Просто две потерянные души (Just Two Lost Souls)

      Цзян Чэн давно потерял счёт тому, сколько раз в этой жизни ему приходилось жертвовать своими интересами ради чужого благополучия. Его щенки ради нового брата, учёная степень и долгожданная свобода ради семейного бизнеса. Не раз и не два он рвал отношения и сжигал мосты, всегда ставя на первое место семью, и никогда собственное счастье. Навсегда упущенные шансы и путешествия в которые он никогда не поедет  — всё ради того, чтобы не спровоцировать скандал. Благоразумие и сдержанность — такова жизнь, когда на плечах бремя ответственности за репутацию и наследие всей семьи.       Расставаться с Сичэнем было безумно больно, но на этот раз Цзян Чэн сам сделал этот выбор. Он чувствовал, как рассыпается, и знал, что со временем станет только хуже. Особенно в следующие выходные, когда они снова встретятся на очередном балу, и Цзян Чэн будет вести себя так, словно всё в порядке, всё замечательно, и он счастлив за Сичэня, и за человека, которого тот любил.       Но это выбор Цзян Чэна, и он будет жить с этим.       Не в первый раз ему придется видеть Сичэня с кем-то другим, но на этот раз всё будет по-другому. Ведь Цзян Чэн теперь знал, как Сичэнь выглядит в мягком свете утра; и поздним вечером, усталый, в слегка помятом после долгого дня костюме. Видел ту маленькую, довольную улыбку, когда Перчинка забиралась к нему на колени и мурлыкала; и его сосредоточенный взгляд, когда он полностью погружался в свое творчество, забывая о существовании мира вокруг. Знал, что Сичэнь обожает горячие бутерброды с сыром — напоминание о матери, и корочки у хлеба должны быть обрезаны. И терпеть не может, когда тюбик зубной пасты выдавлен неправильно — не свёрнут с конца, а смят посередине. А ещё Цзян Чэн теперь знал, каков Сичэнь на вкус, знал звук его прерывистых, мягких вздохов, прежде чем он кончит, и всё ещё чувствовал оставленные его пальцами отпечатки на своей коже.       Это причиняло боль, невыносимую боль, но видеть его счастливым? По-настоящему счастливым? Цзян Чэн заплатит за это любую цену.       А если у Сичэня и того другого человека не сложится — ничего страшного. Цзян Чэн так долго ждал. Он может подождать ещё.       — Блять, — пробормотал он, вытирая глаза рукой. Ему срочно нужно плеснуть ледяной водой в лицо и, наконец, взять себя в руки.       Его рабочий телефон зазвонил, и несмотря на то, что ему сейчас, как никогда в жизни, хотелось сбросить звонок, из-за всей этой возни с федералами он не мог не ответить.       — Да, — отрезал он, все еще прикрывая глаза рукой.       — Какой же ты дурак. — заполнил уши голос Сичэня, — Вернись сюда, чтобы я мог сказать, как сильно люблю тебя, глядя в лицо, а не на твою спину.       Что?       Цзян Чэн застыл, как громом поражённый. Он, казалось, утратил способность говорить, а разум замер.       Что?       — Не хочешь возвращаться? Прекрасно. Тогда я подойду сам.       — Подожди…       Звонок оборвался, Цзян Чэн чуть не выронил свой телефон, лишь чудом удержав его в руке, и резко обернулся. Сичэнь направлялся к нему, словно старый военный генерал: каменное холодное лицо, решительный шаг. Толпа непроизвольно расступалась перед ним. Цзян Чэна охватило нечто между волнением и паникой, отчего сердце забилось с бешеной скоростью.       — Я… — начал он, когда Сичэнь схватил его за руку, переплетая их пальцы в железной хватке, и потащил за собой в другой конец бального зала.       — Нет, твоя очередь прошла. Нам явно нужно поучиться общению, пока я не буду уверен, что между нами отсутствует недопонимание. — Он собственнически сжал руку Цзян Чэна еще крепче. — Поработать над этим как можно тщательнее.       — Куда это вы двое так спешите? — остановила их Мэриэнн Кеньон, признанный матриарх высшего общества Новой Англии. Соседка Кеннеди[1], приятная женщина и безжалостный адвокат, в детстве всегда угощала их конфетами, как по волшебству появляющимися из её дорогой сумки. Сейчас она смотрела на Цзян Чэна с нежностью заботливой бабушки, даже если её платье стоило тысячи долларов, не говоря уже о драгоценностях.       — О, я знаю этот взгляд, — сказала она и подмигнула ему. — Мы с Линдой были такими же, на заре наших отношений. Да и сейчас, порой… — Мэриэнн похлопала Сичэня по плечу. — Полегче с ним, Сичэнь. В понедельник у него деловой обед с этим старым ублюдком Яо.       Она ушла, с понимающей ухмылкой потрепав их обоих за щеки.       Они покинули бальный зал, а разум Цзян Чэна всё ещё отказывался осознавать происходящее. Быстрыми шагами Сичэнь вёл его мимо коктейль-зоны и «гостиной миллениалов», мимо бара, оформленного как спикизи[2], где всё напоминало Америку 20-х годов, и детского бального зала для несчастных детей, которых родители повсюду таскали за собой, мимо гардероба и группы отдыхающих официантов. Минуя закрытые двери комнат, загороженные стойками с витыми канатами, они поднялись по лестнице в пустую галерею, где закрывшаяся дверь со зловещим звуком отрезала их от мира.       Сичэнь продолжал держать его за руку.       Они смотрели друг на друга. Цзян Чэн молчал, да и что он мог сказать сейчас? Его сердце колотилось как безумное, а разум все еще пытался обработать услышанное. Сичэнь выглядел решительнее, чем когда-либо, безмятежное спокойствие исчезло, во взгляде сквозило отчаяние.       — Ты так легко от меня не избавишься, — сказал он.       — Я не хочу, — признался Цзян Чэн. — Но ты…       — Это же ты, — Сичэнь свободной рукой нежно обхватил подбородок Цзян Чэна. — Все эти годы это был ты.       Цзян Чэн покачал головой. Он не мог поверить: такие, как Сичэнь, не влюбляются в таких, как Цзян Чэн. Крайне редко, обычно нет, и уж точно не хранят любовь годами.       — Поверь. — произнес Сичэнь, глядя в глаза. — Мне нужно, чтобы ты услышал, чтобы выслушал меня до конца. Договорились?       — Договорились, — едва слышно прошептал Цзян Чэн.       — Я всегда был к тебе неравнодушен, — начал Сичэнь издалека. — Младший брат Вэй Ина, гораздо более вдумчивый и заботливый, чем демонстрировал миру. Я больше, чем кто-либо другой, мог понять всю тяжесть твоего бремени — быть наследником такой семьи. Даже в четырнадцать, долговязый нескладный подросток, с волосами, скрывающими эти великолепные скулы, ты нес свою ношу с таким достоинством, что некоторым взрослым стоило бы поучиться. И уже тогда ты был самым гордым из Цзянов, с чем-то фиолетовым в одежде. Ты полностью прав, мое умное сердце, насчет картин. Десять лет назад я только-только расстался с мужчиной, который заставил меня усомниться во всем, чем я так гордился. Эта персональная выставка девять лет назад…       Сичэнь помолчал, затем рассмеялся. Он посмотрел на их соединенные руки, и вновь взглянул в глаза Цзян Чэну.       — Эта персональная выставка, вероятно, была самым экстравагантным «иди нахуй», что я когда-либо кому-то говорил. Потому что мой бывший заявил, что я скучный и слишком изнеженный, а мои картины получают признание исключительно благодаря фамилии.       Цзян Чэн хотел узнать имя этого ублюдка. Прямо сейчас. Просто чтобы поболтать с ним. Короткая беседа, в которой Цзян Чэн использовал бы исключительно слова, а не кулаки. А может просто стоило навести маму на след этой сволочи… Новый маленький проект развлечёт её на какое-то время.       — Поэтому я выставил свои картины как Цзэу-цзюнь и вел себя так, как будто всё не имеет особого значения, хотя это, вероятно, в тот момент было одним из самых важных событий в моей жизни. И ты приехал и остался ради всего этого до самого конца. А потом мы… мы ели этот ужасный «макзавтрак» из Макдональдса на той парковой скамейке, и ты смеялся, глядя на голубей, а я почувствовал… в тот момент я почувствовал, что точно знаю, чего хочу в этой жизни. И видеть тебя в свете раннего утра, пьяного от усталости, смеющегося и беззаботного — такая редкость уже тогда... Это было словно подарок. Так что после того, как отвез тебя домой, я вернулся к себе и написал первые две картины. Первая — тот парк на рассвете, и вторая — вид на панораму Кембриджа[3]. Я хотел навсегда запомнить эти моменты в парке и тебя, спящего на переднем сиденье моего автомобиля.       Цзян Чэн осознал, что весь дрожит, но Сичэнь держал его крепко и устойчиво.       — На вечеринке по случаю окончания университета нашими братьями я собирался пригласить тебя на свидание, но ты был так счастлив провести лето в Лондоне, только и говорил о том, что ждёшь не дождёшься поступления в аспирантуру, что наконец-то сможешь жить своей собственной жизнью. Я не посмел тогда навязываться. Я не мог удерживать тебя. Поэтому я рисовал, воссоздавая в картинах свои воспоминания о нашем общем прошлом, о временах, когда наши пути пересекались, и свои мечты о том, каким могло бы стать наше будущее.       Цзян Чэн вспоминал картины Сичэня. Вишневые деревья в полном цвету росли в том парке в Чарльзтауне[4]; Сичэнь с осторожностью выбрал осыпавшиеся лепестки из его волос после того, как налетел свежий ветер. Темза прямо за «Шекспировским Глобусом»[5]; где Сичэнь приветствовал его теплым объятием — знакомое лицо после месяца в чужих краях. Нантакет[6], свадьба его сестры — вот что висело в его кабинете в штаб-квартире «Цзян Индастриз». Глендалох[7], где они шутили, что их утащили феи, из-за заунывных звуков флейты, доносившихся сквозь деревья — эта картина украшала его домашний кабинет.       — А потом разразился скандал, — вздохнул Сичэнь. — Вэни свалились как снег на голову со своими разоблачениями. И я знал… знал, что в такое время наши отношения невозможны. Ты бы не допустил, чтобы имя твоей семьи вновь полоскали в прессе, особенно когда дневники моей матери были обнародованы. И вот тогда я совершил ошибку.       Мэн Яо.       — Уже во второй раз отношения рухнули и мне сказали, что я слишком мягкий, слишком скучный и слишком спокойный. После такого я смирился с мыслью, что, возможно, придется жениться на Минцзюэ, когда нам обоим стукнет шестьдесят, потому что никому мы с ним больше не нужны. Ты был не со мной, но кто мог мне запретить мечтать о тебе, представлять, что мы вместе? Поэтому я продолжал рисовать.       Пляж на Гавайях во время медового месяца их братьев. Сан-Франциско - Дворец изящных искусств, и тот поход, который они совершили вместе на Край Земли[8]. Редкость среди множества пейзажей — картина, где Цзян Чэн и Юань наблюдают за фейерверком в Диснейленде. Так много моментов их жизни, совместных моментов. Как, черт возьми, Цзян Чэн мог не заметить всего этого?       — И я уже смирился с судьбой, но ты как будто решил испытывать мое терпение — продолжал посещать все эти мероприятия один, сам по себе. Я убеждал себя, что у тебя обязательно кто-то есть, что твои родители, наверняка, уже устроили еще один брак по договоренности, как это случилось с Яньли. Но твой брат смеялся до слез, когда я обмолвился об этом, и сказал, что ты предпочитаешь только самое лучшее, или ничего. Зачитал весь список твоих требований к партнёру, утверждая, что простой смертный не может соответствовать таким стандартам.       Но Сичэнь мог, потому что каждый пункт этого списка был о нём.       — Тем вечером, на балконе, я пытался набраться храбрости и прямо спросить тебя. А утром оказалось, что всё уже решили без нас. Но я хотел знать — по своей воле ты пошел на это, или выполняя требование матери.       — Поэтому ты заставил меня есть этот мерзкий рисовый клей! — выпалил Цзян Чэн.       Сичэнь поднял их переплетенные ладони к губам и нежно перецеловал его пальцы:       — Приношу самые искренние извинения твоим вкусовым рецепторам, любовь моя, но я должен был убедиться, что получу настоящего тебя, того, кого я всё это время знал и любил. Сейчас я понимаю — когда ты рядом со мной, твое лицо всегда открыто выражает эмоции, и ты никогда не притворяешься. Но тогда я не исключал вежливых улыбок с твоей стороны и учтивых слов по поводу того, как изысканна ланьская кухня, когда мы оба знаем, что это не так.       После «любовь моя», Цзян Чэн уже ничего не слышал, но, должно быть, делал что-то, что показало, что он все еще слушает.       — Я не знал, что ты любил меня уже тогда, когда мы подростками танцевали вальс в Облачных Глубинах, и ужасно сожалею, что наш путь друг к другу оказался таким долгим, но я говорю «нет» твоей попытке расстаться со мной ради моего счастья. Потому что мне потребовалось слишком много времени, чтобы заполучить тебя в свои объятия, Цзян Чэн, и я не отпущу, пока ты не попросишь меня ради своего счастья.       — Это… это произойдёт очень нескоро, — пробормотал Цзян Чэн внезапно севшим голосом.       — Уверен? — улыбнулся Сичэнь.       Цзян Чэн кивнул. Он много лет любил этого мужчину, и это чувство росло и менялось вместе с ним. То, что Цзян Чэн чувствовал тогда, было любовью, и то, что чувствовал сейчас — любовь, но другая — глубже и серьезнее. Он осознал всей своей душой, каково это — по-настоящему узнать человека. Принять и ценить его недостатки и достоинства, и любить, несмотря ни на что, любить еще сильнее. Хотя даже сейчас Цзян Чэн не мог поверить… Не мог поверить, что ему повезло, и такой человек, как Сичэнь выбрал именно его.       — Тогда скажи, как полагается. — прошептал Сичэнь ему в губы.       — Я люблю тебя, — так же шепотом ответил Цзян Чэн.       Радость осветила лицо Сичэня:       — Скажи ещё раз.       — Я люблю тебя, — Цзян Чэн не мог сдержать счастливой улыбки.       — Я люблю тебя, — эхом отозвался Сичэнь, и повторял эти слова снова и снова.

