китайский. По мере того, как ночь уступала место новому дню, его строгий деловой стиль выглядел всё более расслабленным — галстук давно отброшен, рукава рубашки небрежно закатаны, волосы выбились из жёсткого пучка. Он перешёл от кофе со вкусом лесного ореха ночью, к зелёному чаю на рассвете. Когда Сичэнь проснулся, его тело, на удивление, не собиралось проклинать и мстить ему за то, что он заснул на диване. Цзян Чэн всё ещё работал, уже практически на автоматизме. Вместе с рассветом появилась Ло Цинъянь и заставила Сичэня забрать Цзян Чэна домой, прежде чем тот отключится за рабочим столом. К тому моменту она уже вызвала для них водителя. Как только закрылась дверца машины, Цзян Чэн почти сразу же заснул. Цинъянь заранее позвонила управляющему зданием, так что Сичэня с Цзян Чэном на руках без проблем впустили в дом, а затем и в квартиру. Единственное сопротивление, которое он встретил, оказала троица пушистых питомцев, пытающихся одновременно обвиться вокруг его лодыжек, когда он нес их владельца в спальню. Конечно, Сичэнь тогда ещё не знал, какая из спален принадлежит Цзян Чэну, прошлой ночью они не зашли так далеко, но, в конце концов, было не трудно догадаться, поскольку остальные спальни выглядели чистыми и нежилыми. Он чуть не выронил спящее тело из рук, когда узнал одну из своих собственных картин, висящую над кроватью. Это была первая картина, которую он подарил Цзян Чэну, да и вообще кому бы то ни было. Выполненная ещё в Облачных Глубинах простая акварель с изображением озера, на холсте, купленном в магазине товаров для творчества. Громкое ругательство эхом прокатилось по квартире. Сичэнь улыбнулся, сохранил файлы и закрыл ноутбук. Он как раз положил его на кофейный столик, когда Цзян Чэн, ещё толком не открыв глаза, сонно протопал в комнату. — Я заснул, — пробормотал он. — Так и есть, — подтвердил эту очевидную вещь Сичэнь. Волосы Цзян Чэна были взлохмачены, и он отчаянно нуждался в душе. А Сичэнь больше всего на свете хотел его обнять. Он так и поступил. — Нужно выгулять Сахарок, — пробурчал Цзян Чэн ему в плечо. Сичэнь осторожно провел пальцами по его непокорным волосам, пытаясь хоть немного разобрать спутанные пряди: — Уже. Молодой человек по имени Томас пришёл и сделал это после того, как я позвонил консьержу. — И всех их нужно покормить. — Они оказали неоценимую помощь, загнав меня туда, где хранится их еда. Цзян Чэн поднял голову: — Без лакомств не обошлось, не так ли? — Эти бедные животные почти весь вчерашний день были одни. — Когда ветеринар спросит, почему каждый из них набрал по пять килограмм, я отвечу, что это ты во всем виноват, — он снова опустил голову на теплое плечо, — спасибо. Сичэнь поцеловал его в лоб: — Это было в удовольствие. — Я как-то не привык к тому, чтобы люди делали подобное для меня. В такие дни я пытаюсь договориться, но иногда всё как навалится одновременно… Не хочу, чтобы Цинъянь занималась еще и этим, она и так делает более чем достаточно. — Цзян Чэн махнул рукой. — Серьёзно, я был не против. — Как мы вообще вернулись домой? — Лимузин компании. — Я даже не помню… — он застыл в объятиях Сичэня. — Прошу тебя, скажи, что ты не нёс меня от машины. — Я не думаю, что кто-то нас видел, если тебя это беспокоит. Цзян Чэн резко вывернулся из рук: — Да хрен там. Мне вообще плевать на эту хуйню. А вот ты мог потянуть спину! — Этого бы ни в коем случае не произошло. Он мягко толкнул Сичэня в плечо: — Ты не можешь таскать на себе взрослых людей туда-сюда. — Обычно у меня нет такой привычки. И клянусь, я присел, когда взваливал тебя на спину. — Ты просто чертовски смешон, — сказал Цзян Чэн, но его нежные поцелуи говорили совсем о другом, нежели его резкие слова.***
