Арбатские

      Коммуникатор из меня, мягко говоря, не очень. Как показали утренние смены, я устаю даже от дружелюбных улыбок, а о том, чтоб пожелать кому-то доброго утра или ненавязчиво поинтересоваться, как погода на улице или как проходит день у кого-нибудь из гостей (как будто мне не всё равно после очередной запары) — это вообще что-то за пределами реальности.       Но.       Для всего есть исключения. Так выяснилось, что моя нелюбовь к людям не распространяется на иностранцев, и вот уж кого действительно хватало на Арбате посреди чемпионата мира. Вездесущие латиноамериканцы предпочитали нашему кафе заведения, которые специализировались на чём-то кроме кофе, зато туристы из стран, где есть традиция с утра заходить в булочную за свежим кофе и выпечкой, активно посещали «Хлеб Насущный». И так вышло, что не весь персонал кафе говорил на иностранных языках. Из переводчиков за баром были я и Альфи, причём я говорила на английском, немецком и итальянском, а Альфи — на китайском, и ей не было цены, когда кафе наводняли группы китайских туристов по пятнадцать-сорок человек. Они выстраивались в очередь перед баром и тыкали нам в лица смартфоны с открытыми Гугл-переводчиками, где было написано что-нибудь в духе: «Молоко енота со штукатуркой, пожалуйста». В плохие дни был вариант покивать, извиниться, сказать, что такого в меню нет и выпроводить всю толпу на улицу, а потом с удовольствием смотреть, как они ровным строем идут за молоком енота со штукатуркой в МакДональдс неподалёку. Такую политику поддерживали официанты, которые, видя китайские экскурсионные группы, оперативно подбирались к бару и как бы про между прочим шипели, держа в руках приборы для кого-нибудь из гостей: «Только попробуйте посадить их на террасу или в зал!». За баром кивали и делали всё, чтоб избавить кафе от китайской запары.       Схема работала бы безупречно, если бы поблизости не было нашей Снежной Королевы, девизом которой было: «Ни в коем случае не отказывать гостю». Она была из тех людей, кто по просьбе китайцев действительно кинулась бы доить енота и посыпать его штукатуркой, предварительно убедившись, что в соседних кафе на шестом Арбате и на Смоленской не завалялось ничего подобного. То, что называется: «Ну, Вы поняли...» Отказывать кому-то в её присутствии было всё равно, что подписать себе смертный приговор, сразу после: «Извините, у нас этого нет» можно было сообщать своё последнее желание и готовиться к мучительной смерти где-нибудь в подворотнях рядом с мусорными баками.       Поэтому однажды, когда Альфи не оказалось рядом, нам с Манефик всё-таки пришлось разгадывать, одну из китайских шарад, звучавшую как «Горячий сок кукурузы со сливками», миловидная пожилая китаянка, явно не желавшая нам ничего плохого, в ответ на наши извиняющиеся физиономии и качание головами, улыбалась и всё повторяла: «Спасибо-пожалуйста!». Спустя пятнадцать минут безрезультатных попыток узнать, что ей нужно, мы с Манефик вывели схему, которая исправно выручала нас до самого увольнения: «В любой непонятной ситуации — делай капучино».       Но кроме китайцев были ещё и те, кто попросту не утруждали себя использованием того же самого Гугл-переводчика или, например, английского. Такими, например, были и остаются итальянцы. Ещё за время жизни в Италии я поняла, что люди там не особо интересуются изучением иностранных языков, и не было ничего удивительного в том, что, отправляясь за границу, эти люди не предпринимали никаких действий, чтоб облегчить жизнь окружающим. Итальянцы изъяснялись в основном жестами, приправляя каждую реплику возгласом «Mamma Mia!» и картинным закапыванием глаз, доводили бариста до нервных срывов, требуя caffe, а на вопрос, какой конкретно кофе они хотели, злились, перегибались через бар и, обдавая самим дыханием Италии, продолжали твердить: «Caffè. Solo il caffè in una tazzina piccola!