***

      Цзян Чэн проснулся внезапно. Сичэнь, свернувшись вокруг него, всё ещё крепко спал после бессонной ночи, затянувшейся до рассвета. Дверь спальни оказалась приоткрытой, но ни кошки, ни Сахарок почему-то ещё не оккупировали кровать. В квартире стояла подозрительная тишина.       Словно затишье перед бурей.       — Ох ты ж блядь, — пробормотал Цзян Чэн, быстро подсчитав в уме. Третья суббота месяца! Он осторожно потряс Сичэня. — Малыш, нужно проснуться и надеть трусы. И поскорее…       — Что? — Сичэнь с трудом приоткрыл глаза.       — Просто поверь, — Цзян Чэн как можно тише метнулся к комоду, откуда вытащил две пары боксеров, бросил одну в Сичэня и быстро натянул свою.       — Зачем? — спросил Сичэнь, когда его возлюбленный скользнул обратно в постель.       — Подожди, увидишь.       В коридоре послышались два детских смешка, за которыми последовало любопытное мяуканье и топот маленьких ножек, пытающихся подкрасться незаметно, и совсем не пытающихся больших ног.       — Притворись дохлым опоссумом и приготовься, — прошептал Цзян Чэн.       — Притвориться кем?       — Тсс, — Цзян Чэн потянул их обоих на подушки и закрыл глаза, делая вид, что спит.       Дверь спальни распахнулась, одновременно с этим Вэй Ин завопил:       — Племянник атакует!       Цзян Чэн едва сдержал смех, услышав болезненный вдох Сичэня от того, что Цзинь Лин заехал ему локтем в бок.       — Братская суббота! — объявил Вэй Ин. — Вас разбудили по всем правилам, а теперь вставай и получи свою еду!       — И как это понимать? — спросил Сичэнь, держа высоко над головой хихикающего Цзинь Лина.       — Мы подарили вам, голубки, уйму свободных выходных. Пришло время должным образом принять Сичэня в семью. Поскорее одевайтесь и завтракать.         — Не позволяй им задерживаться! — кивнул Юаню Вэй Ин, выходя из спальни.       Тот бодро отсалютовал и уставился на Цзян Чэна, хлопая своими милыми глазками, благодаря которым он абсолютно точно получит всё, чего бы ни пожелал в этой жизни.         — Тетя Яньли печёт блинчики, — сообщил Юань.       — Тогда мы не должны заставлять ее ждать, — согласился Цзян Чэн. Он выскользнул из постели, оставив Сичэня на растерзание своим племянникам.       — Не смей бросать меня здесь! — закричал Сичэнь ему вслед.         — Нужно было читать тот мелкий шрифт, прежде чем решить, что хочешь любить меня. — поучительно изрёк Цзян Чэн, оставив возмущенное фырканье Сичэня за дверью ванной.

***

            Если я пинком сброшу старика Яо в Чарльз, ты же внесешь за меня залог?             Нельзя, чтобы тебя арестовали за нападение всего за несколько дней до весенней встречи моей семьи.              Сделай это на следующей неделе.

***

      Цзян Чэн устраивал домашних животных в машине, готовясь к поездке, когда ему позвонили.       — Время пришло, — без лишних вступлений произнесла госпожа Цзинь. — Будьте сегодня где-нибудь подальше.       — Я в Беркшире до вторника. Цинъян скажет всем, что я вне доступа. Мой рабочий телефон останется в квартире в Бостоне.       — Отлично. Сегодня вечером на ферму господина Минцзюэ приедет курьер. Он доставит информацию по Мэн Яо. Всё, что вы запросили.       — Благодарю вас, госпожа Цзинь.       — Благодарю вас, господин Цзян. Услуга за услугу. Теперь мы в расчёте. Увидимся в следующие выходные на дне рождения вашей сестры.       — Обязательно.       — И я полагаю, что директор Лань тоже будет?       — Не сомневайтесь, — проговорил Цзян Чэн.       Мадам Цзинь одобрительно фыркнула:       — Я всегда считала, что вы двое прекрасно подходите друг другу. Приятных выходных, господин Цзян.       — И вам, госпожа Цзинь.       Как только разговор закончился, он медленно выдохнул. Сахарок толкнула его под руку, и он потрепал ее пушистую макушку.       — В жизни никого так не боялся, как её, — признался он.