Последнее время Сичэнь нечасто оставался наедине со своим братом. В Академии их всегда окружали сотрудники или члены семьи, студенты, попечительский совет и масса вопросов, которые требовали внимания. Учитывая то, как долго Чжаню приходилось добираться до работы, обычно он не приходил слишком рано и не задерживался допоздна, поэтому чаще всего они общались с помощью смс и телефонных звонков. Даже когда Сичэнь приезжал в Бостон, они проводили больше времени с маленьким Юанем, совершая семейные прогулки вдоль исторических улиц города и посещая различные музеи. Вдобавок ко всему, выходные Сичэня, к его большому удовольствию, всё больше и больше заполнял Цзян Чэн. Так что прошло уже слишком много времени с тех пор, как они с младшим братом оставались вдвоем за чашкой чая в тишине комнат. — Куда пропали твой муж и сын? — спросил Сичэнь. — Они сейчас на бейсбольном матче. Цзинъи тоже с ними. — Один Вэй Ин плюс двое маленьких детей — устрашающее уравнение. Считаешь это разумным? — Мальчики хорошо себя ведут. — Я беспокоюсь не о мальчиках. В ответ на поддразнивание Чжань закатил глаза: — Не беспокойся, всё будет в порядке. С ними господин Цзян. — Да что ты? — Сичэнь надеялся, что брат не обратит внимание на едкие ноты язвительности в его словах. Чжань внимательно посмотрел на него: — Ты говоришь так, словно чем-то недоволен. Он был недоволен, даже очень. Сичэнь не имел права судить об отношениях в чужой семье, особенно учитывая, насколько неправильными они были в его собственной. И все же, что-то защитное горело в Сичэне при мысли о Цзян Чэне, которому ещё нет и тридцати, работающему почти двадцать четыре часа в сутки на компанию, от которой получала выгоду вся его семья. Ту самую компанию, где он один пытался потушить пресловутый пожар, в то время как его брат и отец весело проводили время на бейсболе. Билеты на который, без сомнения, оплатила «Цзян Индастриз». Сичэнь вздрогнул, когда чашка в его руке пошла трещинами, и быстро поставил её на стол. — Прости, — сказал он. — я куплю новые. — Не нужно, — Чжань встал, чтобы принести ему другую чашку. — Это всего лишь… — начал Сичэнь, чувствуя необходимость объясниться. — Я знаю, что это не мое дело, чтобы осуждать, но посмотри на нас и наших друзей. Самый младший из нас — Вэнь Нин, потом Хуайсан, за ним Цзян Чэн. Из всех нас Цзян Чэн единственный, на ком лежит та же ответственность, что и на дядином поколении. Я не упрекаю их за день, проведенный на стадионе — это прекрасно, когда собираются три поколения семьи. Но, когда тот, кто держит эту семью на плаву, загоняет себя в могилу ради их благополучия, хоть один из них может пойти к нему домой, зная, что Цзян Чэн работает больше двадцати часов в сутки, и убедиться, что в его холодильнике есть еда, что его собаку выгуляли, и все домашние животные накормлены. Вся их семья живет в двадцати минутах езды от его дома. — Цзян Чэн не просит о помощи. — Нет, и не попросит, но это не значит, что её нельзя предложить. — Похоже, у вас двоих всё складывается. Я никогда не видел, чтобы ты был так привязан к кому-то, если не считать его. — Это давно в прошлом. — Сичэнь не собирался вновь ворошить эти воспоминания. Лань Чжань отодвинул чашку в сторону, давая понять, что собирается сказать нечто важное. — Ты знаешь меня, а я знаю тебя. — сказал он. — Я знаю, как долго ты ждал, что он предпочтет тебя собственным амбициям или, как минимум, публично признает, что ты его партнер, а не его друг. — Чжань выплюнул это последнее слово, гнев и отвращение выразились в трепете крыльев его носа. — Он всем говорил, что ты ему как брат, а наедине использовал для собственного удовольствия, не обращая внимания на твои чувства. Было время, когда