*»       Однажды к нам в совершенно пустое кафе грозовыми облаками занесло целую семью итальянцев из Рима: двух сорока-пятидесятилетних братьев с жёнами, сёстрами, зятем, тремя сыновьями и двумя племянниками. В общей сложности вышло десять человек, которые волной ворвались в кафе с певучим «Salve!», впуская за собой перебивавший аромат кофе и выпечки запах готовой разразиться грозы. Они выстроились в рядочек перед баром, все как один улыбнулись, набрали воздуха и наперебой начали заказывать. Всё подряд. На итальянском.       И неожиданно под раскатами грома у меня открылась чакра, дремавшая все пять месяцев жизни в Италии — я заговорила на итальянском. К собственному ужасу и удивлению менеджера Кати, я каким-то чудесным образом, как дрессировщик в цирке, усадила всё семейство и, отвечая на все шутки и жесты сразу, приняла заказ.       «Sono italiano di Roma, io bevo solo il caffè buonissimo!**» — гордо тряс головой старший из сыновей, его младший брат кивал из-за плеча и поправлял очки на носу, то и дело бросая взгляд то на менеджера Катю, то на мою напарницу — по стечению обстоятельств тоже Катерину. Остальные, не заинтересовавшиеся витриной с десертами, рассматривали нас с таким же неприкрытым любопытством, как будто мы были чуть ли не филиалом красной площади. Одна из тётушек пыталась незаметно сфотографировать склонившуюся над полкой с выпечкой Катерину, её сестра громко, в мою сторону, говорила о лете в Риме и вспоминала, как в феврале этого года в Вечном городе выпал снег. Я со смехом рассказала, что в тот день я как раз уехала из Рима.       — Так вот, кто принёс нам русскую зиму! — воскликнул один из сыновей. — Ну ничего. Это! — он указал на улицу. — Это типичная римская зима! Это наша месть!       И зашёлся смехом чёрного властелина мира, ровно до того момента, пока кто-то из родственников не сказал:       — Похоже, это нормальное русское лето.       — Ah cazzo!       — Я даже знать не хочу, что он сказал, — как бы про между прочим сказала Катя и, поправив кепку, прибавила. — Ты вообще понимаешь, что они говорят?       — Ну так, — кивнула я. — Ничего особенного, просто болтают...       Когда я обернулась через пару минут, разговорчивый парень обнаружился стоявшим вплотную у бара напротив менеджера Кати, опершись локтями и положив подбородок на ладони, он глазел. Самозабвенно и с удовольствием, заставляя Катю чувствовать себя не в своей тарелке.       — Санни, — произнесла она, едва разжимая челюсти и не прекращая нервных манипуляций с кассой, — чё ему надо?       — Да ничего, — пожала плечами я. — Он просто итальянец, у них всегда такая реакция на красивых женщин. Даже если ты выходишь из дома в растянутых трениках, без макияжа и с бодуна, тебе всё равно скажут “Ciao, bella!”       — Bella! Bella! — закивал парень, пытаясь заглянуть Кате в глаза.       — Вот не надо мне тут, — фыркнула Катя, не скрывая довольной улыбки.       Дождь лил почти час. За это время мы успели научить итальянцев нескольким фразам на русском, младшее поколение показывало нам фотографии Красной Площади и станций метро, а старшее — набирало выпечки в бумажные пакеты и всё спрашивало, где им можно попробовать традиционную русскую кухню и что бы мы посоветовали. Когда дождь закончился, они ушли, приглашая нас всех обязательно навестить их в Риме, при этом не оставив ни адресов, ни телефонов. Так мы подумали сперва, но на обратной стороне длиннющего чека нашлась целая вереница номеров телефонов, аккаунтов в Инстаграмме и Фейсбуке. Кстати, итальянцы поступали так до неприличия часто — оставляли номера телефонов вместо чаевых.

***

*Кофе. Просто кофе в маленькой чашечке. (Если итальянцы говорят «» это само собой подразумевает «эспрессо».) ** Я итальянец из Рима, я буду пить только самый вкусный кофе!