***

            Ты купил им всем новые лежанки!             Я хочу, чтобы животным было уютно в доме. И чтобы они держались подальше от нашей спальни.             Знаешь, миллионы людей в мире спят на менее роскошных матрасах, чем эти. Это что, пена с эффектом памяти?             Это ортопедический матрас. Для бедер Сахарочка.             Ты просто смешон.             И я люблю тебя.

***

      Цзян Чэн видел Лань Сичэня в традиционном облачении семьи Лань не так давно, и не раз. Но наряд, который он носил сегодня вечером, не шёл ни в какое сравнение с тем, что он носил ранее. По-видимому, эти одеяния были созданы специально для таких случаев, как этот официальный ежегодный весенний сбор средств в Академии Лань. В роскошных одеждах мягких бело-голубых и синих оттенков, он выглядел величественным королем потустороннего мира, возвышающимся над своей свитой, которую сегодня составляли выпускники Академии. Большая серебряная шпилька, формой напоминавшая дерево, удерживала часть волос в пучке, оставляя его прекрасное лицо полностью открытым. Голубая лента с серебряным облаком посередине идеально облегала лоб.       Цзян Чэн бросил на него один взгляд из тени коридора и врезался прямо в гребаную стену.       — Лихо ты, — хихикнул Хуайсан.       Когда Мо Сюаньюй появился среди группы Ланей, одетый в соответствующие одежды, отличающиеся морозным серебром ветвей папоротника поперек пиджака, с повторением его на противоположной стороне брюк, и обутый в пару серебряных ботинок, Хуайсан повторил подвиг Цзян Чэна, наткнувшись на стену.       — Мгм, лихо, — фыркнул Цзян Чэн.       — Но… он… ты только посмотри на него, — воскликнул Хуайсан.       Цзян Чэн кивнул, потому что он прекрасно его понимал, прекрасно.       — Идиоты, — раздался у них за спиной голос Минцзюэ. — Прекратите пялиться на них из-за угла, лучше идите в зал и встаньте рядом с ними. Это то, что делает хороший партнер — поддерживает. Удивляюсь, кто вырастил вас двоих?       — Волки, — ухмыльнулся Цзян Чэн.       — Ты, — Хуайсан ткнул пальцем своему брату в грудь.       — Лулабэлль, — предложил, как вариант, Цзян Чэн.       Хуайсан театрально вскинул брови и распахнул глаза:        — Призрак первого мясника Не, который, по преданию, всё ещё ищет фамильный топор?       На что Минцзюэ подтолкнул их к дверям:       — А ну-ка, тащите свои задницы внутрь.       Хуайсан и Минцзюэ направились к Мо Сюаньюю, вокруг которого собралась небольшая толпа. Цзян Чэн задержался еще на секунду, став свидетелем того радостного момента, когда Сюаньюй обернулся и увидел Хуайсана. Сюаньюй застенчиво опустил глаза, но сияющая улыбка выдавала, как он счастлив, и это счастье, как в зеркале, отразилось на лице Хуайсана. Человек, который обладал одним из самых хитрых и расчетливых умов, когда-либо встречавшихся Цзян Чэну, и чьи скромные улыбки были тщательно отрепетированы, сейчас, так явно влюбленный и взволнованный, смущенно прятался за старшего брата.       И Не Минцзюэ - несокрушимая скала, столп силы, надёжное убежище. Человек с улыбкой на лице и глубокой печалью в глазах, который как никто другой заслуживал того, чтобы его ценили, но был обречен любить двуличного ублюдка. Курьер наверняка уже доставил досье, и у Минцзюэ было время изучить его. Но, несмотря на это, он присутствовал здесь, — поддерживая своего брата и лучшего друга, а не пытался прикрыть Мэн Яо. Если только уже не спас его, предупредив держаться подальше от всего, что принадлежало Цзянам.       Но все это были вопросы для другого раза, потому что Цзян Чэн ощутил знакомую тяжесть пристального взгляда.       — Привет, — Цзян Чэн взял протянутую руку, одновременно с этим получив короткий целомудренный поцелуй в губы.       — Добрый вечер, любовь моя, — улыбнулся снежный король и вновь поцеловал его. — Ты выглядишь великолепно. Мне нравится этот галстук.       Бледно-голубой, позаимствованный в шкафу Сичэня.       — Я знал, что тебе понравится, — ухмыльнулся Цзян Чэн.       Он провел рукой по роскошной шёлковой ткани рукава:       — Итак, когда собирался сказать мне, что оденешься как небожитель?       Тот пожал плечами:        — Это клановые одежды главы семьи, я надеваю их нечасто, но иногда приходится.       — Особенно если мы не хотим, чтобы в головах некоторых Ланей бродили ненужные идеи, — произнес женский голос.       Цзян Чэн повернулся взглянуть на незнакомку, и чуть не разинул рот от удивления. Женщина с пурпурными волосами была одета в длинный белый фрак; гетры и трость завершали образ. Он знал только одну Лань, которая могла бы выглядеть так, и то — не лично, а благодаря её репутации.       — Цзян Чэн, пожалуйста, познакомься с моей кузиной Молли, — представил их друг другу Сичэнь.       Молли не была самой эксцентричной Лань, но чертовски близка к вершине в их рейтинге самых-самых. Профессиональная путешественница, объездившая мир, чьи увлечения включали всё — от фотожурналистики до археологии, эзотерических учений и теории родственных душ.       — Я был уверен, что вы похожи на мисс Фриззл[9], — вдруг выпалил Цзян Чэн.       Молли рассмеялась из-за своих перламутровых очков в черепаховой оправе:        — Это один из лучших комплиментов, что мне делали. Я была бы не против иметь свой личный Волшебный школьный автобус.       Она оглядела его с ног до головы и одобрительно кивнула:        — Ты именно такой, каким я себе представляла.       — Что вы имеете в виду?       Молли покачала головой:        — Тебе не о чем беспокоиться. Я просто рада, что наконец-то познакомилась с парнем, который так заботится о нашем Сичэне, что поставил эту сволочь — его папашу на место. До тебя никто, кроме Старого Козла[10], даже не пытался.       — Козла? — уточнил Цзян Чэн.       Молли сделала вид, что поглаживает длинную бороду.       — Меткие, но оскорбительные сравнения запрещены на территории Академии Лань, — произнесла она, идеально подражая интонациям Лань Циженя. Затем легонько постучала набалдашником трости Сичэню в грудь. — А теперь иди и официально представь его народу. Все взволнованы — кто из гостей удостоится чести и будет первым, кого познакомят с вашим партнером?       Сичэнь оглядел зал, проигнорировав множество нетерпеливых глаз, прикованных к их паре, чтобы остановиться взглядом на маленьком столике у стены, где сидела пожилая женщина и, потягивая чай, листала альбом.       — Госпожа Ли, — произнёс он.       Улыбка Молли смягчилась:        — Да, да, я думаю, этот идеально.       Цзян Чэн был сбит с толку, пока не подошел к столу и не увидел, что госпожа Ли листала один из артбуков Сичэня.       — Ваша техника значительно улучшилась, — произнесла она. — Хотя, совсем неудивительно, если сравнивать с пальчиковой живописью времён вашего детства. - Женщина подняла глаза и улыбнулась. — А вот и сама муза.       Сичэнь почтительно поклонился:        — Госпожа Ли, позвольте представить вам моего партнера Цзян Чэна.       Цзян Чэн последовал его примеру и почтительно поклонился первому наставнику Сичэня. Той, что увидела что-то в его рисунках и поощряла стремление к живописи, несмотря на будущее, с которым он столкнётся. Та, что много лет назад сказала ему, что если он не сможет открыто выражать свои чувства, всегда есть возможность говорить о них через творчество. Сичэнь принял этот совет близко к сердцу.       — Приятно наконец встретиться с человеком, которого столько лет видела в эскизах, — воскликнула она.       — Лет? — спросил Цзян Чэн, пронзительно глядя на густо покрасневшего Сичэня.       — Много лет, — подтвердила госпожа Ли. — Хотя, с такими скулами, как у тебя, кто может винить его?       Пришла очередь Цзян Чэна покраснеть.       С телефоном в руке к ним подошёл Минцзюэ:       — Господин Цзян, ты в курсе, что твоя стройка горит? Та, что в Северном Куинси?       — Уже? С открытой дверью эти придурки не теряли времени даром.       — О, дорогой, — заволновалась госпожа Ли. — Ты должен уйти?       — Нет, — успокоил её Цзян Чэн, все еще сжимая ладонь Сичэня в своей руке. — Я именно там, где нужно. В том месте мое присутствие ничего не изменит, только помешает.       — Но… — Сичэнь попытался возразить.       Цзян Чэн провел пальцем по лбу любимого, разглаживая взволнованную морщинку между бровей:        — Я там, где должен и хочу быть, — повторил он.