Сичэнь защитил бы Мэн Яо от слов своего брата, поскольку отчаянно цеплялся за всё, что хоть отдаленно напоминало любовь. Время и немного психотерапии заставили его взглянуть на ситуацию с другой стороны, хотя он все еще был гораздо великодушнее, чем его брат. Однажды пришло осознание, что он и Мэн Яо просто использовали друг друга. Они оба отчаянно стремились к отношениям с людьми, которые, казалось, никогда не будут рядом с ними. Лань Чжань продолжал: — Несмотря на свой характер и гордость, Цзян Чэн честен и благороден, он яростно защищает всех, кого считает своей семьей. Я могу предположить, что отношения с правильным человеком идеально сбалансируют и выведут на поверхность все его лучшие качества. Может быть, этот человек смягчит его до такой степени, что Цзян Чэн однажды действительно попросит о помощи и перестанет пытаться нести на себе весь мир. Цзян Чэн никогда не попросит свою семью о помощи, потому что его мать настаивала, что её сын должен быть самостоятельным, и он не даст ей еще один повод называть его слабым. И кроме того, Сичэнь любил Цзян Чэна таким, какой он есть, с его вспыльчивостью, резкостью и всем остальным. — А если я не хочу его лучшие качества? Глаза брата на мгновение расширились, так быстро, что он ничего не успел в них разглядеть, и затем лицо Чжаня расплылось в улыбке: — Тогда чего же ты хочешь? Цзян Чэн, который провел большую часть своей жизни, борясь с чувством неполноценности, пытаясь быть таким же замечательным, как его брат, таким же добрым, как его сестра, быть кем угодно, но только не самим собой. Цзян Чэн, который наконец-то позволил себе поселиться в собственном теле, чтобы показать миру немногословного и талантливого бизнесмена, чьё второе я — сарказм, в глубине души оставался упрямым маленьким ребенком. Цзян Чэн не стал бы проявлять фальшивую сердечность только для того, чтобы удержать Сичэня рядом с собой. Он никогда не играл чувствами других и открыто выражал свою неприязнь любому, кто пытался. Цзян Чэн, обладающий легендарным характером, был владельцем трех самых пушистых и самых избалованных животных, которых Сичэнь когда-либо встречал. Его квартира полна картин и фотографий, с кучей игрушек для племянников, кухней, оборудованной последними достижениями инженерной мысли для его сестры, и письменным уголком, который наверняка служил убежищем для его брата. Цзян Чэн доверял Сичэню и не скрывал от него свою уязвимость. Впустил его в свой дом. Без малейших колебаний привел на работу, где, как знал Сичэнь, корпоративные секреты несли деньги и власть, и потому тщательно охранялись. Он ещё ни разу не намекнул на то, что Сичэнь слишком тихий, слишком спокойный или слишком скучный — всё, в чём его упрекали в прошлых отношениях. Цзян Чэн, казалось, любил тишину, спокойствие и, возможно, скуку. — Я просто хочу его. — Сичэнь нежно улыбнулся своим мыслям. — Все части, все стороны, хорошие, плохие, а также всё, что между ними. — Хорошо, — решительно кивнул Чжань. — теперь, когда ты признался в этом вслух, я надеюсь чаще видеть его на наших семейных мероприятиях. Вэй Ин скучает по своему брату. Сичэнь рассмеялся: — Ох, так это все, о чём ты беспокоился? Правда всегда выходит наружу! Его брат засмеялся, счастливый, светлый и совершенно расслабленный. Это… это было, как нежданный подарок. Сичэнь сомневался в тёмные и одинокие дни скорби, что когда-нибудь снова услышит этот смех. Но в семь лет Лань Чжань обнаружил солнечную нить, и в этот миг, приняв решение разумом и сердцем, вцепился в неё обеими руками, чтобы никогда больше не отпускать. Чжань вновь сделал глоток чая из чашки: — А теперь, может быть, перейдем к делу? У меня есть некоторые опасения по поводу кроликов.***
Воскресенье наступило слишком быстро. Сичэнь собирался вернуться в Беркшир сегодня днем, но сейчас он, разморённый и ленивый после плотного завтрака, наслаждался теплым солнечным светом, льющимся с балкона в квартире Цзян Чэна. Сичэнь поднял голову, когда знакомая рука нежно легла на его щеку, и пристально посмотрел в глаза, казавшиеся немного испуганными и очень решительными. Цзян Чэн устроился верхом у него на коленях, снял с себя футболку и отбросил ее в сторону: — Позвольте вас поздравить, Лань Сичэнь, вы добрались до «Перспективного Любовника» пятнадцатого уровня. — Потому что я нравлюсь твоим питомцам? — он пошутил, пытаясь хоть немного ослабить напряжение. — Потому что ты нравишься моим питомцам. — вполне серьезно кивнул Цзян Чэн. Он никогда не должен был узнать обо всех этих вкусных взятках. Сичэнь наконец мог видеть пирсинг в сосках Цзян Чэна во всей красе. Фиолетовое кольцо в правом, и серебряную штангу в левом. Кроме того, над сердцем расположилась великолепная татуировка — цветок лотоса, выполненный в акварельном стиле в розовых и пурпурных оттенках. Сичэнь продолжал держать руки на талии Цзян Чэна, но, о, боги, как же он хотел дотронуться! — Когда мне было пятнадцать, я впервые проколол себе ухо, — начал Цзян Чэн. — это был мой собственный маленький бунт, когда я услышал, как моя мать жаловалась подруге, что мне суждено стать всего лишь ведомым. Отец разрешил. Мать назвала это заурядным. Поэтому на следующей неделе я пошел и сделал себе такую же дырку в другом ухе. Чёткое и ясное послание матери, которой он никогда и слова против не говорил, вместо этого действуя наперекор. — Какое-то время я носил по три прокола в каждой мочке уха, хеликс и снаг*. Теперь у него был только один прокол в мочке уха, украшенный сегодня лунным камнем. — Когда я учился в колледже, моя мать постоянно пыталась устроить мне свидания с «респектабельными» молодыми девушками. Именно тогда мой пирсинг переместился на лицо. Сначала левая ноздря, потом губа. Это совсем не тот вид, который взбирающиеся по социальной лестнице родители хотели бы видеть для своих золотых деток. Какое-то время это работало. Цзян Чэн взял руку Сичэня в свою и провел его пальцами по нижней губе, остановившись там, где виднелся маленький шрам. — Мать не одобряла, однако меня это не заботило. Он накрыл рукой Сичэня фиолетовое кольцо на своей груди: — Я сделал это сразу после того, как стало известно, что они вынудят моего отца покинуть свой пост. Я был в своей квартире в Брюсселе, в отчаянии проклиная всё на свете, потому что у меня должно было быть больше времени, и потому, что единственное, что я действительно контролировал в этой жизни, было моё тело. В тот же вечер я вынул кольца из носа и губы. Постепенно избавился от дополнительных украшений в ушах. Но они остаются. Напоминания о том, кем я был, и кто я есть сейчас. Напоминание о том, что я не просто наследник своей семьи. Пальцы Сичэня напряглись, когда Цзян Чэн издал короткий хитрый смешок: — И мне нравится то, что я чувствую. Он положил руку Сичэня на свою татуировку: — Хочешь знать, что это? Я сделал её в первый же выходной после назначения генеральным директором. Набросал эскиз в самолете, когда возвращался в Штаты и записался на прием к одному из лучших художников, работающих в технике акварельной татуировки. Я сделал её потому, что я есть я, но многое во мне — наследие всех поколений моей семьи. — Цзян Чэн, — выдохнул Сичэнь, не зная, что ещё сказать. — Сичэнь, — ответили ему напряженным голосом и сверля взглядом. — ты уверен, что готов к этому? Он готов. Он не был до всего этого. Они оба не были. Но сейчас? Да. Безоговорочно да. — А ты? Цзян Чэн покачал головой: — Ну уж нет, Лань Сичэнь. Я спросил первым. — Я готов. Цзян Чэн обнял ладонями его лицо, посмотрел в глаза и кивнул, как только нашёл то, что искал. Он соскользнул с колен и протянул ему руку: — Тогда давай оставим тебе что-нибудь на память обо мне до следующих выходных. Сичэнь взял его за руку…***