***

            Я зашёл в ванную на пять минут, а ты уже где-то потерялся.

***

      — Клянусь, это не я! — воскликнул Цзян Чэн, позволяя пьяному Сичэню наматывать ему на запястье ленту, что ранее украшала его лоб. Он уже пытался распутать это и вернуть, но Сичэнь посмотрел на него с такой печалью, что Цзян Чэн смирился и больше не сопротивлялся.       Так уж случилось, что на вечере по поводу сбора средств, Минцзюэ обнаружил в бесплатном баре молодое вино из местного виноградника и уговорил Сичэня совместно оценить вкус и аромат. Так что теперь Цзян Чэн знал, почему Сичэнь не должен пить вино. Вообще. Даже полбокала. Мало того, что по-видимому, тот опьянел от одних только винных паров, захмелев, Сичэнь сделался чрезвычайно любвеобильным и прилипчивым. В другой ситуации Цзян Чэн был бы совсем не прочь видеть Сичэня на своих коленях, вцепившимся в его плечи, как утопающий, но сейчас они были на заднем крыльце дома, а значит прямо напротив окон Лань Циженя, и не нужно быть ясновидящим, чтоб предсказать всё то, что происходит прямо сейчас.       Не имело значения, что Цзян Чэн и Сичэнь давно уже взрослые самостоятельные мужчины и находятся в собственном дворе, Цзян Чэн чертовски хорошо помнил все знаменитые высказывания Лань Циженя об алкоголе и вреде пьянства.       — Поверьте, я прекрасно знаю, что здесь, как всегда, постарался господин Не. — спокойно ответил Лань Цижень, пристально глядя на них. Он задержал взгляд на руке Цзян Чэна, где красовалась голубая лента, и кивнул. — Увидимся в воскресенье за завтраком, господин Цзян.       — Да, сэр, — с готовностью кивнул Цзян Чэн.       — Проследите, чтобы мой племянник больше не ставил себя в неловкое положение.       — Да, сэр.       — Спокойной ночи, господин Цзян.       — Спокойной ночи, господин Лань.       Он подождал, пока Лань Цижень скроется в своем доме, прежде чем схватить ближайший предмет и швырнуть его в дверь кухни, где Минцзюэ, со слезами на глазах и согнувшись в три погибели, пытался сдержать смех.       — Я убью тебя нахуй, как только ты заснёшь, — прошипел Цзян Чэн.       На что Минцзюэ, не сдерживаясь, расхохотался в полный голос.       Позже, когда Цзян Чэн уложил Сичэня в кровать, сняв с него парадную мантию, накормил домашних животных и сводил Сахарок на её последнюю вечернюю прогулку, он вернулся на крыльцо, где все еще сидел Минцзюэ, задумчиво глядя в ночь.       — Со мной связалась Цинъян. Его не было среди Вэней и Цзиней, арестованных на месте или во время рейда федералов.       Минцзюэ прерывисто вздохнул и кивнул:       — Спасибо… Я сказал ему, что у меня плохое предчувствие насчёт сегодняшнего вечера. Но он так ничего мне и не ответил.       Цзян Чэн сел рядом с ним и покачал головой:       — Я тебя не понимаю — ты прекрасно знаешь, что он не невинная овечка, но продолжаешь верить, что в нем осталась хоть капля порядочности? Что-то, за что стоит держаться?       Минцзюэ грустно рассмеялся:       — Я люблю его. Но этого оказалось недостаточно. Не он один виноват в том, что произошло, и, если я хочу вернуть его, на этот раз я должен сделать всё правильно. — Минцзюэ поставил свое пиво на крыльцо и посмотрел на Цзян Чэна. — Я хочу иметь такую возможность. Просто еще один шанс.       Сообщение получено и принято во внимание.       Цзян Чэн кивнул:       — Я посмотрю, что можно сделать.       — Ты лучше, чем люди о тебе думают.       — О, я все еще собираюсь проклясть эту маленькую лживую гадюку. — Цзян Чэн пожал плечами под удивленным взглядом Не Минцзюэ. — Всё, что он совершил, он совершил умышленно. Потому он всегда будет мне неприятен. Но я люблю Сичэня. А Сичэнь любит вас обоих, и ты тоже любишь этого вероломного ублюдка, так что не остается ничего другого, как бросить ему спасательный круг и отбуксировать его неблагодарную задницу на берег.       — Он не примет подачки, — предупредил Минцзюэ.       — Он сделает всё, что нужно, как только узнает истинные планы папочки на него.— Цзян Чэн похлопал Минцзюэ по плечу. — Госпожа Цзинь знает намного больше, чем рассказывает, и есть информация, которой она никогда не поделится, но планы Цзинь Гуаншаня в отношении Мэн Яо ни для кого не секрет — полноправным членом семьи его никогда не признают. К тому же — приблудный сын, не имеющий прочных связей за пределами семьи — идеальный кандидат на скамью подсудимых. Может быть, Мэн Яо и планирует остаться в стороне от выдвинутых обвинений, но Цзини представят всё так, что он единственный ответит за всё.         — Я попробую поговорить с ним еще раз, — вздохнул Минцзюэ.         — Он должен решить для себя, на чьей он стороне. И сделать это сейчас. — предупредил Цзян Чэн.

***

      Цзян Чэн никогда еще так не жаждал увидеть, как кто-то просыпается с похмелья.         — Доброе утро, Прекрасный принц, — промурлыкал он, сунув в руки Сичэню стакан воды и аспирин.         — Мне нужен новый лучший друг, — простонал тот. Он посмотрел на Цзян Чэна и замер, поперхнувшись водой. Его глаза сосредоточились на руке и ленте, что была накрепко примотана к запястью:        — Э-это я сделал?       — И был очень настойчив, — рассмеялся Цзян Чэн, поставив пустой стакан на прикроватный столик. — Вчера, ложась спать, я попытался освободиться, и клянусь, ты на меня зарычал.       Сичэнь спрятал лицо в плече Цзян Чэна, но это не помогло скрыть смущенный румянец.         — Я что-нибудь говорил? — спросил он приглушенно.       — Только то, что мои волосы прекрасны, а губы потрясающе мягкие. Спасибо за комплименты.         — Это не комплименты. Всё так и есть.         — Кроме того, старик Лань видел, что ты надрался в стельку, и приказал нам в воскресенье позавтракать с ним.       Это заставило Сичэня сесть, широко раскрыв глаза.       — Он видел твою руку?         — Ещё бы, ты неустанно наматывал на неё ленту.       Цзян Чэн посмотрел на голубую ленту на своем запястье:         — Ах, так это запрещено? О. Мой. Бог. Я надругался над Великими Заветами Лань!         — Нет, — быстро среагировал Сичэнь. Слишком быстро.       Цзян Чэн нахмурился:       — Ты врешь.         — Не вру!         — Врёшь! Когда ты лжёшь, твой голос становится высоким, и ты не смотришь в глаза.         — Ты не нарушил никаких традиций, — произнес Сичэнь, глядя ему прямо в глаза. — Это просто маленький семейный обычай, в наше время он не имеет особого значения. Я объясню тебе позже.         — Позже?         — Позже, — подтвердил Сичэнь, лицо его пылало.         — Отлично, — хмыкнул Цзян Чэн. — Сегодня я буду милосерден, но не надейся, что забуду.         — Я всё тебе расскажу. Я клянусь. Но позже…       Цзян Чэн решил сменить тему, но только потому, что Сичэнь выглядел так, словно его вот-вот накроет паникой:         — Итак, этот завтрак… Только мы и Лань Цижень?       Сичэнь кивнул:       — И большая часть семьи. Только ближайшие родственники.         — Почему у меня такое чувство, что меня пригласили не на завтрак?         — Допрос с пристрастием, — сочувственно пожал плечами Сичэнь.         — И как это происходило до меня?       Сичэнь улыбнулся мягко и застенчиво:       — Я ещё никогда и никого не приводил.       — Значит, вы, как глава семьи, впервые приведёте кого-то на завтрак в узком семейном кругу, который включает всех ваших ближайших родственников Лань, не считая брата, и то, лишь потому что он все еще в Бостоне?         — Да, — кивнул Сичэнь.         — Круто, приятно знать, что твой дядя меня ненавидит.         — Нет, — воскликнул Сичэнь, расслабляясь в постели и прижимаясь к Цзян Чэну. — Нет, любовь моя, всё совсем наоборот.