Ты не можешь посылать мне такие фотографии в рабочее время. На ней только я и кошки. Улыбка. Все дело в улыбке.***
Основным недостатком работы с детьми, да и в целом с людьми, но особенно с детьми, было то, что обязательно, один раз в год, Сичэня настигала простуда. В тяжелой форме. В этом году он, занятый другими делами, самонадеянно не предпринял необходимые меры предосторожности, уверенный, что вышел победителем из схватки с микробами. Осталось два полных месяца, почти конец учебного года. Как же он чудовищно ошибся. — Ты говоришь, как умирающий, — голос Вэй Ина через динамик телефона звучал хрипловато. — Значит, не приедешь присмотреть за Юанем в эти выходные? — Я могу попробовать. — Оставь свои микробы при себе. Я позвоню своему брату, наверняка он в состоянии посидеть с ребёнком, так как любые планы, которые у вас были, определенно отменяются. — Эй, — прохрипел Сичэнь и закашлялся. Наконец ему удалось вдохнуть, что привело к тому, что он зашёлся кашлем еще сильнее. — Клянусь, я заразился, просто слушая, как ты кашляешь. Прими лекарство от простуды, Сичэнь. Выруби себя. Увидимся в следующие выходные. — Но… Он снова закашлялся. — Слушай, парень, ты не можешь умереть, пока разговариваешь со мной по телефону. Лань Чжань никогда мне этого не простит. У Сичэня не хватило сил даже на то, чтобы возмутиться: — Извините за доставленные неудобства. — Ого, я было подумал, что это сарказм, но чувствую, что ты говорил искренне. Держись, я с тобой, старший брат. Короткие гудки наполнили комнату, как знамение скорого конца, но Сичэнь просто повернулся на бок и заснул.***
Его разбудил божественный аромат чего-то вкусного и достаточно притягательного, чтобы заставить его усталое и измученное тело встать с постели. Когда он добрался до первого этажа, запах усилился и стал всепоглощающим к тому времени, когда он достиг кухни. Здесь царствовала Яньли. Он даже не знал о существовании у него половины той посуды, которую она использовала. Настигший кашель заставил его прислониться к стене, и обеспокоенная Яньли бросилась к нему на помощь. — Сичэнь, почему ты не в постели? — Она подвела его к кухонному столу. — Садись давай. — Уходя, Яньли погладила его по голове, очень скоро вернувшись с тёплым одеялом и чашкой бульона. — Суп ещё не готов, но бульон вполне заменит его на некоторое время. Чэн сказал, что ничего страшного, если он будет не вегетарианский. — Слухи о моем вегетарианстве сильно преувеличены, — Сичэнь постарался улыбнуться в знак благодарности. — Даже мой дядя иногда балуется креветками. Яньли вновь погладила его по голове. Жест, который от любого другого показался бы ему снисходительным. Но её тёплая рука была доброй и утешающей. Как у мамы. Сичэнь попытался откашляться, и, наконец, с третьей попытки ему это удалось: — Это очень великодушно с твоей стороны, Яньли, тем более так далеко от дома. — Я делала свой ежемесячный обход у Финнеганов, когда оба моих брата позвонили и попросили меня проверить, как ты. Она снова подошла к плите, где что-то бурлило под воздействием её кулинарной магии: — Я возьму Юаня на выходные. Чэн скоро должен выехать, он ищет кого-нибудь, кто присмотрит за его пушистыми детьми. — Он может взять их с собой. Яньли сделала паузу: — Ты… знаешь, кошки нуждаются в кошачьих лотках, да? — Посмотри в прачечной. Сичэнь, на всякий случай, хранил там предметы первой необходимости — корм, лакомства и игрушки, лежанки, лотки