***

            Предупреждаю, я собираюсь встретиться с тем изворотливым слизеринцем, которого ты называешь другом.             Слизеринцы — милейшие люди.             А ты, как посмотрю, истинный студент Хаффлпаффа.[11]             Лучше на себя посмотри, злобный маленький барсук.             Барсуку-убийце насрать.[12]

***

      Цзян Чэн пообещал себе, что будет вести себя на этой встрече спокойно и уверенно, как и полагается генеральному директору крупной корпорации. Это был его кабинет, его люди, его территория. Он всегда мог позвонить в службу безопасности и приказать вывести этого ублюдка с ямочками на щеках в наручниках. Не то чтобы он хотел, но мог.       Профессионализм улетучился, стоило Мэн Яо войти, и с порога отметить, что Цзян Чэн отлично выглядит для человека, неспособного контролировать безопасность собственных строительных объектов.       За этим последовала серия взаимных и все более личных оскорблений, в которых Цзян Чэн ничуть не уступал, пока наконец не осознал, как опасно близок к тому, чтобы бросить пресс-папье в голову Мэн Яо, после чего решил, что на этом стоит остановиться.       — Послушай, ты, недоумок, мне совершенно наплевать, что с тобой будет. Ты так отчаянно хочешь, чтобы заботливый богатенький папочка погладил тебя по головке, что готов лгать о том, кто ты есть и кого любишь. Хочешь папину компанию? Считаешь, что она по праву твоя? Что кто-кто, а ты это полностью заслужил? Тогда продолжай в том же духе. Зато с какой гордостью мама будет разговаривать с тобой из-за стекла федеральной тюрьмы.       Он подвинул через стол визитку агента Чжао вместе с папкой от мадам Цзинь.       — Ты можешь поступить правильно, либо поджать хвост и спрятаться в кусты. Выбор за тобой. — Цзян Чэн жестом попросил Цинъян открыть дверь. — А теперь убирайся к чёрту.       — Почему ты мне помогаешь? — спросил Мэн Яо.       — Я делаю это не для тебя. Я делаю это, потому что два замечательных человека заботятся о тебе и их очень расстроит твоё неизбежное падение. Ведь если ты не прекратишь лететь в сторону этого проклятого Цзинь-солнца, то обязательно разобьешься, как Икар. Но я не могу заставить тебя прекратить. Сичэнь не может, Минцзюэ не может, выбор только за тобой. Если тебе плевать на всё, что я сказал до этого, то просто совет: перестань жить в гребаном прошлом только потому, что уверен, что кое-кто тебе сильно задолжал. Взгляни в будущее — там есть человек, который отчаянно хочет построить это будущее вместе с тобой, пока ты, блять, зря тратишь время на хуйню.       Мэн Яо кивнул, улыбка давно исчезла с его лица. Он взял визитную карточку и папку и ушел.       Цинъянь проводила его свирепым взглядом.       Цзян Чэну пришло в голову, что ему давно пора повысить ей зарплату.

***

            Цинъянь заперла меня в моем собственном кабинете и приказала взять неделю отпуска, потому что, видите ли, она тоже собирается в отпуск, но не сказала мне об этом, чтобы я не успел ничего без неё запланировать на этот период.             Если ты отправишься прямо сейчас, мы сможем вместе пообедать.             Упаковал Сахарок и кошек в машину, пока мы говорили.