и наполнитель для кошачьего туалета. И если встречаться с Цзян Чэном означало пройти ускоренный курс по уходу за домашними животными — он сделает это. Сичэнь верил в то, что неплохо подготовился. Яньли вышла из прачечной, направляясь прямо к нему, и обняла его крепче, чем можно было ожидать от женщины её роста и комплекции: — Я знала, что именно ты оценишь его по достоинству, — Яньли отстранилась и погладила Сичэня по щеке. — Но, если разобьешь ему сердце, я уничтожу всё, что тебе дорого. Она не улыбалась, когда говорила, и в её жестах не было даже намека на шутку. — За исключением Чжаня и маленького Юаня, конечно. — Конечно, — эхом повторил за ней Сичэнь. Она постучала пальцем по чашке с бульоном: — Выпей всё и пойди вздремни ещё немного. Когда ты проснёшься, суп будет готов.***
Дай угадаю, твое тело поражено вирусом, как микрочип? Я съем весь этот восхитительный суп, который приготовила твоя сестра, ещё до твоего приезда. Прости, я не хотел оскорбить твою иммунную систему.***
Когда Сичэнь проснулся во второй раз, что-то тёплое и мурлыкающе лежало у него на груди, второй мурлыкающий объект расположился у его макушки. — Перчинка, — он погладил кошку у себя на груди и повернул голову, чтобы посмотреть на другую, — Мускатный Орешек… Сичэнь был слишком слаб, чтобы поднять голову и поискать Сахарок, но зато его горло уже не горело огнем. — Похоже, Прекрасный принц наконец-то соизволил проснуться. Цзян Чэн свернулся на другой стороне кровати, держа в одной руке потрепанный роман, другой почесывая пушистую голову Сахарочку. Это было зрелище, к которому Сичэнь легко мог привыкнуть. — Здравствуй, — прошептал он. — Здравствуй. — Цзян Чэн отложил книгу и прижал тыльную сторону ладони ко лбу Сичэня, после чего аккуратно убрал прядь волос, упавшую на его лицо: — А ты не шутил, когда говорил, что в это время года вирус выбивает тебя из обоймы. — Школы разводят первоклассные бактерии, — сказал Сичэнь. — я подменял учителя рисования в начальной школе. Слишком много маленьких липких ручек и сопливых носиков. — Бедный Прекрасный принц, поверженный маленькими человечками, которые едва могут выговорить свое имя. — Ты всегда издеваешься над больными? — Конечно нет, это одна из особых привилегий, дарованных только моему любовнику - насмешки двадцать четыре на семь. Цзян Чэн встал с кровати. — Нет, — застонал Сичэнь, пытаясь затянуть его назад. — Тсс. Я только принесу тебе немного супа и прохладной воды. Может быть, мокрое полотенце для твоего лица. Он указал пальцем на Сахарок: — Лежать. - затем на Сичэня: — Лежать. Мускатный Орешек вскочила с подушки, используя тело Сичэня в качестве стартовой площадки, чтобы последовать за Цзян Чэном. Перчинка не сдвинулась с места, успокаивая своим мурлыканьем. — Скажу тебе по секрету, ты — моя любимица. — сказал Сичэнь и почесал её за ушком.***
Суббота. Шесть вечера. Облачные Глубины. Повседневный стиль. Если собрался утопить меня в озере, лучше не пытайся. Я обязательно вернусь, чтобы преследовать твою задницу. Встреча семьи. Это самое жуткое дерьмо, что мне когда-либо писали.***
— Ты в этом уверен? — спросил Цзян Чэн. Сичэнь никогда не видел его таким нервным. Его пальцы продолжали барабанить по дергающейся левой ноге. Прежде чем они покинули дом Сичэня и сели в машину, он расхаживал туда и обратно, заплетая и расплетая волосы, пока Сичэнь, наконец, не взял всё в свои руки и не заплел пряди у лица в косы, следующие от висков и соединяющиеся на затылке. — Хорошо… Это мы ещё не обсуждали, — сказал Цзян Чэн. — Например, ты уверен? Ты готов к тому, что они подумают, что у нас роман? Что между нами всё по-настоящему? — Я очень на это надеюсь, — Сичэнь был абсолютно спокоен. — Зачем скрывать правду? Ты забыл тот день, когда мы всё это обсуждали? Может быть, стоит притормозить и освежить твои воспоминания? — Но… Он слегка наклонился и обхватил ладонью щёку Цзян Чэна, потирая большим пальцем его скулу, пока челюсть, наконец, не расслабилась. — Припомни, сколько у нас было свиданий за последние три месяца? — По меньшей мере, восемнадцать. — Ты встречаешься с кем-нибудь ещё? — Нет! — Разве мы начали всё это не для того, чтобы встречаться друг с другом? — Для бала Эспланады. — То есть через две недели. Ты планируешь закончить со всем этим после бала? — Конечно, нет! — В таком случае, господин Цзян, какой вывод можно сделать на основании изложенных фактов? В том числе и тот вывод, с которым мы оба уже согласились? — Ну, хорошо-хорошо. Смотри, не лопни от самодовольства. — проворчал Цзян Чэн. — Тем более, ты уже со всеми познакомился. — Но не так официально! И почему его брат решил, что будет проще начать с этого небольшого события, чтобы облегчить Цзян Чэну участие в последующих семейных сборищах Ланей. Только потому, что там едва ли наберется четверть всех членов семьи? — Там будет твой брат. Там будет мой брат. Цзян Чэн кивнул, глубоко вздохнул и расслабленно откинул плечи на спинку сиденья. Когда он снова открыл глаза, в них сверкнул стальной блеск генерального директора. — Если я украду своего племянника, чтобы он мог «поиграть» на свежем воздухе, надеюсь меня не осудят? — Конечно нет, — улыбнулся Сичэнь. — Это прекрасное оправдание. Кто посмеет упрекнуть такого заботливого дядюшку? Когда они въехали на стоянку, в Облачных Глубинах уже горел свет. Встречи семьи Лань редко были шумными и оживленными, но им всегда сопутствовал гул от присутствия большого количества людей. Их основной целью стал главный обеденный зал. Сичэнь взял Цзян Чэна за руку, когда они шли вдоль старых утоптанных дорожек, домиков и зданий, которые когда-то были всем их миром на целое лето. Сичэнь остановился, едва они достигли места, где разжигали главный костер. — Помнишь, тогда … — Вэй Ин был так решительно настроен потанцевать с твоим братом, что заманил всех нас в танцевальный класс, а потом сделал всё, чтобы наконец исполнить свое желание? Мальчиков было гораздо больше, чем девочек. Цзян Чэн уже направлялся к Хуайсану, когда Минцзюэ подхватил своего младшего брата со словами, что тому пришло время учиться вести в танце. Цзян Чэн и Сичэнь оказались без пары. Он вспомнил, как шутил, что пришло время Цзян Чэну научиться быть ведомым, понимая теперь, как эти слова ранили его тогда. Цзян Чэн не отрывал глаз от земли в течение первой половины танца, пока Сичэнь не сказал ему… — Ты велел мне приподнять подбородок, вспомнить про гордость, и продолжать с высоко поднятой головой. И не беспокоиться о чьих-то оттоптанных пальцах. Он сказал это тогда, чтобы стереть нервное выражение с лица Цзян Чэна и остановить дрожание ледяных рук, которые держал в своих. Но теперь он действительно думал, что это хороший совет, не только для его друга. Цзян Чэн поцеловал его мягко и ласково: — Я никогда не благодарил тебя за это. Я имею в виду… ну, скажем так, эти слова не раз помогали мне пережить тёмные времена. Сичэнь мог часами смотреть на Цзян Чэна, освещённого закатными лучами, на его улыбку, и на этот мягкий взгляд его глаз. Сичэнь хотел нарисовать его именно таким, запечатлеть навсегда этот момент, только для них двоих. Он с трудом сдержал готовые выплеснуться слова, к которым они оба были ещё не готовы, но которые надеялся произнести, когда придет их время. Вместо этого он притянул Цзян Чэна ближе и, напевая мелодию, закружил его в вальсе. Цзян Чэн смеялся и называл Сичэня смешным, но ни разу не отпустил его руки.