***

      — Ой, успокойся, — проворчал Цзян Чэн, подъезжая к воротам Академии Лань.       Сахарок пыталась переползти через сиденье, чтобы поздороваться с охранником у ворот, и её крайне возмущала рука, которая старалась удержать её на месте.       — Джереми, — Цзян Чэн приветственно кивнул и опустил стекло.       — Добрый день, господин Цзян! Это и есть знаменитая Сахарок? Она пушистее, чем на фотографиях!       — На фотографиях?       Джереми радостно закивал:       — О, у директора Ланя их целая куча! — Он склонился, чтобы заглянуть на заднее сиденье автомобиля. — А кошки тоже там? Перчинка и Мускатный орешек, верно?       — Да, — Цзян Чэн оглянулся на кошачьи переноски. — Так их зовут.       Гудок нетерпеливого водителя позади положил конец разговору.       — Простите, господин Цзян, — сказал Джереми. — Я должен пойти и объяснить им, что сигналить на территории Академии Лань запрещено, за исключением чрезвычайных ситуаций. Господин Цзян, ваш пропуск?       Цзян Чэн продемонстрировал свой парковочный талон и бейдж с именем, и Джереми приглашающе махнул рукой.       Оставив машину на парковочном месте Сичэня и приоткрыв окна достаточно, чтобы впустить воздух, но не выпустить Сахарок, он вошел в здание, где Мария, Али и Констанс уже встречали его у дверей.       — Джереми сказал, что ваши питомцы с вами, — выпалила Мария. — А мы можем их увидеть?       — Кошки в переносках, но я думаю, что Сахарочек будет не против заглянуть в гости.       — Пожалуйста, — умоляюще сложила руки Мария. У помощниц Сичэня загорелись глаза.       Цзян Чэн вернулся к машине, где Сахарок уже держала свой поводок в зубах.       — Как будто ты в курсе, что у тебя здесь фанклуб, — пробормотал он, закрепляя поводок. — Давай, суперзвезда, вперед, восхищенная публика ждет.       Поскольку Сахарок немедленно прониклась симпатией к Марии, Цзян Чэн спокойно оставил собаку на попечение помощницы и направился в кабинет Сичэня.       Отдавая должное теплой погоде, сегодня Сичэнь отказался от пиджака в пользу белоснежной рубашки с серым жилетом. И выглядел потрясающе. Сичэнь не слышал, как вошел Цзян Чэн, продолжая изучать одну из кипы бумаг на своём столе, тихая инструментальная музыка журчала на заднем плане. Судя по звукам виолончели, «Лебедя» Сен-Санса исполнял Йо-Йо Ма[13].       — Ты, как гордый родитель, показываешь фото домашних животных?       — Нет, — вздрогнул от неожиданности Сичэнь, чем чуть не сбил рамку с фотографией со стола.       Цзян Чэн скрестил руки на груди и недоверчиво изогнул одну из бровей.       — Она действительно пухлая и похожа на льва! — донесся из приёмной радостный голос Марии.       — Да. — признал Сичэнь, опустив плечи в знак поражения.       Цзян Чэн хотел посмеяться над ним, но не смог. Почти ежедневно он думал, что сердце не может быть более полным, что невозможно любить этого человека сильнее, и ежедневно Сичэнь доказывал ему обратное даже в мелочах. Таких, как доставка его любимых блюд, зная, что Цзян Чэн работает всю ночь, или его любимый кофе в списке покупок домработницы Сичэня, или демонстрация фотографий их пушистых питомцев всей Академии Лань.       Он отчаянно хотел поцеловать Сичэня, излить всю свою любовь и привязанность, наполняющие тело, в эти губы, пока они оба не задохнутся, но Цзян Чэн знал, что лучше сдержаться. Он сделает это, но не здесь и не сейчас, когда сотрудники Сичэня за дверью, кошки в машине, и вопрос с обедом до конца не решён. Цзян Чэн вполне мог подождать, пока они не окажутся наедине.       — У тебя есть дневные встречи, или что-то срочное? — спросил он.       Сичэнь покачал головой:       — Просто рассматриваю предложения по новым внеклассным курсам на следующий год и пытаюсь втиснуть всё в график.       — Тогда бери всё, что тебе может понадобится. Сегодня сюда ты больше не вернёшься.       — Нет? - хитро посмотрел на него Сичэнь.       — Нет, если зависит от меня, то нет. И этот твой жилет только усиливает мотивацию. — усмехнулся Цзян Чэн.       Он позволил своим глазам открыто скользить по фигуре Сичэня, пока не увидел, как у того заалели щёки. Не в силах удержаться, пересёк кабинет и провел большим пальцем по чужим губам, затем наклонился ближе, обдав горячим дыханием ухо:       — Такой чувствительный? Нужна помощь?       — Я и не сомневался, что ты припомнишь мне ту шутку на балконе, но не думал, что так жестоко, — просипел Сичэнь.       Цзян Чэн рассмеялся в волосы возлюбленного и дразнящими пальцами легонько погладил его за ухом, в месте, которое всегда делало Сичэня слабым.       — Тогда дыши глубже, чтобы мы поскорей добрались домой, и я мог показать тебе и свои хорошие стороны.       С этого угла Цзян Чэн мог видеть коридор, где вокруг красующейся Сахарок собралась, казалось, вся школа. Но его внимание привлекла картина у двери. Одна из картин Сичэня. Одна из их картин. Та, которую Сичэнь видел всякий раз, когда поднимал взгляд от своего стола. Цзян Чэн никак не мог вспомнить это место.       — Где это? — спросил он.       Сичэнь потянул его вниз, к себе на колени, отчего кресло угрожающе заскрипело.       — Люди…       — … любуются Сахарочек, — перебил его Сичэнь.       Он уткнулся носом в шею Цзян Чэна, улыбнувшись, когда тот задохнулся от прикосновения:       — Однажды я хочу показать тебе это место, когда у нас будет время.       — Скоро лето, — пожал плечами Цзян Чэн. — Выбери дату.       — Вот так запросто? — удивился Сичэнь.       Цзян Чэн кивнул:        — Вот так запросто.       Он хотел бы посидеть так подольше, просто обнявшись и ни о чём не думая, но о них, без сомнения, вот-вот вспомнят, да и кошек нужно поскорее выпустить…       — Сичэнь?       — Мм?       — Пойдём домой. ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКОВ: 1. Кеннеди*- известная американская династия, многие представители которой были известными политиками и занимали высокие посты в руководящих органах США. Кеннеди происходят из штата Массачусетс. 2. Спикизи* — (англ. Speakeasy) во времена Сухого закона в США (20-30-е годы) так называли нелегальные питейные заведения, существовавшие в обстановке строгой секретности. В них приходилось заказывать очень тихим голосом, для того, чтобы находящиеся в зале агенты полиции не слышали. Сейчас это модный тренд, давно вышедший за границы Америки и привлекающий внимание благодаря секретности, антуражу и избранности посетителей. 3. Кембридж* — (англ. Cambridge) город в штате Массачусетс в США, отделяется рекой Чарльз от Бостона. Именно там расположен Гарвардский университет (где по преданию учился Цзян Чэн;)). 4. Чарльзтаун* — один из самых старых районов Бостона. 5. «Шекспировский Глобус», Лондон* — (англ. Shakespeare's Globe) вторая копия театра «Глобус», построенного в 1599 году на средства труппы актёров, к которой принадлежал и Шекспир. 6. Нантакет* — (англ. Nantucket) цветущий маленький островок в Атлантическом океане, неподалёку от побережья. Как и Мартас-Винъярд — остров богачей. Остров входит в состав штата Массачусетс, имеет статус города и округа. Население 9 тыс. жителей. 7. Глендалох* — (англ. Glendalough) «Долина двух озёр», ледниковая долина в графстве Уиклоу, Ирландия, известная своим средневековым монастырём и потрясающей природой. 8. Край Земли* — (Land's End). скалистый мыс на юго-западе Великобритании. Самая западная точка Англии и Корнуолла на острове Британия, замечательное по красоте место. 9. Мисс Фриззл и ее Волшебный школьный автобус* — героиня познавательно-приключенческого мультсериала, учительница начальных классов, влюбленная в путешествия и науку. Ее Волшебный автобус способен преодолевать время и пространство! 10. Старым Козлом* Лань Циженя называет вся Академия Лань, от учеников до персонала. Но это не несёт в себе никакого оскорбительного подтекста - всё дело исключительно в бороде и возрасте;) 11. Слизерин, Хаффлпафф (Пуффендуй)* — факультеты школы волшебства Хогвартс (вселенная Гарри Поттера). На гербе Хаффлпаффа изображен барсук. Отличительные особенности студентов Хаффлпаффа — ум, доброта, терпение, честность, верность — ну просто вылитый Сичэнь. 12. Здесь игра слов.* - Badger — барсук, honey badger — медоед — крайне злобный и абсолютно бесстрашный зверь. Автор использует Honey Badger, а это т.н. «Медоед-убийца» — американский автомат со встроенным глушителем. Оружие для диверсий и облав на базе штурмовой винтовки AR-15. Если кто знает, как это передать изящней в тексте — милости просим в личку. 13. Йо-Йо Ма* — известный американский (китайского происхождения) виолончелист-виртуоз.